26. Про задание другое-не такое уж простое

   
   И приснился Явану сон. Будто он на белом свете, в дому своём живёт-поживает и от разных дел отдыхает, на печке в тепле лежит и вот чего слышит: Борьянка, жинка евоная, почём зря его костерит, орёт, скандалит, горшки в ярости бьёт и до самой печёнки муженька достаёт. А Ваньке и деться некуда: и спать охота, и слухать брань нету мочи. Вот он ворочается, ворочается, и наконец твёрдо намеревается взять кнут и показать этой ведьме, кто хозяин тут...
   Открыл Яван глаза, спросонья ими лупает, ничего не соображая, а потом врубается. «Фу-ты, – думает, – слава богу – это ж я ещё в пекле обретаюсь, вот кошмарами и маюсь!» Только что это? Вроде как в самом деле брань откуда-то слышится? Эге, да точно – видать, дружиннички ругаются среди ночи!
   Быстренько Ванька тогда облачается и в общую залу устремляется. Приходит и видит такую картину занятную: полуголый Буривой с пеной у рта на Давгура кидается, да его Сильван не пущает и в объятиях сжимает. А Давгура Упой с Ужором угоманивают, за руки его хватая и в драку лезть не позволяя. Да ещё Делиборз меж ними бегает да гоношится.
   «И что тут могло случиться?..» – недоумевает Ванька, дебош сей зря.
   – Что за свара, православные? – поинтересовался он, шабаш лицезрея. – Отчего дуреем?
   – Ванюха, друг! – воскликнул Буривой с воодушевлением чрезмерным и, вырвавшись из лешачьих объятий, к предводителю целоваться полез.
   – Один ты меня понимаешь! – пустил слезу старый. – Э-эх, Ванюша! – и он заскрипел зубами. – А эти!.. Тьфу, гады!
   Принюхался Яван, а от Буривоя чем-то приторно-сладким разит. «Никак браги наклюкался, паразит?» – он смекает и насилу прилипчивого бояра от себя отстраняет.
   – Да ты чё, Буривой – никак напился?! – не на шутку богатырь возмутился. – Али так само с ума скатился?
   – Ну-у! А что! – встал тот в позу. – И выпил... Образии употребил. Разве нельзя?
   И по груди себя кулаком брякнул.
   – Я бывший царь! Мне всё можно!
   – Можно-то можно – да в пекле надо осторожно...
   Только бывый царяка и слышать ничего не желает. Враз он вскипятился и в амбицию полез.
   – А ты хто такой, – орёт, – чтобы мне указывать?! Сынок какой-то там... х-хех!.. коровы! Одно добро, что здоровый, а ума-то – пф-р-р-р! – и нету. Эх ты, бычина! Надо же, чего удумал – меня учить. Ххе-х!
   Видит Ваня – толку от обалдуя не добьёшься – как горох об стенку побьёшься.
   – Ну вот что, твоё бывшее величество, – сказал он с виду спокойно, – тута бог, – и он по сердцу себя шлёпнул, – а тута порог, – на дверь рукою указал. – Не желаешь пребывать в нашей компании – можешь ко всем чертям ушиваться. Держать не стану... Ты у нас человек вольный, а с меня и чертячьих воплей довольно.
   Повернулся и пошёл к себе досыпать.
   Только досадно ему за старого стало, ведь эдак-то себя вести не пристало. «Да-а, – рассуждает про себя Ваня, – дела-а... Ежели навью бурду станешь хлестать – немудрено и скотиною стать. Ишь как вояку нашего понесло – как есть, башню снесло!»
   Пришёл Яван в опочивальню. На душе у него осадок отложился горьковатый, и настроение вследствие того сделалось хреноватое... А тут музычка сладкозвучная и заиграй! И так-то весело она звучала и бесшабашно, что вскорости всё показалося Ване не важным. В один миг он успокоился, на прежний лад настроился да и плюнул на все эти заморочки с высокой кочки. «Да пошёл он, старый пень, в баню!» – подумал, засыпая, Ваня.
   И так-то крепко уснул, что, проснувшись, подумал, что год минул. Нервы стали как канаты у нашего Говяды. Пришёл он в залу, глядь – а там уже «жаворонок» Сильван восседает, и Давгур с Делиборзом на балконе торчат, город обозревая. А вскорости и Упой с Ужором подошли. Одного Буривоя всё нет и нет... Неужто, думает Ваня, старикан и впрямь обиделся и дал оттуда ходу? Чёрт её разберёт, царскую эту породу...
   Но наконец всё же и Бурша пожаловал собственной персоной. Рожа у него была недовольная такая, мятая и полусонная.
   – Ой, вы простите меня, братцы, – забубнил он виновато, – маху вчерась я дал! Как есть обмишурился. И дёрнула же меня нелёгкая этой самой образией упиться... Поначалу-то она, зараза, донельзя веселит и вроде как голову проясняет, зато потом... последнего разума, пакость, лишает.
   – А зачем тогда, дурень, пил? – доброхот Давгур в укоры пустился. – Нешто кто насильно её в тебя лил?
   – Ой! – сдавил страдалец башку руками. – Голова прямо раскалывается... Вот же я старый урод. Ну... таперя ни капли в рот...
   Яван же за то времечко скатёрку раскатал, еды заказал и сидел себе, кашку с молочком уминая. Ну а Буривойка огуречного рассолу попросил: нету, говорит, моих сил, как рассольчику хочется... И немаленький жбанчик в один мах осушил.
   А выпив, он крякнул, себя по лбу жбаном брякнул и, повеселев заметно, вот чего сказал:
   – Прости старого дурака, Яван! Ну не знал я, что чертячье пойло такое забористое! У них ведь, за что только ни возьмись, везде обман да лажа. Вот, к примеру, вчерась... только, значит, я образии тяпнул, как на подвиги меня и потянуло. Порешил я за чертовками приударить. Ну, в звоночек звоню. Появляются... Две смазливые черномазые чертовочки ко мне заходють. Сами – ха-ха-ха! – чего, мол, изволите и всё такое... Я, конечно, не долго думая, их хвать – и на кровать! Так ёж же твою подковырлу! – не бабы они оказались, ага – не бабы!
   – Как так? Не может быть! – все почитай в один голос возопили.
   – А вот. Хе-хе! – напыжился Буривой. – Нету у них ничего, что бабам иметь положено. Не;люди это, для одной лишь работы удобные. Без души они – машины.
   Все, вестимо, охать да ахать принялись. Только Яван с Сильваном спокойствие сохраняют и возгласы удивления не роняют.
   – Мне, – говорит Ваня, – всё едино. И даром эти чертовки мне не надобны, потому что у меня невеста есть.
   – А я и раньше ведал, что это нежить, – пробасил Сильван удивлённо, – рази ж вы не чуяли, что у них духа нету?
   Ну а Давгур с подковырками своими не замедлился.
   – Эх же ты, старый кобель! – заявил он ехидно. – Сам уже кучу веков как не живец, а туда же – девок ловец! Хе-хе! Ты ведь, повелитель правителей, нонеча не мужчина – ты самая что ни есть дохлая мертвечина...
   А Буривойка как раз кружечку золотую с рассольчиком пригубливал и, такое оскорбление услыхав – раз! – раздавил кружку в руке, словно картонную. Да, не мешкая, в охальника этого и запустил её сгоряча.
   Не попал! Промахнулся! Тот-то душегрыз пригнулся.
   Пришлось Явану с Сильваном в заваруху возникшую опять вмешиваться и неприятелей унимать да растаскивать. И едва лишь могучие побратимы разошедшихся недругов приструнили, как тут как тут и Ужавл пожаловал. Тихой сапой он заявился, честной компании поклонился, свиток царский вынул и уж прокашливался было, чтобы волю владыки заявить, да тут Яваха решил его перебить.
   – Давай-ка, Ужавл, – он сказал, – покороче, а то слышать твой бред нету мочи.
   Тот и рад стараться:
   – Его царское величество, Яван, в сугубом неудовольствии ныне пребывают, а посему они вам повелевают вскопать клочок земельки в течении дня да посеять на нём семена одного растения. Так – нечто вроде гороха, называется... м-м-м... адский чертополох. Поутру же надобно урожай пожать, плоды в кучу собрать и часть малую ко двору царскому доставить. Уж очень те плоды сладкие, а у царя настроение гадкое, вот он и желает сими ягодками угоститься и душой подсластиться.
   И заусмехался, образина, язвительно.
   Ну что ж, неча тут мешкать да стебаться – надо в путь живей собираться! Ваня-то на сборы скор: палицу схватил, сумку на бок перекатил – он и готов.
   И тут вдруг непоседа Делиборз к нему прицепился, словно репей. «Возьми, – просит, – Ваня, меня, а то я сижу здесь без дела и тупею». И добавил: ты ж, мол, меня знаешь – я работать мастак. «Добро, – отвечает ему Ванюха, – так и быть, пошли, авось действительно пригодишься...» Тогда и все прочие с ними пойти стали охочие. Заявили они категорично о желании поразмяться и земледелием подзаняться. Явану отказывать им было не с руки. «Ладно, – говорит он, – мужики, только работёнки на всех будет маловато – огородик какой-то вскопать лопатой...»
   И поехали они всей бандой на самоходке на Ужавловой.
   Заявляются вскоре на окраину, глядят, а там широкая площадь была, на которой какие-то серебристые штуковины стояли, навроде детских волчков без штырей. И большие, и средние, и малые... Оказалось, в них черти по воздуху летали... Ужавл Яванову команду вовнутрь приглашает, те по сходням в юлу набиваются и через окошки окрест озираются. И Ужавл, вестимо, с ними зашёл. На стульчик махонький перед столиком он уселся, кнопочки какие-то понажимал, и эта дура – вжик! – в воздух и воспарила. Быстро, надо сказать, отчалила – а даже не закачало!
   И стала их самолётина куда-то по небу стремиться. Летит – аж быстрей птицы. Поднялись они вскорости под самый купол, в проём открывшийся выпорхнули и далее полетели на высоте немалой.
   – Куда летим-то, Ужавл? – Яван чёрта пытает.
   А тот ухмыляется загадочно и плечами пожимает. «Есть тут одно местечко, – гундит, – на островке в окияне. Место прямо окаянное, ибо нигде более чертополох не растёт, а тама – произрастает. На сём острове почва особая – под эту культуру зело приспособленная».
   Вот и море-окиян под ними затемнел, кроваво-виноцветный и с виду не приветный. Летят они над водами теми, летят, в окошки глядят, глядят... Кое-кто уже и засыпать стал.
   А тут и вот он, остров – под ними аккурат. И видно, что не маленький, а главное, весь пустынный – ну ни кусточка нигде не видно, один чёртов песок. Дрянной, в общем, земельки кусок.
   Стали они опускаться. Вначале-то всё было тип-топ. Этак плавненько юла летучая снизилась, зато потом – дыр-дыр-дыр! – не сказать чтобы гладенько они приземлилися. Все пассажиры прямо с ног покатились от неожиданности.
   – Ты что это, обормот, – взревел Буривой, стукнувшись головой, – угробить нас хочешь? Ну совсем не умеешь везти-то!
   – Ай-яй-яй! – завопил горе-водила. – Какая вышла незадача. Кажется, не та включилася передача... Самолётина-то старая – давно пора её поменять! И подсунули же, мрази...
   Да лючину настежь открывает.
   Первым Яван наружу вылез и окрестности оглядел с любопытством. Островочек и впрямь немалый был: чуть ли не за линию горизонта песок уходил.
   – Это что, и есть твой клочок, хитрый ты паучок? – Яваха к Ужавлу, усмехаясь, обращается.
   – А как же – он самый... По нашим меркам островок сей малышок: версты три в длину, да две в ширину. Клочочек... Хе-хе!
   – Да уж, задал ты нам задачу, – чешет Ваня репу, – а может, мы его так само засеем? Чего тут ещё копать...
   – Э, нет, так дело не пойдёть, – покачал пальчиком Ужавл, – эдак семя пропадёть! Оно лишь на мягком песочке произрастает, а этот гляди – ровный да утоптанный... Так что, господа, придётся вам в руки по лопате взять да начинать копать, а то полу;день не за горами, а мы тут тарами занимаемся да растабарами...
   Повернулся Ужавлище к самолётине, в ладоши хлопнул, и в тот же миг лючина снизу открылась, и из неё мешок вывалился, поболе копны величиною, да в придачу несколько лопат наверх свалились. От удара мешковина лопнула, и просыпалось на песок зерно какое-то желтоватое, на мелкий горошек похожее, но такое сморщенное и вонючее, что Яван, взяв горсть семян, выкинуть их посчитал за лучшее. «Фу ты, – думает, – чёртово семя!»
   Да уж копать-то было время. Схватил Яван лопату, копнул разок-другой, затем остановился и на невспаханное поле воззрился. Вот чёрт, начал он смекать, – этот клочок и за месяц ведь не вспахать.
   – Ну, господа хорошие – прощевайте! – засуетился тем временем Ужавл. – Вы тут копайте, а мне это... до базы надо. Проследи тут, Говяда! Кхе-кхе! Завтра поутру ждите – я ворочусь. Работу принимать прилечу.
   И хотел было, нечистая сила, в самолётину шмыгнуть, да только Яваха, не будь дурачина, за шкирку его ухватил и назад осадил.
   – Ты куда это, а?! – гаркнул он недовольно. – Э нет, приятель, так не пойдёт! С нами переночуешь, а то улетишь, и поминай как звали. Ищи потом тебя, свищи... Уж не взыщи!
   Чертишка было залопотал, завозмущался, но Ванюха его и слушать не стал, враз Сильвана к нему приставил и наказал хитреца под арест взять.
   Взяли яванцы по лопате и принялись песочек копать. Один лишь Делиборз, усмехаясь, за ручку лопаты не взялся, а бегал вокруг да над ними стебался. Поковырялись яванцы минуток где-то с пяток, на плоды трудов своих оглянулись и огорчились до невозможности. Поняли они, что выполнить в срок чёртову работу нет никакой возможности.
   И вот стоят они ошарашенные на своей пашне, а в это время Делиборзишка к ним подваливает, лопату в руки берёт и таку речь ведёт:
   – Ну-ка, копуны – посторонитесь! Во как надо рыть – подивитесь! Кому говорю, к лешему отойдите! Ой, то есть... Ну да, к Сильвану... Я и имел это в виду. Не толпитесь тут на виду!
   И принялся он помаленьку покапывать. Сначала-то небыстро: этак шворк-шворк-шворк-шворк... Затем всё быстрее и быстрее, быстрее и быстрее: только чик-чик, чик-чик, чик-чик... И тут как пошёл он лопатою шуровать, что вскорости стало его даже не видать! Пылища густая аж тучею поднялась и копуна шустрого напрочь сокрыла. Ну словно некая незримая сила в пыльной пелене рыла...
   Все так прямо и обалдели, когда увидели Делиборза в деле. А Ужавл до того сему зрелищу поразился, паразит, что на землю опустился и на диво сиё зрит. Челюсть же у него так отвисла, будто его кто огрел коромыслом.
   И не минуло часа даже, как наш работяга весь островок перерыл и сплошь его перелопатил. Пыльное облако мало-помалу на землю осело, и видят все такое дело: идёт-грядёт к ним по пахоте свежевскопанной рылец-молодец Делиборзушка, идёт, улыбается да усталыми ножками заплетается. Сам-то уже не так проворен и от пыли, словно эфиоп, чёрен. Лишь глаза, как два алмаза, довольно у него светятся, да рот в белоснежной улыбке щерится.
   – Хорошие, – говорит он Ужавлу, – у вас лопаты. Во металл! Так бы и копал!..
   А тому в такое чудо не верится до конца. Млеть-то он уже перестал и проверять работу стал: взял ноги в руки и вперёд помчался. Ну а прибежавши, прямо отчаялся. «Даю, – говорит, – рог! Ни в жизнь я не видал, чтобы кто-то работать так мог!» Только делать-то ему было нечего и пришлось, скрепя сердце, хитровану признать, что тут более не осталось чего копать и самое времечко вспаханное поле семенами засевать. Взяли тогда яванцы по ведру и пошли себе семя чертополошье рассеивать. До вечера, не шибко спеша, и управились. Ни шиша семян в мешке не осталось.
   – Молодцы! Хвалю! – пришедший в себя Ужавл ухмыльнулся. – Только это ещё не всё... Чертополох-то быстро растёт, за ночь вымахает выше головы, а на нём плоды навроде булавы – вот такущие, ага! Чертополох надо будет пожать, а плоды в кучу собрать да полущить. И ещё величеству привезти для услады. Ух он будет рад! Ему, чай, и терпеть-то уже невмочь, а он до них охоч.
   А тут и ночь.
   Расположились оне кто где. Яван с Ужавлом внутри самолётины соснуть прилегли, а все прочие на тёплом песочке залегли. Так там и переночевали. Под утро самое, слышит Ваня, как кто-то по стене самолётины барабанит. Проснулся он, наружу глядь – ёж твою рать! – вокруг них густым частоколом колючие на вид кустищи из песка вымахали – прямо стеною встали. А на кончике каждого куста по одной громадной ягоде торчало, с яблоко каждая величиною, и были те ягоды пузатые и полосатые, а по цвету оранжево-чёрные.
   Яван было к ближайшей чертополошине сдуру сунулся, но тут же назад отдёрнулся, ибо только он хотел ягодку сорвать, как ветки колючие его – хвать! У Явахи-то шкура броневая, колючки вреда ему не причинили, зато озлили. Схватил он тогда свою палицу и по кусту ею шарахнул, у самого корня его переломив. А куст вдруг увядать стал…
   Взял Ваня плод упавший яркий, в руках его подержал, понюхал с опаской, но шелушить не решился – Сильвану передал. А Сильван без заминки и раздумья плод ошкурил, мягкую сердцевину в рот отправил, маленечко пожевал и аж головою закачал.
   – Ух ты и сладкий же! – забормотал он, урча. – В жизни таких медвяных не едал! Во рту прямо тает!
   Остальные же ватажники кушать диковинные плоды не стали, ибо чертям коварным не доверяли. Ужавл же их поторапливает. За день поспеть-де надо урожай снять, а то, говорит, я не вправе буду результат засчитать.
   Тут ярой Буривой вперёд и вышел. «Я, – заявляет, – к этому репейнику и прикасаться даже не буду. Он же, зараза, похуже дикобраза – в один миг шкура окажется в дырках, колючками наскрозь потырканная. Ну да ничего – у меня имеется идея, как энту колупень сжать половчее».
   И меч свой огненный из ножен вынает.
   – А ну, Крушир, – орёт бояр браво, – пройдись-ка давай по сему колючкарнику! Секи вражью сыть под самый корешок, только яблочков остриём не тронь! Ну-тка – секи, маши, чертополох круши!
   Выхватился меч волшебный у Бурши из рук и ввысь взвился, точно количество врагов обозревая, а потом вниз он ринулся и чертополошину крушить принялся. И так-то острила вскоре разошёлся, что только свист пошёл! Пришлось оружию грозному мирным серпом послужить, – не всё же головы вражьи ему косить.
   Быстренько Крушир с непривычным для себя делом управился. И дюжины минут не минуло, как полегла чертополошья рать и стала на глазах усыхать. А через полчасика одна только чёрная порохня людям очи запорашивала, да куда взор ни кинь, везде на песке ягодки лежали. И много же их там набралось – по всему остову россыпи аж валялись.
   Побрали Яван с друзьями вёдра, и принялись урожай богатый в кучу собирать. Яваха даже Ужавла заставил работать, чтобы силе рабочей не пропадать. Тот на это согласился и шустрее других с ведром носился, но не потому, что любил работать, а оттого, что ягоды позволили ему лопать. Ведра два он, наверное, сожрал, покуда урожай собирал. А под самый вечер навалили они огромную гору этого добра, всего по счёту три тыщи триста тридцать три ведра.
   А Ужавл вдруг улетать заторопился. Наказал он сначала Явану полную сумку плодами набить, чтобы царское величество ими усладить.
   – А это куда? – на кучу указав, спросил Яван. – Тут что ли оставим? Не своруют?
   – Э-э! – махнул рукою Ужавл. – То не наша забота. Нам, Говяда, улетать скорей надо, а то мне тут надоело, да и это...  ждёт меня одно дело.
   Вот забрались они все в самолётину, лючину плотно закрыли, устроились и лететь приготовились... Да не тут-то было! Самолётина-то чих-пых, чих-пых – ни в какую почему-то не заводится. Ну, тут крик, ор, как водится... Ужавл и чего-то там чинил, и каких-то механиков загадочных костерил, и даже по столу с кнопками кулаком колотил, а только дулю – все хлопоты были впустую.
   – Ну говорил же я им, – провожатый в бессилии бесился, – пердератор, ангелы, мне поменяйте, так нет – и этот, мол, ещё сгодится! Чтоб им всем провалиться!
   Под конец и сам Яван на чёрта насел. «Ты что же это, – говорит ему, – сусанин хренов, завёз нас к чёрту на кулички на своей ломаной бричке, а теперь сиди тут и кукуй?! А ну чего-нибудь маракуй!»
   Но облажавшийся Ужавл только плечами пожал в отчаяньи, а затем принялся оправдываться. «Никак не можно, – рапортует, – исправить хоть чего-нибудь – придётся, Яван, на ночь тут остаться, – может статься, в пердераторе ярь наберётся, тогда и полетим, а теперь погодим...»
   Делать нечего – пришлось им на острове ещё одну ночь коротать. Перестали ватажники впустую на Ужавла наезжать и спать кто где улеглись.
   А под утро чует Ваня, что его Сильван будит.
   – Ой, неладное дело, братан, – шепчет ему великан, – чую я, с кучей что-то происходит, ибо оттуда страх на меня находит...
   Прислушался Яван, а и действительно со стороны кучи великой какой-то гуд слышится. Только ж-ж-ж! да з-з-з! Довольно-таки жуткие звуки... Хоть и был Яваха наш бесшабашным, а и ему поделалось почти страшно. А вскорости стало светать, и в неясной полутьме видно было, как кучища огромная то ли дрожит, то ли шевелится. А может, это с перепугу им мерещится?
   Наконец адское светило вовсю засветило, и видит Яван, что на месте кучищи с плодами куча с какими-то гадами образовалась. Ну вроде как пчелиный рой издавал там вой... Не стали ватажники далее идти и на полпути к куче остановились. А Упой-то, безмозглый дурачина, возьми да каменище в кучу и кинь. Ну, ума-то нету – мужик ведь с приветом!
   Как взметнулась тут вся эта прорва смерчем жёлто-чёрным, как загудела она грозным гулом – вмиг нашим стало не до прогулок. Ломанулись они сломя голову к стоящей поодаль самолётине, но покуда туда бежали, немало осищ их всё же ужалили.
   Особенно Ужавлу от ос досталось, поскольку он шибко быстро бежать киданулся, да обо что-то запнулся и на песке растянулся. Вот ему с десяток ядоносок в закорок и вбубенили! Так ужаленный Ужавл с такою скоростью побежал, что опередил даже Делиборза прыткого и в лючину самолётную первым заскочил. А за ним вскоре и все остальные в кабину понабилися – во, значит, как торопилися!
   Посмотрели они, отдышавшись, друг на друга – ё! – ну у них и видуха! У кого глаз напрочь заплыл, у кого волдырь с кулачину вскочил, кого скрючило, кого скорчило – почитай что всех ядовитое жало огорчило. Один лишь Яван невредимым оказался – опять его чудо-броня спасла.
   Все охают, ахают, стонут, зубами скрипят и насилу жгучую боль терпят. А Ужавлика так прихватило, что он, сердешный, в голос заголосил и в пляску ударился. Такие коленца начал выкидывать, что любо-дорого посмотреть. Вот, значит, как отплясывал он свой гопак: чики-брыки-чики-брык! брыки-чики-брыки-чик!
   Лишь через время немалое боль адская в ужаленных телах понемногу улеглась. Зато снаружи насекомая сия катавасия не унималася. Облепили гадские осы всю самолётину, так что внутри наступил мрак. Пришлось угомонившемуся к тому времени Ужавлу освещение врубать. Посмотрели потерпевшие на себя при ярком свете – батюшки светы! Ну и рожи – на зады похожи!
   – А ну отвечай, Ужавл, – строгим голосом Ванька сказал, – ваши это проделки, а? Хотели нас охмурить и этим тварям скормить?
   – Что ты, что ты, Яван! – заскулил тот, оправдываясь, – Я не знал, не знал я! Видишь – и я  пострадал! Пострадал я!..
   – Ну, твали, – Буривой тут зашепелявил, – делзытесь у меня!..
   Правый глаз у героя нашего заплыл, да вдобавок какой-то насекомый гад ему в язык укусил. Это, видно, когда тот, открывши рот, к самолётине нёсся галопом.
   – Я вам ссас устлою плаздныцык! – сузил остатний глазик старый проказник. – Будыты, млази, знат, как на лудэй нападат!..
   Да вжик – свой меч опять выхватил и притом позамешкавшемуся Ужавлу чуть было башку не отхватил. Чёрт, правда, ловко уклонился и подальше от бояра заторопился.
   – Ну, Клуссыл, посцытай, сколко этых солтовых сэлсней там соблалос! – просюсюкал Буривой с энтузиазмом. – Всэх ых полубай! Никаво нэ оставъяй!..
   Дверь он живо приоткрыл – на самую малость – и меч наружу выкинул.
   Что тут началось! Уй! Гул поднялся такой, что речь человеческую заглушило напрочь. А к тому гулу и шелестящие звуки крутящегося меча прибавились. Только гу-у-у-у-у! да шир-р-р-р-р! Очень скоро окна от насевших насекомых почистились, и сквозь потоки зелёной их крови стало видно, как чудо-меч огненный со скоростью невероятной крутился в воздухе и носился за этими ядюгами везде и всюду. Порубленные же твари мелкими хлопьями на песок падали. А потом... тишина непривычная после шума-гула вдруг наступила. Чудо-Крушир весь мерзкий рой покрушил, вертеться перестал и с высоты на землю упал, в мягкий песок аж до серёдки воткнувшись. Мол, я теперь пас... И погас.
   Всё пространство окружающее более не было угрожающим: порубанные осы везде лежали и людям более не мешали.
   – Ну всё, братцы, – воскликнул Яван обрадовано, – шито-крыто, и поле врагами покрыто! Одно могу сказать твёрдо: другому яму не рой – сам попадёшь под рой! Так или нет, Ужавл?
   Чёрт чего-то под нос себе пробурчал, а потом к столику сунулся и в кнопочку пальцем ткнул. Дыр-дыр-дыр! – внутри что-то зафырчало, и колымага их завелась: очевидно, ярь в пердераторе набралась.
   – Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! – все, не исключая и Ужавла, в один голос заорали, а Буривой шустро за оружием своим смотался.
   – Поехали! – велел пилоту Ваня.
   Самолётина волшебная птицею в небо вспорхнула, и помчались они назад в чёртов этот град Пеклоград.
   И вот где-то половину пути они пролетели, как вдруг Сильван голову кудлатую почесал и Ванюху вопрошает:
   – Яван, а Яван, а чего это у тебя в суме шевелится, а?
   Тот глядь – и впрямь там что-то копошится. Ёж твою в кочерыжник, он смекает – да никак это ягодки оклемались? Упой с Ужором как сидели возле мешка, так от него и шарахнулись, а Ужавла машинально в трепет бросило, отчего он управление на мгновенье потерял, и их кораблик в воздухе чуток поносило и пошвыряло.
   – А-а-а-а-а-а! – раздался всеобщий вздох.
   – Да то ж чёртовы осы!!! – возопил Делиборз.
   Перепугалися дюже все.
   А Яваха и ухом не повёл. Почесал он затылок в раздумье некотором, а потом усмехнулся весело и заявляет:
   – Ну и ладно. Будут гостинцы и для батюшки царя. Нешто мы зря там горбатились?
   Тут вскорости в Пеклоград они возвертаются, и Явана незамедлительно в царские палаты доставляют.
   Вот приходит он в ту самую залу, где царёв трон был, и где они давеча отобедали, и видит – там кодла вельможных чертей стоит, а сам адский заправила насупленно на троне посиживает и на вошедшего витязя, как солдат на вошь, зырит.
   Ну, Явану-то его глядение по барабану, его ведь дело телячье: о выполнении задания царю доложить, да оттуда свалить.
   – Поравита тебе, великий царь! – Яваха гаркает, поклон владыке отбивает и к тому ещё добавляет: – Задание твоё сполнено: поле вскопано, семена посеяны, урожай сжат...
   – А где урожай-то? Что-то не вижу... – перебил Явана Черняк. – Где сладкие ягоды, а?
   – А во поле и лежат... Цельная куча!
   Разозлился Черняк, глаза выпучил.
   – Ты это вот что, милок, – взревел он, – соври чего-нибудь получше! Эку чушь-то заганул – в поле! Царя решил обмануть, ангелов телёнок?
   – Ну, – развёл руками Ванёк, – раз ты, величество, словам моим не веришь, так может очам своим доверишь? Сейчас будет и показ... Получай свой заказ!
   Да за тесёмку – дёрг. Сумку раскрыл, смотрит, а там вроде как сомлели осищи в тесноте да в духотище. Яваха тогда, не долго думая, торбою об пол – шмяк, да осиную кучу наружу – бряк!
   Как загудела шершенячья банда, как разлетелися везде ядовитые твари, как принялись они в ярости на царя и его камарилью пикировать и жалами их жигать, что прямо уй-юй!
   Царь, правда, попытался огненными лучами крылатых дьяволов посбивать, да только попробуй в них попади. Эти-то бестии дюже вёрткими оказалися – ни в какую лазерами не сбивалися. Зато сами они зело озлились да в количестве достаточном на огнемётчика и навалились.
   Неблагим матом ужаленный царь возопил, с трона живо соскочил и принялся в горячке по палатам носиться, не в силах будучи от осищ поотбиться. Да и остальные черти с воплями пронзительными в страшной сутолоке там бегали, руками отчаянно махали и, ужаленные, дико плясали. А Яваха руки в бока упёр, посередь залы стоит, улыбается и сим зрелищем наслаждается. Осы-то не в силах ему зла сделать – не пронзить им жалами Яванова тела. Зато у Черняка защитной брони не оказалось – ух и здорово ему досталось!
   А и поделом тебе, подлец, нравоученьице – маши, маши руками, словно мельница!..
   Мало ли, много времени проходит, а только у ос, принесённых Говядой, не стало более яду. Перестали они тогда яриться да за жертвами своими носиться. Так, полётывают себе туда-сюда, но не делают никому вреда. Только зудят... Зато изжаленные черти все как один на пол попадали и громко застонали, а рожи у них – мой боже! – распухшие ну сплошь же!
   Черняк тоже, едва оклемался, как на карачках до трона добрался, кое-как на подножие влез, а далее лезть не стал – приустал. Нажал он кнопочку на троне красненькую – в один миг слуги туда набежали и головами поражённо закачали. А затем сачки они принесли и ну разомлевших шершенюг ловить. Быстро всех до единого и переловили, и царь, в раздражении находясь, отослал их восвояси. Да и прочим чертям знак он подал, чтобы ушивались отселя, ибо царскому величеству стало не до веселья.
   Черняк и Явану рукою махнул, только не выгоняюще, а до себя призывающе. Тот подошёл не спеша, к царскому величеству наклонился и на палицу облокотился.
   – Ау-вау-вау... – прошамкал Черняк невнятно.
   А Ванька плечами в ответ пожимает – ни фига же непонятно.
   – Шва-шва-швабоден, – прошепелявил главный чертяка, сквозь глазные щёлочки зыркнув на Яваху. – Благодарштвую жа яготкы! Можыш ыты…
   – А-а... – допёр наконец Ваня. – Понятно… Рад стараться, ваше зловолие! Если что – я всегда готов!
   Через левое плечо он повернулся, мыслям своим усмехнулся и скорым шагом оттуда улепетнул.