Цикл Путь боли. Новелла 1

ФИЛОСОФИЯ СВИНЬИ

I

И всё-таки Она с самого начала знала, или осознавала где-то внутри себя, что стоит только попробовать и все ... это уже не остановить. Стоит только начать и появиться желание – навязчивое и непреодолимое желание, страшная и непреклонная одержимость, словно цепкая длань мрака, ухватившая за горло и тянущая во власть ужаса и боли. Тогда это казалось адом. Только Она не выбрала свет. Тьма пришла за ней сама, и увела в подземелье, пообещав ей тело и запутав тропы, ведущие на небеса. Тьма укрыла её тело бархатом и овеяла её сладким ароматом могильных цветов. Усладила слух её печальной погребальной песнью, непонятные слова которой взбудоражили её душу и усмирили трепещущее сердце. «Отныне кровь будет черной!» - Крикнули железные рты, и Она протянула им свои руки.
- Вот они, мои вены и плоть моя готовая утолить жажду стальных пальцев и острых зубов – почти пропела Она и почувствовала на своих губах вкус меди. – Вот вам мои чресла, разорвите их, вытянув из них все жилы и нервы! Пусть зазвучит страшным голосом песня боли! Пусть наполняется сердце черной водой и задыхается от вечного смрада!
И в тот миг разверзлась земная твердь! И потоки огненной лавы, красной как горящие глаза дьявола, излились на землю! Слышны были гулкие стоны, доносящиеся из глубин преисподней! А безжалостная рука Господа неумолимо терзало землю копьем, что когда-то пронзило плоть спасителя! «ТОДА РАБА!» - Закричали нечестивые уста и забились в похоти от того что еще тысячу лет им ткать сети, пока не насытится Господь и его холодный нож! 

II

У меня нет имени. Я отвернулась от себя. Мне не нужно то, что я должна представлять собой здесь. Я отказалась от души. Она слишком требовательна к телу. Я выбрала тело – ему не нужна душа. Зачем мне душа, если она может причинить страдание моему сердцу? Я не хочу излечиться от тела, оно не должно лишиться радости. Оно должно чувствовать боль и услаждать мое сердце. Я сожгла душу. Еще вчера я утолила свою жажду огня. Я бросала святыни в яростное пламя и превращала их в пепел. Разве вы не видите на моем лице пятна от копоти? Зачем мне душа? Зачем мне соперник? Я сама вольна покалечить себя! Я сама могу уничтожить тело, мне не нужны помощники! Хватит нежных прикосновений ангелов, мне не требуется колыбельная песня перед сном, но мне нужны холодные камни, мне желанны плети и жгучие языки. Пусть божественный запах неземных орхидей идет об руку с труппным смрадом, пусть обвенчаются они в могильных чертогах. А мне мои руки пишут на моих руках молитвы моему Богу, древние слова осерчалых демонов, что кричат кровью о былой праведности перед Богами прокаженных. Мне не по нраву и бесноватые язычники, уж слишком здоровое тело молится идолам, что ниспосылают им серные дожди. Слишком тепло в их постелях и не пугаются они темноты.         

III

- Зачем ты спрашиваешь об этом? Я никто ... я ничто ... меня нет. Даже если ты изваляешься в грязи, ты не почувствуешь моего запаха.
. . .
- Можешь называть меня свиньей ... свиней режут, а я режу себя. В моем мире свиньи не валяются в грязи ... им пускают кровь, они любят шрамы и сукровицу ... я там одна ... но мне приходится резать себя, потому что ты боишься ножей. Хочешь получить моё сердце? Приди и вырежи его.
. . .
- Всякий кто помазан грязью, не близок мне, сердце мое так чисто, что не требует присутствие святого духа, и ничего странного, что на коленях моих пыльные пятна, нет более праведного пути, чем через страдание пронести своё блаженство. Но не ведомо оно черни и от того грязью обливаются сердца лжецов и овец, хотя лица их присыпаны нафталином. Нет более грязных светил, тех, что отражают свет, от солнца поглощая истинное тепло, и отдают тусклый свет наперевес с холодом ночи.
. . .
- Ты просишь отдать тебе мою душу, но нет её уже во мне. Нет её, остался лишь пепел и тот вовсе топчется копытами на пастбищах покрытых зеленой травой. Перемалывают копытами овцы траву вперемешку с пеплом, от того и теряет свой цвет благоуханная трава. От того и становится трава сеном. Нет больше крови Господа в той траве, мертвым Он стал после того как попаслось стадо на райских пажитях. Похоронили Его в землю, затоптали под камни во чрево земли, и стал Он после этого демоном ночи, страшным князем подземелья и несет слепым лицо покрытое струпьями, от которого лучистый колокол ласкает слух, а изо рта беззубого смердят черви благовониями и ладаном.
. . .
- Скажи, не встречал ли ты немецкого всадника? Он говорил, что ладан добывают из преисподней. Он проделал долгий путь и загнал свою кобылу. Он узнал о глупости толпы и признал избавителя виновным, но только лишь за содеянное им же. Ему симпатичен смиренный, но он был один. Другие же пьют ворованное вино. Как пришло, так и уходит, словно песок сквозь пальцы. Слишком личное – оно умирает. Усач отказался принимать чужие мысли за свои, но скажи не мог бы ты снова узнать его? Если увидишь их обоих, не спутай усы с бородкой. Если будет туманно, измерь длину волос, они понадобятся тебе, если вдруг сорвешься в пропасть.      

IV

Всегда нужны правильные мысли. Ей нужны они не меньше чем тем слепым, что хватают все, что кидают им святые клеветники. Но тем, кто ловит дрожащими руками струпья господни, и слизывают похотливыми языками миру с его чресл, тем праведность уже обещана. Тем праведность уже дана, а искать Ей самой, предназначено, ту крайность, и Ей отвратно слышать гнилостный запах от праведности стада. Ей хочется свежей крови, что становится черной, попадая на землю. Ей желанны стигматы, но не за слабость черни, а для того чтобы сладко спать.
Страшно им и они приготовили ей чай с медом и согрели кровать. Ждут они ее в теплой постели и считают по кругу, кому достанется её бессмертная душа. Смотрят они на её тело и качают головами, горюя о душе. Ждут они ее, чтобы забрать у неё тело и оставить с собой. Душно дышат их жрецы. Снизойдя до тебя, они отмахиваются от рук ласкающих им уши. Вытягивают они из света тонкие нити, из которых потом ткут сети. «ТОДА РАБА!» - Кричат они в своих кишечниках. Нет за ними права ослепнуть от ярких лучей, руки их слишком влажны чтобы обуглиться до костей.   
   Она кидает камень в любого, кто озаряется светом, но в ответ просит прощения, что бы почувствовать себя еще более униженной. Нет на ней грязи, но хочет она быть помазанной в глине. Спрятаться она хочет от блаженных глаз, ибо чувствует, что не может отвернуться от милостыни. Не может, но верит, что придёт время и сама она станет милостыней, дарующей от Бога и приходящей из земли.
   Пишет она на руках слова-заклинанья, но боится еще боли и дрожит. Первое страшное слово. Первая красная буква и на пути появятся первые камни и пыль. Ненавистны ей желтые лучи – увещевают они о том, что нет еще дождя, и где-то уже, слишком люди, ждут ее смерти. Ей нравятся нежные голоса ангелов. Уж больно они ранят сердце. Как ни хотела она, но не смогла прогнать свою душу и ходит теперь с ней и мирится с ней и не просит больше ничего у Бога и чертей.   
V

- Чем дышат романтики? – Спрашивала она у Бога.
- Газом дышат романтики – отвечал Бог – горячим и ядовитым. Но есть еще и тонкие ранимые идиоты! Так вот они дышат дымом от пепелищ – говорил Бог – мажут они свое лицо пеплом и вся жизнь их это гул крематория. Не вернуться они больше в землю, а хотят в последний миг увидеть небо над морем!
. . .
- Где хранятся тайные слова? – Спрашивала я тебя.
- В скрижалях – отвечал ты мне.
- но почему не вылезают скрижали?
- Там печать.
- Там печаль – говорила я.
- Где? – Спрашивал ты – в призрачном краю, где дни облачны и кратки?
- Там дни проходят быстрее чем года . . .
- . . . и родится племя, умирать которому не больно!
- Уже родились те, кому не больно вырезать заклинания на своих руках! – Отвечала я и задыхалась от смеха – а потом появились птицы и предупреждали меня, что увидят меня скоро строгие камни . . .
. . .
- Кричали мне птицы: Моисей уводи своих!!! Но я не знала, как просить их умертвить меня. Мой завет иной – кричала я им – своё стадо привела я. То было стадо свиней! Имя ему легион проклятых в дремучей чаще под дубовыми деревьями.
. . .
    

VI

   Это был отблеск холодного света. Еле уловимый блик похожий на сверкающий глаз, будто сам Антихрист решил подсмотреть за ней в зашторенной комнате. Пещерные стены. Она разглядывала их в свете свечей. Есть ли что-нибудь там за окном? Мерцающий свет отделяет тьму прочь. Не тянет её за пределы мерцающего света. Там тьма не принесет благовещения от молитв, что поют руки. Слышны голоса. Жестокие они, но просят о доверии и не дают думать со злостью в сердце. Манят они своим скрежетом заржавевших челюстей. Чем же наточены стальные зубы их? Не костями ли древних идолов, забытых во сладком сне человека, что покоятся в дремучих лесах. «Слишком люди» оставили их набираться силы в торфяных болотах, и готовы они теперь испепелить праведные души.
   Подмигивает своим желтым глазом Антихрист и смеётся в мерцающем свете. Не боится она ответить пред тьмой за свои волнения и сильно бьется сердце её. Еще сильнее хочется надругаться над своей целомудренной душой, что давно томится в темнице и не понимает, что никогда не сможет получить прощение. Надругаться предстоит ей, и не сможет остановиться пока не утолит она жажду нечестивых. Обжигают ей губы они страшными проклятьями и в тоже время обещают небо, зная, что не выбраться ей из под земли. «ТОДА РАБА!» - Шепчут они хриплыми голосами, и не прочь они поиграть с её сердцем, зная, что где-то их сообщник, закованный в цепи, ждет избавления.   

VII

   Осядет туман, придавив зеленую траву, и тогда почувствует она, как трудно станет ей дышать. Будет хвататься она за влажный воздух руками, но будет чувствовать на пальцах только мокрый песок. Все ниже прижимается она к земле, но туман опускается и давит еще сильнее. И вот уже разрывает она землю руками и исчезает в ней прочь от всего, что связано с человеком и запахом молока.

. . .

- Как вы относитесь к людям?
- Ненавижу.
- За что?
- За отсутствие терпимости.
- Вы любите себя?
- Конечно нет.
- За что?
- За отсутствие терпимости.
- На что способен человек?
- На все.
- На что способны вы?
- На все.
- Вы человек?
- Нет.
- Кто же вы?
- . . . Я свинья . . .


КОНЕЦ