Странные дни. И вот я опять в дороге

Алексей Романов открыл дверь. На пороге стоял человек в широкополой шляпе, черном фраке и лакированных туфлях. Его глаза были черными, словно смоль. Он претенциозно покуривал сигару и глядел не на дверь, а в сторону. Он был среднего роста. Его лицо сильно просило бритвы.

- Да? - вяло спросил Романов.
- Вы - Алексей Романов? - мужчина отвлекся от ночного пейзажа Средней улицы, на которой он находился.
- Да, это я - настороженно протянул Леша. - Что случилось?

Мужчина в шляпе протянул свою руку, по всей видимости, пораженную эмфиземой.

- Меня зовут Захарий Штросмайер. Я из одного из филиалов вашего университета.
- А я… Ну, да, вам же известно…
- Это вам - Штросмайер протянул помятую записку.

Алексей вскрыл крошечный конвертик, в котором была, сложенная вчетверо, бумажка.

- Так. - Романов развернул листок и бегло прочитал. Закончив, он подозрительно взглянул на столь необычного почтальона. - Что еще за симпозиум? Неужто такой уж срочный, что надо срываться прямо сейчас?
- Верно, юноша - Штросмайер растянуто проговаривал слова, имея немного восточный акцент. - Вам обоим надо срочно ехать! Я предусмотрительно, по наставлению ваших ректоров, заказал такси, которое отвезет вас в Лоуны, где вы и вернетесь в ваш город.
- Черт побери, но у нас же каникулы вроде бы.
- Симпозиум может решить вашу дальнейшую судьбу в нашем учебном заведении. - Штросмайер был серьезен и неумолим, предъявляя столь серьезный аргумент.

…

Наспех покидав вещи в чемоданы, Алексей Романов и Аня вышли на улицу. Таксист сунул багаж в соответствующее отделение в машине. Молодые студенты уселись на заднее сидение с не самыми веселыми минами на лицах. Неожиданный визитер проводил своими сверкающими черными глазами их машину до угла.

Шоссе в Лоуны освещалось очень редкими фонарями. Благо, у такси были хорошие фары дальнего света.

- Слушай, ладно уже. Уезжаем, так уезжаем. Ты мне лучше откройся про ту девушку. Вы потом еще виделись или тебя уже это не интересовало?

Алексей как-то слишком высокомерно зыркнул глазами на Аню. Потом поглядел на водителя. Потом снова на девушку, но уже более нежным взглядом.

- Она меня очень заинтересовала. Уже не как эфемерная детская фантазия. Примерно спустя неделю мы погуляли снова. Буквально накануне Нового Года. Помнится я тогда пришел домой с таким восторгом в душе. Она меня в тот вечер тронула за руку, когда мы сидели в очередной закусочной. Меня тогда так током ударило. Не в прямом смысле. В её пальцах и ладони будто бы был какой-то невидимый резервуар некого ощущения, которое и вылилось на меня тогда. Я в тот момент, что-то увлеченно рассказывал в свойственной себе манере, а она коснулась меня, и я с трудом потом возобновил нормальное дыхание. Мне причем еще казалось, что все, что мы с ней друг другу говорим, не имеет ни малейшего смысла. Можно было бы просто так друг на друга смотреть. Просто мы привыкли, что, если два человека встретились, то они непременно должны что-то рассказывать. А с ней это было необязательно. Звучит, конечно, приторно, но так и было.
- В чем же тогда интерес заключался, если разговоры были неважны?
- Подожди еще. Ты же хочешь узнать эту историю, верно? Так… На чем я остановился? А, да! В конце нашей второй встречи я полез к ней целоваться у её дома. Я сразу почувствовал в ней полунамеки на призрачное сопротивление, но меня дурака это не остановило. Было видно, что ей это не очень по нутру, но мне было, наверное, наплевать. Вообще я потом заметил, что мне было часто наплевать в те годы на многое, в том числе и на мнение людей. Теперь как-то все степенней.

Новый Год я встретил с мыслями о Лизе. Мы с моими родителями праздновали в загородном доме одной маминой подруги. Эта подруга всегда смущала меня своими нимфоманиакальными высказываниями, а иногда и поступками. Увидев в новогоднюю ночь меня, она прямо вся загорелась. Налетела на меня сразу же. Тепло впилась губами в мою щеку со словами «как ты вырос».  Мне дурно стало. И я тут же вспомнил Лизу, и на моей душе стало хорошо. Вообще я ту ночь провел в таком, знаешь, инертно мечтательном состоянии. Когда я признался этой девушке в первый раз, то был в тревожном состоянии. Нравлюсь я ей или не нравлюсь? Как она ко мне относится? Как обо мне подумают одноклассники, если узнают, что она мне нравится? Как, как, как… А в конце декабря все было иначе. Меня грела скорая встреча с Лизой. Я причем ничего не планировал о том, где мы встретимся, что будем делать и все в этом роде. Просто встретимся. Это заставляло меня радоваться и восхищаться. Это заставляло меня не скучать, когда пьяненькая бальзаковская дама распространялась про свои сексуальные победы. Я никогда не забуду, как встретил первое утро в новом году. Вырвавшись из этого загородного дома, я в одиночку бродил по заснеженным улицам поселка в красном колпаке Деда Мороза и без устали поздравлял с прошедшим праздником всех встречающихся мне людей. Взамен я требовал у них сигарет, ведь не курил уже два дня. Сигаретами меня никто не обрадовал, однако ноги вывели меня на какой-то ларек на склоне холма. В ларьке я купил все, что хотел. Уши мои были прикрыты серыми наушниками, в которых звенела моя любимая музыка, вдохновляющая меня на удивительные мысли. Я думал о том, как же прекрасно гулять по этому снежному поселению, мечтательно затягиваясь синим дымом, вглядываясь в небо, ощущая мороз на щеках. Снег весело поскрипывал под моими ногами. Когда сигареты кончались и выброшенные оставались далеко позади меня, я осчастливливал свои легкие свежим бодрящим воздухом.

Остальные дни каникул я провел в не меньшей беззаботности. Гулял с друзьями, захаживал в кино, выпивал, отмечая праздник за праздником. Лиза говорила, что уезжает в другой город в каникулы. Я же брякнул ей тогда в последнюю встречу, что писал о ней осенью. Она воодушевленно попросила меня дать ей это прочитать.

В последние дни каникул я засел перепечатывать свои рукописи. Моя писанина оказалась настолько прямой, что, когда я перечитывал её, у меня мурашки по коже бегали. Мне даже было неловко думать о том, что все это может прочесть Лиза. Я даже хотел что-нибудь изменить, но потом подумал, что это будет лишним.

В предпоследний день каникул мной овладела неприятная мысль. Я очень испугался, что Лиза захочет, чтобы в школе я всячески оказывал ей различные знаки внимания и всякое такое. Тогда мне это казалось чем-то настолько искусственным и высосанным из пальца, что я ни за что бы не устраивал подобных действий. Мне казалось, что такое поведение может понравиться лишь девушкам, которым очень важно мнение подружек об их избраннике. Это противно. Это не слишком хорошо характеризовало девушку в моих глазах.

- Зато перед этим Романом-писателем ты вовсю оказывал мне все эти твои «нелюбимые знаки» - съязвила с полуулыбкой Аня.    
- Ну, теперь я, наверное, не так к этому максималистично отношусь, как тогда. Придя в школу, я тут же заметил Лизу. Подумал, что вот, сейчас начнутся эти осуждающие и разочаровывающиеся взгляды. Она тогда сказала мне «привет» чуть ли не с претензией. Но я не стал ничего делать. Потом вечером позвонил ей и пригласил в гости на следующий день. Она согласилась, причем так, словно идет на какую-нибудь деловую встречу. Я допечатал рассказ о ней. На следующий день в школе, улучив момент,  я всучил ей свое творение. С замиранием сердца я ждал, когда она придет ко мне на улицу Чайковского. И уж, с каким трепетом в душе я ждал вердикта на свое произведение.

На улице заметил её сразу. Джинсы, курточка, капюшон, даже детали одежды возбуждали во мне острейшее ощущение влюбленности. Честное слово, я в те дни и жил как-то не по-свойски. Страхи куда-то делись. Я говорю про страх в общем. Вспоминая все это позднее, я поражался, как это в моей жизни, столь любимой сомнениями и предрассудками, вдруг происходят такие удивительные события, заставляющие всех этих паразитов убраться из моих мыслей. Крылья вроде бы не вырастали, но и на земле я себя не чувствовал.

Мне стало так приятно, когда Лиза неуверенно предложила, что лучше бы в школе никто не знал о том, что мы гуляем. Я спросил про рассказ. Она что-то пробормотала насчет того, что полистала, но ещё не принималась за чтение. Дома мы попили чайку, я даже навернул макарон… Слушай, обязательно мне все это рассказывать? Я же не прошу тебя рассказывать нечто подобное из твоей биографии.

- Но я же вижу, как тебе самому приятно все это вспоминать. Ты говоришь уже не первую минуту без перерыва. Я давно не видела тебя таким увлеченным. Да, мне интересно все это слушать.
- Ань, я не хочу все это еще раз переживать, - отрезал Романов. - Давай в другой раз я все расскажу. Мне отчего-то не очень приятно. Когда-то я любил про все это гнать. Распространялся каждому встречному, который был готов это слушать. Рассказывал красиво, помнится, как у Тургенева. Любую девушку, к которой что-то испытывал, помнил в мельчайших подробностях. Обожал взахлеб вспоминать. Сначала в этих «повестях» некоторые события приукрашивал, некоторые опускал. Потом просто резал все как есть. Обычно «все как есть» производило куда большее впечатление. Мне раньше доставляло, знаешь ли, удовольствие мусолить свои любовные впечатления. Самую заурядную историю, случайную встречу или мимолетный взгляд я тут же идеализировал. Солил романтизацией, приправляя легким оттенком меланхолии, чтобы мои россказни не были похожи на хвастовство. Многие мои знакомые ненавидели во мне эту черту. Некоторым нравилось, но то были неискушенные единицы. Общее впечатление было зачастую отрицательным. Мужчины меня слабо понимали, порой, не веря в правдивость историй, а иногда их просто раздражало, как я усложняю в психологическом плане свои эмоции. Им больше нравилось говорить о сексе, причем не о процессе, а скорее о том, что он есть в их жизни. Почти всегда на этом месте их интерес к противоположному полу заканчивался. Я пытался продавливать какие-то человеческие тезисы, раздражался, ссылаясь на узколобость многих своих приятелей. Потом махнул рукой. Куда я там полезу? Всем без исключения вдалбливают с рождения маленькие правила жизни. Кто же послушает оптимистичные возгласы парнишки, которому нет и двадцати, а он уже тут целую философию в отношении жизни задвигает! В конце концов, не исключено, что я был абсолютно не прав.

- Подожди, а что же именно ты усложняешь?

- Ну, помню, напивался я с каким-то парнем в каком-то баре в центре. Он начал что-то нести про девушек. Ну, меня-то не могло разнести. Я вспоминал одну девочку, в которую влюбился в отрочестве. Парень остановил мою многоминутную декламацию как раз на моменте, когда я сравнивал запахи, чувствующиеся в тот день, когда в первый раз с ней познакомился, и  те, которые были уже, когда мы встретились спустя два года в том же самом месте. Я упрямо уверял его, что запахи сильно способствуют влюбленности, на что он, естественно, агрессивно мотал головой. В итоге мы ругнулись друг на друга и сменили тему. А одной девушке я как-то раз доказывал, что влюбиться люди могут только тогда, когда обстоятельства вокруг них невероятно необычные. Мне думалось, что такие обстоятельства создают какой-то вводный этап, прости Господи, близости. Короче говоря, все в этом роде. Однажды я проснулся и подумал, что мне осточертело уже обсуждать свою или чужую личную жизнь. Нет, я не занимался этим постоянно, но если уж начинал, то остановиться мне было крайне трудно.            
- Я заметила. Ладно, так что же случилось дальше между тобой и этой Лизой?

Алексей Романов устало поморщился. Машина уже подъезжала к вокзалу в Лоунах.

- Хотя бы в двух словах хоть обрисуй. Мне интересно, правда.
- Ну, мы виделись после школы. Иногда вместо. В какой-то момент я осознал, что она перестала мне нравиться. Мы перестали видеться.

Аня было открыла рот, чтобы еще что-нибудь спросить, но в этот момент машина остановилась. Романов, облегченно выдохнув, вылез из автомобиля и отправился к багажнику. 

Май 2012