Вера

Доктор Поляков сидел у себя в кабинете, небольшой уютной комнате с широким окном на заднем плане и старым письменным столом, и наслаждался тягучим и сладким вкусом тающих конфет.  Врач крайне не любил взяточничество, но благодарность от заносчивой и придирчивой пациентки за его титанический труд – совсем другое дело. Престарелая дама с сухим видом вручила ему заветную коробку, скупо поблагодарила и ушла.
Это было вчера, когда по какой-то счастливой случайности большинство пациентов выздоровели и выписались, кто-то отдал богу душу, так что работу поубавилось. Завершив очередной обход, Поляков вспомнил про конфеты и с радостным предвкушением пошёл в свой кабинет.
Но, как и всё радостное и приятное, и этот процесс имеет гадкую особенность заканчиваться на самом приятном моменте. Когда Поляков лёгким движением руки взял первую конфету из второго ряда, дверь его кабинета вдруг распахнулась, и за ней появился его ассистент, запыхавшийся и теперь сгибающийся дугой молодой человек в белом халате:
-Дмитрий Александрович ,- прошептал он, хватаясь за сердце,- вниз!
Поляков стиснул зубы и положил конфету обратно в коробку.
- В чём дело?- спросил он, вытирая руки.
- Там девочка,- всё тем же пыхтящим голосом изрёк ассистент,- а с ней женщина, у девочки…
Поляков тяжело вздохнул.
- Пойдём, - сказал доктор, выходя из комнаты и бросая тоскливый взгляд на конфеты. По пути, пока лестница описывала свои крутые переходы, ассистент пояснил Полякову, что внизу, в вестибюле , сидит женщина с девочкой. Малышка была без сознания. Ассистент предположил, что у неё сотрясение мозга, о чём говорит вмятина на виске.
Поляков мог бы возразить, сказать что-нибудь насчёт поспешно сделанных выводов, но промолчал. Впрочем, парень мог оказаться прав.
Когда оба врача дошли до вестибюля, то первое что услышал Поляков, это громкий разговор какой-то женщины с медсестрой, которая пыталась уверить собеседницу, что доктор скоро придёт.
Её спасительный взгляд опустился на Полякова, когда тот, наконец, показался в вестибюле. Женщина тут же переключила внимание на доктора:
- Помогите мне, пожалуйста. Девочка, я нашла её доктор на улице. Это дочь моего соседа, она лежала без сознания. С ней рядом никого не было.
Поляков почти не слушал женщину. Он смотрел на девочку, которая покоилась на руках у своей спасительницы. Её черный  волосы были в грязи, у виска виднелась небольшая вмятина, похоже,   слабый удар от падения на землю. Руки её опустились, как у манекена в кукольном театре.
- Помогите, - вновь взмолилась женщина.  Медсестра с ассистентом переглянулись, Поляков командным голосом сказал:
- Привезите каталку. Повезём её по грузовому лифту. Надеюсь, он еще работает.
Медсестра побежала вызывать лифт, а ассистент крикнул в ординаторскую, чтобы оттуда привезли каталку.
Поляков буквально выхватил девочку и рук женщины.
- Всё будет хорошо,- сухо сказал он. Девочка была очень лёгкой, её розовая шапочка-берет свисала с шеи. Неожиданно девочка застонала, а из ушей показались две маленькие струйки крови. Женщина вскрикнула, все обернулись. Поляков мысленно отбросил прогноз с сотрясением мозга, как гнилое и уже не нужное яблоко.
- Что …?- начала женщина уже в припадке истерики, но Поляков, не терпящий слёз и истерик, гневно сказал:
- Замолчите. Всё хорошо. По крайней мере, пока.
 Показалась каталка. Поляков уложил девочку на неё и приказал ассистенту с медсестрой везти на рентген. Он застигнет их там  через 10 минут. Оба монотонно кивнули, по детски возбуждённые всем происходящим, словно некой новой игрой. Поляков был менее оптимистичен.
- А вы,- обратился он к женщине, которую всё ещё била дрожь,- пойдёте со мной. Ко мне в кабинет.
Он быстро двинулся с места, обходя толпу каких-то зевак, ждущих очереди к другому врачу. Мозг врача, который проработал на этом поприще 10 лет, работал точное и слаженно. Теперь он, подобно умелому библиотекарю, искал факты из библиотеки воспоминаний о подобных симптомах. На ум пришло сразу несколько, худшая из которых-опухоль. И хорошо, если она была на начальной стадии зарождения.
Женщина плелась за Поляковым, тяжело дышала и что-то тихо причитала. Доктор сбавил ход, пропуская молодых интернов.
- Идёмте,- сказал он её, когда интерны прошли. Они завернули за угол, Поляков открыл ключом первый кабинет справа и пропустил женщину вперёд. Поляков сел за стол, убрал конфеты и сказал:
- Итак, сейчас в рентгенологии девочку исследуют, вердикт будет немного позже. Я уже имею некоторые предположения на этот счёт, но не хочу пугать вас и делать поспешных выводов. А теперь я бы хотел узнать, при каких обстоятельствах вы нашли девочку, мне важна вся информация.
Женщина выпрямилась, его губы дрогнули, словно бы с самого начала хотели рассказывать только это.
- Эта девочка - дочь моего соседа, священника. Я вижу её не так часто, но из того небольшого соседского общения, никак по-другому не могу судить о ней, как милой, но может быть немного грустной девочке. С её отцом я не особо хорошо общаюсь, он ведёт себя немного замкнуто, и так вежливость, с которой он обращается со всеми, вы можете считать меня предвзятой натурой, но она больше походит на насмешку.
- Девочка,- протянул Поляков. В его голову ударило несколько стреляющих импульсов боли,- говорите о девочке.
- А? Да, конечно,- женщина немного замялась, но вскоре продолжила,- сегодня утром я шла из магазина, и вдруг увидела эту самую девочку, Верой  её зовут, кстати говоря. Она стояла на улице, одна, я очень этому удивилась , потому что малышка никогда не выходит гулять без отца . Я решила подойти к ней, поздороваться и узнать, где её папа, но когда я окликнула её, она по-прежнему стояла, опершись о скамью, и глядела прямо , будто в пустоту. На душе у меня стало не спокойно, я сама не заметила, как быстрым шагом пошла к девочке  и уже через миг оказалась рядом с ней.
- Вера! - громко сказала я. В голосе моём чувствовалось волнение, можете мне поверить. Девочка мотнула головой, её тело покачнулось, и она , после двух неуверенных шагов, упала прямо мне на руки. Я вновь, уже с истерикой, назвала её имя, а она только прошептала, уткнувшись головой в моё пальто: «Папа». Её отца, которого я в тот момент вспоминала не лучшими словами, нигде не было. Не смотря на то, что девочка была довольно лёгкой, нести мне, женщине в годах, было её довольно тяжело. Я бросила сумки на скамейке и понесла малышку к дому. Но там мне никто не открыл. Я и стучала, и звонила, потом даже кричала, но дверь была заперта и никто не открыл. Я побежала домой и вызвала скорую помощь. Но к тому времени, когда я только вышла на улицу с девочкой, чтобы там дождаться скорой, подъехал с работы мой сын. Он довёз нас до больницы , а дальше вы уже всё знаете сами .
Поляков кивнул. Рассказ он слушал с большим вниманием, не перебивая, но ничего особенно интересного так и не услышал. Увеличение опухоли действительно могло сопровождаться такими симптомами, но  и не только её.
Поляков встал и сказал:
- Вам сейчас лучше пойти домой. Отдохнуть. О девочке позаботятся. В любом случае, приходите завтра.
Женщина, уже немного успокоившаяся , теперь с большой неохотой покидала больницу. По пути в коридоре Поляков ещё раз заверил её, что доктора сделают всё возможное.
Уже через пять минут Поляков был рентгенологии, где и застал своего ассистента. Девочка лежала на койке, по-прежнему без сознания. Ассистент сидел за небольшим столом и разглядывал рентгеновские снимки при свете флуоресцентной  лампы.
-Ну что скажешь?- спросил Поляков, садясь рядом. Ассистент рассеянно поднял голову, положил снимки и некоторой неуверенностью в голосе сказал:
- У девочке похоже, некое злокачественное образование в левом полушарии мозга .
-Дай-ка сюда снимки,- попросил Поляков. Ассистент протянул их врачу. Поляков повернул их к свету, и при свете лампы он действительно увидел то, о чём говорил его собеседник.
- Оперируем?- спросил ассистент.
- Да,- Поляков кивнул. Снимки  полетели на стол, как небрежно сделанные самолётики,- готовьте операционную. Через три часа будем оперировать. Сообщите Григорьеву, чтобы тот приехал. Впрочем, нет, я сам ему позвоню.
Поляков встал и пошёл в свой кабинет, перед этим приказав перевезти девочку в предоперационную. Затем он пошёл в свой кабинет и позвонил хирургу Георгию Хованскому, своему коллеге  и другу. Его сердце напористо стучало в такт гудками из трубки
- Да,- из трубки послышался хриплый прокуренный голос.
- Гриша,- сказал Поляков, поддерживая  телефон плечом, а в руках  медицинский журнал,- здравствуй, родной! Как ты там?
Из трубки послышалась возня.
- Прекрасно, Дима. Было, до тех пор, пока ты не позвонил.
Поляков сморщил лоб. «Хованский снова пьёт»,- подумал он.
- Послушай, не хочу тянуть кота за яйца, так что говорю сразу: у меня в операционной сейчас лежит девочка, у которой в голове громадная опухоль. Её стоило везти к врачу задолго до этого, и я совершенно не понимаю, почему её папаша до сир пор этого не сделал. Но дело сейчас в том, что этой девочке жить неделю, если мы немедленно не вмещаемся. У тебя был опыт в проведении таких операций, если мне не изменяет память, ты проводил подобную операцию на войне, где над головами свистели пули, а вместо скальпеля был нож для резки хлеба.
Из трубки доносилось медленное, утробное дыхание, словно некий хулиган решил поиграть вам на нервы молчанием в телефоне. Поляков бросил журнал и теперь приковал своё внимание к разговору.
- Нет, Дима,- сказал, наконец, он,- не в этот раз.
Поляков едва не выронил телефон. Ему казалось, что его речи должно было быть достаточно, чтобы вернуть к реальности этого алкоголика. Какого чёрта!?
- Ты меня, похоже, не слышал, Гриша. Ты не слушаешь никого. Ты сидишь у себя в грязной квартире, среди пустых бутылок водки и гор грязной посуды, сидишь  и распиваешь новые, уставившись в свои воспоминания, как в единственный эталон счастья.
- Заткнись,- проревел он. Из трубки послышался кашель, звон разбитого стекла,- чёрт возьми. На кой хрен ты звонишь мне? Чтобы прочитать мораль? Она мне не нужна, спасибо.
- Тебе нужны мозги и трезвость. Я всё надеюсь, что до тебя дойдёт, что у меня тут лежит девочка, которой нужна операция.
- Я не смогу, прости.
Поляков бросил трубку и та с грохотом развалилась. Руки его дрожали, в горле пересохло. Последняя надежда вдруг рухнула. Поляков знал, что его друг, в прошлом знаменитый дипломированный доктор, теперь заканчивал своё жалкое существование, проживая в квартире его покойной матери и пропивая в барах и дома свою жалкую пенсию. Это началось с тех пор, как от него ушла жена, которую тот любил больше жизни. Своим уходом она убила его, и некая часть Полякова, человека, от которого в свою время тоже ушла жена, мог всё понять и сделать на это скидку, но другая, большая половина, была возмущена до предела и полна презрения к Хованскому. Но в какой-то мере Поляков понимал, что он куда лучший доктор. «Пускай он сдохнет в той конуре, паршивый ублюдок»- процедил сквозь зубы доктор, поднимая разбитую трубку и кладя её на место. Перед ним лежал журнал « Медицинский вестник», довольно популярный в своё время. В нём многие именитые доктора рассказывали свои суждения о развитий больничного оборудования, качества обслуживая пациентов, личные предпочтения и тому подобное. Поляков достал этот журнал из полки, потому что там была интересная и на момент издания этого номера довольно передовая статья.
Поляков внимательно прочитал её . Глаза болели, буквы плыли из-под тонких очков. Доктор отбросил журнал, вновь вспоминая Хованского. В нём зарождался новый приступ ярости, но он подавил его. « Не время думать об этом»- сказал он, - у меня сейчас более важная проблема.
Времени оставалось два часа. Поляков по-прежнему сидел у себя в кабинете, глядя и на небольшой сад, который стоял больницей. Кроны дубов, как живые палатки, дарили тень и прохладу прохожим. Узкие извилистые дорожки, посыпание гравием, описывали причудливые геометрические формы. Полякову вдруг сильно захотелось всё забыть, отойти от всего как можно дальше, туда, где не будет девочек с опухолями, где не будет друзей-предателей.
Он отвернулся от окна, его взгляд упал на часы. Стрелка медленно тянулась к 30 . Пол часа . Сколько людей умирало у него на столе? Десятки? Нет , больше. А сколько выживало? Сотни, может быть. Но те, кто выживают, вскоре улетучиваются из памяти, как запах дешёвых духов, а вот умершие … Старики, дети, женщины. Их он помнил особенно хорошо, слишком хорошо, чтобы даже через месяц не без страха закрывать глаза.
В дверь постучали. Поляков от неожиданности дёрнулся, взгляд почему-то сперва метнулся к часам, а потом только к двери.
- Заходите!- сказал он.
- Дмитрий Александрович, вам лучше спуститься вниз,- сказал ассистент Полякова.
-  Опять? В чём дело?- спросил тот.
- Это насчёт девочки. Пришёл её отец,- рассказал ассистент.
Поляков поднялся, закрыл журнал и пошёл вниз. Из его головы по-прежнему не уходил красивый сад, яркие цветы которого он помнил не хуже, чем лица умерших на его столе людей.
Внизу, в вестибюле, где недавно стояли женщина с девочкой, теперь стоял высокий мужчина в чёрной рясе с длинной полуседой бородой. Ассистент нервно бросил взгляд на него, затем отступил, предоставляя возможность говорить Полякову.
- Вы отец  Веры? Меня зовут…
- Что вы сделали с моей дочерью?- возмущенное перебил его священник. Его глаза нервно бегали вокруг, ладони тряслись, а борода то и дело дёргалась, как маятник.
- Я ничего с ней не…- успел только возразить Поляков.
- Я требую, чтобы мою дочь забрали из этой пыточной. Немедленно.
У Полякова отвисла челюстью. К этому  моменту он уже понял, что так или иначе, та женщина всё же нашла отца Веры и рассказала ему всё, и как он мог бы догадаться, вряд ли забыла бы упомянуть про опухоль. Слишком уж переживала за судьбу малышки и слишком уже она боялась этого слова, чтобы так просто его забыть.
- У вашей дочери, - вновь начал Поляков, ожидания того, что его опять перебьют, но этого не случилось. Всё, что хотел сказать  священник, он уже сказал,- опухоль головного мозга. Её нужна, срочна операция. Я не могу вам отдать её, иначе она умрёт.
- Она умрёт, если сегодня же не покинет эти иродовы стены. Я требую, что её немедленно передали мне. Я имею на это полное право.
Ассистент с Поляковым переглянулись. Первый, ещё до того, как пошёл наверх за врачом, уже видел по нетерпеливому и презрительному виду этого человека, что что-то не так. Он ничего не спросил про свою дочь, он только хотел видеть её врача.
- Она может…
- Ведите меня к ней,- проревел священник. Всё самообладание, которое тот довольно плохо пытался скрыть, слетело, как обёртка с гнилой конфеты. Теперь он уже не хотел приводить пускай и донельзя глупые, но доводы. Он хотел получить то, зачем пришёл.
Поляков открыл рот, чтобы вновь что-то возразить, но вовремя умолк. Спор был бесполезен, всё равно, что плевать против ветра, хоть даже этот плевок был бы целебным.
Он молча развернулся и пошёл к лестнице, священник шёл за ним с таким же беспокойным и нетерпеливым видом. Они поднялись на второй этаж, Поляков указал ему на одну из дверей в коридоре:
- Там ваша дочь!
Священник ,ничего не ответив, вошёл в кабинет. Поляков стоял у двери, не решаясь войти. В кокой-то момент он подумал, что отец, увидев плачевный вид любимой дочери, тут же согласится на помощь больницы, но этого не произошло. Через минуту отец вынес свою  дочь на руках  и ничего, сказав, начал спускаться вниз. Поляков по-прежнему стоял, он был бессилен. Как и его друг, который заливал горе спиртным. Он тоже был бессилен.
Через несколько минут он увидел своего ассистента. Он прошёл через дверной проём, сперва даже не увидев Полякова, но когда заметил, то очень спокойно и выведывающее  спросил:
- Так значит, он просто заберёт свою дочь? Даже если она можете умереть, он имеет право её забрать?
- Да, - туманно ответил Поляков. Ассистент открыл рот, чтобы что-то возразить, но вскоре понял, что не стоит. Он бросил последний взгляд на Полякова, развернулся и пошёл в другой конец коридора.
Поляков спустился по лестнице в вестибюль, затем вышел на широкое отрытое крыльцо, от которого шла извилистая тропа к аптеке и жилому району. Он взглядом искал священника и его дочь, но их нигде не было видно. На покорёженной ступеньке лежала бутылка водки, почти допитая. У дна её плавал противный осадок, а на этикетке виднелись грязные следы. У Полякова вдруг возникла дикая, совершенно несуразная мысль: взять и допить остаток, осушить бутылку до дна. Он с презрением подумал о себе, в какой-то момент, не ставя себя ничем другим, как осадком в большой медицинской бутылке. Когда - то он был подающим надежды врачом, лучшим из многих его сокурсников. Но успех, вольная и непокорная птица, вылетела из его рук.
Сейчас ему больше всего хотело напиться.
*****
Эту история, по крайней мере, её начало, я услышал от работника этой же больницы, Виктора Зуева, другого доктора, с которым у нас завязалась неплохая дружба.
Три дня  назад мне вырезали аппендицит и сказали, что я буду лежать в этой больнице ещё неделю. Эти семь дней могли бы показаться до боли скучными, если бы не кампания доктора Зуева. Последний раз мы с ним говорили ещё 6 месяцев назад, когда он делал операцию моему сыну, слава богу, удачную, а теперь вновь проявил свою лучшие профессиональные качества.
Он зашёл ко мне на следующий день после операции, поинтересовался о моём самочувствии, спрашивал про семью, работу. Этот разговор был приятным времяпровождением, так он стал заходить ко мне каждый день. На второй день он повторил подобною процедуру, но во время нашего разговора в палату зашёл улыбающийся мужчина с проблесками седины на волосах. Он несколько минут говорил с Зуевым в коридоре, затем ушёл. Доктор вернулся очень опечаленным и весь наш разговор больше молчал, чем говорил, что было на него очень непохоже. Под конец, когда он собирался уходить домой, я не удержался и спросил у него насчёт того человека, и что заставило его так расстроиться.
Он немного замялся, но в последний момент сказал, что к нему заходил старый друг, по виду даже очень старый. Тем вечером он пошёл домой на два часа позже обычного, потому что рассказывал мне его историю. Он обещал рассказать больше завтра. Этот рассказ немного взбодрил его, улыбка вновь заиграла на лице, он словно освободился от неприятного тяжёлого груза, который по привычке нёс один.
Всю ночь я думал о услышанном. История, началу которой сам Зуев лично свидетелем не был, он услышал от доктора  Павлова, который в своё время был ассистентом Полякова. Второй её часть, которая невольно коснулась и его, он сам был и свидетелем и даже участником, но главным её героем по прежнему можно считать Полякова, которой заходил сегодня утром на своё старое место работы.
Я забыл уточнить, сколько лет прошло с той самой истории, хотя это и не так важно. Я почему-то думаю, что не так много.
******

С той поры прошло 5 дней. Событие с девочкой, которую отец по непонятным причинам забрал, оставило в  душе доктора Полякова видимый след. Это было похоже на кровоточащую рану, которая периодически давала о себе знать короткими приступами боли.
Но жизнь не стоит на месте, и так или иначе, всякая бытность, даже самая ужасная, всегда становится историей, которую уже перепишешь.
В тот солнечный понедельник Поляков должен был навестить одного своего пациента, который недавно, несмотря на запреты врачей, переехал в другой район к сестре, где, как он сам заявлял, ему лучше живётся. Сегодня утром он позвонил доктору и попросил приехать, так как у того вновь проблемы с сердцем. Исходя из услышанный подробностей по телефону, доктор посоветовал ему провести госпитализацию. Для этого решено было использовать скорую помощь, сам он доехать не мог. Водителем тогда был Виктор Зуев. Он говорил мне, что Поляков был очень обеспокоен состоянием своего пациента. Зуев заверял его, что причин для беспокойства пока нет.
Вскоре они доехали до нужного им места, окраины небольшого уютного района. Вид из машины открыл им просторную детскую площадку, где дети бегали от одной качели к другой, смеялись, а мамы ,сидя на скамейке неподалёку, не могли нарадоваться на своих маленьких детей. «Никто из них не станет забирать ребёнка из больницы, когда у того опухоль»- промелькнуло в голове у Полякова, когда тихое гудение  старого мотора сменилось пронзительным скрежетом тормозов.
Оба доктора вышли из машины, Зуев запер её и она направились через серый однотипный подъезд на третий этаж , где и жил их пациент.
Звонок оказался противным, режущим слух пищанием. За дверью послышалось кряхтение, зашевелились замки и вскоре дверь отрылась. За ней показалось улыбчивое, немного хитрое лицо старика.
- Вы что, из Москвы сюда ехали?- с наигранным возмущением выдал старик. Поляков, не желая вести с этим больным счастливцем занудную демагогию, тут же переступил порог и немного бесцеремонно предложил приступить к процедурам.
Старик согласился, и, кряхтя, повёл докторов в одну из двух небольших, но уютных, как впрочем, и весь этот район, комнат.
Он присел на кровать, Зуев достал тонометр, туго обмотал старику руку и  начал монотонно нажимать на грушу. Тем временем Поляков готовил шприцы для инъекций, в его руках мельтешили маленькие колбочки с лекарством, острые, как копья, иглы и сами пластмассовые шприцы. Пока он наполнял их почти с цирковой ловкостью, старик кое-что сказал Зуеву.
- Знаете,- говорил он,- странные вещи иногда происходят у тебя под носом, вы не согласны?
Зуев кивнул. Он следил за стрелкой и не хотел отвлекаться.
А старик тем временем продолжал:
- У нас позавчера отключали воду, почти на целый день. Ужаснейшее событие в это время года. Ну, так вот, иду я вчера домой, голова иногда кружится, давление скачет, как столбик термометра, самочувствие невозможное, и вижу, идёт мой сосед снизу и выносит мусор. Большой такой чёрный пакет. Он выглядел каким-то уставшим, измученным, я тогда списал это на жару. Ну, так вот, я попросил его, чтобы он помог мне дойти до квартиры, тут всего один этаж-то. Он нехотя согласился, взял меня под руку, и в тот момент случайно выронил мусор. Пакет упал на ступеньки  и покатился вниз.  Оттуда выпали салфетки,  бинты и  полотенца, полные крови. Он бросил мою руку, начал лихорадочно собирать всё это обратно в пакет, а я делал вид, что ничего не увидел. Мой сосед буквально затолкал чёрный кулёк и выпавшие вещи  в мусоропровод, а затем подошёл ко мне и мы поднялись наверх. Он молчал, только громко вздыхал, словно у него болело сердце, а когда довёл меня до двери, то кинулся вниз, даже не попрощавшись.
Я весь вечер пытался найти увиденному логическое объяснение, но так и не получилось. А когда ко мне вчера зашла другая соседка, у которой я обычно беру тонометр, вот почти такой же, как у вас, молодой человек, то я не сдержался и рассказал ей об увиденном. Она ужаснулась, покачала головой и сказала, что слышала от кого-то другого, будто бы у него болеет дочь, а он не хочет отдавать её в больницу. Он ведь священник, верит в бога , самой собой, так что не доверяет врачам, называет их шарлатанами и богохульниками… Эй, молодой человек, полегче?!
Зуев не заметил, как перекачал аппарат. Рука деда побагровела, изо рта вырвался стон.
- Извините, - прошептал он и начал быстро откачивать обратно. Он даже не посмотрел на стрелку.
Зуев слушал историю, рассказ, который напомнил ему другой случай пятидневной  давности. Поляков посмотрел на него. Зуев уже тогда знал, о чём тот думает. Колба, уже без жидкости, выкатилась из рук Полякова, и она неспешно поднял её, глядя куда-то в темноту.
Вскоре Поляков сделал старику нужную инъекцию, и тот, хоть и ворча, всё же последовал за ними. У него не было ни домашних животных, чтобы за ними нужно было присматривать, ни родственников, которых можно было бы впустить пожить здесь, пока сам он в больнице.  Он был одинок, и чем больше он это понимал, тем чаще улыбался, и чем чаще он это делал, тем больше уважение питали к нему его немногочисленные друзья. Мало кто из задумывался, что старик был актёром, комедиантом, и теперь, быть может, он играл своё последний акт.
Когда доктора посадили старика, Поляков заявил, что забыл несколько колб с морфием, и теперь должен за ними вернуться. Зуев согласился, сказал, что подождёт, но при этом он внимательно смотрел своему коллеге в лицо. То выражало почти непривычную обыденность, но пальцы, кончики которых нервно теребили ладонь, насторожили его. Он был врачом, во многом неплохим психиатром и уже неплохо научился читать мысли людей по их телодвижением. Но вслух он ничего не сказал. Поляков скрылся в подъезде.
- Нельзя быть таким невнимательным,- недовольно заявил старик, - а если он что-то так забудет где-нибудь, где есть дети , а они потом это найдут, ведь они всегда что-то находят.
- Не найдут,- процедил сквозь зубы Зуев,- тьфу, то есть не забудет.
****
Поляков мог в любой момент вернуться в машину, когда поднимался по лестнице, потому что у него в кармане и так были две ампулы с морфием, но в другом кармане также были два шприца. Он остановился перед дверью, которая находилась на этаж ниже квартиры их пациента. Поляков огляделся, достал два шприца и поочерёдно заправил каждый из них морфием, затем вставил иглу и аккуратно, иглой вверх, положил их к себя в карман.
Он смутно ощущал, что эта квартира не пуста. Там есть люди, там должен быть отец той девочки, тот проклятый священник, который своей верой готов загнать свою пятилетнюю дочь в могилу.
Поляков позвонил в звонок. Спустя пол минуты за дверью послышались шаги, а доктор отчётливо осознал, что толком и не знает, что говорить. Когда замки щёлкнули, простая, но гениальная мысль влетела в его голову, как спасательная пуля.
- Кто там? – спросили за дверью.
- Помогите, - странным голосом произнёс Поляков,- вашему соседу сверху очень плохо. Его надо помочь перенести вниз. Я не смогу этого сделать сам.
«И почему я решил, что этот человек сегодня днём не смотрел в окно и не видел, как мы уже проводили этого старика в машину. Впрочем, мне только надо, чтобы тот отрыл все замки».
- Хорошо,- послышался недовольный голос, а затем какая-то возня. Полякову могло показаться, что за дверью сказали «Чёртов старый хрен», но, возможно, он ошибался.
Наконец последний замок, а именно щеколда, с треском отрылась, дверь подалась немного назад, и Поляков тогда с силой толкнул её внутрь.
Послышался треск, дверь уныло заскрипела.
-Какого чёрта?- вырвалось у человека, лицо которого торчало из двери. Поляков теперь точно был уверен, что это тот священник . Это придало ему силы и решительности. Он уже незаконно силой проник в квартиру, терять ему было нечего.
Поляков, не обращая внимания на восклицания священника, вбежал в квартиру через отрытую дверь. Там был полный беспорядок. Вещи, детские и взрослые, были везде разбросаны, в воздухе стоял устойчивый запах мочи и крови ,а все окна были завещаны плотными тёмными шторами.
Перед ним оказалось две двери, но поскольку на одной из них был кровавый след, то он пошёл именно в неё и не ошибся, как оказалось позже.
Комната оказалась полностью завалена всяким хламом, грязными детскими вещами, но в углу, где стояла небольшая низкая кровать, было довольно чисто. Там же и стояла большая икона на подставке, которая напоминала холст с готовым рисунку, где во весь рост было изображено распятие Христа. Закутанная в плед, на кровати лежала девочка с мертвенным видом. Поляков в какой-то момент подумал, уж не умерла ли она, но тихое хриплое дыхание, сливающееся со стуком маленького сердечка, опровергали эту мысль. Подушка, на которой покоилась голова малышки, была вся измазана кровью и жёлтой смесью, похожей на желудочный сок. Поляков от отвращением сморщил нос, его глаза стали влажными от противного смрада.
Где-то сзади послушалась возня. Поляков инстинктивно дотронулся рукой к карману, где лежало его единственное оружие. Он подбежал к девочке и скинул икону на пол, чтобы та не мешала ему выносить Веру. Доктор отчётливо знал, что сейчас он выполнит клятву Гиппократа сполна.
У дверного проёма показалась грузная фигура отца. Его глаза наливались гневом, кулаки сжались почти до хруста в костях, от чего теперь напоминала огромный камни. Жила на виске пульсировала с пугающей скоростью.
- Вон от  моей девочки,- проревел он, - вы её не заберете. Она моя. Она Бога.
Он кинулся на Полякова всем телом и сбил его с ног. Доктор ударился о косяк кровати, на миг перед глазами встали блики, но уже через секунду зрение вернулось. Отец, слепой от гнева, но совсем не обессиливший, ударил Полякова  в живот. Тот стиснул зубы, стараясь сохранять координацию и самообладание, и резким движением руки бывалого хирурга достал шприц. В этот момент священник нанёс новый удар, и кисть Полякова машинально метнулась к источнику боли. Зацепившись за рубашку, шприц выпал и его рук.
Когда  священник заметил его, то лёгким движением громоздкой руки  откинул прочь. Левая рука Полякова нащупала икону, которую он вначале скинул и со всего размаху ударил священника ею по голову. От неожиданности он мотнул головой, из уст послышались проклёны, а рука, которая держала Полякова за локоть, ослабла.
Доктор резким движением достал второй шприц, и прежде чем священник успел опомниться, всадил его ему в бок. Игла немного соскользнула, но всё же вошла в тело, так что почти вся доза была впрыснута в тело.
Боль, которая последовала за уколом, окончательно вывела из себя священника. Всё было почти как тогда, неделю назад, в больнице, когда его спокойный  и настойчивый лик вскоре сменился слепым гневом и нетерпимостью. Идея фикс, которая поглотала его мозг, так или иначе давала о себе знать.
Священник ударил Полякова кулаком в лицо и начал душить, положил огромную побагровевшую руку ему на шею. Доктор потом говорил, что это ощущение сравнимо выворачиванием наизнанку, когда всё органы, не получая кислорода, отдают болью со страшной силой. Поляков закрыл глаза, ощущая вкус смерти. Он где-то витал в воздухе, он был уже совсем близко, прямо перед его носом.
Тут вдруг его шея утратила тяжесть человеческой руки, грудь подалась вверх, словно гейзер огромного вулкана, а желанный кислород наполнил лёгкие блаженством.
Поляков боялся отрывать глаза по той простой причине, потому что не хотел вновь ощутить удушье. И только знакомый голос заставил его сделать это:
- Эй, ты как?- лёгкая пощёчина,- живой?
-Живой,- тихо сказал тот, толком не понимая, что произошло.
Когда Поляков, наконец, отрыл глаза, перед ним предстал Зуев с взлохмаченными волосами и каплями пота на лбу. Ему вдруг очень сильно захотелось засмеяться, словно вместо кислорода он вздохнул веселящий газ.
- Знаешь,- говорил Зуев, помогая подняться Полякову,- если ты собираешься вламываться в чужие квартиры, то тебе нужно быть уверенным, что ты выйдешь из них. А если ты всё же хочешь забрать девочку в больницу …
«Девочка»- голову Полякова словно прострелила смертельная пуля. Он настолько резко встал, что голова бедняги закружилась, и он едва не упал.
- Тише,- сказал Зуев, настороженно глядя, как его друг усаживается на тумбу, держась за голову.
- Мы должны её забрать, мы…- новый приступ боли,- скорее.
- Хорошо, сейчас,- Зуев подошёл к постели и взял девочку на руке,- она совсем плоха.
Поляков не ответил. Он только что заметил, что же случилось с его противником, который всего минуту назад мог его отправить на тот свет. Он лежал на полу, раскинул ноги и руки , словно гимнаст, а по лицу текла струйка крови. Зуев, который уже стоял с девочкой у двери, сказал:
- Когда  ты пошёл в запертую квартиру, и не взял при этом от неё ключи, это показалось мне странным. Тогда я подумал о словах деда, я задумался о них ещё у него в квартире. Я твоему счастью, я успел вовремя. Стул в гостиной, - он улыбнулся,- пригодился как нельзя кстати.
- Да, да, спасибо, а теперь пошли скорей,- Поляков приложил много усилий, чтобы встать, - я вколол ему шприц с морфием, разбавленный водой, но на него это не сильно подействовало.
Врачи быстро спустились вниз, к машине, где их с томным видом ожидал старик. Когда тот заметил помятую одежду, следы крови на щеке и девочку, на его лице отразилась гримаса удивления, смешанного со страхом.
- Вы, что послушали меня и …,- начал он, но Зуев приказал ему молчать. Он сел за руль, Поляков , девочка и старик сидели сзади.
Доктор положил её на небольшой стол, аккуратно вставил капельницу, которая лежала в скорой, при этом иногда дотрагиваясь до спящей, чтобы убедиться в том, что она жива. Лицо девочки было измученным, как после пыток, мертвенной бледным и безжизненным, руки худыми, с выпиравшими костями, а сердце билось медленно и слабо, словно не видело больше смысла бороться за жизнь своей обладательницы.
- Где у нас шприцы?- прокричал Поляков в кабину водителя.
- В чемодане,- отозвался Зуев, - я сложил их туда.
Пока Поляков отрывал чемодан, доставал шприцы и ампулы, девочка на миг отрыла глаза и тихо произнесла:
- Папа, я прости, я теперь знаю, он поможет.
Поляков в страхе обернулся .
- Рука, - сказал старик, указывая на кисть девочке, которая в тот момент разжалась, и из неё выпало что-то блестящее.
Поляков подбежал к девочке, шприц был у него наготове в руке, он всадил его прямо в сердце девочки, его рука тогда в первый и последний раз дрогнула, никогда он так не боялся. Девочка дёрнулась, словно её ударили током. Поляков приложил два пальца малышке на сонную артерию, но там ничего не было.
- В чём дело?- послышалось откуда-то спереди.
- Это, это кажется крест. Маленький крестик, - сказал старик хриплым голосом.
Поляков отпрянул от девочки, из руки выпал шприц и покатился по едущей машине. « Она не могла, нет»- доктор встал, подошёл к ней и стал монотонно нажимать руками на грудь. Тело было тёплым, нет, довольно, она не мертва, нет. Вскоре массирование превратилось в удары. Поляков кричал, но не помнил что именно. Его голос заглушали другие голоса в его голова. Тогда он был так близок к сумасшествию, как никогда раньше.
После этого он помнил, что старик силком оттащил его от девочки.
- Она верила, она,- доктор увидел маленький золотой крестик в руке старика,- она ведь и вправду думала…
И разрыдался. Он плакал так, как ни разу до этого . Поляков не слушал никого, он просто сидел, закрыв лицо руками и плакал, держа в руках крестик. Он впивался в кожу, жёг, словно крапива, но эта боль была неощутима.
Они не спасли её, не довезли, не помогли.
В тот вечер Поляков пришёл домой и вдребезги напился. Он пил за неё. Пил за себя. Пил за всех.
Так продолжалось несколько дней. Одна бутылка сменялась другой, один день другим. На третий день этой попойки ему позвонили и попросили явиться в суд. Что так ещё говорили, он не помнил, потому что не стал слушать. Он допил бутылку с горла, залпом, словно на спор, а затем упал на пол, как конченый алкоголик. Следующее его воспоминайте- судебным заседанием, где ему что-то и Зуеву говорят что-то про проникновение в квартиру, нападения на человека и похищение ребёнка.
Поляков всё заседание молчал, потупив взгляд, а в конце сказал, что это всё его вина. Он тогда не во многом соврал, даже не смотря на протесты Зуева, который готов был разделить с другом камеру.
Его осудили на пять лет, и запретили до конца жизни заниматься врачебной практикой,  приняв во внимание условия нападения и цель, а Зуеву дали два года условно, запретив год заниматься врачебной практикой.
Когда я спрашивал у Зуева теперь:
- Не смотря на весь риск, на который вы шли, спасая Полякова и помогая ему, вы повторили бы это снова? Пошли бы за своим другом?
- Пошёл бы, - уверенно отвечал он,- за таким грех не пойти.