Восточная история
Денег у меня нет особо. Но я владею основами гипноза и вожу с собой пару пистолетов. Так что, несмотря на хрупкость и женственность, чувствую себя на востоке - как рыба в воде. Я что-то вроде "медицинского представителя", вожу оптом медикаменты. В моей сумке всегда куча таблеток, перевязочного материала, разрешенной здесь наркоты и парафармацевтической дребедени. Мотаюсь по этой мрачной стране от фабрик до рынков и обратно. По мелочи - езжу верхом, чтоб не тратиться на бензин. А еще у меня есть огромный грузовик... В этот день я вообще поехала покататься и разведать новый рынок сбыта. На том рынке я его и увидела, в самой печальной категории живого товара. И поняла, что вижу его не в первый раз.
Впервые это был совсем другой рынок. Такой нормальный, веселый и позитивный восточный базар. Дядьки с арбузами и коврами, тетки с платками и сладостями, босоногие дети-попрошайки. Все кричат, торгуются и смеются. Выступают клоуны и скоморохи. Или как они там на востоке называются? На маленькой, сбитой из ящиков сцене их было двое. Один длинный, с довольно грубым лицом. В яркой арлекинской кофте. Он орал, плясах, дудел в дудку и трещал трещетками. И второй, с гитарой. Маленький, подвижный и ужасно голосистый. С большим выразительным ртом. Одет во что-то бесформенно-линялое. Совсем короткая стрижка, под машинку.
Я каждый день, в одно и тоже время привозила товар в местную аптечную лавку, а эти двое всегда в это время были на сцене. И у меня сложился ритуал, взять кофе или мороженое, сесть на лавочку, с которой сцена видна очень хорошо, и минут сорок слушать их представление. А потом я уже шла общаться с аптекарем.
Как-то я пришла на час раньше. По привычке взяла мороженое, села на лавочку. Моей любимой парочки еще не было, и я просто отдыхала в теньке после долгого путешествия верхом под палящим солнцем. Естественно замечталась и даже не заметила, как ко мне кто-то подсел.
- Даш откусить? Так жарко сегодня...- услышала я рядом знакомый голос. Это был тот голосистый скоморох, что поменьше. Лихорадочный блеск в глазах, суетливые движения. От него пахло жженой травой и клубникой.
- А чего это я должна с тобой делиться?
- Ну ты же каждый день приходишь, и мы с тобой делимся! - он улыбнулся абсолютно детской, открытой улыбкой. И я просто не могла не отдать сначала свое мороженое, а потом купила ему еще одно.
- Что же, вы тут совсем денег не зарабатываете? У вас же постоянно аншлаг!
- Ты удивишься. Деньги зарабатывает только директор рынка. А мы - просто его собственность, которая приносит доход.
- В смысле собственность?
- В смысле - рабы.
- Для рабов, вы какие-то слишком позитивные...
- Это компромисс. Мы делаем то, что нам нравится делать - бесплатно, а за это нас не заставляют мыть сортиры, или подставлять жопу всяким извращенцам.
С этого дня у меня появился еще один ритуал - я приходила за час до представления и болтала на лавочке с этим скоморохом. Покупала ему мороженое, а он мне рассказывал последние рыночные сплетни, или всякие истории из жизни обитателей местного рабского барака. Истории были очень страшные, но он так забавно рассказывал... Как-то всем телом. Таращил глаза, корчил рожи, менял голос, размахивал руками. дублировал каждое предложение как бы "сурдопереводом". Я смеялась, а он обижался. На несколько секунд. А потом смеялся тоже.
Как-то я уехала на целый месяц куда-то далеко. По работе, естественно. А когда вернулась - оказалось, что мое любимое шоу прикрыли. Я ходила, выясняла, расспрашивала. По слухам какая-то богатая дамочка влюбилась в длинного скомороха, несколько раз "брала его в аренду", а потом выкупила совсем. А второй без него выходить на сцену почему-то отказался, и его прилюдно выпороли у столба, и тоже куда-то продали. Чуть ли на галеры. Правда это или нет, было непонятно, но слухи ходили. А еще говорили, что после закрытия шоу, директор рынка очень сильно потерял в прибыли.
Сказать, что я расстроилась - это вообще ничего не сказать. В том городке мне стало смертельно скучно, и я поехала искать новые рынки сбыта фармацевтической продукции. Продолжалось это где-то полгода. В маленькую восточную страну пришла зима. Сезон колючих ветров и непрекращающихся дождей. Именно в такой ветреный, сырой и неуютный день я ехала на лошади мимо невольничьего рынка.
* * * *
Я не сразу его узнала. Волосы у него отросли и теперь торчали во все стороны. А еще он очень сильно похудел. Глаза потухли, он стал почти прозрачный. Я вообще сначала увидела его шрам на шее. И только потом до меня дошло, что это именно он, а не просто человек с таким же шрамом. Он же меня в упор не узнавал. Из-за вуали, наверное. А может был в таком состоянии, когда вообще никого не узнают. Подошла и погладила его по голове. Он был очень горячий, явно температура под 40. Открыл глаза, окинул меня невидящим взглядом и снова ушел в себя.
"Непокорных" грубыми веревками привязывали к столбам. В положении стоя. Связывали руки, оставляю петлю. И эту петлю накидывали на крюк на столбе. Когда человек терял сознание, то просто повисал на руках. А черные бородатые "продавцы" тут же слетались, как коршуны, начинали что-то кричать на непонятном языке и окатывали несчастного грязной водой из ведра, чтоб очнулся и не висел. Если он не висит, а стоит - значит все-таки в сознании?
Эти "коршуны" сразу заметили мой интерес к "прилавку" и принялись наперебой расхваливать свой живой "товар". Пытались мне впарить одного из голых сальных элитных рабов. Но я-то знала, кто меня интересует. Спросила цену. Оказалось такая сумма у меня с собой есть. Но это не совсем мои деньги, это закупочные. Как же поступить? Не могу же я его оставить в таком месте. И я стала торговаться. В результате сумму скинули вдвое. Его сняли с крючка и помогли перекинуть через седло моей лошади. Вручили мне какие-то бумажки и продолжили рекламировать рабов подороже. Я же с покупкой поехала домой. За всю дорогу он не издал ни единого звука.
* * * *
В той стране я снимала небольшой одноэтажный дом, расположенный в километрах пяти от ближайшего населенного пункта. Дом стоял на границе поля и леса. А рядом была небольшая речка. Очень красивое и уединенное место. Высокий глухой забор, во дворе ветряк и колодец. А в доме - голландская печка и... турецкая баня. Странный набор, но зато полная автономия. В такой сырой день - печка очень радовала. Тепло, сухо и этот запах... Я вообще по запахам маньячка. А вот человек, которого я полуживого приволокла с рынка вонял, как тот самый рынок. Надо было его привести в порядок. Тем более, что кровать в доме была одна.
Он послушно двигался за мной, если я говорила "сядь" - садился, сказала "ляг" - он лег. Но ничего не говорил, лицо каменное, глаза бессмысленные. Зрачки маленькие-маленькие. Похоже его накачали каким-то наркотиком. Уложила его на лавку в еще не прогретой бане, раздела и стала разглядывать. Так и есть - по всему телу следы от уколов. На руках, в паху и даже на шее. Некоторые гноились. И все кишмя-кишило вшами. Его лохмотья сразу в печку. С перепугу я сбрила ему всю растительность на теле - даже на ногах и руках. Он не сопротивлялся.
На рынке рабам всегда брили лица, потому что покупатели чаще всего выбирали живой товар именно по внешности. А вот волосы не стригли. Мне стало жалко лишать его кудрей, они ему шли. И я просто намазала его каким-то шампунем от вшей. В этой стране товар был не ходовым, и коробка с шампунями уже пару лет стояла у меня в кладовке. Может быть у нее даже срок годности вышел...
Теперь он был чистым, и каким-то совсем голым. Послушно сам дошел до кровати. Лег и так и лежал с открытыми глазами. Он был так не похож на человека, с которым мы еще пол года назад регулярно ели мороженое и весело болтали о жутких вещах.
Он тогда много рассказывал о жизни рабского барака. Там постоянно кого-то резали, насиловали или избивали. А директор рынка мог прийти среди ночи, вызвать кого-то и потребовать вытянуть руки вперед. Ему нравилось бить рабов розгами по рукам, и делал он это вообще без повода. Я потом часто обращала внимание на красные полосы на руках у многих обитателей рынка. У моего товарища они вообще не исчезали, но он все равно был веселый. А сейчас никаких полос не было, но он был вообще не здесь. А ведь скоро у него начнется ломка...
"Болел" он примерно неделю. Был то очень горячий, то очень холодный. Потел, покрывался мурашками, метался, бредил, рвал руками простыни. Сначала я очень психовала по этому поводу. Потому что понятия не имела, что с ним делать. Потом волноваться устала и просто действовала технически. Вытирала его полотенцем, меняла белье, приносила тазик, грелку, лед или еще пару пледов. Спала только тогда, когда спал он. И за всю неделю не задала ему ни одного вопроса. А сам он ничего не рассказывал. Когда я поняла, что пациент "жить будет" засобиралась на работу. Потому что жить как-то надо, половину закупочных средств я потратила на "живую собственность", а запасы продуктов в доме постепенно кончались. Уходя, даже не стала его будить. Все равно он со мной не общался, все время молчал. Он может и не заметит, что я куда-то отлучалась.
День прошел удачно, я развезла кучу заказов, ужасно устала и хотела жрать. Его я обнаружила на том же месте. Он по-прежнему спал, но по всему дому я обнаружила следы его дневной деятельности. В душе на полу вода, на кухне пол чайника еще теплой заварки, на плите кастрюля с вареной картошкой. В раковине тарелка, вилка и нож для чистки картофеля. На пыльном окне нарисован грустный смайлик. Почему-то подступили слезы. Так как-то это было трогательно...
* * * * *
Прошло три месяца. У меня было стойкое ощущение, что я завела кота. Человек спал со мной на одной кровати. Когда я рано утром уезжала по делам он еще спал. Когда заполночь возвращалась - он уже спал. И иногда во сне ко мне прижимался и что-то бормотал. Я понимала, что он как-то живет днем, когда меня нет дома. Топит печку, что-то ест(иногда даже мне оставляет что-то на плите), пару раз дров нарубил. А еще я как-то обнаружила на столе газету с полностью разгаданным кроссвордом. Но в вертикальном положении застать мне его никак не удавалось. Это было очень странно, учитывая, что в прошлом он был довольно общительным. Еще одна странность - в мусорном ведре я постоянно находила рваные бумажки. Такие аккуратные прямоугольники. Без единой надписи. Иногда они были влажными. Зачем он рвал бумагу на одинаковые по размеру кусочки, а потом выбрасывал? Разгадка нашлась сама собой, когда я увидела в ведре еще и сломаную расческу. Я совсем забыла, чем он занимался на том, первом рынке. Он же музыкант! А у меня в домике не было ни одного музыкального инструмента. Вот он и играл на расческе. И жрал димедрол, которого в кладовке было в избытке, как и других лекарств.
* * * * *
Однажды я вернулась чуть раньше, чем обычно. Он сидел на кровати и с совершенно невозмутимым видом царапал ножом левую руку. Вся рука, от костяшек пальцев - до локтя была в аккуратных, строго параллельных неглубоких порезах. Кое-где выступила кровь. Другие были просто розовыми полосочками... Я так и застыла в дверях. Он повернулся в мою сторону, грустно улыбнулся. Но нож не положил. Так и сидел с ним.
- Ты чего творишь?
- Мне скучно...
- А так весело?
- Ну хоть какое-то разнообразие... За пауком мне наблюдать надоело. Хотя дня три меня это занимало. Пока он не начал узоры повторять. Есть не хочу - вкуса не чувствую. Расческа сломалась...
- Я тебе гитару куплю.
- Тогда уже ты будешь вскрываться.
- Это еще почему?
- Потому что играть я буду беспрерывно...
- Лучше бренчи, а то я от вида крови в обморок падаю.
На следующий день гитару я ему добыла. И случилось именно то, чем он меня пугал. Теперь я перестала понимать, когда он спит. Может тогда, когда меня нет? Но к музыкальному фону я привыкла быстро. Он не раздражал, а наоборот - как-то приятно наполнял пространство. Ощущение, что у меня живет кот сменилось новым - я держу в клетке певчую птицу. Такую же неуловимую, как кот. Но разговаривать он перестал совсем. Если я его спрашивала о чем нибудь, он внимательно на меня смотрел, улыбался и не отвечал. И тут же снова утыкался в гитару взглядом.
* * * * *
В маленькой восточной стране настали смутные времена. Какие-то люди делили власть, фабрики закрывались одна за другой, аптекари не желали ничего покупать - у них просто не было средств. Деньги обесценивались, золота почти ни у кого не было. Каждый трудовой день превращался в подвиг. Как жить дальше, чем платить за дом и куда бежать было непонятно.
В тот день я возвращалась в отвратительном настроении. Заработать не удалось ничего и я решила продать грузовик. Расставаться с ним было жалко, но покупатель нашелся тут же. И это тоже не прибавляло оптимизма. Перемены получались какими-то слишком резкими. Одна надежда была - прийти домой и услышать музыку. Но и там меня ждало разочарование. Захожу в дом - а там никого. Входная дверь нараспашку, качается от ветра. Гитара висит на гвоздике, а "птицы" моей нет. Неужели сбежал? Часа три я бродила по комнате из угла в угол, переставляла предметы с места на место, открывала и закрывала дверцы шкафов, смотрела на паука в углу. У меня даже мелькнула мысль поиграть с ножиком, как недавно делал он. Но когда я взяла в руки этот нож - тупо разревелась. Перед глазами прямо картинка возникла, как он сидел на диване, резал себе руку и грустно улыбался. В тот момент, когда я уже почти смирилась с потерей - входная дверь открылась, и моя потерянная собственность, как ни в чем не бывало, вплыла в комнату. Полное отчаяние в моей душе сменилось жуткой яростью. Я подлетела к нему, схватила за волосы, швырнула его животом на стол. Другой рукой стянула с него штаны и задрала майку. Не отпуская его голову нащупала на стене плетку, которой обычно погоняла лошадь.
Била я его долго и жестоко. Со всей дури. Как-будто это он виноват в том, что в стране революция и финансовый кризис. А он даже не пытался сопротивляться, и не орал - только тяжело дышал. И я, наверное, забила бы его до смерти, если б случайно не наткнулась взглядом на отражение в зеркале. Моим глазам открылась страшная картина. Он распластаный лежит животом на столе. От шеи и до коленок живого места нет - все сине-красное и в крови. И я с "белыми" глазами и перекошеным от злости лицом, бью его этой жуткой лошадиной плеткой. Я тут же остановилась. Плетку сунула в печь, а сама пошла и рухнула на диван лицом к стене. Мне было ужасно стыдно. Я была уверена, он сейчас встанет и уйдет. Насовсем. И будет совершенно прав. А я останусь в этом идиотском доме, в этой идиотской стране совсем одна. Но все эти мрачные мысли не мешали мне краем глаза, через зеркало за ним наблюдать. Вот он поднялся, поправил одежду. Прихрамывая, подошел к умывальнику, плеснул себе в лицо воды. Посмотрелся в зеркало, скорчил рожу. И вдруг произошло чудо - он доковылял до кровати и лег рядом со мной. Обнял сзади, поцеловал в макушку.
- Я просто ходил на речку. Я никогда от тебя не сбегу, мне с тобой хорошо. Ну, конечно, когда ты не такая, как сегодня... Да и идти мне, в общем-то, некуда.
- Прости меня, не знаю, что на меня нашло...
- Не парься. Я ВСЕ понимаю.
- Валить надо из этой страны, иначе я скоро стану совсем, как эти. Которые тебя на рынке мучили. Тут прямо в воздухе что-то носится...
- Что-то мне подсказывает, что с отъездом придется повременить. Ты очень сильно меня отделала, я в ближайшие дни буду совсем не транспортабелен.
- Знаю. Сама дура. Одного не понимаю, почему ты не сопротивлялся?
- Не хотел превращать это в банальную драку. Ты же смогла сама остановиться...
В тот вечер мы очень сильно напились. Вообще в маленькой восточной стране алкоголь был под строжайшим запретом. Но несколько лет назад, от нечего делать, я по старому бабушкиному рецепту нагнала самогону. В одиночку пить грустно, и 50-ти литровая бутыль с мутной жидкостью все это время так и простояла в кладовке. Тут-то она и пригодилась.
* * * * *
Заниматься вышиванием или рисованием в пьяном виде - увлекательнейшее занятие. В глазах двоится, руки трясутся, иголка или карандаш постоянно выпадают из рук. И все получается криво-косо. Когда ты занимаешься в пьяном виде рисованием или шитьем по живому человеческому телу - это тяжело вдвойне. С йодной сеткой я еще кое как справилась - получилось криво, но равномерно. А вот с зашиванием порезов оказалось сложнее. Человека, которого пол года продержали на наркотиках - нельзя колоть обычным обезболивающим на основе морфина. Поэтому пришлось поить его самогоном. И самой, естественно, тоже пришлось пить - потому что в трезвом уме втыкать в него эту толстую кривую хирургическую иголку я бы не решилась. В итоге я зашивала ему раны на спине и ногах несколько часов. Или мне показалось, что это было так долго. Долго и мучительно, стежок за стежком, аккуратно соединяя края пореза. Сначала он реагировал - вскрикивал и дергался в момент укола, потом перестал. Шве на пятом, видимо, уже привык к этому ощущению, полностью расслабился и даже, впервые за несколько недель, пытался со мной общаться. Но вот, что он говорил было непонятно. Он и так-то не все буквы выговаривал, а сейчас, после литра самогона, язык у него совсем заплетался. Может оно и к лучшему. Потому что вряд ли он что-то хорошее говорил...
Всего я наложила ему 13 швов. Ювелирную работу проделала. Когда уже утром, я с жуткого бодуна меняла ему повязки - даже сама удивилась, как это я так смогла аккуратно все зашить... Прямо даже гордость какая-то появилась. Он же моего оптимизма не разделял, срочно затребовал стакан самогона, выпил залпом и проспал весь день. При этом громко храпел, чего раньше за ним не водилось. Мелькнула мысль все-таки сделать ему укол, чтоб не мучился. Но я прогнала ее, как бредовую. Потому что он был нужен мне живым и вменяемым.
* * * * *
Прошла еще неделя. Ситуация в стране накалялась. Со стороны города были слышны взрывы, а над лесом регулярно летали самолеты. Однажды заехал хозяин дома. Он рассказал, что несколько дней назад какой-то снайпер перестрелял директора рынка и его охрану. Все произошло на центральной площади средь бела дня, но убийца кк-то сбежал незамеченным. Хозяин дома заявил, что арендная плата со следующего месяца повышается в три раза и забрал лошадь(он ее тоже сдавал в аренду). Это значило, что нужно было срочно искать другое транспортное средство. Но вот где? Решение в очередной раз пришло само-собой.
В леске, неподалеку от дома разбила лагерь группа каких-то боевиков. Это явно были иностранцы. Пять человек, четверо белых и один чернокожий, все во вполне цивилизованном комуфляже, бронежилетах и вооруженные до зубов. Говорили по-английски. Судя по акценту американцы. Наемники? Миротворцы? Было вообще непонятно. Они очень шумно себя вели, и явно не подозревали, что рядом есть человеческое жилье. Прибыли они по реке на двух катерах. Катер-то и стал нашей целью. По реке, если идти вниз по течению, можно дойти до моря. А там уже до нейтральных вод рукой подать. Мечта, а не транспорт.
Мой "пленник" все еще болел. Он уже не пил самогон стаканами, но и ходить особо не мог. И сидеть не мог. Только лежать или стоять. Общался со мной односложно. "Да", "нет", "помоги встать", "спасибо", "не трогай-больно". Он иногда вставал, подходил к окну и смотрел на пролетающие самолеты. Но очень быстро уставал, ложился обратно и тут же засыпал. А во сне стонал и метался. О длительном путешествии пешком можно было не мечтать. Как осуществить план с катером? Я каждый день ходила к лагерю странных боевиков и подслушивала в кустах. Сама не зная, зачем. Как-будто ждала, что они сами мне подскажут. Так и произошло. Как-то вечером они очень сильно выпили. Праздник у них был какой-то, национальный. Парни фальшиво дурными голосами пели песни, стреляли в воздух и плясали под радио. Часа в четыре утра уснули все, кроме часового. С одним же проще справиться, чем с пятерыми? Тем более, что он был тоже жутко пьян. Мой план был прост - усыпить часового классическим способом. Платком с хлороформом. Взять ключи, дойти на катере до поворота реки - поближе к дому. Там уже загрузить вещи (кучу коробок с непроданым товаром, шмотки и всякую мелочь) и помочь дойти до транспортного средства "пленнику". А потом быстро-быстро уходить, пока боевики не проснулись и не бросились в погоню.
Все шло, как по маслу, пока дело не дошло до погрузки. Я уже собиралась стартовать, когда тот, кому во всем этом плане побега отводилась пассивная роль, вдруг спросил:
- А ты оружие какое-нибудь у них взяла?
- Черт! Мне это даже в голову не пришло!
- Они же все равно спят, давай вернемся вверх по течению. Мало ли что нам по пути встретится... Пара автоматов не помешает.
Вот что это? Моя дурость или разница мужской и женской психологии? Как я сама не доперла? Развернулись, дошли до места их стоянки. Слышен дружный храп. Четверых вижу. А вот где пятый? Стоит куст поливает. Шатается. Может не сообразит? На звук мотора он же не среагировал. Я вылезла на берег, собрала, что в руках уместилось. Потом еще три вылазки. Вжик! Пятый боевик застегнул ширинку, развернулся и шатаясь шел прямо к нам. Я, вместо того, чтобы бежать к катеру, замерла. Боевик полез в карман, достал пистолет. Стал целиться. Я стою и смотрю на него в упор. Как бандерлог на удава. Сзади крик:
- Беги!
Я повернулась и побежала. Зигзагами, как заяц. Раздался выстрел. Потом еще семь подряд. Щелчок - перезаряжает(У него Макаров что ли? Он же янки!) В этот момент я уже прыгала через борт. Еще один выстрел. Почему-то с нашей стороны. Я оглянулась и увидела - два ошарашеных глаза пятого боевика и аккуратную красную дырку между ними. Наповал. В лоб. Метров с 50-ти. Боевик плюхнулся в воду мордой вниз. Стрелявший тут же прикинулся дурачком:
- Ура! Я попал! Тебя не задело? - он немного истерически захихикал.
- Нет, а тебя?
- Немножко. Гони! Потом разберемся!
И мы рванули в сторону границы. Через час мы дошли до моря, погони вроде не было. Я решила притормозить и посмотреть, что там с моим пленником. Он лежал на дне катера на боку и держался за плечо. Пуля прошла по касательной. Рана не опасная, по сути царапина, даже зашивать не придется. Но кровищи много. Что ж ему так не везет-то? А стреляет он метко. Подозрительно метко. Перевязка заняла три минуты. Он даже не поморщился.
- Самогону?
- Не, не могу больше пить. Куда пойдем?
- Думаю на север. Там спокойно. Или у тебя есть идеи?
- Идей нет. Мне все равно. Меня устроит любое спокойное место подальше отсюда.
И мы отправились на север. Подальше от этой маленькой восточной очень агрессивной страны.(с)
Свидетельство о публикации №212080600981