Друг ты мой ситцевый...

   
Дворец и парк графа Воронцова. Алупка. Крым.
         
         
         По слухам оно так... - не очень. Впечатляет конечно, но не так. Да тут много ума не надо. Придти, приехать на место и включить воображение. Кинорежиссеры говорят: «Включить пред глазами кино». Жаль Феофаныча не увидеть…  помер вот, не то год, не то два назад. Похоронили чуть выше, невдалеке. Рассказывает… Кто включает воображение, тот слышит. Какой рассказчик был, да еще и показать умел – точно кино пред глазами, как у режиссеров.
         Феофаныч «Самоназначенный Управляющий» наследственными сведениями о Графе Воронцове, его дворце, парке и над всем, движимым и не движимым. Движимым – это он так, о тех кто еще здравствовали, а не движимым – это уж... - сами понимаете... Все, Феофаныча пращуры, были при таких же «должностях».
        Самым важнейшим, «козырем» этаким, в уставе Феофаныча, было не хранить, как дурни веками хранят, а рассказывать, пересказывать все, что знал, накопил чего. Передать, так сказать, из уст в уста. Феофаныч, то ли в шутку, то ли в серьез, говорил, что когда, еще был при молодых годах, таким вот макаром, из уст в уста, мог и целовать, и говорить - всё вместе. Так у него было с его Шуркой, женой верной и преданной, главное слушающей. Не на кого было Феофанычу переложить по наследству его устные материалы, не родила Шурка наследника.  «Неродственных» наследников «наплодил». Рассказы его – это дети его. Цифры о таких наследниках конечно нет, но следует сказать: - знают рассказы старика с серебряной головой и в круглых очках на кончике носа и на этом берегу, и далеко за морями. При нем тросточка всегда была, опирался на неё подбородком, когда сидел в тиши парка Алупкинского дворца. Еще тросточкой он всегда ставил точку в конце своих рассказов. Медленно поднимал её, незаметно так, и со словами: «Так было! Наблюдать надо! Воображать!» - описывал ею круг и в центре этого воображаемого круга ставил точку. И только было хотел нюхнуть табачку... - табачок нюхал всегда после «точки».  А тут… Отстранить табачок. Пошло все не по сценарию. Так бывало. Это когда слушателю всё из уст в уста шло,  как надо шло, и уже между ними разговор пошёл, как раз был момент еще для одной точки, но пред нею…
      Только было рассказал о кипарисе в центре парка. Высокий вымахал, крепкий и налитый жизнью. Это по просьбе Императрицы посадили в парке дерево такое стройное в честь Потемкина. Когда все оценивающе-медленно смотрели на природный монолит от основания ствола к верхушке... -  Феофаныч в этом месте держал паузу, воображение у всех включалось по-разному. Девушки и женщины, стыдливо переглядываясь, «включали» друг-другу объёмы и размеры увиденного, и в мыслях «воображаемого». Мужики, те делали мину на лице, и так с достоинством:  - мол, всё понятно…  И тут Феофаныч, улавливая, так сказать, дыхание - продолжил: «Задержу немного экскурсию, вижу тема вам пришлась… , да и сам, признаюсь – люблю рассказать про такое…».
      Про «такое» и рассказал. Здесь всё дословно и запомнилось. Бывало, «по причине», вспоминается.
      Дословно, как у Феофаныча. Граф Воронцов большой эстет был. Озера в парке красоты небесной. Одно озеро с белыми лебедями, другое с черными. Осетры в них плещутся. Поляны сочные и на вид на ощупь. Павлины гуляют важно и торжественно. Гроты, фонтаны, водопад - восторг и загадка. Редкие, удивительной красоты кусты и деревья. Тропинки извилистые между собой пересекаются и отовсюду просматриваются. Красота! Про убранство дворца и говорить не приходится.
      Откуда граф привез во дворец эту барышню? Унес с собой тайну эту. Для красоты привез! Ясное дело для красоты. Финка она была. Финка да и финка. Кому какое дело. Звали Ханна.
      Феофаныч не рассказывал, как выглядела барышня с лица. А вот со спины! Начиналось всё с волос. Русые волосы, от макушки, волнами ложились на плечи и уже с плеч, спадали водопадом на перевернутую пирамиду её спины к талии тонкой. Эта, пирамида спины, геометрически точно, была посажена на дивно красивые бедра. «На красоту Ханны, её тазобедренную композицию надо смотреть со спины» - на распев произнес рассказчик и важно так - языком прищелкнул. Продолжил. Наряды у Ханны были «в ребра». Рисовала одежда ей всю спинку и бедра.  Ей сразу приклеилось: Ханка-спинка. Уж больно хороша была «корма» этой финской шхуны, плывущей по зеленой глади парковых лугов.
      Был, как-то у графа, коротко гостил, гость столичный. Отъезд уже вот – вот. Вышел в парк подышать перед дальней дорогой. Уже было возвращался, как увидел, что из парка во дворец «спинка с бедрами» качнулась и скрылась за дверью. Смело за ней! В ситцевой комнате дворца, вся комната,- и стены, и потолок, всё вокруг, обито ситцем, - там и настиг её Ханку-спинку.
     Феофаныч умело упустил детали и через вздох добавил про то, что у гостя, всё быстро получилось… Скоро всё! Ханка быстро покорилась и быстро «это всё» случилось у гостя. Видать спешка с отъездом, а то и другие «диагнозы» бывают. Раз, два и случилось... Зло оторвав кусок ситца от стены, прямо у дверного косяка, «торопливый» вытер наспех свой «срам», затянул ремень на брюках, рубаху не заправлял и хлопнул дверью. - К экипажу!
     Ханка - спинка только было распалилась... Эх! Вытянулась она на подушках, раздосадовано выдохнула и на втором вздохе, переведя взгляд с ситцевого потолка на оторванный и брошенный у двери кусок ситца, произнесла с акцентом, на распев, вслед темпераментного гостя: «Эх, друг ты мой ситцевый...».
     Феофаныч, хитро, даже мудро глянул на слушателей. Оценил, что бывает «такое»... и с нынешними. Очертил, своей тростью воображаемый круг и не спеша, медленно так, внутрь его, поставил точку.   
     Все включили воображение! Как режиссеры включили!
     «Эх, друг ты мой ситцевый...» – запомнили, что к чему, девушки и женщины.      
     «Эх, друг ты мой ситцевый...» – поняли откуда это пошло - мужчины.
     Главное поняли все: - почему и как появилась пословица такая, - «финская».

     «Передадут из уст в уста» - донеслось где-то, невдалеке… - Феофаныч рассказывает.