Грехопадение. Действие второе

ГРЕХОПАДЕНИЕ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Акт 1
Завтрак у леди Агаты

Присутствуют: Дориан Грей; леди Агата; герцогиня Харли, очень любимая всеми, кто  ее  знает; сэр  Томас Бэрден, член парламента, радикал; мистер Эрскин из Тредли, пожилой джентльмен, весьма культурный и приятный.
Входит лорд Генри.
Дориан не сводит глаз с лорда Генри.

Леди Агата. Опять ты опаздываешь,  Гарри! 
Лорд Генри. Я всегда опаздываю. Пунктуальность – вор времени.
Герцогиня Харли. Мы говорим о бедном Дартмуре. Как вы думаете, он в самом деле женится на этой обворожительной американке?
Лорд Генри. Да, герцогиня. Ода, кажется, решила сделать ему предложение.
Леди Агата. Какой  ужас! Право, следовало бы помешать этому!
Томас Бэрден. Я  слышал из самых верных источников, что ее отец в Америке торгует галантереей или каким-то другим убогим товаром. 
Лорд Генри. А мой дядя утверждает, что свининой, сэр Томас.
Герцогиня Харли. Что  это  еще  за  "убогий"  товар? 
Лорд Генри. Американские романы.    
Леди Агата. Не слушайте его, дорогая. Он  никогда ничего не говорит серьезно.
Томас Бэрден. Когда  была  открыта  Америка...
Герцогиня Харли. Было  бы  гораздо  лучше,  если  бы  эта  Америка  совсем  не  была открыта! Ведь  американки  отбивают  у  наших  девушек  всех женихов. Это безобразие!
Мистер Эрскин. Пожалуй, я сказал бы, что  Америка  вовсе  не  открыта. Она еще только обнаружена.
Герцогиня Харли. О, я видела представительниц ее населения. И должна  признать, что большинство из  них  - прехорошенькие. И одеваются прекрасно. Все туалеты заказывают в Париже. Я, к сожалению, не могу себе этого позволить.
Томас Бэрден. Есть  поговорка, что хорошие американцы после смерти отправляются в Париж.
Герцогиня Харли. Вот как! А куда же отправляются после смерти дурные американцы?
Лорд Генри. В Америку, герцогиня.
Томас Бэрден. Боюсь, что ваш племянник предубежден против этой великой страны. Я изъездил  ее  всю  вдоль  и  поперек, - мне предоставляли всегда специальные вагоны, тамошние директора весьма  любезны, - и, уверяю вас, поездки в Америку имеют большое образовательное значение.
Мистер Эрскин. Неужели же, чтобы стать образованным человеком, необходимо повидать Чикаго? Я  не чувствую себя в силах совершить такое путешествие.
Томас Бэрден. Для  мистера  Эрскина мир сосредоточен на его книжных полках. А мы, люди дела, хотим своими глазами все  видеть,  не  только  читать  обо  всем. Американцы  -  очень интересный народ и обладают большим здравым смыслом. Я считаю, что это их самая отличительная черта. Да,  да,  мистер  Эрскин,  это весьма  здравомыслящие  люди.  Поверьте  мне,  американец  никогда не делает глупостей.
Лорд Генри. Какой ужас! Я еще могу примириться с грубой силой, но грубая, тупая  рассудочность совершенно невыносима. Руководствоваться рассудком – в этом есть что-то неблагородное. Это значит - предавать интеллект.
Томас Бэрден. Не  понимаю,  что  вы  этим хотите сказать.
Мистер Эрскин. А я вас понял, лорд Генри.
Лорд Генри. Парадоксы имеют свою прелесть.
Мистер Эрскин. Разве это был парадокс? А  я  и  не догадался...  Впрочем,  может  быть,  вы правы. Ну, так что же? Правда жизни открывается нам именно  в форме  парадоксов. Чтобы постигнуть Действительность,  надо  видеть,  как  она  балансирует на канате. И только посмотрев все те акробатические штуки, какие проделывает  Истина,  мы  можем правильно судить о ней.
Леди Агата. Господи, как мужчины любят спорить! Никак не могу  взять в толк, о чем вы говорите. А на тебя, Гарри, я очень сердита. Зачем это ты отговариваешь нашего милого мистера Грея  работать  со  мной  в Ист Энде?  Пойми,  он мог бы оказать нам неоценимые услуги: его игра так всем нравится.
Лорд Генри (смеясь). А я хочу, чтобы он играл только для меня.
Леди Агата. Но в Уайтчепле видишь столько людского горя!
Лорд Генри (пожав плечами). Я  сочувствую  всему,  кроме людского горя. Ему я сочувствовать не  могу.  Оно  слишком  безобразно,  слишком ужасно и  угнетает  нас. Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо  красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о темных ее сторонах.
Томас Бэрден. Но  Ист Энд - очень серьезная проблема.
Лорд Генри. Несомненно. Ведь это -  проблема рабства,  и  мы  пытаемся  разрешить  ее,  увеселяя  рабов.
Томас Бэрден. А  что  же  вы  предлагаете  взамен? 
Лорд Генри. Я  ничего  не  желал  бы  менять  в  Англии, кроме погоды, и вполне довольствуюсь  философским  созерцанием.  Но  девятнадцатый  век  пришел   к банкротству из-за того, что слишком щедро расточал сострадание. И потому, мне кажется,  наставить людей на путь истинный может только Наука. Эмоции хороши тем, что уводят нас с этого пути, а Наука - тем, что она не знает эмоций.
Томас Бэрден. Но ведь на нас лежит такая ответственность!
Леди Агата. Громадная  ответственность!
Лорд Генри. Человечество преувеличивает свою роль на земле. Это - его первородный грех. Если бы пещерные люди умели смеяться,  история  пошла  бы  по  другому пути.
Герцогиня Харли. Вы  меня  очень  утешили. До сих пор, когда я бывала у вашей милой тетушки, мне всегда становилось совестно, что я не интересуюсь Ист Эндом. Теперь я буду смотреть ей в глаза, не краснея.
Лорд Генри. Но румянец женщине очень к лицу, герцогиня.
Герцогиня Харли. Только в молодости. А  когда  краснеет  такая старуха,  как  я,  это  очень дурной признак. Ах, лорд Генри, хоть бы вы мне посоветовали, как снова стать молодой!
Лорд Генри. Можете вы, герцогиня, припомнить какую-нибудь большую  ошибку  вашей молодости?
Герцогиня Харли. Увы, и не одну!
Лорд Генри. Тогда  совершите  их все снова. Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить все ее безумства.
Герцогиня Харли. Замечательная теория! Непременно проверю ее на практике.
Томас Бэрден. Теория опасная!.. 
Лорд Генри. Это одна из  великих  тайн  жизни.  В наши  дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное,  о  чем  никогда  не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.
За столом - дружный одобрительный смех.
Лакей. Экипаж подан.
Герцогиня Харли. Экая досада! Приходится уезжать. Я должна заехать в клуб за мужем и отвезти  его  на  какое-то  глупейшее  собрание,   на   котором   он   будет председательствовать. Если опоздаю, он обязательно рассердится, а я стараюсь избегать  сцен,  когда на мне эта шляпка: она чересчур воздушна, одно резкое слово может ее погубить. Нет, нет, не  удерживайте  меня,  милая  Агата.  До свидания,  лорд  Генри!  Вы - прелесть,  но  настоящий демон-искуситель. Я положительно не знаю, что думать о ваших теориях.  Непременно  приезжайте  к нам обедать. Ну, скажем, во вторник. Во вторник вы никуда не приглашены?
Лорд Генри. Для вас, герцогиня, я готов изменить всем.
Герцогиня Харли. О, это очень мило с вашей стороны, но и очень дурно. Так помните же, мы вас ждем.
Герцогиня Харли и другие дамы уходят.
Мистер Эрскин (положив руку на плечо лорду Генри). Ваши речи интереснее всяких  книг. Почему  вы не напишете что-нибудь?
Лорд Генри. Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, и потому не пишу их. Конечно, хорошо бы написать роман, роман чудесный, как персидский  ковер, и столь же фантастический.  Но  у  нас  в  Англии  читают только газеты, энциклопедические словари да учебники. Англичане меньше  всех  народов  мира понимают красоты литературы.
Мистер Эрскин. Боюсь,  что  вы правы. Я сам когда-то мечтал стать писателем, но давно отказался  от  этой  мысли...  Теперь,  мой молодой  друг, - если позволите вас так называть, - я хочу задать вам один вопрос: вы действительно верите во все то, что говорили за завтраком?
Лорд Генри. А я уже совершенно не помню, что говорил. Какую-нибудь ересь?
Мистер Эрскин. Да, безусловно. На мой взгляд, вы - человек чрезвычайно опасный. Если с нашей милой герцогиней что-нибудь стрясется, все мы будем считать вас главным виновником... Я хотел бы побеседовать с вами  о  жизни.  Люди  моего поколения  прожили  жизнь  скучно.  Как-нибудь,  когда Лондон вам надоест, приезжайте ко мне в Тредли. Там вы изложите мне свою  философию  наслаждения за  стаканом  чудесного  бургундского,  которое  у  меня,  к  счастью,  еще сохранилось.
Лорд Генри. С большим удовольствием. Сочту за счастье побывать в  Тредли,  где такой радушный хозяин и такая замечательная библиотека.
Мистер Эрскин (встает, с учтивым поклоном). Вы ее украсите своим присутствием. Ну а теперь пойду прощусь с  вашей  добрейшей  тетушкой. Мне пора в Атенеум. В этот час мы обычно дремлем там.
Лорд Генри. В полном составе, мистер Эрскин?
Мистер Эрскин. Да, сорок человек в сорока креслах. Таким образом мы готовимся стать Английской академией литературы.
Лорд Генри (также вставая). Ну  а  я  пойду  в Парк.
Дориан Грей поспешно вскакивает и у двери дотрагивается до его руки.
Дориан (робко). Можно и мне с вами?
Лорд Генри. Но вы, кажется, обещали навестить Бэзила Холлуорда?
Дориан. Мне больше хочется побыть с вами. Да, да, мне непременно надо пойти с вами. Можно? И вы обещаете все время говорить со мной? Никто не говорит так интересно, как вы.
Лорд Генри. Ох, я сегодня уже достаточно наговорил! Теперь мне хочется только наблюдать жизнь. Пойдемте и будем наблюдать вместе, если хотите.

Акт 2
Дом на Мэйфер, библиотека лорда Генри.

Дориан Грей сидит один, расположившись в удобном кресле. Размеренно тикают часы. Несколько раз Дориан порывается уйти, не дождавшись хозяина. Наконец за дверью слышатся шаги.
 
Дориан. Как вы поздно, лорд Генри!
Входит  леди Виктория.
Леди Виктория. К  сожалению,  это не лорд Генри,  мистер Грей.
Дориан (поспешно оборачиваясь и вскакивая). Простите! Я думал...
Леди Виктория. Вы думали, что это мой муж. А это только его жена, - разрешите представиться. Вас я уже очень хорошо знаю по фотографиям. У моего супруга их, если не ошибаюсь, семнадцать штук.
Дориан. Будто уж семнадцать, леди Виктория?
Леди Виктория. Ну, не семнадцать, так восемнадцать. И потом я недавно видела вас с ним в опере.
Дориан. Вероятно, на "Лоэнгрине", леди Виктория?
Леди Виктория. Да, на моем любимом "Лоэнгрине". Музыку Вагнера я предпочитаю всякой другой. Она такая  шумная,  под  нее можно болтать в театре весь вечер, не боясь, что тебя услышат посторонние. Это очень удобно,  не  так  ли,  мистер Грей?
Дориан. Извините, не могу с вами согласиться, леди Виктория. Я  всегда  слушаю музыку  внимательно  и  не  болтаю,  если  она хороша. Ну а скверную музыку, конечно, следует заглушать разговорами.
Леди Виктория. Ага, это мнение Гарри, не так ли, мистер  Грей? Я постоянно слышу мнения  Гарри от его друзей. Только таким путем я их и узнаю. Ну а музыка... Вы не подумайте, что я ее не люблю. Хорошую музыку я обожаю, но боюсь ее  - она  настраивает  меня чересчур романтично. Пианистов я прямо-таки боготворю, иногда влюбляюсь даже в двух разом - так уверяет Гарри. Не знаю, что в  них так  меня  привлекает...  Может  быть,  то,  что  они  иностранцы? Ведь они, кажется, все иностранцы?  Даже  те,  что  родились  в  Англии,  со  временем становятся  иностранцами,  не  правда  ли?  Это очень разумно с их стороны и создает хорошую репутацию их искусству, делает его космополитичным.  Не  так ли,  мистер  Грей?..  Вы,  кажется, не были еще ни на одном из моих вечеров? Приходите непременно. Орхидей я не заказываю, но на иностранцев денег не жалею - они придают  гостиной  такой  живописный  вид!
Входит Лорд Генри.
Леди Виктория. Ага! Вот и Гарри! Гарри, я зашла, чтобы спросить у тебя кое-что, - не помню, что  именно,  и  застала  здесь  мистера  Грея.  Мы с ним очень интересно поговорили о музыке. И совершенно сошлись  во  мнениях...  впрочем,  нет - кажется,  совершенно  разошлись.  Но он такой приятный собеседник, и я очень рада, что познакомилась с ним.
Лорд Генри. Я тоже очень рад, дорогая, очень рад. Извините, что заставил вас ждать, Дориан. Я ходил на Уордор-стрит, где  присмотрел  кусок старинной парчи, и пришлось торговаться за нее добрых два часа. В наше время люди всему знают цену,  но  понятия  не  имеют  о подлинной ценности.
Леди Виктория. Как  ни  жаль,  мне  придется вас покинуть! До  свиданья,  мистер Грей!  До  свиданья, Гарри. Ты, вероятно, обедаешь сегодня в гостях? Я тоже. Может быть, встретимся у леди Торнбэри?
Лорд Генри. Очень возможно, дорогая.
Леди Виктория уходит.
Лорд Генри (закурив сигару, устраивается на диване). Ни за что не женитесь на женщине с волосами соломенного цвета.
Дориан. Почему, лорд Генри?
Лорд Генри. Они ужасно сентиментальны.
Дориан. А я люблю сентиментальных людей.
Лорд Генри. Да и вообще лучше не женитесь, Дориан. Мужчины женятся от усталости, женщины  выходят замуж  из  любопытства.  И  тем  и  другим  брак  приносит разочарование.
Дориан. Вряд ли я когда-нибудь женюсь, лорд Генри. Я слишком влюблен. Это тоже один из ваших афоризмов. Я  его  претворю  в  жизнь,  как  и  все,  что  вы проповедуете.
Лорд Генри, встав, близко подходит к Дориану.
Лорд Генри (снисходительно улыбаясь). И в кого же вы влюблены?
Дориан (с вызовом). В одну актрису.
Лорд Генри (пожав плечами). Довольно банальное начало.
Дориан. Вы не сказали бы этого, если бы видели ее, лорд Генри.
Лорд Генри. Кто же она?
Дориан. Ее зовут Сибила Вэйн.
Лорд Генри. Никогда не слышал о такой актрисе.
Дориан. И  никто  еще  не  слышал.  Но  когда-нибудь  о ней узнают все. Она гениальна.
Лорд Генри. Мой мальчик, женщины не бывают гениями. Они - декоративный пол.  Им нечего сказать  миру,  но они говорят - и говорят премило. Женщина – это воплощение торжествующей над духом материи, мужчина  же  олицетворяет  собой торжество мысли над моралью.
Дориан. Помилуйте, Гарри!..
Лорд Генри. Дорогой мой Дориан, верьте, это святая правда. Я изучаю женщин, как же мне не знать! И, надо сказать, не  такой  уж  это  трудный  для  изучения предмет. Я пришел к выводу, что в основном женщины делятся на две категории: ненакрашенные и накрашенные.  Первые  нам  очень  полезны.  Если  хотите приобрести репутацию почтенного человека, вам стоит только пригласить  такую женщину  поужинать  с  вами.  Женщины второй категории очаровательны. Но они совершают одну ошибку: красятся лишь для того, чтобы казаться  моложе.  Наши бабушки  красились, чтобы прослыть остроумными и блестящими собеседницами. Нынче все не так. Если женщина добилась того, что выглядит на десять лет моложе своей  дочери,  она этим  вполне  удовлетворяется.  А остроумной  беседы от них не жди. Во всем Лондоне есть только пять женщин, с которыми стоит поговорить, да и то двум из этих пяти не место в приличном обществе... Ну, все-таки расскажите мне про своего гения. Давно вы с ней знакомы?
Дориан. Лорд Генри, ваши рассуждения приводят меня в ужас.
Лорд Генри. Пустяки. Так когда же вы с ней познакомились?
Дориан. Недели три назад.
Лорд Генри. И где?
Дориан. Сейчас  расскажу.  Но  не  вздумайте  меня  расхолаживать, Гарри! В сущности, не встреться я с вами,  ничего не случилось бы: ведь это вы разбудили во мне страстное желание узнать все о жизни. И я благодарен вам за это духовное пробуждение. После нашей встречи у Бэзила  я не знал покоя, во мне трепетала каждая жилка. Шатаясь по Парку или Пикадилли, я с жадным  любопытством  всматривался  в  каждого  встречного  и пытался  угадать,  какую жизнь он  ведет.  К некоторым меня тянуло. Другие внушали мне страх. Словно какая-то сладкая отрава была  разлита  в  воздухе. Меня  мучила  жажда  новых впечатлений... И вот раз вечером, часов в семь, я пошел бродить по Лондону в поисках этого нового. Я чувствовал, что  в  нашем сером   огромном   городе   с   мириадами  жителей,  мерзкими  грешниками  и пленительными пороками - так вы описывали мне его - припасено кое-что и для меня. Я рисовал себе  тысячу  вещей...  Даже  ожидающие меня опасности  я предвкушал  с  восторгом.  Я  вспоминал ваши слова, сказанные в тот чудесный вечер, когда мы в первый раз обедали  вместе:  "Подлинный  секрет  счастья в искании  красоты".  Сам  не  зная,  чего  жду,  я вышел из дому и зашагал по направлению к Ист Энду. Скоро я заблудился в лабиринте грязных улиц и  унылых бульваров  без  зелени.  Около  половины  девятого я проходил мимо какого-то жалкого театрика с большими газовыми рожками и кричащими  афишами  у  входа. Препротивный еврей в уморительной жилетке, какой я в жизни не видывал, стоял у  входа  и  курил дрянную сигару. Волосы у него были сальные, завитые, а на грязной манишке сверкал громадный бриллиант. "Не угодно ли ложу, милорд?" - предложил он, увидев меня, и с подчеркнутой  любезностью  снял  шляпу.  Этот урод  показался  мне  занятным.  Вы,  конечно,  посмеетесь  надо  мной – но представьте, Гарри, я вошел и заплатил целую гинею за ложу у сцены.  До  сих пор  не понимаю, как это вышло. А ведь не сделай я этого, - ах, дорогой мой Гарри, не сделай я этого, я пропустил бы прекраснейший роман  моей  жизни!.. Вы смеетесь? Честное слово, это возмутительно!
Лорд Генри. Я  не  смеюсь,  Дориан. Во всяком случае, смеюсь не над вами. Но не надо говорить, что это  прекраснейший  роман  вашей  жизни.  Скажите лучше: "первый".  В  вас  всегда  будут  влюбляться,  и вы всегда будете влюблены в любовь. Это привилегия  людей,  которые  проводят жизнь  в праздности. Это единственное, на что способны нетрудящиеся классы. Не бойтесь, у вас впереди много чудесных переживаний. Это только начало.
Дориан. Так  вы  меня  считаете  настолько  поверхностным   человеком?
Лорд Генри. Наоборот, глубоко чувствующим.
Дориан. Как так?
Лорд Генри. Мой  мальчик, поверхностными людьми я считаю как раз тех, кто любит только раз в жизни. Их так называемая верность, постоянство - лишь летаргия привычки   или   отсутствие  воображения. Верность в любви, как и последовательность и неизменность  мыслей, - это попросту доказательство бессилия... Верность! Когда-нибудь я займусь анализом этого чувства. В  нем -  жадность  собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто-нибудь другой это подберет... Но  не  буду  больше  перебивать  вас. Рассказывайте дальше.
Дориан. Так  вот - я  очутился  в скверной, тесной ложе у сцены, и перед глазами у меня был аляповато размалеванный занавес. Я стал осматривать  зал. Он был  отделан с мишурной роскошью, везде - купидоны и рога изобилия, как на дешевом свадебном торте. Галерея и задние ряды были переполнены, а первые ряды обтрепанных кресел пустовали, да и на тех местах, что  здесь,  кажется, называют  балконом,  не  видно  было  ни  души. Между рядами ходили продавцы имбирного пива и апельсинов, и все зрители ожесточенно щелкали орехи.
Лорд Генри. Точь-в-точь как в славные дни расцвета британской драмы!
Дориан. Да,  наверное.  Обстановка  эта  действовала  угнетающе.  И  я  уже подумывал, как бы мне выбраться оттуда, но тут взгляд мой упал на афишу. Как вы думаете, Гарри, что за пьеса шла в тот вечер?
Лорд Генри. Ну что-нибудь вроде "Идиот" или "Немой невиновен". Деды наши любили такие пьесы. Чем дольше я живу на свете, Дориан, тем  яснее  вижу:  то,  чем удовлетворялись  наши  деды,  для  нас  уже не годится.
Дориан. Эта пьеса, Гарри, и для нас  достаточно  хороша:  это  был  Шекспир, "Ромео  и  Джульетта".  Признаться, сначала мне стало обидно за Шекспира, которого  играют  в  такой  дыре.  Но в то же  время это меня  немного заинтересовало. Во всяком случае,  я  решил  посмотреть  первое действие. Заиграл ужасающий оркестр,  которым  управлял  молодой  еврей,  сидевший  за разбитым  пианино.  От  этой  музыки  я  чуть  не сбежал из зала, но наконец занавес поднялся, и  представление  началось.  Ромео  играл  тучный  пожилой мужчина  с наведенными жженой пробкой бровями и хриплым трагическим голосом. Фигурой он напоминал пивной бочонок. Меркуцио был немногим лучше.  Эту  роль исполнял  комик,  который  привык  играть  в  фарсах.  Он  вставлял  в текст отсебятину и был в самых дружеских отношениях с  галеркой.  Оба  эти  актера были  так  же  нелепы,  как  и декорации, и все вместе напоминало ярмарочный балаган. Но Джульетта!.. Гарри, представьте себе девушку лет  семнадцати,  с нежным,  как  цветок,  личиком, с головкой гречанки, обвитой темными косами. Глаза - синие озера страсти, губы…
Лорд Генри (иронично подхватывает) …лепестки роз.
Дориан (в воодушевлении кивает). Первый раз в жизни  я видел  такую  дивную  красоту! Вы  сказали  как-то, что никакой пафос вас не трогает, но красота, одна лишь красота способна вызвать  у  вас  слезы.  Так вот, Гарри, я с трудом мог разглядеть эту девушку, потому что слезы туманили мне  глаза. А голос! Никогда я не слышал такого голоса! Вначале он был очень тих, но каждая его глубокая, ласкающая нота как будто отдельно  вливалась в уши. Потом он стал громче и звучал, как флейта или далекий гобой. Во время сцены в саду в нем зазвенел тот трепетный восторг, что звучит перед зарей  в песне  соловья.  Бывали  мгновения, когда слышалось в нем исступленное пение скрипок. Вы знаете, как может волновать чей-нибудь голос. До этого такое влияние оказывали на меня только вы… только тембр вашего голоса, бросающего меня в мучительную дрожь… Ваш голос и голос Сибилы Вэйн мне не забыть никогда! Стоит мне закрыть глаза - и я слышу ваши голоса. Каждый из них говорит мне другое, и я не знаю, которого слушаться... Как  мог я не полюбить ее? Гарри, я ее люблю. Она для меня все. Каждый вечер я вижу ее на сцене. Сегодня она - Розалинда, завтра - Имоджена. Я видел ее в Италии умирающей во мраке склепа, видел, как она в поцелуе выпила яд с губ возлюбленного. Я следил за ней,  когда  она  бродила  по  Арденнским  лесам, переодетая  юношей,  особенно прелестная  в  этом костюме - коротком камзоле, плотно обтягивающих  ноги  штанах,  изящной  шапочке.  Безумная,  приходила  она  к преступному  королю  и  давала  ему  руту и горькие травы. Она была невинной Дездемоной, и черные руки ревности сжимали ее тонкую, как тростник, шейку. Я видел ее во все века и во всяких костюмах. Обыкновенные женщины  не  волнуют нашего  воображения. Они не выходят за рамки своего времени. Они не способны преображаться как по волшебству. Их души нам так же знакомы, как их шляпки. В  них  нет  тайны.  По  утрам  они катаются верхом в Парке, днем болтают со знакомыми за чайным столом. У них стереотипная улыбка и хорошие манеры.  Они для  нас  -  открытая книга. Но актриса!.. Актриса - совсем другое дело. И отчего вы мне не сказали, Гарри, что любить стоит только актрису?
Лорд Генри. Оттого, что я любил очень многих актрис, Дориан.
Дориан. О, знаю  я  каких:  этих  ужасных  женщин  с  крашеными  волосами  и размалеванными лицами!
Лорд Генри. Не  презирайте  крашеные волосы и размалеванные лица, Дориан! В них порой находишь какую-то удивительную прелесть.
Дориан. Право, я жалею, что рассказал вам о Сибиле Вэйн!
Лорд Генри. Вы не могли не рассказать мне,  Дориан.  Вы  всю  жизнь  будете  мне поверять все.
Дориан. Да,  Гарри, пожалуй, вы правы. Я ничего но могу от вас скрыть. Вы имеете надо мной какую-то непонятную власть. Даже если бы  я  когда-нибудь совершил преступление, я пришел бы и признался вам. Вы поняли бы меня.
Лорд Генри. Такие,  как  вы,  Дориан,  - своенравные солнечные лучи, озаряющие жизнь, - не совершают преступлений. Ну, теперь скажите...  Передайте  мне  спички,  пожалуйста!  Благодарю... Скажите, как далеко зашли ваши отношения с Сибилой Вэйн?
Дориан. Гарри! Сибила Вэйн для меня святыня!
Лорд Генри. Только святыни и стоит касаться, Дориан. И чего  вы  рассердились? Ведь рано или поздно, я полагаю, она будет  вашей.  Влюбленность  начинается  с  того,  что  человек обманывает  себя,  а кончается тем, что он обманывает другого. Это и принято называть романом. Надеюсь, вы уже, по крайней мере, познакомились с нею?
Дориан. Ну, разумеется. В первый же вечер тот противный старый  еврей  после спектакля  пришел в ложу и предложил провести меня за кулисы и познакомить с Джульеттой. Я вскипел и сказал ему, что Джульетта умерла несколько  сот  лет тому  назад и прах ее покоится в мраморном склепе в Вероне. Он слушал меня с величайшим удивлением, - наверное,  подумал,  что  я  выпил  слишком много шампанского...
Лорд Генри. Вполне возможно.
Дориан. Затем  он  спросил,  не пишу ли я в газетах. Я ответил, что даже не читаю их. Он,  видимо,  был  сильно  разочарован  и  сообщил  мне,  что  все театральные критики в заговоре против него и все они продажны.
Лорд Генри. Пожалуй, в этом он совершенно прав. Впрочем, судя по их виду, большинство критиков продаются за недорогую цену.
Дориан. Но он, по-видимому, находит, что ему они не по карману. Пока мы так беседовали, в театре стали уже гасить огни, и мне пора было уходить. Еврей настойчиво предлагал мне еще  какие-то  сигары, усиленно  их  расхваливая,  но  я  и  от них отказался. В следующий вечер я, конечно, опять пришел в театр. Увидев меня, еврей отвесил  низкий  поклон  и объявил,  что  я  щедрый  покровитель  искусства.  Пренеприятный субъект, - однако, надо вам сказать, он страстный поклонник Шекспира.  Он  с  гордостью сказал  мне, что пять раз прогорал только из-за своей любви к "барду" (так он упорно величает Шекспира). Он, кажется, считает это своей великой заслугой.
Лорд Генри. Это  и  в  самом  деле  заслуга,  дорогой  мой,  великая   заслуга! Большинство  людей  становятся  банкротами из-за чрезмерного пристрастия не к Шекспиру, а к прозе жизни. И разориться из-за любви к поэзии - это  честь... Ну, так когда же вы впервые заговорили с мисс Сибилой Вэйн?
Дориан. В третий вечер. Она тогда играла Розалинду. Я наконец сдался и пошел к ней  за  кулисы.  До того я бросил ей цветы, и она на меня взглянула... По крайней мере, так мне показалось... А старый еврей все приставал ко  мне - он, видимо, решил во что бы то ни стало свести меня к Сибиле. И я пошел... Не правда ли, это странно, что мне так не хотелось с ней знакомиться?
Лорд Генри. Нет, ничуть не странно.
Дориан. А почему же, Гарри?
Лорд Генри. Объясню  как-нибудь  потом.  Сейчас  я  хочу дослушать ваш рассказ об этой девушке.
Дориан. О Сибиле? Она так застенчива и мила. В ней много детского. Когда я стал восторгаться ее игрой, она с очаровательным изумлением  широко  открыла глаза  -  она совершенно не сознает, какой у нее талант! Оба мы в тот вечер были, кажется, порядком смущены. Еврей торчал  в  дверях  пыльного  фойе  и, ухмыляясь, красноречиво разглагольствовал, а мы стояли и молча смотрели друг на  друга,  как дети! Старик упорно величал меня "милордом", и я поторопился уверить Сибилу, что я вовсе не лорд. Она  сказала  простодушно:  "Вы  скорее похожи на принца. Я буду называть вас "Прекрасный Принц".
Лорд Генри. Клянусь честью, мисс Сибила умеет говорить комплименты!
Дориан. Нет,  Гарри,  вы  не  понимаете:  для  нее я - все равно что герой какой-то пьесы. Она совсем не знает  жизни. Живет  с  матерью,  замученной, увядшей  женщиной,  которая  в первый вечер играла леди Капулетти в каком-то красном капоте. Заметно, что эта женщина знавала лучшие дни.
Лорд Генри (разглядывая свои перстни). Встречал я таких... Они на меня всегда  наводят тоску.
Дориан. Еврей хотел рассказать мне ее историю, но я не стал слушать, сказал, что меня это не интересует.
Лорд Генри. И правильно сделали. В чужих драмах есть что-то безмерно жалкое.
Дориан. Меня  интересует  только  сама Сибила. Какое мне дело до ее семьи и происхождения? В ней все - совершенство, все божественно -  от  головы  до маленьких  ножек.  Я  каждый  вечер  хожу  смотреть  ее на сцене, и с каждым вечером она кажется мне все чудеснее.
Лорд Генри. Так вот почему вы больше не обедаете со мной по  вечерам!  Я  так  и думал, что у вас какой-нибудь роман. Однако это не совсем то, чего я ожидал.
Дориан. Гарри,  дорогой,  ведь  мы  каждый  день - либо завтракаем, - либо ужинаем вместе! И, кроме того, я несколько раз ездил  с  вами  в  оперу. Но я должен видеть Сибилу каждый вечер, хотя бы в одном акте. Я уже не могу жить без  нее.  И  когда  я  подумаю  о  чудесной  душе, заключенной  в  этом хрупком теле, словно выточенном из слоновой кости, меня охватывает благоговейный трепет.
Лорд Генри. А сегодня, Дориан, вы не могли бы пообедать со мной?
Дориан (покачав головой). Сегодня она - Имоджена. Завтра вечером будет Джульеттой.
Лорд Генри. А когда же она бывает Сибилой Вэйн?
Дориан. Никогда.
Лорд Генри. Ну, тогда вас можно поздравить!
Дориан. Ах, Гарри, как вы несносны! Поймите, в ней живут все великие героини мира! Она более чем одно существо. Смеетесь? А я вам говорю: она - гений. Я люблю ее: я сделаю все, чтобы и она полюбила меня. Вот вы постигли все тайны жизни - так  научите  меня,  как  приворожить  Сибилу  Вэйн!  Я  хочу  быть счастливым соперником Ромео, заставить его ревновать. Хочу, чтобы все жившие когда-то   на   земле  влюбленные  услышали  в  своих  могилах  наш  смех  и опечалились, чтобы дыхание нашей страсти потревожило их прах, пробудило  его и заставило страдать. Боже мой, Гарри, если бы вы знали, как я ее обожаю!
Дориан в сильном волнении шагает из угла в угол.
Лорд Генри. Что же вы думаете делать?
Дориан. Я  хочу,  чтобы  вы  и  Бэзил  как-нибудь поехали со мной в театр и увидели ее на сцене. Ничуть не сомневаюсь, что и вы оцените ее талант. Потом надо будет вырвать ее из рук этого еврея.  Она  связана  контрактом  на  три года,  -  впрочем,  теперь  осталось  уже только два года и восемь месяцев. Конечно, я заплачу ему. Когда все будет улажено, я сниму какой-нибудь  театр в  Вест Энде  и  покажу  ее людям во всем блеске. Она сведет с ума весь свет, точно так же как свела меня.
Лорд Генри. Ну, это вряд ли, милый мой!
Дориан. Вот увидите! В ней чувствуется не только замечательное артистическое чутье, но и яркая индивидуальность! И ведь вы не раз твердили мне, что в наш век миром правят личности, а не идеи.
Лорд Генри. Хорошо, когда же мы отправимся в театр?
Дориан. Сейчас соображу... Сегодня  вторник. Давайте  завтра! Завтра  она играет Джульетту.
Лорд Генри. Отлично. Встретимся в восемь в "Бристоле". Я привезу Бэзила.
Дориан. Только не в восемь, Гарри, а в половине седьмого. Мы должны попасть в театр до поднятия занавеса. Я хочу, чтобы вы ее увидели в той сцене, когда она в первый раз встречается с Ромео.
Лорд Генри. В половине седьмого! В такую рань! Да это все равно что унизиться до чтения английского романа. Нет, давайте в семь. Ни один  порядочный  человек не  обедает  раньше семи. Может, вы перед этим съездите к Бэзилу? Или просто написать ему?
Дориан. Милый Бэзил! С тех самых пор, как мы познакомились с вами в мастерской, я не показывался ему на глаза. Это просто бессовестно - ведь он прислал мне мой портрет в  великолепной  раме, заказанной  по  его  рисунку...  Правда,  я немножко завидую этому портрету, который на целый месяц моложе меня, но, признаюсь, я  от  него  в  восторге. Пожалуй,  лучше  будет,  если  вы  напишете  Бэзилу.  Я  не  хотел  бы с ним встретиться с глазу на глаз - все, что он говорит, нагоняет на меня  скуку. Он постоянно дает мне добрые советы.
Лорд Генри. Некоторые  люди  очень  охотно  отдают  то,  что  им  самим  крайне необходимо. Вот что я называю верхом великодушия!
Дориан (смачивая свой носовой платок из стоящего на столике флакона духов лорда Генри). Бэзил - добрейшая душа, но, по-моему, он  немного  филистер.  Я  это понял, когда узнал вас, Гарри.
Лорд Генри. Видите ли, мой друг, Бэзил все, что в нем есть лучшего, вкладывает в свою работу.  Таким  образом,  для  жизни  ему остаются только предрассудки, моральные правила и здравый смысл. Из всех  художников,  которых  я  знавал, только   бездарные   были   обаятельными  людьми.  Талантливые  живут  своим творчеством и поэтому сами по  себе  совсем  неинтересны.  Великий поэт - подлинно  великий - всегда  оказывается  самым  прозаическим человеком, А второстепенные - обворожительны.  Чем  слабее  их  стихи,  тем  эффектнее наружность  и  манеры.  Если  человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он  вносит  в  свою  жизнь  ту поэзию,  которую  не  способен  внести  в  свои  стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.
Дориан. Не знаю, верно ли это, Гарри. Должно быть, верно, раз вы так говорите... Ну, я ухожу, меня ждет Имоджена. Не забудьте же о завтрашней встрече. До свиданья.
Дориан уходит.
Входит леди Виктория.
Леди Виктория. Ревнуешь, Гарри? Или мысль о том, что чары юной простушки-актрисы оказались сильнее твоего безупречно, математически выверенного влияния, уязвляет твоё самолюбие?
Лорд Генри (с усмешкой). Напротив, дорогая: как непохож теперь Дориан на того застенчивого и робкого мальчика, которого я встретил в мастерской  Бэзила! Все его существо раскрылось, как цветок, расцвело пламенноалым цветом. Душа  вышла  из  своего  тайного  убежища, и Желание поспешило ей навстречу. И это прекрасно. То, что юноша страстно полюбил кого-то другого, не вызывает в душе моей ни малейшей досады или ревности. Напротив, я даже рад этому: теперь Дориан становится  еще более  любопытным объектом для изучения. Я всегда преклонялся перед научными методами естествоиспытателей, но область их  исследований нахожу скучной и незначительной. Жизнь человеческая - вот что единственно достойно изучения. В сравнении с нею все остальное ничего не стоит.
Леди Виктория. Но разве может наблюдатель, изучающий кипение жизни в горниле радостей и страданий,  защитить собственное лицо стеклянной маской? Уберечься от удушливых паров,  дурманящих  мозг  и  воображение чудовищными образами? В этом  горниле  возникают  яды  столь  тонкие,  что изучить их свойства можно лишь тогда, когда сам отравишься ими,  и  гнездятся  болезни столь странные,  что понять их природу можно, лишь переболев ими.
Лорд Генри. Клянусь, иногда и от собственной жены можно услышать дельные мысли! Разумеется, это так. А все-таки какая великая  награда ждет отважного исследователя!  Каким необычайным предстанет перед ним мир! Постигнуть удивительно жестокую логику страсти и расцвеченную эмоциями жизнь интеллекта, узнать, когда та и другая сходятся и когда  расходятся,  в  чем  они  едины  и  когда  наступает разлад, - что за наслаждение! Не все ли равно, какой ценой оно покупается? За каждое новое неизведанное ощущение не жаль заплатить чем угодно.
Леди Виктория. Даже погубленной судьбой человека? Ты хочешь опытным путем прийти к научному анализу страстей, Гарри. А Дориан Грей - под рукой, он, несомненно, подходящий объект, и изучение его обещает дать богатейшие результаты. Многообещающий, но жестокий эксперимент. Тебе не жаль делать из наивного и доброго мальчика подопытную крысу?
Лорд Генри. Не крысу, а, скорее, прекрасный цветок под микроскопом. И не жестокий, а беспристрастный. Ученый обязан быть циником. Должна же когда-нибудь психология благодаря нашим усилиям стать абсолютно точной наукой, раскрывающей малейшие побуждения, каждую сокровенную черту внутренней жизни человека? Сейчас мы  еще не  понимаем  самих  себя  и  редко  понимаем других. Опыт не имеет никакого морального значения;  опытом  люди  называют свои ошибки.  Моралисты,  как правило,  всегда  видели в опыте средство предостережения и считали, что он влияет на формирование характера. Они славили опыт, ибо он  учит  нас,  чему надо  следовать  и  чего избегать. Но опыт не обладает движущей силой. В нем так же мало действенного, как и в человеческом сознании.  По  существу,  он только свидетельствует,  что  наше  грядущее  обычно  бывает подобно нашему прошлому и что грех, совершенный однажды с содроганием, мы повторяем в жизни много раз - но уже с удовольствием.
Леди Виктория. Кажется, Гарри, ты принимаешь меня за одну из поклонников твоего обычного жонглирования мыслями? Твой гимн безумствам воспарил до высот философии. Факты уступают ей  дорогу, разлетаясь, как испуганные лесные духи. Твоё остроумие отточено, как клинок палача, и придает красочность речи. То, что ты говоришь, увлекательно, безответственно, и - противоречит логике и разуму. Неужели этим эпатажем ты пленил неопытную душу юноши?   
Лорд Генри (со смехом). Виктория, да ты еще больший скептик, чем я сам! Но что есть душа? Душа и тело, тело и душа - какая это загадка! В душе таятся животные инстинкты,  а  телу дано испытать минуты одухотворяющие. Чувственные порывы способны стать утонченными, а интеллект - отупеть. Кто может сказать, когда умолкает плоть и начинает говорить  душа? Как поверхностны и произвольны авторитетные  утверждения  психологов!  И при всем том - как трудно решить, которая из школ ближе к истине! Действительно ли душа человека - лишь тень, заключенная в греховную оболочку? Или,  как  полагал Джордано  Бруно, тело заключено в духе? Расставание души с телом - такая же непостижимая загадка, как их слияние.
Леди Виктория. Твоё новое увлечение заинтересовало меня, и я выяснила историю рождения Дориана Грея. О, это настоящая драма! Она взволновала меня своей необычайной, подлинной трагичностью. Красавица Маргарет, его мать, пожертвовала всем ради страстной любви, убежав с каким-то нищим офицером. Бедняга был убит на дуэли через пару месяцев после того, как они поженились. Говорили, это отец Маргарет подослал какого-то бельгийского авантюриста, чтобы тот публично оскорбил его зятя... подкупил прохвоста, и тот на дуэли насадил молодого человека на свою шпагу, как голубя на  вертел. Дочь он привез домой, но с тех пор она не говорила с отцом до самой смерти. А умерла Маргарет очень скоро - года не прошло. Какая удивительная, короткая и яркая жизнь! Несколько недель безмерного счастья, разбитого гнусным преступлением. Потом - месяцы новых страданий, рожденное в муках дитя, удел которого - сиротство и тирания бессердечного старика-деда. Несомненно, в таких тяжких обстоятельствах не могла появиться заурядная личность.
Лорд Генри. Да, это интересный фон, он выгодно  оттеняет облик юноши, придает ему еще больше очарования. За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия. Чтобы зацвел самый скромный цветочек, миры  должны претерпеть родовые муки. Зато как щедро одарила судьба это дитя Любви и Смерти! У него есть все - обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки. Говорить с этим мальчиком - все равно что играть на редкостной скрипке. Он отзывается на каждое прикосновение, на малейшую дрожь смычка... Не все ли равно, чем все кончится, какая судьба ему уготована? Он подобен тем славным героям пьес или мистерий, чьи радости нам чужды, но чьи страдания будят в нас любовь к прекрасному. Их раны - красные розы.
Леди Виктория. Ты вскрываешь души живых людей, как вскрывают трупы, Гарри. Кажется, на сей раз ты решил выступить в роли самого провидения?
Лорд Генри. Но мальчик в значительной мере моё создание. Только благодаря мне он так рано пробудился к жизни. Именно мои слова обратили душу Дориана к прелестной девушке и заставили его преклониться перед ней. Разве это не моё достижение? Он должен быть благодарен мне. Обыкновенные  люди  ждут, чтобы жизнь сама открыла им свои тайны, а немногим избранникам тайны жизни открываются раньше, чем  поднимется завеса. Иногда этому  способствует  искусство, воздействуя непосредственно на ум и чувства. Но бывает, что роль искусства берет на себя в этом случае какой-нибудь человек сложной души, который и сам  представляет собой  творение искусства, - ибо Жизнь, подобно поэзии, или скульптуре, или живописи, также создает свои шедевры. Его мгновенно вспыхнувшая безумная любовь к Сибиле Вэйн - очень интересное психологическое явление. Конечно, немалую роль тут сыграло любопытство - да, любопытство и жажда новых ощущений. Однако эта любовь - чувство не примитивное, а весьма сложное. То, что в ней  порождено чисто физиологическими, чувственными инстинктами юности, самому Дориану ошибочно представляется чем-то возвышенным, далеким от чувственности, - и по этой причине оно еще опаснее. Именно те страсти, природу которых мы неверно понимаем, сильнее всего властвуют над нами.
Леди Виктория (со смехом). Ну что ж, великий естествоиспытатель, кажется, твоё растение вознамерилось прервать эксперимент и выбраться из пробирки. Мистер Грей не решился сказать тебе это в лицо, зная о силе твоего влияния, но он оставил мне записку. Милый юноша извещает тебя о своей помолвке с Сибилой Вэйн.
Леди Виктория протягивает лорду Генри письмо и уходит.
Лорд Генри (закуривая сигару, разворачивает и неторопливо читает письмо). Хм, так даже веселее. Однако, как это оскорбительно. Я мог бы вылепить из чудесного юноши что угодно, сделать его титаном, божеством... Но я сделаю его игрушкой. Я стану для мальчика тем, кем он, сам того не сознавая, сделался для Бэзила Холлуорда. Душа Дориана Грея будет принадлежать мне.
Лорд Генри сжигает письмо.





Акт 3
Ресторан "Бристоль"

Лорд Генри сидит за небольшим круглым столиком, сервированным на троих. Посреди столика – пышный букет ирисов.
Входит Бэзил Холлуорд.

Лорд Генри (небрежно). Ты, верно, уже слышал новость, Бэзил?
Бэзил. Нет, Гарри. А что за новость? Надеюсь, не политическая? Политикой я не интересуюсь. В палате общин  едва ли  найдется  хоть  один  человек,  на которого художнику стоило бы расходовать краски. Правда, многие из них очень нуждаются в побелке.
Лорд Генри (внимательно глядя на Бэзила). Дориан  Грей собирается жениться.
Бэзил (хмурясь). Дориан! Женится! Не может быть!
Лорд Генри. Однако это сущая правда.
Бэзил. На ком же?
Лорд Генри. На какой-то актриске.
Бэзил. Что-то мне не верится. Дориан не так безрассуден.
Лорд Генри. Дориан настолько умен, мой  милый  Бэзил, что не может время от времени не делать глупостей.
Бэзил. Но брак не из тех "глупостей", которые делают "время от времени", Гарри!
Лорд Генри (лениво). Так думают в Англии, но не в Америке. Впрочем, я не говорил, что  Дориан  женится.  Я  сказал  только,  что  он собирается  жениться.  Это  далеко не одно и то же. Я, например, явно помню, что женился, но совершенно не припоминаю, чтобы я собирался это  сделать.  И склонен думать, что такого намерения у меня никогда не было.
Бэзил. Да ты подумай, Гарри, из какой семьи Дориан, как он богат, какое положение занимает в обществе! Такой неравный брак просто-напросто безумие!
Лорд Генри. Если хочешь, чтобы он женился на этой девушке, скажи ему то, что ты сейчас сказал  мне, Бэзил! Тогда он наверняка женится на ней. Самые нелепые поступки человек совершает всегда из благороднейших побуждений.
Бэзил. Хоть бы это оказалась хорошая девушка! Очень печально,  если  Дориан навсегда  будет связан с  какой-нибудь  дрянью  и  этот  брак заставит его умственно и нравственно опуститься.
Лорд Генри (потягивая  из  стакана вермут). Хорошая ли она девушка? Она - красавица, а это гораздо  важнее. Дориан утверждает, что она красавица, а в этих вещах он редко ошибается.  Портрет, который ты написал, научил его ценить красоту других людей. Да, да, и в этом отношении портрет весьма благотворно повлиял на него... Сегодня вечером мы с тобой увидим его избранницу, если только мальчик не забыл про наш уговор.
Бэзил. Ты все это серьезно говоришь, Гарри?
Лорд Генри. Совершенно серьезно, Бэзил. Не дай бог, чтобы мне пришлось говорить когда-нибудь еще серьезнее, чем сейчас.
Бэзил (шагая по комнате и кусая губы). Но неужели ты одобряешь это, Гарри? Не может быть! Это просто какое-то глупое увлечение. Ты ведь этого не допустишь? Отговори его, Гарри, прошу тебя! Запрети ему!
Лорд Генри. Я никогда ничего не одобряю и не порицаю, - это нелепейший подход к жизни.  Мы  посланы  в  сей мир не для того,  чтобы проповедовать свои моральные предрассудки. Я не придаю  никакого  значения  тому,  что  говорят пошляки,  и  никогда  не вмешиваюсь в жизнь людей мне приятных. Если человек мне нравится, то все, в чем он себя проявляет, я нахожу  прекрасным. Дориан Грей влюбился в красивую девушку, которая играет Джульетту, и хочет жениться на ней. Почему бы и нет? Женись он хотя бы на Мессалине - от этого мальчик не станет менее интересен. Ты знаешь, я не сторонник брака. Главный вред  брака в том,  что  он  вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны, они утрачивают свою индивидуальность. Правда, есть люди,  которых брачная  жизнь делает сложнее.  Сохраняя  свое  "я",  они  дополняют  его множеством чужих "я". Такой человек вынужден жить более чем одной  жизнью  и становится  личностью  высокоорганизованной,  а  это, я полагаю, и есть цель нашего существования. Кроме того, всякое переживание  ценно,  и  что бы ни говорили против брака, - это ведь, безусловно, какое-то новое переживание, новый опыт. Надеюсь, что Дориан женится на этой  девушке,  будет  с  полгода страстно  обожать  ее, а потом внезапно влюбится в другую. Тогда будет очень интересно понаблюдать его.
Бэзил. Ты все это говоришь не всерьез,  Гарри.  Ведь,  если  жизнь  Дориана будет  разбита, ты тоже будешь этим огорчен. Право, ты гораздо лучше, чем хочешь казаться.
Лорд Генри (со смехом). Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся  за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим ближним те  добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, все, что я говорю, я говорю вполне серьезно. Больше всего  на  свете  я  презираю оптимизм...  Ты  боишься,  что  жизнь  Дориана  будет  разбита,  а, по-моему, разбитой можно считать лишь ту жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлять и переделывать человеческую натуру - значит, только портить ее. Ну а что касается женитьбы Дориана... Конечно, это глупость. Есть иные, более интересные формы близости между мужчинами и  женщинами.  И  я  неизменно поощряю их... А вот и сам Дориан! От него ты узнаешь больше, чем от меня.
Дориан (сбросив подбитый шелком плащ и пожимая друзьям руки). Лорд Генри, Бэзил, дорогие мои, можете меня поздравить! Никогда еще я не был так счастлив. Разумеется, все это довольно неожиданно, как неожиданны  все чудеса в жизни. Но, мне кажется, я всегда искал и ждал именно этого.   
Бэзил. Желаю вам большого счастья на всю жизнь, Дориан. Почему же вы не сообщили мне о своей помолвке? Это непростительно. Ведь Гарри вы известили.
Лорд Генри (положив руку на плечо Дориана). А еще непростительнее то, что вы опоздали к обеду. Ну, давайте сядем за стол и посмотрим, каков новый здешний шеф-повар. И потом вы нам расскажете все  по порядку.
Дориан. Да тут и рассказывать почти нечего. Вот как все вышло: вчера вечером, уйдя от вас,  Гарри, я  переоделся, пообедал в том итальянском ресторанчике на Руперт-стрит, куда вы меня водили, а в восемь часов отправился в театр. Сибила играла  Розалинду.  Декорации были, конечно, ужасные, Орландо просто смешон. Но Сибила! Ах, если бы вы ее видели! В костюме мальчика она просто загляденье! Это самая волнующая её роль! На ней была зеленая бархатная куртка с рукавами цвета корицы, коричневые короткие штаны, плотно обтягивавшие ноги, изящная зеленая шапочка с соколиным пером, прикрепленным блестящей пряжкой, и плащ  с  капюшоном  на темнокрасной  подкладке.  Никогда  еще она не казалась мне такой прелестной! Своей хрупкой грацией она напоминала танагрскую статуэтку, которую я видел у вас в студии, Бэзил. Волосы  обрамляли  ее  личико,  как  темные  листья  - бледную  розу. А ее  игра...  ну,  да  вы сами сегодня увидите. Она просто рождена для сцены. Я сидел в убогой ложе совершенно очарованный. Забыл, что я в Лондоне, что у нас теперь девятнадцатый век. Я был с моей возлюбленной далеко, в дремучем лесу, где не ступала нога человека... После  спектакля  я пошел за кулисы и говорил  е нею. Мы сидели рядом, и вдруг в ее глазах я увидел выражение, какого никогда не замечал раньше. Губы мои нашли ее губы. Мы  поцеловались...  Не  могу  вам  передать,  что  я чувствовал в этот миг. Казалось, вся моя жизнь сосредоточилась в этой чудесной минуте. Сибила  вся трепетала,  как  белый нарцисс на стебле... И вдруг опустилась на колени и стала целовать мои руки. Знаю, мне не следовало бы рассказывать вам все это, но я не могу удержаться... Помолвка наша, разумеется, - строжайший  секрет, Сибила  даже матери ничего не сказала. Не знаю, что запоют мои опекуны. Лорд Рэдли, наверное, ужасно разгневается. Пусть сердится, мне все равно!  Меньше чем  через год я буду совершеннолетний и смогу делать что хочу. Ну, скажите, Бэзил, разве не прекрасно, что любить меня научила поэзия, что жену я  нашел в  драмах  Шекспира? Губы, которые Шекспир учил говорить, прошептали мне на ухо свою тайну. Меня обнимали руки Розалинды, и я целовал Джульетту.
Бэзил (с расстановкой). Да, Дориан, мне кажется,  вы  правы.
Лорд Генри. А сегодня  вы  с  ней виделись?
Дориан (покачав головой). Я оставил ее в Арденнских лесах - и встречу снова в одном из  садов Вероны.
Лорд Генри (в задумчивости отхлебнув глоток шампанского). А  когда  же  именно вы говорили с нею о браке, Дориан? И что она ответила? Или вы уже не помните?
Дориан. Лорд Генри, я не делал ей официального предложения, потому что  для меня это  был  не деловой разговор. Я сказал, что люблю ее, а она ответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна! Господи, да для меня весь мир - ничто в сравнении с ней!
Лорд Генри. Женщины в высшей степени практичный народ. Они  много  практичнее  нас.  Мужчина  в  такие  моменты  частенько забывает поговорить о браке, а женщина всегда напомнит ему об этом...
Бэзил. Перестань, Гарри, ты обижаешь Дориана. Он не такой, как  другие, он слишком  благороден,  чтобы сделать женщину несчастной.
Лорд Генри. Дориан на меня никогда не сердится. Я  задал  ему этот вопрос из самого лучшего побуждения, единственного, которое оправдывает какие  бы  то ни было вопросы: из простого любопытства. Хотел проверить свое наблюдение, что обычно не мужчина  женщине,  а она  ему  делает  предложение. Только в буржуазных кругах бывает иначе. Но буржуазия ведь отстала от века.
Дориан. Вы неисправимы, лорд Генри, но сердиться на вас невозможно. Когда увидите Сибилу Вэйн, вы поймете, что обидеть ее способен только негодяй, человек без сердца.  Я не понимаю, как можно позорить ту, кого любишь. Я люблю Сибилу - и хотел бы поставить ее на золотой пьедестал, видеть весь  мир  у  ног  моей любимой. Что такое брак? Нерушимый обет. Вам смешно? Не смейтесь, Гарри! Именно такой  обет хочу я дать. Доверие Сибилы обязывает меня быть честным, ее вера в меня делает меня лучше! Когда Сибила  со  мной,  я  стыжусь  всего того,  чему  вы,  Гарри,  научили  меня, и становлюсь совсем другим. Да, при одном  прикосновении  ее  руки  я  забываю  вас  и  ваши увлекательные, но отравляющие и неверные теории.
Лорд Генри (принимаясь за салат). Какие именно?
Дориан. Ну,  о  жизни,  о  любви,  о наслаждении... Вообще все ваши теории, Гарри.
Лорд Генри. Единственное, что стоит  возвести  в  теорию,  это  наслаждение. Но, к сожалению, теорию наслаждения я не вправе приписывать себе. Автор ее не я,  а  Природа. Наслаждение - тот пробный камень, которым она испытывает человека, и знак ее благословения. Когда человек счастлив, он  всегда  хорош.  Но  не  всегда хорошие люди бывают счастливы.
Бэзил. А кого ты называешь хорошим?
Дориан. Да. Кто, по-вашему, хорош, лорд Генри?
Лорд Генри. Быть  хорошим  - значит, жить в согласии с самим собой. А кто принужден жить в согласии с другими, тот бывает в разладе с самим собой. Своя жизнь - вот что самое  главное.  Филистеры  или  пуритане  могут,  если  им  угодно, навязывать другим свои нравственные правила, но я утверждаю, что вмешиваться в  жизнь  наших  ближних - вовсе  не  наше дело. Притом у индивидуализма, несомненно, более высокие цели. Современная мораль требует от нас, чтобы  мы разделяли  общепринятые  понятия  своей эпохи. Я же полагаю, что культурному человеку покорно принимать  мерило  своего  времени  ни  в  коем  случае  не следует, - это грубейшая форма безнравственности.
Бэзил. Но согласись, Гарри, жизнь только для себя покупается слишком дорогой ценой.
Лорд Генри. Да, в нынешние времена за все  приходится платить слишком дорого. Пожалуй,  трагедия бедняков - в  том,  что только самоотречение им по средствам. Красивые грехи, как и красивые вещи, - привилегия богатых.
Бэзил. За жизнь для себя расплачиваешься не деньгами, а другим.
Лорд Генри. Чем же еще, Бэзил?
Бэзил. Угрызениями  совести,  страданиями...  сознанием своего морального падения.
Лорд Генри (пожимая плечами). Милый  мой,  средневековое  искусство великолепно, но средневековые чувства и представления устарели. Конечно, для литературы они годятся, - но ведь для романа  вообще  годится  только  то,  что  в  жизни  уже  вышло  из употребления.  Поверь, культурный человек никогда не раскаивается в том, что предавался  наслаждениям,  а  человек  некультурный  не  знает, что такое наслаждение.
Дориан (пристально глядя на лорда Генри). Я теперь знаю, что такое наслаждение! Это - обожать кого-нибудь.
Лорд Генри (лениво выбирая себе фрукты). Конечно, лучше обожать, чем быть предметом  обожания. (насмешливо глядя на Дориана). Терпеть чье-то обожание - это скучно и тягостно, не так ли, Дориан? Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество - к своим богам: они нам поклоняются - и надоедают, постоянно требуя чего-то.
Дориан (тихо и серьезно). По-моему, они требуют лишь того, что первые дарят нам. Они пробуждают в нас Любовь и вправе ждать ее от нас.
Бэзил. Вот это совершенно верно, Дориан!
Лорд Генри. Есть ли что абсолютно верное на свете?
Дориан. Да, есть, Гарри. Вы же не станете отрицать, что женщины отдают мужчинам самое драгоценное в жизни?
Лорд Генри (со вздохом). Возможно. Но они неизменно требуют его обратно - и все самой мелкой монетой. В том-то и горе! Как сказал один остроумный француз, женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить.
Дориан. Сибила сама произведение искусства. Я нашел ее в убогом театре, богиню среди простых смертных. Когда она играет, забываешь все на свете. Это неотесанное простонародье, люди с грубыми лицами и вульгарными  манерами,  совершенно преображаются,  когда  она на сцене. Они сидят, затаив дыхание, и смотрят на нее. Они плачут и смеются по ее воле. Она делает их  чуткими, как  скрипка, она их одухотворяет, и тогда я чувствую - это люди из той же плоти и крови, что и я.
Лорд Генри. Из  той  же плоти и крови? Ну, надеюсь, что нет!
Бэзил. Не слушайте его, Дориан. Я понимаю,  что  вы хотите  сказать,  и  верю  в  эту  девушку. Если вы ее полюбили, значит, она хороша. И, конечно, девушка, которая так влияет  на  людей,  обладает  душой прекрасной и возвышенной. Облагораживать  свое  поколение - это немалая заслуга. Если ваша избранница способна вдохнуть душу в тех, кто до  сих  пор существовал без души, если она будит любовь к прекрасному в людях, чья жизнь грязна  и  безобразна, заставляет их отрешиться от эгоизма и проливать слезы сострадания к чужому горю, - она  достойна  вашей  любви,  и  мир  должен преклоняться перед ней. Хорошо, что вы женитесь на ней. Я раньше был другого мнения, но  теперь вижу, что это хорошо. Сибилу Вэйн боги создали для вас. Без нее жизнь ваша была бы неполна.
Дориан (пожимая ему руку). Спасибо, Бэзил. Я  знал, что  вы  меня поймете. А Гарри просто в ужас меня приводит своим цинизмом... Гарри, вы несносный циник. Право, не  понимаю, за что я вас так люблю!
Лорд Генри. Вы  всегда  будете  меня  любить, Дориан... Кофе хотите, друзья?.. (лакею). Принесите нам кофе, коньяк и папиросы... Впрочем, папирос не нужно:  у  меня есть. Бэзил, я не дам тебе курить сигары, возьми папиросу! Папиросы – это совершеннейший вид высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего нас неудовлетворенными. Чего еще  желать?.. Да, Дориан, вы всегда будете любить меня. В ваших глазах я - воплощение всех грехов, которые у вас не хватает смелости совершить.
Дориан. Вздор  вы  говорите,  Гарри! Едемте  лучше  в  театр.  Когда вы увидите Сибилу на сцене, жизнь представится вам совсем иной. Она откроет вам нечто такое, чего вы не  знали до сих пор.
Лакей приносит кофе.
Лорд Генри (устало). Я все изведал и узнал. Я всегда рад новым впечатлениям, боюсь, однако, что мне уже их ждать нечего. Впрочем, быть  может,  ваша  чудо-девушка  и  расшевелит меня.  Я  люблю  сцену,  на  ней  все  гораздо правдивее, чем в жизни. Едем! Дориан, вы со мной. Мне очень жаль,  Бэзил, но в моем  кабриолете  могут поместиться только двое. Вам придется ехать за нами в кебе.
Они  встают  из-за стола и, надев пальто, допивают кофе стоя. Бэзил молчалив и рассеян, им овладело уныние, новое чувство утраты. Он понимает, что никогда больше Дориан Грей не будет для него тем, чем был. Художнику кажется, что он постарел на много лет.

Занавес.