Пристань Дербанино

Что увидишь на ночной реке ночью, в тумане? Ничего. Берегов не различить. Мир кажется враждебным и нежилым. Думаешь, вспыхнул где-то человеческий фонарик, а это отблески зарницы. Почудится гармонь или смех ребенка - но это не гармонист и не дитя, это кричит неизвестная птица от одиночества и печали. Колышутся полосы тумана на воде, стучит дизель, дрожит палуба. Все спят, кроме нас с рулевым матросом.
Поэтому когда со стороны берега послышалась живая музыка, замаячили реальные огни, рулевой в смущении сказал, что ни на одной карте данная местность не значится. Может, забыли нанести? Недоразумение, а не навигация, позор  речному флоту. Но мне стало любопытно. Пароходик гукнул приветливо, но кратко, словно боясь разбудить  пассажиров, и я оказался на берегу.
Там догуливала  усталая свадьба. Мигала иллюминация, колыхались гроздья шаров. Гости, свесив ноги к воде, допивали, доедали и бросали крошки невидимым рыбам. Молодые целовались, как цапли, на крыше длинного «Хаммера», стоявшего на палубе баржи, пили шампанское. Заказанный лимузин оказался бесполезным. Он не смог развернуться на улочке, буксовал, насилу вытащили, и задним ходом вернулся к реке. Зато отец невесты катал новобрачных на «кукурузнике», долго кружил над поймой, и долетел бы в азарте до райцентра, но получил радио к срочной посадке.
Когда и где произошли эти события? Может быть, и не важно. Потому что времена года, а также, и более всего, неизвестные напитки, всегда готовы сыграть  с нашим человеком злую шутку. Потрепанный  мой  блокнот развалился на листки, которые подхватил ветер и разметал по реке. Одни тексты размыло до неузнаваемости, другие утонули, третьи унесло течением. Но кое-что удалось спасти.

                Щенок

Проехали мост с речкой, и водила объявляет остановку. Люди будто и не слышат, сопят, кто-то сзади громко сморкается. Упрели. От райцентра на скрипучем автобусике больше часа по ухабам, душу вытрясет. Водила в сердцах бьет кепкой о панель, искрится на солнце пыль, велит пошевеливаться, у него график. В Дербанино только Блинчик выходит, рыжий подросток, на коленях у него картонка, из которой выглядывает щенок. Блинчик спрыгивает, и сразу получает пендаля от матери, Лариски Пригожиной. Прицельные пендали Лариска научилась делать за рекой, где учила детей географии. Теперь школу закрыли.
Коробка падает, щенок вываливается в пыль. А она тут мельче муки. Щенок был вроде белым с черными подпалинами, а стал рыжим, как сам Блинчик. У Лариски к сыну вопрос: пусть повторит, сволочь, пугало огородное, что ему велено было купить? Вопрос звучит так сурово, что щенок, не отводя от училки голубых глаз и тряся хвостом, пускает лужу.
Блинчик ездил за тонометром для отца, но оказался на вокзале и все деньги потратил на породистого щенка, которого продавал проводник. Лариска отвешивает сыну гвардейский подзатыльник. Он, что, Блинчик, совсем башкой поехал? У бати давление, какое, видал? Ходит то голубой, то багровый, дыхалки нет. А как зевануть, и ласты склеит? Или хуже, паралич разобьет, начнет ссать под себя? У Блинчика на это свой резон: отец  дешевку пьет, а еще летчик. Но Лариска не унимается, орет на всю улицу. А почему он ее пьет, он хоть раз подумал? Химикаты распылять работа вредная. Молоко давали, нынче фигушки. Начнет покупать всякие виски-шмиски,  сын останется без пальто на зиму, сестра без приданого, а Лариска без будущего.
Блинчик уверен, что куртку, перешитую из отцовской лётной, ему по любому носить второй год. И что Софушка созрела лимонной грушею, округлости наружу, все платья малы, девушка на выданье, но такие пышки суженого не скоро находят. А в медицинской карьере матери он сомневается. Училка сделалась  медсестрой в районной психушке, да еще мечтает подняться от палатной сестры до процедурной? Как вам это?
Через пару-тройку Блинчик видит только клочки шерсти у миски с прокисшим молоком, да обрывки газеты у печки. Исчезает щенок. Хотя мать клянется, не видела, сыну кажется, врет. А к дому Пригожиных подруливает джип с затемненными стеклами, весь литой, явно американский, но смахивает на катафалк. Соседи закрывают калитки, разбегаются куры.
Блинчик думает: ну, всё, трындец. Допрыгались. Приехали тайные агенты по борьбе с пришельцами, как в «Людях в черном». Когда из катафалка выталкивают землянина, он не сразу узнает в нем проводника: руки связаны, рукав кителя оторван, губы разбиты, под глазом фингал.
Люди в черном беспокоятся «насчет собачки».
Лариска целится из ружья по колесу, орет: кинули ребенка, умники? Шелудивый кабыздох, вокзальный попрошайка  за две тысячи рублей? Нормально ли у людей с мозгами? Те заверяют: очень даже не нормально. Они бизнесмены, разводят собак. И ради обычной дворняги не поперлись бы в такую даль. Но собака редчайшей породы, канадская эскимосская. Проводник вез ее в Москву под заказ серьезных людей, и с похмелья продал. А ведь в полной кондиции пес стоит больше семи тысяч долларов. Так что пусть  мамаша отдаст щенка по-хорошему, ей сразу вернут деньги.
Пригожина в печали от упущенной выгоды, а отчасти из-за страха признается: невозможно отдать, нету его, выл по ночам, сука, как волчонок, и она тайно утопила его в болоте за поймой.
Блинчик в шоке.
Дербанинские бабы, собиравшие ягоды,  тоже видели людей в черном.  По пути из Дербанино к более развитой цивилизации они поставили землянину фингал под второй глаз и выкинули из машины, как существо никчемное для отрасли элитного собаководства. А Блинчик еще долго бродил по берегу поймы и вдоль болот, надеясь на чудесное спасение щенка.

                Личное дело

Софушка катит по деревне на музейном велике «Украина». Велосипед  женский, материн, с дырявой сеткой на колесе. К рулю привязан мобильник, из него скрипит попса. Мужики и рады бы не смотреть вслед, но не в силах. Юная Софушка это понимает и медленно крутит педали. Блестят спицы, мелькают загорелые икры, переваливаются на сиденье роскошные ягодицы. Величие этих ягодиц  подчеркивает сарафан. Он полощется на ветру, подобно парашюту. К багажнику приторочена корзинка с угощениями.
В нетерпенье сердца навещает Софушка нестарого калеку Стулова. Дом его на другом берегу реки Сеструньи. А раз на другом, убеждены в Дербанино, за мостом, «на материке», значит, чужой.
Стулова  дети раньше дразнили: «Егор сахар упёр». Это в мутные годы, когда и вправду воровал со склада, которым заведовал. Гнал самогон в индустриальных масштабах, на продажу. А детки подросли, и никого уже не отхлещешь крапивой по белой попке. Их крапивой, а они еще стволы наведут. Половина в тюрьме, другие служат отечеству, штурмуют Москву, а те, что остались, перебиваются случайными заработками. Серьезные ребята.
Стулов поднялся на самогоне, лесопилку на паях купил, сладил дом. Отъевшись, растолстел. А растолстев, попал на диабет. Так бывает. Из-за этого ноги лишился. Ему пригрозили, будет напирать на сладкое, отпилят другую. Жена от него ушла. Не из-за увечья и не к другому, а просто так ушла. Сказала, любовь вышла. Типа, как воздух из шарика. Или как музыка в шарманке. Стулов понял. Она переехала в бывший домик матери на другом берегу, прибирает в церкви, плетет да продает поминальные корзинки у кладбища.
Егор Иваныч Стулов мужчина подержанный, но похотливой натуры. Не может дождаться, пока Софушка зажарит котлеты, - подкрадется, и шасть под юбку! Она его хрясть ложкой по лбу! И попрекнет без злобы: прикалывается он или что?
После очередной попытки Стулова ухватиться  за ее выпуклости Софушка применяет грубую силу. То есть, конкретно валит  Егора Иваныча, отстегивает деревянную ногу в черном ботинке, запирает в кладовке: поделом, старый черт, без протеза не подскочишь! Раз уверен, что дело свое знаешь, знай и время! Так что сидит Стулов, покорно гладя себя по культе, обтянутой брючиной, слушает рок-н-ролл по областному радио, любуется плавными движениями девушки,  глаза  масляные.
Уважение к женщине, считает Софушка, это не толкнул, да в койку. Вовсе даже не совсем так! Ей нравится накрыть на стол, поесть неторопливо и основательно. При этом Софушка так долго жует, будто ее охмурили рекламные стоматологи из телевизора. Как нарочно резину тянет. Так думает Стулов. Она и стакашек пропустить не дура, и не забудет про чай со сладким. С мужиком вроде давно спать надо, а ей бы потолковать, а уж потом раздеваться. И как ни просит Стулов о домашнем стриптизе, очень бы кстати, - она за ширму, выключает свет, и шуршит, складывает одежду, как новобранец: шов к шовчику, пуговица к пуговице.
Егор Иваныч, которому кажется, что последним она снимает титановый пояс верности, осторожно сомневается: надо ли так плотно перекусывать? Он и так руина. Но у руины и без вина покамест хоть внизу туловища порядок. А от полусладкого в животе бурчит, снятся злобные ежики, а утром голова чугунная.
В такие минуты Софушка выходит из-за ширмы, придерживая лапкой немалый бюст, целует Егора Иваныча в лысую, будто лакированную макушку.
- Вот дурачок! Ну, сказанул! Ежики! Для меня каждая встреча с тобой праздник!
Кровать высокая, у подоконника, лоскутное одеяло, между занавесками луна.
Мужик,  мысленно рассуждает Стулов, он от роду воин, пусть даже увечный, может спать и на полу. А все эти койки, с медными шариками, рюшками, шишками, подушками и накидками, все эти матрасы с перинами придумали женщины, чтобы процедура размножения рода человечьего была как можно приятней.
По мнению Стулова, она и так приятна.
Когда отпыхтят, Софушка задумчиво сидит на инвалиде и беззвучно плачет. Словно не после соития, а после искусственного дыхания, с которым не вышло, и вот  уж Стулов, например, под нею помер. Но Стулов жив, живехонек, куда ему деваться, он даже чувствует, как слезы девичьи щекотно скатываются с живота. Он хоть убей, причину этих слез не понимает. А спросить боится: вдруг Софушка обидится и в другой раз не придет?
Между прочим, жена тоже иногда плакала в кровати, хотя у Стулова в ту поры были две ноги.
Да кто их поймет, этих женщин?
               
                Судьба барабанщика

Пустырь на берегу Сеструньи лучшее место, где Лешу Пригожина могут оставить в покое. Про это место знает и Софушка. Но у них уговор: брат помалкивает насчет ее свиданий со Стуловым, а сестра не выдает тайну пустыря. Поэтому Блинчик спокойно выкатывает из кустов латаный полковой барабан, вешает латунную тарелку, расставляет барабаны. На груди у него плеер, на голове наушники, звучит аккомпанемент. В экстазе он ничего не замечает вокруг, молотит по барабанам. Единственная публика это птицы и стрекозы, которые от шума порхают в воздухе.
Пустырь в стороне от тропинок, по которым ходят к реке дербанинские, он надежно скрыт кустами и лебедой. Правда, буханье барабана слышно издалека. Ну, и пусть думают, что за рекой похороны.
Но опасность подстерегает Блинчика с воздуха. Он не замечает, как на поле садится «кукурузник», с крыла спрыгивает Семен Пригожин, в летном шлеме, отчего голова  отца похожа на голову стрекозы.
Он подкрадывается и со всего маху бьет ногой по большому барабану, который катится через лебеду, как запаска автомобиля. Блинчик в ужасе вскакивает, сдирает наушники, смотрит на отца очумело. А Семен всем существом пилота сельхозавиации ощущает, что правда на его стороне. Он сына предупреждал насчет барабанов, один из которых Блинчик прятал на чердаке сарая. Его совесть чиста. И он считает, что сын другие барабаны у кого-то спер. Рыжее лицо Блинчика становится бледным, даже веснушки исчезают. Он ничего не крал. Большой барабан на свалке нашел, а эти, пионерские, давно списаны, ему их школьный завхоз подарил. Из бывшей школы, где теперь станция осеменения скота.
Блинчик оскорблен, что отец за ним шпионит. Но Пригожин не шпионит. Ну, в самом деле, какой он шпион, Джеймс Бонд, что ли? Летчик Пригожин следит, чтобы Блинчик не покатился по наклонной, как этот барабан. А если не уследит, и сын покатится, то результат будет, хуже некуда.  Потому что дорожка сделает его клоуном, и нет ничего хуже, чем быть смешным в глазах людей. Он не слышит возражений, что не клоуном, а музыкантом, для него нет разницы. Балаган!
Пригожин хватает с подставок барабаны, сдергивает тарелку, которая со звоном падает и катится со звоном. И это глупый пацан называет музыкой? Совсем очумел. Пригожин поднимает палец над головой, указывая в небо: только там настоящая музыка! Понимает ли это Блинчик? Только там, в небе, где музыка мотора и винта. Сыну ясно, куда клонит отец, мечтающий, чтобы он стал летчиком. Но он боится высоты. Он даже на дерево залезет, уже тошнит. Он не хочет быть летчиком.
Пригожин приносит канистру, сваливает в кучу барабаны, обливает их горючим, чиркает спичкой - не загорается. Блинчик в отчаянии цепляется в руку отца, умоляет не делать этого. Пригожин  отшвыривает сына в сторону, и Блинчик падает. Разъяренный отец чиркает спичками, занимается костер. И вот уже пузырится кумачовая эмаль на пионерских барабанах, трескается и лопается кожа на полковом ухаре. Блинчик  смотрит на огонь с ужасом, в глазах слезы.
Отец уходит к самолету. Чихнув пару раз, заводится мотор, набирает обороты пропеллер.
На стеклах кабины «кукурузника»  отблески пламени.
Горят барабаны.