Фрагмент 7. Роман Самойлов

Конкурс Копирайта -К2
 Задание к фрагменту 7

 Жизнь в палате продолжается. С вас описание продолжения. Завтра ГГ должны снимать швы.
 Срок отправки – 7.04 вечером или 8.04 рано утром по Москве.

 ***
 Объем 8 476 зн.

 ***

 Николай Петрович от рождения был крепок задним умом - что бы в жизни ни произошло, всегда он мог сказать с уверенностью: «Так я и знал! Жопой чуял!» Но теперь, похоже, Николай Петрович задним умом повредился. Вот раньше он непременно сказал бы: «Так я и думал! Сразу вычислил обоих - и Степанова, и ушастого этого!» А теперь... Нехитрая вроде бы операция, а поди ж ты! Задний ум Николая Петровича, крепкий, как дубовая доска (на паркет в преддверье ада вполне пошёл бы!) совершенно раскис и размяк.
 «Анальный маразм - кольнуло его под копчик последней внятной задней мыслью, - Так и знал, что ничем хорошим это не кончится...»
 Ах, Николай Петрович, дорогой, если б ты знал, насколько ты прав! И насколько неправ…
 Шаги оперативников, уводящих Сладкого, ещё не смолкли на лестнице, когда мысли Николая Петровича прервал истеричный металлический звон, заметавшийся по всей больнице. Все вскочили с мест ошалевшие - звон этот был таков, что будил в душе что-то древнее, генетический ужас какой-то: память о татаро-монгольском иге, нашествии псов-рыцарей и пугачёвском бунте - бессмысленном и беспощадном.
 В вестибюле на первом этаже висел на верёвке обрезок рельсы, к нему прилагался железный дрын и табличка: "Звонить при пожаре" - вот это-то тревожное устройство и звенело теперь, поднимая в сердцах панику.
 «Неужели пожар?» - с недоверием подумал Николай Петрович.
 Но нет, это был не пожар...

 ***

 - Аллах акбар! Судью на мыло! – с такими криками ворвалась в отделение вооружённая чёрт-те чем толпа.
 - Воистину акбар! Свободу попугаям! - мигом нашёлся Николай Петрович, хоть и побледнел и вжал голову в плечи.
 Бородач, возглавлявший нападение, подскочил к Николаю Петровичу, скривился брезгливо и воскликнул:
 - У-у-у, мэр-р-рзкая р-р-рожя! Ти-то, пожялуй, нам и нюжен! Будещь у нас – вэчности заложьник! У вр-р-рэмени в плэну!
 - Почему я?!! - вскричал Николай Петрович.
 От обиды в глазах его вскипела влага - перелилась через края и побежала по щекам:
 - Ничего и не мерзкая! И вовсе не рожа!! А очень даже лицо!!!
 Бородач усмехнулся. Не удостоив ответом, ткнул нашего героя стволом автомата в пузо, и тот отлетел к стене.
 Переживал Николай Петрович острую боль и острейшее же унижение, страстно обняв свой живот руками и стоя полураком. Между делом созерцательно пялился на руки главаря бандитов – на ребре ладони у того была различима полусведённая наколка: «СССР», причём «Р» так причудливо растеклась, что стала похожа на двойку.
 Когда боль слегка отпустила, Николай Петрович распрямился – глумливый обидчик его всё так же стоял перед ним, но, вглядевшись, герой наш заметил, что борода у экстремиста – бутафорская! И из чёрного, горелого бурелома этой бороды выглядывает интеллигентное и вполне славянское лицо. По особому прищуру - отнюдь не хищному, а скорее даже беззащитному - было заметно, что глаза ряженого привыкли к очкам, и даже характерные вмятины на носу наблюдались.
 Николай Петрович исподтишка оглядел остальных террористов.
 Крупный парнишка басурманистого вида, в тюбетейке и майке с надписью "Челубей татарский Ленин". Длинноволосый, прилично небритый мужчина, похожий на финского актёра Вигго Мортинсена. Тонкая блондинка в шубе и с хала-хупом через плечо, причём хала-хуп этот напускал в душу жути почему-то хлеще автоматов - потому, наверное, что смутно ощущался в нём закамуфлированный артефакт неимоверной магической силы.
 Все эти наблюдения наделали в душе химической сумятицы и поселили в ней сомнения – отчасти и метафизического толка. Николая Петровича разрывало пополам: эти люди вдруг стали ему необычайно симпатичны (невзирая даже на резь в животе), а сам он себе стал невыносимо гадок, до изнеможения, до самоисторжения. Ему захотелось провалиться сквозь землю, и – ну надо же! – стоило только подумать об этом, как пол под ногами угрожающе запузырился, закипел. Николай Петрович приподнялся на мысках, вылупив глаза почему-то на собственную тень – она вдруг стала ему необычайно интересна. Тень медленно, но вполне приметно скатывалась, словно тонкий чёрный коврик – пока не прильнула к его ногам полупрозрачным валиком. С тихим, приятным жужжанием она поползла вверх, расплющивая, раскатывая его тело по стене. Несколько секунд террористы и пациенты молча смотрели на это, и когда валик тени взвился над торчащим хохолком на макушке, все увидели, что Николай Петрович стал плоский и тонкий, прозрачный, как тюль. А тень исчезла, растаяла.
 Потянуло сквозняком от окна. Истончившийся Николай Петрович заколыхался, зарябил, заскользил по стене. Тело его затрепетало, оторвалось от стены и понеслось, кувыркаясь, по коридору. Террористы очнулись. Вслед Николаю Петровичу загрохотали выстрелы, пули выкусывали крохотные клочочки
 из его прозрачного плоского тела, но он не замечал потерь и летел себе дальше... Его сознание полностью захватило ощущение лёгкости: он ничего не весил и ничего не значил, ни за что не отвечал и ничего уже не был способен решать. Это вызывало в душе его такой восторг, с которым ничто из житой-пережитой жизни не могло сравниться.
 Он вылетел в открытое окно и с минуту бездумно парил, наслаждаясь свободой, но скоро приземлился и закувыркался по больничному двору. Ветер гнал его по лужам, Николай Петрович попадал под ноги прохожим, они шаркали по асфальту, отшкрябывая его от подошв, и он думал: «Как это правильно, что они топчут меня ногами и вот так бесцеремонно отшаркиватся от меня! О, как я это заслужил, и как мне легко и волшебно сейчас! Ах, как было бы прекрасно, если б и Карина со Светой процокали каблучками по моей истерзанной душе... И ведь какой же я мерзавец! И как прекрасно, что я мерзавец... И ведь ни та, ни другая, в общем-то, мне совершенно не нужна - ни Карина как жена, ни Света как любовница... Да и я им не нужен - на кой я сдался этим двум прекраснейшим женщинам? Со своей мерцающей потенцией и скудным жалованьем - это даже зарплатой совестно назвать!..»
 Весь истерзанный и промокший насквозь, Николай Петрович докувыркался до ворот больничного городка, вылетел на проезжую часть, и там по нему проехал вспотевший от нервной натуги джип. А в джипе… В джипе сидела Светлана. Не за рулём, нет – за рулём был широкоплечий мужчина со спортивным лицом, и лицо это выражало напряжённейшую душевную работу: только что, за секунду до того, как Nissan Navarro переехал промокшие ошмётки Николая Петровича, Светлана сказала широкоплечему мужчине, что беременна. От него, от широкоплечего такого и спортивного.
 - Ты мль, того мль… - промямлил мужчина, - Думай, мль, когда чё говорить, мль… Вон и дерьмо какое-то под колёса, мль, кинулось, йпп… Чуть не вписались, мль… Йпп…
 Да уж, сюрприз. Ничего и не скажешь, кроме «мль» да «йпп». Но ошарашил-то этот сюрприз не только автолюбителя со спортивным лицом - Николаю Петовичу вытарахтела этот секрет выхлопная труба взмокшего джипа, и шипение шин по асфальту впилось в его плоские уши сиплым змеиным смехом:
 - Ххххххахххх… Кхххакххх тьхебьхе эхххтоооо!..
 Когда Николай Петрович вернулся в больницу, он был похож на то, чем на самом деле и был - на кусок дерьма был похож он, на коровью лепёшку, попавшую под каток. Но он всё равно был счастлив - совершенно счастлив!
 И такого вот счастливого его встретила в вестибюле жена. Карина была такая же плоская, бледная и неживая, как и сам Николай Петрович, только сухая и чистая. Они кинулись друг к другу. Как две фотографии по подоконнику – в руках
 ребёнка: переваливаясь с уголка на уголок, сошлись, соприкоснулись плоскостями, слились в чернильном поцелуе... И к ним вернулись объём и жизнь. Они одновременно вдохнули, Карина покраснела, Николай Петрович вмиг просох.
 - Кариночка, я…
 - Молчи, милый, молчи, не надо…
 И Николай Петрович замолчал.
 «Я недостоин её, недостоин её любви!» - думал он, и правильно делал, что думал так. И правильно делал, что молчал.
 А она ни о чём не думала. Душа её по-женски немо томилась в нервных клетках, не зная слов, кроме слова «Люблю»…
 В это время в реальном мире дым, окутавший больницу, потихоньку таял. Врачей, медсестёр и больных потихоньку попускало – они озирались в недоумении, их грёзы развеивались. Последними в себя пришли Степанов сотоварищи и Сладкий в ворохе горелого конфетти – пакет-то непростой был, с механизмом самовоспламенения при неумелом вскрытии. Так-то, господа антидуревцы! Осторожнее нужно в чужих вещах шарить!

 ***

 «Так я и знал! Жопой чуял! - сказал бы, конечно, прежний Николай Петрович, - Наркота всё, глюки…» Но так то прежний. А нынешний всё понял правильно – всё-всё, от и до – и не задним умом, а тем, которым и полагается всё понимать.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
 Свидетельство о публикации №21204071829

Рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/04/07/1829