Грехопадение. Действие четвертое и эпилог

ГРЕХОПАДЕНИЕ

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Акт 1
Дом Дориана Грея на Гровенор-сквер.

Прошло восемнадцать лет. Дориан Грей возвращается домой от лорда Генри. Мимо него проходит Бэзил Холлуорд, в пальто и с саквояжем в руке. Дориан не подает виду, что узнал Бэзила, торопливо шагает дальше.

Бэзил. Дориан! Какая удача! Я ведь дожидался у вас в библиотеке с девяти часов вечера. Потом сжалился над вашим усталым лакеем и сказал ему, чтобы он выпустил меня и шел спать. Ждал я вас потому, что сегодня уезжаю в Париж, и мне очень нужно перед отъездом с вами потолковать. Когда вы прошли мимо, я узнал вас,  но все же сомневался... Столько лет прошло… Но вы совсем не изменились. А вы-то разве не узнали меня?
Дориан. В таком тумане, милый мой Бэзил? Я даже Гровенор-сквер не узнаю. Думаю, что мой дом где-то здесь близко, но и в этом вовсе не уверен... Очень жаль, что вы уезжаете, я вас не видел целую вечность. Надеюсь, вы скоро вернетесь?
Бэзил. Нет, я пробуду за  границей  месяцев  шесть. Хочу снять в Париже мастерскую и запереться в ней, пока не окончу одну задуманную мною большую вещь. Ну, да я не о своих делах хотел говорить с вами. А вот и ваш подъезд. Позвольте мне войти на минуту.
Дориан (небрежно). Пожалуйста, я очень рад. Но вы не опоздаете на  поезд?
Бэзил. У меня еще уйма времени. Поезд отходит  в  четверть первого,  а сейчас только одиннадцать. Я ведь все равно шел в клуб, когда мы встретились, - рассчитывал застать вас  там.  С багажом возиться не придется -  я  уже  раньше  отправил все тяжелые вещи. Со мной только этот саквояж, и за двадцать минут я доберусь до вокзала Виктории.
Дориан (с улыбкой). Вот как путешествует талантливый художник! Ручной саквояж  и  осеннее пальтишко! Ну, входите же скорее, а то туман заберется в дом. И, пожалуйста, не затевайте серьезных разговоров. В наш век ничего серьезного не происходит. Во всяком случае, не должно происходить.
Входят в дом.
Бэзил. Так вот, Дориан, у нас будет серьезный разговор. Не хмурьтесь, пожалуйста, - этак мне очень трудно будет говорить.
Дориан (нетерпеливо, с размаху садясь на диван). Ну, в чем дело? Надеюсь, речь пойдет не обо мне? Я сегодня устал от себя и рад бы превратиться в кого-нибудь другого.
Бэзил. Нет,  именно  о  вас. Это необходимо. Я отниму у вас каких-нибудь полчаса, не больше.
Дориан (со вздохом, закуривая сигару). Полчаса!
Бэзил. Не так уж это много, Дориан, и разговор этот в ваших интересах.  Мне думается, вам следует узнать, что о вас в Лондоне говорят ужасные вещи.
Дориан. А я об этом ничего знать не хочу. Я люблю слушать сплетни о других, а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны.
Бэзил. Они должны вас интересовать, Дориан. Каждый порядочный  человек дорожит  своей  репутацией. Ведь вы же не хотите, чтобы люди считали вас развратным и бесчестным? Конечно, у вас  положение  в  обществе, состояние  и  все  прочее. Но это не главное в жизни... В свете говорят о вашем более чем подозрительном образе жизни, о ваших длительных и загадочных отлучках. Поймите, я вовсе не верю этим бесчестящим вас слухам. Во всяком случае, я не могу им верить, когда смотрю на вас. Безмятежная ясность вашего лица служит мне, как и многим, смущающим укором. Я не могу поверить, что вас коснулась грязь жизни. Ведь порок  всегда  накладывает свою печать на  лицо человека. Его  не  скроешь. У нас принято говорить о "тайных" пороках. Но тайных пороков не бывает. Они сказываются в линиях рта, в отяжелевших веках, даже в форме рук. В прошлом году один человек, - вы его знаете, но называть его не буду, - пришел ко мне заказать свой портрет. Я его раньше никогда не встречал, и в то время мне ничего о нем не было известно - наслышался  я  о нем  немало  только  позднее. Он предложил мне за портрет бешеную цену, но я отказался писать его: в форме его пальцев было что-то глубоко мне противное. И теперь я знаю, что чутье меня не обмануло, - у  этого  господина ужасная биография. Но вы, Дориан...  Ваше  честное, открытое и светлое лицо, ваша чудесная, ничем не омраченная молодость мне порукой, что дурная молва о  вас - клевета, и я не могу ей верить. Однако я теперь вижу вас очень редко, вы никогда больше не заглядываете ко мне в мастерскую, и оттого, что вы  далеки от  меня, я  теряюсь, когда слышу все те мерзости, какие о вас говорят, не знаю, что отвечать на них. Да, вы очаровывали многих, но немало и таких, которые относятся к вам с недоверием или откровенно враждебно. Объясните мне, Дориан, почему такой человек, как герцог Бервикский, встретив вас в клубе, уходит из комнаты, как только вы в нее входите? Почему многие почтенные люди лондонского света не хотят бывать в вашем доме и не приглашают вас к себе? Вы были дружны с лордом Стэйвли. На прошлой неделе я встретился  с  ним  на  званом обеде... За столом кто-то упомянул о вас. Услышав ваше имя, лорд Стэйвли с презрительной гримасой сказал, что вы, быть может, очень тонкий знаток искусства, но с таким человеком, как вы, нельзя знакомить ни одну чистую девушку,  а  порядочной  женщине  неприлично даже  находиться с вами в одной комнате. Я напомнил ему, что вы - мой друг, и потребовал объяснений. И он дал их мне. Дал напрямик, при всех! Какой это был ужас! Какой позор! Почему дружба с вами губительна для молодых людей? Этот несчастный мальчик, гвардеец, что недавно покончил с собой, - ведь он был ваш близкий друг. С Генри Эштоном вы были неразлучны, - а он запятнал свое имя и вынужден  был  покинуть  Англию...  Почему  так низко пал Адриан Синглтон? А единственный сын лорда Кента почему сбился с пути? Отец его теперь убит стыдом  и  горем. А  молодой герцог Пертский? Что за жизнь он ведет! Какой порядочный человек захочет теперь с ним знаться?
Дориан (кусая губы, с глубочайшим презрением). Довольно, Бэзил! Не говорите о  том, чего не  знаете! Я не пренебрегаю мнением общества и соблюдаю все необходимые приличия. Этим лицемерным завистникам не остается ничего, кроме домыслов. Я, что ли, привил Эштону его пороки и развратил герцога Пертского?  Если этот глупец, сын Кента, женился на продажной уличной девке - при чем тут я? Адриан Синглтон подделывает подписи на векселях - так и это тоже моя вина? Я что, обязан надзирать за всеми ними? Знаю я, как у нас в Англии любят сплетничать. Мещане кичатся своими предрассудками и показной добродетелью и, обжираясь за обеденным столом, шушукаются о так называемой  "распущенности" знати,  стараясь  показать  этим, что и они вращаются в высшем обществе и близко знакомы с теми, кого они чернят. В нашей стране достаточно человеку выдвинуться  благодаря  уму или другим качествам, как о нем начинают болтать злые языки. А те, кто щеголяет своей мнимой добродетелью, - они-то сами  как ведут себя? Дорогой мой, вы забываете, что мы живем в стране лицемеров.
Бэзил. Ах, Дориан, не в этом дело! Знаю, что в Англии  у  нас  не  все благополучно, что общество наше никуда не годится. Оттого-то я и хочу, чтобы вы были на высоте. А вы не оправдали моих ожиданий. Мы вправе судить о человеке по тому влиянию, какое он оказывает на  других.  А ваши друзья, видимо, утратили всякое понятие о чести, о добре, о чистоте. Вы заразили их безумной, порочной жаждой наслаждений. И они скатились на дно. Это вы их туда столкнули! Да, вы их туда столкнули, и вы еще можете улыбаться как ни в чем не бывало, - вот как улыбаетесь сейчас...
Дориан. Замолчите, Бэзил! Вы слишком много себе позволяете!
Бэзил. Я должен сказать все, - и вы меня выслушаете. Да, выслушаете! Много еще о вас рассказывают, - например, люди видели, как вы, крадучись, выходите на  рассвете из грязных притонов,  как в одежде простолюдина пробираетесь тайком в самые отвратительные трущобы Лондона. Говорят, вы водитесь с ворами, контрабандистами и фальшивомонетчиками, и посвящены в тайны их ремесла. После ваших странных отлучек, когда вы снова появляетесь в обществе, мужчины шепчутся по  углам, а проходя мимо вас, презрительно усмехаются! Люди, которые раньше считались вашими близкими друзьями, начинают вас избегать. Женщины, безумно влюбленные в вас, ради вас пренебрегшие приличиями и бросившие вызов общественному мнению, теперь бледнеют от  стыда  и  ужаса,  когда  вы входите в комнату! Болтают, что вы чрезмерно злоупотребляете спиртным, увлекаетесь опиумом и еще бог знает чем! Неужели всё это правда? Неужели это возможно? Когда я в первый  раз услышал такие толки, я расхохотался. Но теперь я слышу их постоянно - и они меня  приводят  в ужас. А что творится в вашем загородном доме? Дориан, если бы вы знали, какие мерзости говорят о вас! Вы скажете, что я  беру на  себя роль проповедника - что ж, пусть так! Помню, Гарри утверждал как-то, что каждый, кто любит поучать других, начинает с обещания,  что  это  будет  в первый  и  последний раз, а потом беспрестанно нарушает свое обещание. Да, я намерен отчитать вас. Я хочу, чтобы вы вели такую  жизнь, за  которую  люди уважали бы вас. Хочу, чтобы у вас была не только незапятнанная, но и хорошая репутация. Чтобы вы перестали водиться со всякой мразью. Нечего пожимать плечами и притворяться равнодушным! Вы имеете на людей удивительное влияние, так пусть же оно будет не вредным, а благотворным! Вот, например, мой хороший друг Алан Кэмпбел, высокоодаренный молодой человек, с отличием окончивший курс естественных наук в Кембридже. Вы его, наверное, помните, ведь не так давно вы были совершенно неразлучны? Он, как и многие, видел в вас воплощение всего прекрасного и замечательного в жизни. Можно сказать, мы с ним и сошлись-то на этой почве. Ведь Алан далек от искусства, единственная его страсть – наука: химия и биология. У него несомненно есть будущее в ученом мире, он подает большие надежды. Однако благодаря вам он увлекся музыкой, полюбил красоты поэзии... Полтора года длилась ваша дружба, а потом внезапно оборвалась. О какой-либо ссоре между вами я не слышал, а сам Алан наотрез отказывается давать мне объяснения. Он запретил мне даже имя ваше называть вслух! После этого Алан сильно переменился, стал немногословен и хмур, часто впадает в странную меланхолию и, кажется, совсем разлюбил музыку: на концерты не ходит и сам никогда не соглашается играть, оправдываясь тем, что научная работа не оставляет времени для занятий музыкой. Мне больно на него смотреть: что-то словно постоянно тяготит его. Впрочем, меня Алан теперь избегает, как и всех людей, которые к вам хорошо относятся. Люди говорят, что когда вы иногда встречаетесь в свете, улыбается только Дориан Грей, Алан Кэмпбел - никогда. Что за ужасная тайна связывает вас с ним, Дориан? Надеюсь, вы не погубили жизнь этому прямодушному и честному молодому человеку? Про вас говорят, что вы развращаете всех, с  кем  близки, и, входя к человеку в дом, навлекаете на этот дом позор. Не знаю, верно это или нет, - как я могу это знать? - но так  про  вас говорят. И кое-чему из того, что я слышал, я не могу не верить! Лорд Глостер - мой старый университетский товарищ, мы были  с  ним  очень дружны  в  Оксфорде. И он показал мне письмо, которое перед смертью написала ему жена, умиравшая в одиночестве на своей вилле  в  Ментоне. Это страшная исповедь - ничего  подобного я никогда не слышал. И она обвиняет вас! Я сказал Глостеру, что это невероятно, что я вас хорошо знаю и вы не способны на подобные гнусности. А действительно ли я вас знаю? Я уже задаю себе такой вопрос. Но, чтобы ответить на него, я должен был бы увидеть вашу душу...
Дориан (вставая с дивана, со страхом). Увидеть  мою  душу! 
Бэзил (серьезно, с глубокой печалью в голосе). Да. Увидеть вашу душу. Но это может один только Господь Бог.
У Дориана вырывается горький смех.
Дориан (рывком поднял со стола лампу). Можете и вы. Сегодня же вечером вы ее увидите собственными глазами! Пойдемте. Ведь это ваших рук дело, так почему бы вам и не взглянуть на него? А после этого  можете,  если хотите,  все поведать миру. Никто вам не поверит. (с дикой гордостью, капризно и дерзко). Да если бы и поверили, так только еще больше восхищались бы мною. Я знаю наш век лучше, чем вы, хотя вы так утомительно много о нем болтаете. Идемте же! (подходя к Бэзилу). Довольно вам рассуждать о нравственном разложении. Сейчас вы увидите его воочию. Я покажу вам свою душу. Вы увидите то, что, по-вашему, может видеть только Господь Бог.
Бэзил (отшатываясь). Это кощунство, Дориан, не смейте так говорить! Какие ужасные и бессмысленные слова!
Дориан. Вы так думаете?
Бэзил. Конечно! А все, что я вам говорил сегодня, я сказал для вашего же блага. Вы знаете, что я ваш самый преданный друг.
Дориан. Не трогайте меня! Договаривайте то, что еще имеете сказать.
Бэзил некоторое время молчит.
Дориан (резко отчеканивая слова). Я жду, Бэзил.
Бэзил (с болью и состраданием). Конечно, я не имею право вмешиваться в вашу жизнь, Дориан. Если вы совершили хотя бы десятую долю того, в чем  вас  обвиняет молва, - как  вы, должно быть, страдаете! Простите, что наговорил вам всё это, в особенности, накануне вашего дня рожденья. Я помню, у вас завтра день рожденья… (глядя на часы). Можно сказать, уже сегодня. Поздравляю вас, Дориан… Вам уже тридцать восемь, а вы словно тот же мальчик, который ходил когда-то ко мне в мастерскую... По крайней мере, внешне. Мне осталось вам сказать вот что: вы должны ответить на мой вопрос. Если ответите, что все эти страшные обвинения ложны от начала до конца, - я вам поверю. Скажите это, Дориан! Разве вы не видите, какую муку я  терплю? Боже мой! Я не хочу думать, что вы дурной, развратный, погибший человек!
Дориан (презрительно усмехаясь). Пойдемте со мной, Бэзил. Я вам всё покажу.
Бэзил. Ладно, пойдемте, Дориан, раз вы этого хотите. Я уже все равно опоздал на поезд. Ну, не беда, поеду завтра.
Выходят из комнаты, входят в помещение, где хранится портрет.
Дориан (понизив голос). Так  вы  непременно  хотите  узнать  правду,  Бэзил?
Бэзил. Да.
Дориан (жестко улыбаясь). Отлично. Вы - единственный  человек,  имеющий  право знать это. Вы и не подозреваете, Бэзил, какую большую роль сыграли в моей жизни.
Дориан подходит к закрытому покрывалом портрету.
Дориан. Значит,  вы  полагаете,  Бэзил,  что  один  только  Бог  видит душу человека? Снимите это покрывало, и вы увидите мою душу.
Бэзил (нахмурившись). Вы сошли с ума, Дориан. Или ломаете комедию?
Дориан. Не хотите?  Ну, так я сам это сделаю.
Дориан срывает покрывало с железного прута и бросает его на пол. Крик ужаса вырывается у Бэзила, когда тот видит жуткое лицо, насмешливо  ухмылявшееся  ему  с полотна. Художник узнает свою работу.
Бэзил (похолодев). Силы небесные!.. да ведь это…
Бэзил оборачивается к Дориану, смотрит на него как безумный. Губы художника судорожно дергаются, пересохший язык не слушается: он не может выговорить ни слова. Проводит рукой по лбу - лоб влажен от липкого пота. Дориан стоит, прислонись к каминной полке, наблюдая за  ним  с  тем сосредоточенным  выражением, какое бывает у людей, увлеченных игрой актера. Ни горя, ни радости не выражает его лицо  -  только  напряженный интерес зрителя. Во взгляде мелькает искорка торжества. Дориан вынимает цветок из петлицы и нюхает его (или делает вид, что нюхает).
Бэзил (не своим голосом). Что  же  это?
Дориан (смяв  цветок  в  руке, неторопливо). Восемнадцать лет назад, когда я был еще почти мальчик, мы встретились, и вы тогда льстили мне, вы научили меня гордиться моей красотой. Потом вы меня познакомили с вашим другом, и он объяснил мне, какой чудесный дар - молодость, а вы написали с меня портрет, который открыл мне великую силу красоты. И в миг безумия, - я и сейчас еще не знаю, сожалеть мне об этом или нет, - я высказал желание... или, пожалуй, это была молитва...
Бэзил. Помню! Ох, как хорошо я это помню! Но не может быть... Нет, это ваша фантазия. Портрет стоит в сырой комнате, и в полотно проникла плесень. Или, может  быть,  в  красках,  которыми я  писал, оказалось какое-то едкое минеральное вещество... Да, да! А то, что вы вообразили, невозможно.
Дориан (припав лбом к оконному стеклу). Ах, разве есть в мире что-нибудь невозможное?
Бэзил. Вы же говорили мне, что уничтожили портрет!
Дориан. Это неправда. Он уничтожил меня.
Бэзил. Не могу поверить, что это моя картина.
Дориан. А разве вы не узнаете в ней свой идеал?
Бэзил. Мой идеал, как вы это называете...
Дориан. Нет, это вы меня так называли!
Бэзил. Так что же?  Тут не было ничего дурного, и я не стыжусь этого. Я видел в вас идеал, какого никогда больше не встречу в жизни. Но это - лицо сатира.
Дориан. Это - лицо моей души.
Бэзил. Боже, кому я поклонялся! Перед кем благоговел! У него глаза дьявола!..
Дориан. Каждый из нас носит в себе и ад и небо, Бэзил!
Холлуорд снова поворачивается к портрету и долго смотрит па него.
Бэзил. Так вот что вы сделали со своей жизнью! Боже, если это правда, то вы, наверное, еще хуже, чем думают ваши враги! Проказа порока постепенно разъедает полотно. Это еще страшнее, чем разложение тела в сырой могиле...
Рука  Холлуорда  трясется,  свеча  выпадает  из  подсвечника. Он  тушит  ее  каблуком  и,  тяжело  опустившись  на расшатанный стул, стоявший у стола, закрывает лицо руками.
Бэзил. Дориан, Дориан, какой урок, какой страшный урок!
От окна доносятся рыдания Дориана.
Бэзил. Молитесь, Дориан, молитесь! Как вас учили молиться в детстве? "Не введи нас во искушение... Отпусти нам грехи наши...  Очисти нас от скверны..."  Помолимся  вместе! Молитва, подсказанная вам тщеславием, была услышана. Будет услышана и молитва раскаяния. Я слишком боготворил вас, я вам поклонялся, как идолу - и за это наказан. Вы тоже слишком любили себя. Оба мы наказаны.
Дориан медленно оборачивается к Бэзилу и смотрит на него полными слез глазами.
Дориан (с трудом). Поздно молиться, Бэзил.
Бэзил. Нет, никогда не поздно, Дориан. В Писании сказано: "Хотя бы грехи ваши были как кровь, сделаю их белыми как снег".
Дориан. Теперь это для меня уже пустые слова.
Бэзил. Молчите, не надо так говорить! Не оскорбляйте Бога и всё, что священно для человека! Вы и без того достаточно нагрешили  в жизни. Взгляните на портрет: в выражении этого лица есть что-то глубоко возмущающее душу, наполняющее ее омерзением. И всё-таки я сразу узнал свою работу. Даже не по раме, заказанной по моему рисунку, не по собственной подписи, выведенной длинными красными буквами в левом углу... Ведь это ваше лицо, Дориан! Как ни ужасна перемена, она не совсем еще уничтожила вашу дивную, светлую красоту. В поредевших волосах еще блестит золото, чувственные губы по-прежнему алы. Осоловелые глаза сохранили свою чудесную синеву, и не совсем еще исчезли благородные линии тонко вырезанных ноздрей и стройной шеи... Как ни пытались вы разрушить себя, что-то от прежнего еще живо. Да, это вы, Дориан. Я узнаю вас.
Дориан (с горечью). Узнаете меня? Я сам не узнаю здесь себя, Бэзил! Вы ослеплены своей любовью. Как можете вы разглядеть здесь что-то от прежнего невинного, неиспорченного мальчика? Человек на портрете безобразен!      
Бэзил (с грустью). И всё-таки это вы, Дориан. Как сильно задели вас провокационные, намеренно парадоксальные слова Гарри о вечной юности. Он заронил в вас ядовитые зерна. За внешнюю красоту лица вы оказались готовы заплатить обезображенной душой. Но равноценен ли такой обмен? И что страшнее – печать порока или печать возраста?
Дориан (презрительно). Странно слышать такие слова от художника. Пуританская мораль всегда мешала вам быть истинным ценителем и поклонником прекрасного. Не вы, но лорд Генри научил меня подлинному значению Красоты. Это великая сила, которая владеет миром. Нет ничего важнее Красоты: это единственное, что имеет значение. Нет ничего невозможного для неё: Красота обеляет и оправдывает все пороки, Красота спасает погрязшие в грехах души. Только то имеет право существовать, что красиво. И мне суждено было свыше нести в мир праха нетленную, неувядающую Красоту, она была дарована мне навечно. Не значит ли это, что я избранник? Моя красота – это моё оправдание. Моё лицо – это самое высокое искусство, выше любых человеческих искусств, и потому всё позволено мне!   
Бэзил (тихо). Всё позволено человеку, но не всё полезно.
Дориан бросает взгляд на портрет - и вдруг в нем вспыхивает неукротимая злоба против Бэзила, словно внушенная тем  Дорианом на портрете, нашептанная его усмехающимися губами. В нем просыпается бешенство загнанного зверя, и в эту минуту Дориан ненавидит человека, сидящего у стола, так, как никогда никого в жизни. Он блуждающим взглядом окидывает комнату. На раскрашенной крышке стоявшего неподалеку сундука что-то блеснуло, привлекая внимание. Обходя стол, Дориан медленно направляется к сундуку. Очутившись за спиной Бэзила, он хватает нож и поворачивается.  Бэзил делает движение, словно собираясь встать.  В тот же миг Дориан, подскочив к художнику, вонзает нож в артерию за ухом и, прижав голову Бэзила к столу, наносит удар за ударом.
Дориан (совершенно, до странного спокойно). Трудно, и оттого тем более приятно – заниматься добыванием Прекрасного из Зла, Бэзил. Зло – просто одно из средств выражения Красоты.
Раздается глухой стон и ужасный хрип человека, захлебывающегося кровью. Три раза судорожно взметнулись протянутые вперед руки, странно двигая в воздухе скрюченными пальцами. Дориан еще дважды всаживает нож... Бэзил больше не шевелится. Стук капающих на пол тяжелых капель. Дориан выжидает минуту, прижимая голову убитого к столу. Бросает нож. Не спеша уходит.

Акт 2
Спальня Дориана Грея

Дориан спокойно завтракает, сидя за столом.

Дориан (в раздумьях). А ведь мертвец все еще сидит там! И теперь, при ярком солнечном свете. Это ужасно! Такое отвратительное зрелище терпимо еще под  покровом ночи, но не днем... Бедный Бэзил! Какая ужасная смерть! Я заболею или сойду с ума, если буду раздумывать об этом. Есть грехи, которые вспоминать сладостнее, чем совершать, - своеобразные победы, которые утоляют не столько страсть, сколько гордость, и тешат душу сильнее, чем они когда-либо тешили и способны тешить чувственность. Но этот грех не таков. Его надо изгнать из памяти, усыпить маковыми зернами, задушить раньше, чем он задушит того, кто его совершил.
Напившись кофе, он не спеша утирает рот салфеткой.
Дориан. Фрэнсис! (зовет лакея). Снесите это на Хертфорд-стрит, сто пятьдесят два. А если мистера Алана Кэмпбела нет в Лондоне, узнайте его адрес.
Оставшись один, Дориан садится за письменный стол и пишет письмо. Сунув его в карман, в ожидании закуривает. Подойдя к шкафу, берет с полки первую попавшуюся книгу. Ложится на кушетку. Чтобы отвлечься от мыслей, раскрывает книгу и принимается читать.
Дориан. Эту книгу подарил мне когда-то лорд Генри... (читает).
Вся молодость была жестокою грозою,
Лишь изредка живым пронизанной лучом.
Так много сгублено и громом и водою,
Что нет почти плодов златых в саду моем.

На мыслях уж лежат туманы листопада,
И мне не обойтись без граблей и лопат,
Чтоб вновь создать дождем разрушенные гряды,
Где вырыла вода могил глубоких ряд.

Найдут ли поздние цветы моих мечтаний
Вновь пищу, нужную для их произрастанья,
В саду том, где ничто давно уж не цветет?

О горе горькое! Жизнь нашу время гложет,
И враг неведомый, что сердце нам грызет,
Пьет кровь и нашею утратой силы множит…
Книга выпадает из рук Дориана. Им овладевает беспокойство, потом приступ  дикого страха.
Дориан. Как невыносимо ожидание… А что, если Алан Кэмпбел уехал из Англии? До его возвращения может пройти много дней. Или вдруг Алан не захочет прийти ко мне в дом? Что тогда? Ведь дорога каждая минута!
Дориан каждую секунду поглядывает на часы. Время идет, и он все сильнее волнуется. Наконец встает и ходит по  комнате большими бесшумными шагами, напоминая  красивого зверя, который мечется в клетке.
Лакей. Мистер Кэмпбел, сэр.
Дориан быстро успокаивается и приходит в себя. Он понимает, что спасен.
Входит Алан Кэмпбел, суровый и очень бледный.
Дориан. Алан, спасибо вам, что пришли. Вы очень добры.
Алан (расстановкой,  холодным  и  жестким  тоном). Грей, я  дал себе слово никогда больше не переступать порог вашего дома. Но вы написали, что дело идет о жизни или смерти...
Алан смотрит на Дориана пристальным, испытующим взглядом, в котором сквозит презрение. Руки он держит в карманах, будто не замечая протянутой руки Дориана.
Дориан. Да, Алан, дело идет о жизни или смерти - и  не  одного  человека. Садитесь.
Алан садится у стола, Дориан - напротив. Глаза их встречаются.
Дориан (очень тихо, наблюдая за реакцией). Алан, здесь, в запертой комнате, куда, кроме меня, никто не может войти, сидит у стола мертвец. Он умер десять часов тому назад... Сидите спокойно и не смотрите на меня так! Кто этот человек, отчего и как он умер - это вас не касается. Вам только придется сделать вот что...
Алан. Замолчите, Грей! Я ничего не хочу больше слышать. Правду вы  сказали или нет, - мне это безразлично. Я решительно отказываюсь иметь с вами дело. Храните про себя свои отвратительные тайны, они меня больше не интересуют.
Дориан. Алан, эту тайну вам придется узнать. Мне вас очень жаль, но ничего не поделаешь. Только вы можете меня спасти. Я вынужден посвятить вас  в  это дело - у  меня  нет  иного выхода, Алан! Вы человек ученый, специалист по химии и другим наукам. Вы должны уничтожить то, что заперто наверху, - так уничтожить, чтобы следа  от  него  не  осталось. Никто не видел, как этот человек вошел в мой дом. Сейчас все уверены, что он в  Париже. Несколько месяцев его отсутствие  никого не будет удивлять. А когда его хватятся, - нужно, чтобы здесь не осталось и следа от трупа. Вы, Алан, и только вы, должны превратить его и все, что на нем, в горсточку пепла, которую можно  развеять по ветру.
Алан. Вы с ума сошли, Дориан!
Дориан. Ага, наконец-то вы назвали меня "Дориан"! Я этого только и ждал.
Алан. Повторяю - вы сумасшедший, иначе не сделали бы мне этого страшного признания. Уж не воображаете ли вы, что я хоть пальцем шевельну для вас? Не желаю я вмешиваться в это! Неужели вы думаете, что я ради вас соглашусь погубить свою репутацию?.. Знать ничего не хочу о ваших дьявольских затеях!
Дориан. Алан, это было самоубийство.
Алан. В таком случае я рад за вас. Но кто его довел до  самоубийства?  Вы, конечно?
Дориан. Так вы все-таки отказываетесь мне помочь?
Алан. Конечно,  отказываюсь. Не хочу иметь с вами ничего общего. Пусть вы будете обесчещены - мне все равно. Поделом вам! Я  даже  буду  рад  вашему позору. Как вы смеете просить меня, особенно меня, впутаться в такое ужасное дело? Я думал, что  вы  лучше  знаете людей. Ваш друг, лорд Генри Уоттон, многому научил вас, но психологии он вас, видно, плохо учил. Я палец о палец для вас не ударю. Ничто меня не заставит вам помочь. Вы обратились не  по адресу, Грей. Обращайтесь за помощью к своим друзьям, но не ко мне!
Дориан. Алан, это было убийство. Я убил его, своими руками. Вы не знаете, сколько я выстрадал из-за него. В том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе, этот человек виноват больше, чем бедный Гарри. Может, он и не хотел этого, но так вышло.
Алан. Убийство?! Боже мой, так  вы  уже и до этого дошли, Дориан? Я не донесу на вас - не мое это дело. Но  вас  все  равно,  наверное,  арестуют. Всякий  преступник непременно делает какую-нибудь оплошность и выдает себя. Я же, во всяком случае, не стану в это вмешиваться.
Дориан. Вы должны вмешаться. Постойте, постойте, выслушайте меня, выслушайте, Алан! Я вас прошу только проделать научный опыт. Вы же бываете в больницах,  в  моргах, и то, что вы там делаете, уже не волнует вас. Если бы вы где-нибудь в анатомическом театре или зловонной лаборатории увидели этого человека на обитом жестью столе с желобами для стока крови, он был бы для  вас  просто интересным объектом для  опытов.  Вы  занялись  бы  им,  не поморщившись. Вам и в голову бы не пришло, что  вы  делаете  что-то  дурное. Напротив,  вы  бы,  вероятно,  считали, что работаете на благо человечества, обогащаете науку, удовлетворяете похвальную любознательность, и  так  далее. То, о чем я вас прошу, вы делали много раз. И, уж конечно, уничтожить труп гораздо менее противно, чем делать то, что вы привыкли делать в секционных залах. Поймите, этот труп - единственная улика против меня. Если его обнаружат, я погиб. А его, несомненно, обнаружат, если вы меня не спасете.
Алан. Вы не слышите, что я вам говорю? Я не имею ни малейшего желания спасать вас! Вся эта история меня совершенно не касается.
Дориан. Алан, умоляю вас!  Подумайте, в каком я положении! Вот только что перед вашим приходом я умирал от  ужаса. Быть может, и вам когда-нибудь придется  испытать  подобный  страх...  Нет,  нет,  я не то хотел сказать!.. Взгляните на  это дело с чисто научной  точки  зрения. Ведь  вы  же  не спрашиваете,  откуда те  трупы, которые служат вам для опытов? Так не спрашивайте и сейчас ни о чем. Я и так уже сказал вам больше, чем следовало. Я вас прошу сделать это. Ведь мы были так близки, Алан!
Алан. О прошлом вы не поминайте, Дориан. Оно умерло. И не суйте свой напудренный кокаином нос в мою жизнь!
Дориан. Иногда то, что мы считаем мертвым, долго еще не хочет умирать. Тот человек всё не уходит. Он сидит у стола, нагнув голову и вытянув руки. Алан, Алан! Неужели вам совсем не жаль меня? Как вы можете так поступать? Если вы не придете мне на помощь, я погиб. Меня повесят, Алан! Понимаете? Меня казнят...
Алан. Незачем продолжать этот разговор. Я решительно отказываюсь вам помогать. Вы, видно, помешались от страха, иначе не посмели бы обратиться ко мне с такой просьбой. Не пытайтесь обмануть меня вашим притворным раскаянием. Вы равнодушны ко всему святому, вы жаждете только утешений порока.
Дориан. Так вы не согласны?
Алан. Нет.
Дориан. Алан, я вас умоляю!
Алан. Это бесполезно.
Дориан берет со стола листок бумаги, что-то пишет на  нем.  Дважды  перечитывает  написанное, старательно складывает листок и бросает его  через стол Алану. Встает и отходит к окну. Алан, удивленно посмотрев на него, разворачивает записку. Читая ее, Алан бледнеет как смерть и съеживается на стуле. Две минуты проходят в тягостном молчании. Наконец Дориан оборачивается и, подойдя к Алану, тяжело кладет руку ему на плечо.
Дориан (холодным повелительным тоном). Мне вас очень жаль, Алан. Но другого выхода нет. Вы сами меня к этому вынудили. Письмо уже написано - вот оно. (демонстрирует) Видите адрес? Если вы меня не выручите, я отошлю  его. А что за этим последует, вы сами понимаете. Я вас погублю. Мне уже нечего терять, а у вас еще может быть будущее. Теперь вы не можете отказаться. Я долго пытался вас жалеть - вы должны это признать. Ни один человек до сих пор не смел так говорить со мной - а если бы посмел, его бы уже не было на свете. Я все стерпел. Теперь моя очередь диктовать условия. И я вас не пощажу.
Алан закрывает лицо руками. Его трясет, как в лихорадке. Он пытается встать, но Дориан не позволяет ему.
Дориан (с усмешкой). Да, Алан, теперь я буду ставить условия. Они вам уже известны. Ну, ну, не впадайте в истерику! Дело совсем простое и должно быть сделано быстро. Решайтесь - и скорее приступайте к нему!
У Алана вырывается стон отчаяния.
Алан (машинально). Не могу.
Дориан (жестко). Как будто ваши слова что-нибудь изменят! Я больше не прошу, Алан, я приказываю. И вы подчинитесь, вы сами знаете это. У вас нет выбора. Не медлите!
Алан (смирившись). В той комнате есть камин?
Дориан. Да, газовый, с асбестом.
Алан. Мне придется съездить домой, взять кое-что в лаборатории.
Дориан (самым естественным и спокойным тоном). Нет, милый мой Алан, никуда я вас отсюда не выпущу. Напишите, что вам нужно, а мой лакей съездит к вам и привезет.
Алан пишет записку. Дориан, взяв её у него из рук, внимательно читает.
Алан (тихо). Чистота и тонкость вашего лица бесят меня. Гадкая маска молодости и непорочности… Вы подлец, гнусный, лживый подлец!
Дориан. Не надо, Алан! Вы спасаете мне жизнь.
Алан. Вашу жизнь? Силы небесные, что это за жизнь? Вы шли от порока к пороку и вот дошли до преступления. Не ради спасения вашей позорной жизни я сделаю то, чего вы от меня требуете.
Дориан. Ах, Алан… Хотел бы я, чтобы вы питали ко мне хоть тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам. Бедный мой Алан! Ведь вы были знакомы с Бэзилом Холлуордом?
Алан в ужасе смотрит на Дориана. Тот ласково улыбается ему.
Алан (с ненавистью). Добыча Сатаны!
Дориан (сквозь зубы). Не смейте называть меня так!
Алан. А как вы хотите, чтобы вас называли? Прекрасный Принц? Так, кажется, кличут вас во всех отвратительных притонах Лондона? На дне жизни, куда вы столкнули уже не один десяток приличных людей!    
Дориан (с укоризной). На вашем месте я бы постыдился рассуждать о приличиях, Алан.
Алан (сникнув и опустив глаза). Я выполню то, к чему вы принуждаете меня, мистер Грей. Но больше я не хочу с вами встречаться. Никогда. Я хочу попытаться забыть этот позор.
Дориан. Вы спасаете мне жизнь, Алан. Я знал, что вы не сможете мне отказать.

Акт 3
Обед у леди Нарборо.

Дориан Грей молчалив и рассеян, погружен в свои мысли.

Лорд Генри. Дориан, что с вами сегодня? Вы на себя не похожи.
Леди Нарборо. Влюблен, наверное!
Дориан (с улыбкой). Дорогая леди Нарборо, я не влюблен ни в кого вот уже целую неделю - с тех пор как госпожа  де  Феррол  уехала  из Лондона.
Леди Нарборо. Как это вы, мужчины, можете увлекаться такой женщиной! Это для меня загадка.
Лорд Генри. Она занятная женщина, от нее всегда можно ожидать какого-нибудь сюрприза. А какое у нее любвеобильное  сердце,  какая  склонность  к  семейной  жизни! Когда умер ее третий муж, у нее от горя волосы стали совсем золотые.
Дориан. Гарри, как вам не стыдно!
Леди Нарборо. В высшей степени поэтическое объяснение! Вы говорите - третий муж? Неужели же Феррол у нее четвертый?
Лорд Генри. Именно так, леди Нарборо!
Леди Нарборо. Ни за что не поверю.
Лорд Генри. По крайней мере, так она утверждает, леди Нарборо. Я спросил у  нее, не  бальзамирует ли она сердца своих мужей и не носит ли их на поясе, как Маргарита Наваррская. Она ответила, что это  невозможно,  потому  что  ни  у одного из них не было сердца… Вообще, мужей очень красивых женщин я  отношу  к  разряду  преступников.
Леди Нарборо в шутку ударяет его веером.
Леди Нарборо. Лорд Генри, меня ничуть не удивляет, что свет считает вас в высшей степени безнравственным человеком.
Лорд Генри. Неужели? Вероятно, вы имеете в виду тот свет? С этим светом я в прекрасных отношениях.
Леди Нарборо. Нет,  все,  кого я только знаю, говорят, что вы опасный человек.
Лорд Генри. Просто возмутительно, что в наше время принято за спиной у человека говорить о нем вещи, которые... безусловно верны.
Дориан. Честное слово, он неисправим!
Леди Нарборо. Надеюсь, что это так. И послушайте - раз  все  вы  до  смешного восторгаетесь мадам де Феррол, придется, видно, и мне выйти замуж второй раз, чтобы не отстать от моды.
Лорд Генри. Вы  никогда больше не выйдете замуж, леди Нарборо. Потому что  вы были счастливы  в  браке.  Женщина  выходит  замуж вторично  только  в  том  случае, если первый муж был ей противен. А мужчина женится опять только потому, что очень любил первую жену. Женщины  ищут  в браке счастья, мужчины ставят свое на карту.
Леди Нарборо. Нарборо был не так уж безупречен.
Лорд Генри. Если бы он был совершенством, вы бы его не любили, дорогая. Женщины любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они готовы все нам простить, даже ум... Боюсь, что за такие речи вы перестанете приглашать  меня  к  обеду,  леди  Нарборо, но что поделаешь - это истинная правда.
Леди Нарборо. Конечно, это верно, лорд Генри. Если  бы  женщины  не  любили  вас, мужчин, за ваши недостатки, что было бы с вами? Ни одному мужчине не удалось бы  жениться,  все  вы остались бы несчастными холостяками. Правда, и это не заставило  бы  вас  перемениться.  Теперь  все  женатые  мужчины  живут  как холостяки, а все холостые - как женатые.
Лорд Генри. Конец века!
Леди Нарборо. Конец света!
Дориан. Поскорее бы конец света… Жизнь - сплошное разочарование.
Леди Нарборо. Ах, дружок, не говорите мне, что вы исчерпали жизнь! Когда человек так говорит, знайте, что жизнь исчерпала его. Лорд Генри - человек безнравственный, а я порой жалею, что была добродетельна. Но вы - другое дело. Вы не можете быть дурным - это  видно по вашему лицу. Я непременно подыщу вам хорошую жену. Лорд Генри, вы не находите, что мистеру Грею пора жениться?
Лорд Генри. Я ему все время это твержу, леди Нарборо.
Леди Нарборо. Ну, значит, надо найти ему подходящую партию. Сегодня же составлю список всех невест, достойных мистера Грея.
Лорд Генри. Сколько ерунды у нас говорится о счастливых браках! Мужчина  может  быть  счастлив с какой угодно женщиной, если только он ее не любит.
Леди Нарборо. Какой же вы циник! Навещайте меня почаще, лорд Генри. Вы на меня действуете гораздо лучше, чем  все  тонические  средства,  которые  мне прописывает сэр Эндрью. И скажите заранее, кого вам хотелось бы встретить у меня. Я постараюсь подобрать как можно более интересную компанию.
Лорд Генри. Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым. Только, пожалуй, тогда вам удастся собрать исключительно дамское общество.
Леди Нарборо (со смехом). Боюсь, что да!
Лакей. Герцогиня Монмаут!
Лорд Генри. Восхитительно! Опаздывает, еще больше, чем я!
Леди Нарборо. Пойду встречу нашу дорогую Глэдис.
Леди Нарборо уходит. Входит Глэдис Монмаут.
Глэдис. О чем это вы толкуете? О политике, конечно?
Лорд Генри. Ничуть. Надеюсь, Дориан рассказал вам, Глэдис, о моем  проекте все окрестить по-новому?.. Это замечательная мысль.
Глэдис. А я вовсе не хочу менять имя,  Гарри. Я  вполне довольна  моим, и, наверное, мистер Грей тоже доволен своим.
Лорд Генри. Милая Глэдис, я ни за что на свете не стал бы менять такие имена, как ваши и Дориана. Оба они очень хороши. Я  имею  в  виду  главным  образом цветы. Вчера я срезал орхидею для бутоньерки, чудеснейший пятнистый цветок, обольстительный, как семь смертных грехов, и машинально спросил у садовника, как  эта  орхидея  называется.  Он   сказал,  что это прекрасный сорт "робинзониана"... или что-то столь же неблагозвучное. Право, мы: разучились давать вещам красивые названия, - да, да, это  печальная  правда!  А  ведь слово - это все. Я никогда не придираюсь к поступкам, я требователен только к  словам...  Потому-то  я  и  не  выношу  вульгарный  реализм в литературе. Человека, называющего лопату лопатой, следовало бы заставить работать ею - только на это он и годен.
Глэдис. Ну а как, например, вас окрестить по-новому, Гарри?
Дориан. Принц Парадокс.
Глэдис. Вот удачно придумано!
Лорд Генри (со  смехом).  И слышать не хочу о таком имени! Нет, я отказываюсь от этого титула.
Глэдис. Короли не должны отрекаться.
Лорд Генри. Значит, вы хотите, чтобы я стал защитником трона?
Глэдис. Да.
Лорд Генри. Но я провозглашаю истины будущего!
Глэдис. А я предпочитаю заблуждения настоящего.
Лорд Генри. Вы меня обезоруживаете, Глэдис!
Глэдис. Я отбираю у вас щит, но оставляю копье, Гарри.
Лорд Генри. Я никогда не сражаюсь против Красоты.
Глэдис. Это ошибка, Гарри, поверьте мне. Вы цените красоту слишком высоко.
Лорд Генри. Полноте,  Глэдис! Правда, я  считаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, я первый готов согласиться, что  лучше уж быть добродетельным, чем безобразным.
Глэдис. Выходит, что некрасивость - один из семи смертных грехов? А как же  вы  только  что  сравнивали  с  ними орхидеи?
Лорд Генри. Нет, Глэдис, некрасивость - одна из семи смертных добродетелей. И вам, как стойкой тори, не следует умалять их значения. Пиво и эти семь смертных добродетелей сделали нашу Англию такой, какая она есть.
Глэдис. Значит, вы не любите нашу страну?
Лорд Генри. Я живу в ней.
Глэдис. Чтобы можно было усерднее ее хулить?
Лорд Генри. А вы хотели бы, чтобы я согласился с мнением Европы о ней?
Глэдис. Что же там о нас говорят?
Лорд Генри. Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл здесь торговлю.
Глэдис. Это ваша острота, Гарри?
Лорд Генри. Дарю ее вам.
Глэдис. Что мне с ней делать? Она слишком похожа на правду.
Лорд Генри. А вы не бойтесь. Наши соотечественники никогда не узнают себя в портретах.
Глэдис. Они - люди благоразумные.
Лорд Генри. Скорее хитрые. Подводя баланс, они глупость покрывают богатством,  а порок - лицемерием.
Глэдис. Все-таки в прошлом мы вершили великие дела.
Лорд Генри. Нам их навязали, Глэдис.
Глэдис. Но мы с честью несли их бремя.
Лорд Генри. Не дальше как до Фондовой биржи.
Глэдис. Я верю в величие нации.
Лорд Генри. Оно - только пережиток предприимчивости и напористости.
Глэдис. В нем - залог развития.
Лорд Генри. Упадок мне милее.
Глэдис. А как же искусство?
Лорд Генри. Оно - болезнь.
Глэдис. А любовь?
Лорд Генри. Иллюзия.
Глэдис. А религия?
Лорд Генри. Суррогат веры.
Глэдис. А вы что на это скажете, мистер Грей?
Дориан (помолчав). Я, герцогиня, всегда во всем согласен с лордом Генри.
Глэдис. Даже когда он не прав?
Дориан. Лорд Генри всегда прав, герцогиня.
Глэдис. И что же, его философия помогла вам найти счастье?
Дориан. Я никогда не искал счастья. Кому оно нужно? Я искал наслаждений.
Глэдис. И находили, мистер Грей?
Дориан. Часто. Слишком часто.
Глэдис. Но ведь Гарри обыкновенный скептик.
Лорд Генри. Ничуть! Скептицизм - начало веры.
Глэдис. Тогда кто же вы?
Лорд Генри. Определить - значит, ограничить.
Глэдис. Ну, дайте мне хоть нить!..
Лорд Генри. Нити обрываются. И вы рискуете заблудиться в лабиринте.
Глэдис. А попробуйте-ка охарактеризовать меня!
Лорд Генри. Вы – сфинкс. Только без загадок.
Глэдис. Вы невозможный человек, Гарри! Вы меня окончательно загнали в угол. Давайте говорить о другом.
Лорд Генри. Вот Дориан - превосходная тема. Много лет назад его окрестили Прекрасным Принцем.
Дориан. Ах, не напоминайте мне об этом!.. Герцогиня, да ведь вы кокетничаете с Гарри! Берегитесь! Чары его сильны.
Глэдис. Если бы не это, так не было бы и борьбы.
Дориан. Значит, грек идет на грека?
Глэдис. Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину.
Дориан. И потерпели поражение.
Глэдис. Бывают вещи страшнее плена.
Лорд Генри. Эге, вы скачете, бросив поводья!
Глэдис. Только в скачке и жизнь.
Лорд Генри. Я это запишу сегодня в моем дневнике.
Глэдис. Что именно?
Лорд Генри. Что ребенок, обжегшись, вновь тянется к огню.
Глэдис. Огонь меня и не коснулся, Гарри. Мои крылья целы.
Лорд Генри. Они вам служат для чего угодно, только не для полета: вы и не пытаетесь улететь от опасности.
Глэдис. Видно, храбрость перешла от мужчин к женщинам.
Лорд Генри осматривается вокруг, словно ища чего-то.
Глэдис. Чего вы ищете?
Лорд Генри. Шишечку от вашей рапиры. Вы ее обронили.
Глэдис (расхохотавшись). Но маска еще на мне.
Лорд Генри. Из-под нее ваши глаза кажутся еще красивее. Позвольте мне выбрать для вас несколько орхидей, Глэдис.
Глэдис. Но ведь вы не знаете, какого цвета платье я надену к обеду?
Дориан. Вам придется подобрать платье к его орхидеям, герцогиня.
Глэдис. Это было бы преждевременной капитуляцией.
Дориан. Романтика в искусстве начинается с кульминационного момента.
Глэдис. Но я должна обеспечить себе путь к отступлению.
Дориан. Подобно парфянам?
Глэдис. Парфяне спаслись в пустыню. А я этого не могу.
Лорд Генри. Для женщин не всегда возможен выбор... Однако как женщины любят делать рискованные вещи!
Дориан. А вы любите говорить рискованные вещи, Гарри. Вы ради красного словца кого угодно принесете в жертву!
Лорд Генри. Люди сами восходят на алтарь, чтобы принести себя в жертву. Кстати, Дориан, вы очень рано сбежали от меня вчера, - еще и одиннадцати не было. Что вы делали потом? Неужели отправились прямо домой?
Дориан (нахмурившись). Нет, Гарри... (помолчав). Домой я вернулся только около трех.
Лорд Генри. Были в клубе?
Дориан. Да... (прикусив губу). То есть нет! В клубе я не был. Так, гулял... Не помню, где был... Как вы любопытны, Гарри! Непременно вам нужно знать, что человек делает. А я всегда стараюсь забыть, что я делал. Если уж хотите знать точно, я пришел домой в половине третьего. Я забыл  взять с собою ключ, и моему лакею пришлось открыть мне. Если вам  нужно подтверждение, можете спросить у него.
Лорд Генри (пожав плечами). Мой милый, на что мне это нужно? Я вижу, с вами что-то случилось. Скажите мне что? Вы сегодня сам не свой.
Дориан (побледнев). Ах, Гарри, не обращайте на  это  внимания.  Просто я сегодня в дурном настроении, и все меня раздражает. Завтра или послезавтра я загляну к вам… Мне надо ехать домой. Передайте леди Нарборо мои извинения.
Лорд Генри. Как хотите, Дориан. Жду вас завтра к чаю.
Дориан. Постараюсь.
    
Акт 4
Спальня Дориана Грея.

Лорд Генри. И зачем вы мне твердите, что решили стать лучше? Вы и так достаточно хороши.
Дориан (покачав головой). Нет,  Гарри, у меня на совести слишком много тяжких грехов.
Лорд Генри. Самое страшное на свете - это скука, Дориан. Вот единственный грех, которому нет прощения. 
Дориан. Это не так, Гарри. И я решил не грешить больше. И вчера уже начал творить добрые дела.
Лорд Генри. И где же это вы были вчера?
Дориан. В деревне,  Гарри.  Поехал  туда  один  и  остановился  в  маленькой харчевне.
Лорд Генри (с улыбкой). Милый мой,  в деревне всякий может быть праведником. Там нет никаких соблазнов. По  этой-то причине людей, живущих за городом, не  коснулась  цивилизация.  Да,  да,  приобщиться к цивилизации - дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так  называемый  разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.
Дориан. Культура и разврат… Я  приобщился  к  тому  и другому, и теперь мне тяжело думать, что они могут сопутствовать друг другу. У меня новый идеал, Гарри. Я решил стать другим человеком. И чувствую, что уже переменился.
Лорд Генри. Вы еще не рассказали мне, какое это доброе  дело совершили. Или, кажется, вы говорили даже о нескольких?
Дориан. Этого я никому рассказывать не стал бы, но вам, конечно, расскажу. Я  пощадил женщину, Гарри. Такое заявление может показаться тщеславным хвастовством, но вы меня поймете. Она очень хороша собой и удивительно напоминает Сибилу Вэйн. Должно быть, этим она и привлекла меня. Помните Сибилу, Гарри? Каким далеким кажется то время!..  Так  вот...  Гетти,  конечно,  не  нашего круга. Простая деревенская девушка. Но я ее искренне полюбил. Да, я убежден, что это была любовь. Весь май - чудесный май был в этом году! - я ездил к ней два-три раза в неделю. Вчера она встретила  меня  в  саду.  Нежные цветы  яблони падали  ей на волосы, и она смеялась... Мы должны были уехать вместе сегодня на рассвете. Но вдруг я решил оставить ее  такой  же  прекрасной  и  чистой, какой встретил ее...
Лорд Генри. Должно быть, новизна этого чувства доставила вам истинное наслаждение, Дориан? А вашу идиллию я  могу досказать за вас. Вы дали ей добрый совет и разбили ее сердце. Так вы начали свою праведную жизнь.
Дориан. Гарри, как вам не стыдно говорить такие вещи! Сердце Гетти вовсе не разбито. Конечно, она поплакала и все такое. Но зато она не обесчещена! Она может жить, как невинное дитя, в своем дивном саду среди мяты и златоцвета.
Лорд Генри (со смехом откидываясь на спинку стула). И плакать о неверном Прекрасном Принце!.. Милый мой, как много еще в вас презабавной детской  наивности! Вы  думаете,  эта девушка теперь сможет удовлетвориться любовью  человека ее среды? Выдадут ее замуж за грубого крестьянского парня. А знакомство с вами и любовь к вам сделали свое дело: она будет презирать мужа и чувствовать себя  несчастной. Не могу сказать, чтобы  ваше  великое  самоотречение было большой моральной победой. Даже для начала это слабо. Кроме того, почем вы знаете, - может  быть, ваша  Гетти плавает сейчас, как  Офелия,  где-нибудь среди кувшинок в пруду, озаренном звездным сиянием?
Дориан. Перестаньте, Гарри, это невыносимо! То вы все превращаете  в  шутку, то придумываете самые ужасные трагедии! Мне жаль, что я вам все рассказал. И что бы вы ни говорили, я знаю, что поступил правильно. Бедная Гетти! Сегодня утром,  когда  я  проезжал  верхом  мимо их фермы, я видел в окне ее личико, белое, как цветы жасмина... Не будем больше говорить об этом. И не пытайтесь меня убедить,  что  мое  первое  за  столько  лет  доброе дело, первый самоотверженный  поступок на самом деле чуть ли не преступление. Я хочу стать лучше. И стану... Ну, довольно об этом. Расскажите мне о себе. Что слышно  в Лондоне? Я давно нигде не был.
Лорд Генри. Люди все еще толкуют об исчезновении Бэзила и самоубийстве Алана Кэмпбела.
Дориан (хмурясь). А я думал, что им это уже наскучило.
Лорд Генри. Что вы, мой милый! Об этом говорят всего только  полтора  месяца,  а обществу нашему трудно менять тему чаще, чем раз в три месяца, - на такое умственное усилие оно не способно. Правда, в этом сезоне свету еще повезет: я подкину ему такое крупное событие, как мой собственный развод.
Дориан (в сильном волнении). Вы разводитесь, Гарри?
Лорд Генри. Да. И я хочу, чтобы вы мне поиграли Шопена, Дориан. Тот человек, с которым убежала моя жена, чудесно играл Шопена. Бедная Виктория! Я был к ней очень привязан, и без нее в доме так пусто. Разумеется, семейная жизнь только привычка, скверная привычка. Но ведь даже с самыми дурными привычками  трудно  бывает  расстаться. Пожалуй, труднее всего именно с дурными. Они - такая существенная часть нашего "я".
Дориан молча садится за рояль и играет.
Дориан (перестав играть). Гарри, а вам не приходило в голову, что Бэзила могли убить?
Лорд Генри (зевнув). Бэзил известен и носит дешевые часы.  Зачем  же  было  бы  его убивать? И врагов у него нет, потому что не такой уж он выдающийся человек. Конечно, он талантливый художник, но можно писать, как Веласкес, и при этом быть скучнейшим малым. Бэзил, честно говоря, всегда был скучноват. Только  раз  он  меня  заинтересовал - это было много лет назад, когда он признался мне, что обожает вас до безумия и что вы вдохновляете его, даете ему стимул к творчеству.
Дориан (с грустью). А я очень любил Бэзила. Значит, никто не предполагает, что он убит?
Лорд Генри. В некоторых газетах такое предположение высказывалось. А я в это не верю. В Париже, правда, есть весьма подозрительные места, но Бэзил не такой человек, чтобы туда ходить. Он совсем не любознателен, это его главный недостаток.
Дориан (с пристальным вниманием наблюдая за лицом лорда Генри). А может быть, его убили в Лондоне? Что бы вы сказали, Гарри, если бы я признался вам, что это я убил Бэзила?
Лорд Генри (с улыбкой). Я ответил бы вам, что вы убили его еще восемнадцать лет назад. Убили своим отказом, отвергнув робкий порыв его души. Вы были очень интересны в своей жестокости и бессознательном эгоизме. Бедный Бэзил стал совсем нелюдим и несчастен, говорят, даже ударился в религию – всё, чтобы побороть нехристианскую одержимость вами. И вряд ли он мог еще что-то создать в живописи. Его работы за последние годы значительно слабее первых. Да, они стали много хуже. Чего-то в них не хватает. Это и неудивительно, ведь Бэзил утратил свой идеал. Поздние его картины представляют собой ту любопытную смесь плохой  работы и благих намерений, которая дает право художнику считаться  типичным представителем английского искусства... Пока вы были к нему благосклонны, он был великим художником. Потом вы оставили его, и это кончилось. Должно быть, он вам надоел? Если да, то Бэзил, вероятно, не мог простить вам  этого - таковы  уж  все  скучные люди. Что касается убийства… Всякое преступление вульгарно,  точно  так  же, как всякая вульгарность - преступление. Я не верю, что вы способны на такую низость. Преступники - всегда  люди  низших классов. Но я их ничуть не осуждаю. Мне кажется, для них преступление - то же, что для  нас искусство: просто-напросто средство, доставляющее сильные ощущения.
Дориан. Средство, доставляющее сильные ощущения? Значит, по-вашему, человек, раз совершивший убийство, должен сделать это опять? Полноте, Гарри!
Лорд Генри (со смехом). О, удовольствие можно находить во всем, что входит в привычку. Это один из главных секретов жизни. Впрочем, убийство - всегда  промах. Никогда  не следует делать того, о чем нельзя поболтать с людьми после  обеда... Ну, оставим в покое беднягу Бэзила. Хотелось бы верить, что конец его был так романтичен, как вы предполагаете. Но мне не верится. Скорее всего, он свалился с омнибуса в Сену, а кондуктор скрыл это, чтобы не иметь неприятностей. И лежит он теперь под мутнозелеными водами Сены, а над ним проплывают тяжелые баржи, и в волосах его запутались длинные водоросли...
Дориан. Как это поэтично! Скажите, Гарри, когда наконец мы поедем на нашу виллу в Трувиле? Или эту зиму вы хотите провести в чудном домике в Алжире, обнесенном высокой белой стеной?
Лорд Генри. Боюсь, Дориан, нынешней зимой мы с вами не сможем, как обычно, чудесно провести время вдвоем. Увы, у меня в Лондоне много забот: нужно принять участие во всех этих утомительных тяготах организации свадьбы.
Дориан (непонимающе). Свадьбы?
Лорд Генри. Да, мой милый, я тоже не терял времени этой весной, пока вы были в деревне. Виктория устроила свою жизнь, пора и мне подумать о себе. Я сделал предложение нашей маленькой герцогине Монмаут. Вот и еще один повод для сплетен в обществе.
Дориан (потрясенно). Что?.. Гарри… вы шутите? Но почему? Вы столько всего говорили о браке… Вы же нарушаете все те принципы, которые внушали мне всю мою жизнь!
Лорд Генри. Какой прок в принципах, если им следовать? К тому же, разве вы не находите, что герцогская корона придется мне к лицу?
Дориан (с горечью).  Вы лукавите, Гарри. Привычка, корысть, скука… всё это надуманные причины, под которыми вы хотите скрыть истинную. Ведь вы влюблены!
Лорд Генри (со смехом). Вы будто уличаете меня в преступлении! Конечно, я влюблен, и влюблен всегда – меняются только объекты, а само чувство остается неизменным, единственным и неповторимым. Герцогиня умница, умнее, чем следует быть женщине. Но ей не хватает несравненного очарования женской слабости. Ведь не будь у золотого  идола глиняных ног, мы ценили бы его меньше. Ножки герцогини очень красивы, но они  не  глиняные. Скорее можно сказать, что они из белого фарфора. Ее ножки прошли через огонь, а то, что огонь не уничтожает, он закаляет. Эта маленькая женщина уже много испытала в жизни. Конечно, ее остроумие действует на нервы, но, надеюсь, брак всё исправит. (обращает внимание на раскрытую книгу). О, это та самая книга, которую я вам подарил когда-то? Вы всё еще читаете эти стихи? Я знал, что они вам понравятся.
Дориан (печально). Они меня околдовали, Гарри, а это, как вы знаете, совсем не одно и то же. (с горечью декламирует).
Кто изваял тебя из темноты ночной?
Какой туземный Фауст, исчадие саванны?
Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны,
Полуночи дитя, мой идол роковой.

Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой; ты – край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны
К колодцам глаз твоих идут на водопой.

Но не прохлада в них – огонь, смола и сера…
   
Лорд Генри (с улыбкой перебивает). Боже, какой у вас серьезный и мрачный вид, Дориан! В последние месяцы вы так рассеянны и задумчивы, что даже на меня навеваете тоску. Помните, молодость должна быть весела без причин! Ей-богу, вам нельзя впадать в такую меланхолию, это так непохоже на вас, да и выглядит нехорошо. Ведь всё ваше очарование – в живости, непосредственности и пылкости юности. Лишись вы их – и даже ваша красота покажется не такой обольстительной. Разве любим мы скучных моралистов или прожженных циников? Нет, не берите на себя чужие роли.
Дориан (сухо). Я вам наскучил, лорд Генри? Этого следовало ожидать.
Лорд Генри. Полноте, Дориан! Что за глупости. Сыграйте мне еще! Сыграйте какой-нибудь ноктюрн Шопена. (Дориан начинает играть). Вы поистине очаровательны, Дориан. И сегодня более чем когда-либо. Глядя на вас, я вспоминаю день нашей первой  встречи. Вы были  очень застенчивый, но при этом довольно дерзкий и вообще замечательный юноша. С годами вы, конечно, переменились, но внешне - ничуть. Какую прелестную вещь вы играете! Она удивительно романтична. Можно подумать, что Шопен писал ее на Майорке, когда море сладострастно стонало вокруг его  виллы  и  соленые брызги летели в окна. Какое  счастье,  что  у нас есть хоть одно неподражательное искусство! Играйте, играйте, Дориан, мне сегодня  хочется музыки!..  Я  буду  воображать, что вы - юный Аполлон, а я - внимающий вам Марсий... И у меня есть свои горести, Дориан, о которых я не говорю даже  вам. Трагедия старости не в том, что человек стареет внешне, а в том, что он душой остается молодым... Впрочем, наоборот было бы еще хуже… Я иногда сам поражаюсь своей искренности! Ах, Дориан, какой вы счастливец! Как прекрасна ваша жизнь!  Вы все изведали, всем упивались, вы смаковали сок виноградин, раздавливая их во рту. Жизнь ничего не утаила от вас. И все в ней вы воспринимали как музыку, поэтому она вас не испортила. Вы все тот же.
Дориан (горько). Нет, Гарри, я уже не тот.
Лорд Генри. А  я  говорю - тот. Интересно, какова будет ваша дальнейшая жизнь. Только не портите ее отречениями. Сейчас вы - совершенство. Смотрите же, не станьте человеком неполноценным. Сейчас вас не в чем упрекнуть. Не качайте головой,  вы и сами знаете, что это так. И, кроме того, не обманывайте себя, Дориан: жизнью управляют вовсе не ваша воля и стремления. Жизнь зависит от наших нервных волокон, от особенностей организма, от медленно развивающихся клеток, где таятся мысли, где родятся  мечты  и  страсти.  Вы, допустим, воображаете себя человеком сильным и думаете, что вам ничто не угрожает. А между тем случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего неба, запах, когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, строка забытого  стихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная фраза из пьесы, которую вы давно уже не играли, - вот от  каких  мелочей зависит  течение  вашей жизни, Дориан! Даже мои собственные чувства это подтверждают. Стоит  мне, например, ощутить где-нибудь  запах  духов  "Белая  сирень",  - и я вновь переживаю один самый удивительный месяц в моей жизни. Я очень рад, что вы не изваяли никакой статуи, не написали картины, вообще не создали ничего вне себя. Вашим искусством была жизнь. Вы положили себя на музыку. Дни вашей жизни - это ваши сонеты.
Дориан встает из-за рояля, проводит рукой по волосам.
Дориан (тихо и подавленно). Да, жизнь моя была чудесна, но так жить я больше не хочу. И я не хочу больше слышать таких сумасбродных речей, Гарри! Вы не все обо мне знаете. Если бы знали, то даже вы, вероятно, отвернулись бы от меня. Ох, не смейтесь, Гарри!
Лорд Генри. Зачем вы перестали играть, Дориан? Садитесь и сыграйте мне еще раз этот  ноктюрн.  Взгляните, какая большая, желтая, как мед, луна плывет в сумеречном небе... Она ждет, чтобы вы зачаровали ее своей музыкой, и под звуки ее она подойдет ближе к земле...
Дориан (серьезно). А ведь вы отравили меня, лорд Генри. Этого я вам никогда не прощу. Обещайте, что больше вы ни с кем не сделаете этого.
Лорд Генри. Дорогой мой, да вы и в самом деле становитесь моралистом! Скоро вы, как всякий новообращенный, будете ходить и увещевать людей не делать всех тех грехов, которыми вы пресытились. Нет, для этой роли вы слишком хороши! Да и бесполезно это. Какие мы были, такими и останемся. Да и вы останетесь всё тем же. А "отравить" вас я никак не мог. Этого не бывает. Но давайте не будем сейчас затевать спор! Кстати, а что сталось с вашим чудесным портретом? Я, кажется, не видел его ни разу с тех пор, как Бэзил его закончил...  А, припоминаю, вы говорили мне несколько лет  назад,  что отправили его в Селби, и он не то затерялся по дороге, не то его украли. Что же, он так и не нашелся? Какая жалость! Это был настоящий шедевр. Помню, мне очень хотелось его купить. И жаль, что я этого не сделал. Портрет написан  в то  время, когда талант  Бэзила  был  в полном расцвете. А вы объявляли в газетах о  пропаже?
Дориан (смешавшись). Не помню уже… Вероятно, объявлял. Ну, да бог с ним, с портретом!  Он мне, в сущности, никогда не нравился! Жалею, что позировал для него. Не люблю я вспоминать о нем.  К  чему вы затеяли  этот разговор?  Знаете, Гарри, при взгляде на портрет мне всегда вспоминались две строчки из какой-то пьесы - кажется, из "Гамлета"...  Постойте,  как  же это?..
Словно образ печали,
Бездушный тот лик...
Да, именно такое впечатление он на меня производил.
Лорд Генри (со смехом садясь в кресло). Кто к жизни  подходит  как  художник, тому мозг заменяет душу.
Дориан (отрицательно тряся головой, тихо).
Словно образ печали,
Бездушный тот лик...    
Лорд Генри (помолчав). А между прочим, Дориан…  что  пользы человеку приобрести весь мир,  если он теряет... как дальше? Да: если он теряет собственную душу?
Дориан (вздрогнув, уставившись на лорда Генри). Почему вы задаете мне такой вопрос?
Лорд Генри. Милый мой, я спрашиваю,  потому что хочу получить ответ. В воскресенье я проходил через Парк, а там  у  Мраморной  Арки  стояла  кучка  оборванцев  и  слушала какого-то уличного проповедника. В то время как я проходил мимо, он как раз выкрикнул эту фразу, и меня вдруг поразила ее  драматичность...  В Лондоне можно очень часто  наблюдать  такие любопытные сценки... Вообразите - дождливый воскресный день, жалкая фигура  христианина  в  макинтоше,  кольцо бледных испитых лиц под неровной крышей зонтов, с которых течет вода, - и эта потрясающая фраза, брошенная в воздух, прозвучавшая как пронзительный истерический вопль. Право, это было в своем роде интересно и весьма впечатляло. Я хотел сказать этому пророку, что душа есть только у искусства, а у человека ее нет. Но побоялся, что он меня не поймет.
Дориан. Не говорите так, Гарри! Душа у человека есть, это нечто до ужаса реальное. Ее можно купить, продать, променять. Ее можно отравить или спасти. У каждого из нас есть душа, и ее можно увидеть. Я это знаю.
Лорд Генри (серьезно). Вы совершенно в этом уверены, Дориан?
Дориан. Совершенно уверен.
Лорд Генри (со смехом). Ну, в таком случае это только иллюзия. Как раз того, во  что  твердо веришь, в действительности не существует. Такова фатальная участь веры, и этому же учит нас любовь. К тому же, будь у вас душа, которой, как вы уверяете, вы могли бы распоряжаться, разве бы вы не подарили её мне? А ведь у меня до сих пор нет этой прелестной вещицы.
Дориан. Вы в самом деле этого хотите, лорд Генри? Может быть, вам вовсе не понравился бы такой подарок.
Лорд Генри. Кому же еще вам делать такие подарки? Неужели, Дориан, вы любите кого-то больше, чем меня? Исключая, конечно, свою собственную персону.
Дориан. Нет, лорд Генри. Я люблю вас так сильно, что почти ненавижу.
Лорд Генри (вставая). Ну, мне пора. Приходите ко мне завтра, Дориан. У меня будет один молодой человек, который жаждет с вами познакомиться, - Виктор, старший сын лорда Борнмаута. Он уже копирует ваши галстуки и умоляет, чтобы я научил его стать похожим на вас. Премилый юноша, наивный и очаровательный. Доверчивый, как дитя. И впрямь немного напоминает вас.
Дориан (горько). Надеюсь, что нет.
Лорд Генри. Мы пойдем гулять все вместе. Парк теперь чудо как хорош! Сирень там цветет так пышно, как цвела только в тот год, когда я впервые встретил вас.
Дориан. Хорошо, я приду, если вы хотите.
Дориан идет с лордом Генри до двери, словно хочет еще что-то сказать. Но, остановившись, только вздыхает. Лорд Генри уходит.

Упав на диван, Дориан с тоской думает о том, что ему сегодня говорил лорд Генри.

Дориан. Неужели прав лорд Генри, что человек при всем желании не может измениться? Неужели непоправимо загрязнил я свою душу, растлил ее?  Моя жизнь была такой чистой и так много обещала - а я запятнал ее.
Внутренний голос. Но неужели нет для меня надежды?
Дориан. Неужели погубил я свою жизнь? Ну почему всякое прегрешение не влечет за собой верное и немедленное наказание? Разве стали бы мы тогда грешить, зная, что не успеем в полной мере вкусить плоды своего греха! Но, увы, только воображение рисует нам отвратительные последствия  каждого  нашего  греха.  В  реальном  мире  фактов  грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются.
Внутренний голос. Сильному сопутствует  успех, слабого постигает неудача. Вот и все.
Дориан берет зеркало и смотрит в него. Но в следующую минуту ему становится противна собственная красота, и он швыряет зеркало прочь.
Дориан. Это красота меня погубила, красота и вечная молодость, которую я себе вымолил! Если бы не они, моя жизнь была  бы  чиста.  Красота  оказалась только  маской, молодость - насмешкой. Что такое молодость в лучшем случае? Время незрелости, наивности, время поверхностных впечатлений и нездоровых помыслов. Зачем было носить ее наряд? Да, молодость меня погубила.
Внутренний голос. Лучше не думать о прошлом, ведь ничего не изменишь. Сибила Вэйн по глупости убила себя, будучи еще ребенком. Бэзил Холлуорд исчез, развеялся горстью праха, не обретя даже безымянной могилы. Алан Кэмпбел застрелился ночью в своей лаборатории, не выдав тайны, которую ему против воли пришлось узнать. Никакая опасность больше не грозит мне.
Дориан. Но вовсе не эти смерти мучают и угнетают меня, а смерть собственной души, мертвой души в живом теле... Проклятый Бэзил написал портрет, который испортил мне жизнь! Он получил по заслугам! Ведь всему виной этот дьявольский портрет! Кроме того, Бэзил наговорил мне недопустимые вещи, которые нельзя было стерпеть. Алан Кэмпбел? Что из того, что Алан покончил с собой?
Внутренний голос. Это его личное дело, такова была его воля. При чем здесь я?
Дориан успокаивается. Вновь берет зеркало, любуясь собой.
Дориан. Я начну новую жизнь! Я никогда больше не буду соблазнять невинных. Во  всяком  случае, я уже пощадил невинную девушку…
Внутренний голос. Может быть, портрет уже  изменился к лучшему?
Дориан. Да, да, наверное, он уже не так страшен, как был. И если моя жизнь вновь станет чистой, то и всякий след пороков и страстей изгладится с лица портрета.
Внутренний голос. А вдруг эти следы уже и сейчас исчезли?
Дориан. Надо пойти взглянуть.
Дориан радостно улыбаясь, подходит к портрету, срывает пурпурное покрывало.
Дориан (с возмущением и болью). Никакой перемены! Только в выражении глаз теперь что-то хитрое, да губы кривит лицемерная усмешка. Человек на портрете был все так же отвратителен, еще отвратительнее  прежнего! Значит, только пустое  тщеславие  побудило  меня совершить единственное в жизни доброе дело?
Внутренний голос. Или жажда новых ощущений, как, усмехаясь, намекнул лорд Генри?
Дориан. Или  стремление порисоваться, которое иногда толкает на поступки благороднее нас самих?
Внутренний голос. Или все это вместе?
Дориан (приглядывается). А почему кровавое пятно стало больше? Оно расползлось по морщинистым пальцам, распространилось подобно какой-то страшной болезни... Кровь есть уже и на ногах портрета – она капает с рук.
Внутренний голос. В крови и другая рука, та, что не держала ножа, убившего Бэзила... (с ноткой пафоса) Что же делать? Может, сознаться в убийстве? Отдаться в руки правосудия, пойти на смерть?
Дориан смеется.
Дориан. Какая дикая мысль! Люди решат, что я сошел с ума. И, если начну упорно обвинять себя, запрут в сумасшедший дом... (пожав плечами).
Внутренний голос. Да и было ли убийство Бэзила преступлением?
Дориан. А что же случилось с Гетти? Не верю я, что её нет в живых.
Внутренний голос. Портрет лжет!
Дориан. Да он просто издевается надо мной!
Внутренний голос. Самолюбование?
Дориан. Любопытство?
Внутренний голос. Лицемерие?
Дориан. Неужели ничего, кроме этих чувств, не было в моем самоотречении и жертвенности?
Внутренний голос. Ведь было же что-то большее!
Дориан. По крайней мере, так мне показалось.
Внутренний голос. Но кто знает?..
Дориан задумчиво ходит по комнате, обдумывая свой поступок.
Дориан (с удовлетворением). Нет, ничего другого не было. Я пощадил Гетти только из тщеславия. В своем лицемерии надел я маску добродетели. Из любопытства попробовал поступить самоотверженно. (раздражаясь). Ну и что из того? Прошлое так и будет преследовать меня всю жизнь? Будет вечно тяжело нависать надо мной?
Внутренний голос. Может, в самом деле сознаться?..
Дориан. Нет, ни за что! Против меня только одна-единственная - и то слабая - улика: портрет. И зачем было так долго его хранить? Прежде мне нравилось наблюдать, как портрет старится и дурнеет, но в последнее  время я этого удовольствия не испытываю. Портрет этот - как бы моя совесть. (со злостью) Да, совесть.
Внутренний голос. Бесполезный механизм, заложенный в человека и отравляющий ему жизнь.
Дориан. И надо его уничтожить... (осматривается и берет нож). Этот нож убил художника - так пусть он убьет и его творение, и все, что с ним связано. Прошлое умрет, и я буду наконец свободен! Я покончу со сверхъестественной жизнью души в портрете, и вновь обрету покой.
Дориан замахивается ножом, но останавливается, не вонзив его в портрет.
Внутренний голос. Но если душа уйдет из портрета, куда она переселится?
Дориан. Неужели в меня? И я сделаюсь таким безобразным старым уродом?
Внутренний голос. Нет, этого нельзя допустить… А может, она уже не сможет вернуться обратно, и совершит путешествие в иные сферы? Куда она попадет тогда?
Дориан. (с содроганием) Неужели в ад?
Внутренний голос. Или вовсе в небытие?
Дориан. Нет, не может быть! Это несправедливо! Я не заслуживаю такой участи…
Внутренний голос. …или заслуживаю?
Дориан. О боже! Что я наделал! Как страшно!..
Дориан роняет нож на пол. Руки его подрагивают.
Дориан. Неужели нет для меня спасенья? Жизнь мне ненавистна и невыносима, но при мысли о  смерти я изнемогаю от дикого страха... И некому даже излить свои страданья… Лорд Генри… Как жестоко он поступил со мной…
Внутренний голос. Как я когда-то с Сибилой и Бэзилом.
Дориан (отрицательно трясет головой). Нет, пожалуй, еще хуже: я был, по крайней мере, честен.
Внутренний голос. Может, потому, что у меня не хватало ума измыслить столь изощренные муки?
Дориан. Нет, я не найду в лорде Генри сочувствия. Я всегда был для него только игрушкой, хоть и мнил о себе невесть что…
Дориан медленно, заботливо укрывает портрет покрывалом. Некоторое время колеблется, мучительно сомневаясь.
Дориан (громко зовет лакея). Фрэнсис!
Входит лакей.
Дориан (спокойно). Фрэнсис, распорядитесь доставить эту картину лорду Генри Уоттону, дом на Мэйфер. На словах передайте: это то, чего он просил.
Лакей с поклоном выходит.
Дориан (тихо). Способен ли я испытать подлинное раскаяние? Или только опустошение, разочарование и усталость?
Внутренний голос (пожимает плечами).
Дориан (прислушивается к себе). Нет, я не раскаиваюсь. И я всегда отдавал себе отчет в том, что делаю, хоть и пытался спрятаться чужими спинами, взвалить груз вины на чужие плечи. И если бы мне предложили выбор, я вновь не смог бы отказаться от этого искушения. Да, я желал бы, страстно желал бы, чтобы все безумные ночи повторились вновь и вновь - во всем своем ужасе и позоре!.. Но они не повторятся. (вспоминает с улыбкой). Молодость должна быть весела без причин, да, лорд Генри?..

Я вырою себе глубокий, черный ров,
Чтоб в недра тучные и полные улиток
Упасть, на дне стихий найти последний кров
И кости простереть, изнывшие от пыток.

О вы, безглазые, безухие друзья,
О черви! К вам пришел мертвец веселый, я;
О вы, философы, сыны земного тленья!

Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;
Иль пытки новые возможны для того,
Кто – труп меж трупами, в ком всё давно мертво?..

Дориан Грей медленно уходит со сцены.
Затемнение.
Раздается одинокий звук выстрела.
 

Эпилог

Сцена затемнена.
 
Голос Виктора Борнмаута (молодой и восторженный). Лорд Генри, какой чудесный портрет мистера Грея есть у вас! На нем он, как будто живой! И красота его кажется совершенной.
Голос лорда Генри. Да, это поистине великое произведение искусства, Виктор, хоть и создано в наш пошлый век.
Голос Виктора Борнмаута. Лорд Генри, так что же все-таки сталось с мистером Греем? Вы были так дружны, вы должны знать правду! Как жаль, что мне не довелось с ним познакомиться... Говорят, с внезапным исчезновением мистера Грея связана какая-то невероятная тайна?
Голос лорда Генри. Возможно, и так. Я вижу, вас это сильно волнует, мой милый. (помолчав). Не верьте, что любопытство – порок. Так говорят пустые, ограниченные и равнодушные к знаниям люди. Скажите, Виктор… а вы очень любите… чужие тайны?.. 

Занавес.


2010 год