Спасенному-рай из второй части Если любишь

Слышится колыбельная песня. Будто кто-то сердце терзает и гложет. В вечерней тиши монотонно поют. А дитя плачет, не спит. Голос все подвывает: м-м-ы, м-м-ы… придет серенький волчок и укусит за бочок. Вот такая эта песня. Господи, и как только дети засыпают под эту канитель. Выхожу на крыльцо, ему навстречу, вытирая руки о подол фартука. Волосы разлохматились, заколка куда-то подевалась. Прошла неделя, и я стала походить на заправскую деревенскую деваху. А муж улыбался во весь рот. Рубашка его расстегнута, рукава закатаны по локоть, стоптанные старые туфли и авоська, из которой торчал светлый, как смолистая палка, батон.
Похоже на деревенскую пьесу. И декорации вдали, деревянные домики и солнце садится…
Мне так захотелось побыть актрисой, вжиться в образ соседки тети Зои, ворчливой, дородной женщины:
– А кофе купил? – подбоченясь, спросила я строго.
– Вот кофе тебе я купил, – ответил, не очень понимая мою игру, но, стараясь угодить.
– А сахар купил? – ставлю ударения на вопрос.
– Да купил.
– А порошок стиральный купил? – еще более повышаю на последнем слове.
– Хы, вот это забыл.
– Ну вот, посылай его за смертью! – разводя руки в стороны, причитаю я.
– Да сейчас схожу, я забыл еще купить клею.
– А клей тебе зачем, чего еще клеить?
– Так, на всякий случай. Мне надо для холста грунтовку…
– Да тебя только за смертью посылать.
– Ты смерти моей хочешь?
– Типун тебе на язык!
– Веронька, я же быстро, одна нога здесь, другая там…
– Разве можно ходить в такую даль и забыть. Для чего тебе клей?
– Клей, клей! Я за клеем ходил, про него я позабыл, заодно купил батон…
– Заодно, это только русские бабы заодно и постирают, заодно и в магазин, заодно и поспят. Ты бы лучше порошок купил. А про клей забыл.
– Да не забыл я, просто из головы вылетело.
– Из головы вылетело! Что, у тебя голова – решето?
– Попадись мне на глаза твой порошок, я бы его целый мешок купил.
– Мешок ты купил, да только пустой. И зачем тебе мешок? Портянина какая-то, такого старья в доме и так полно, – разошлась я не на шутку, хоть в артистки поступай – деревенская, да и только.
– Попадись мне твой порошок, – не понял он моей игры. – Я бы ему показал, где раки зимуют, и купил бы тебе его, будь он трижды неладен.
– Да лучше уж ты не попадайся мне на глаза, – вошла в роль, разыгрывая сцену второго действия.
Он быстро пробрался в дом и вышел сияющий, взял деньги и снова в путь. Шел, дорогой, наверное, проклиная судьбу и весь белый свет, и деревню и меня – «бабу» свою непутевую.
А в это время я смотрела ему вслед, нарочно ладонью прикрывая глаза якобы от солнца, и думала, – понял он мою игру или принял все за чистую монету…

Вдруг за забором появился как из-под земли дурак, в деревне всегда один дурак да есть. Это был судьбой обиженный парень или мужик, худой, неуклюжий, с синими глазами. На вид ему было лет семнадцать, а на самом деле больше. Он все лето играл в прятки с детьми и катался на велосипеде. Одевался как подросток и вечно в кепке, надетой до самых ушей. Его так и звали «фуяшка на еб не наязит». Глаза вроде умные, можно было принять его за вполне нормального, только, пожалуй, улыбка выдавала его безумие. Вот штаны разве что были коротковаты, словно бы он из них вырос. Подъехал к самому забору, изображая губами звук мотора, зубы стиснуты. Получалось здорово, как мотоцикл: «дрын–дрын». Ухватился рукой за штакетник, смотрит на меня. На закате солнца он смотрелся еще более странно. Я подошла ближе:
– Потерял чего, Ваня? – участливо спросила.
– Жениться хочу.
– Да, женись, невеста если подходящая.
– Я ведь на тебе жениться хочу.
– У меня же есть муж, – улыбаясь, ответила я.
– Да мне жениться-то все равно надо.
Я смотрела на него уже без тени улыбки. Его глаза вмиг стали хищными, руки открывали калитку. Его действия показались мне решительными, но я стояла как вкопанная и не могла оторвать глаз от его рук. Это был страх, он сковал мои движения, ноги приросли к земле. Я закрыла калитку, думая уже о финале пьесы: как дальше играть, и где режиссер этого спектакля? И какую роль он отвел дураку?
Тем временем дурак заулыбался и немного обмяк. Но продолжал тянуться руками. Только бы не выдать своего страха, думала я. Зачем мужа отослала, почему как сложная ситуация, так его нет. Пошел за порошком. «За смертью посылать», вспомнила я. Вот где смерть моя. Мигом сковал меня страх. Порошок! Будь он трижды неладен, пусть бы я с грязи лопнула. Сидел бы дома, ничего бы не произошло. Что-то надо придумать, как назло, голова не соображает.
– Ты когда решил жениться?
– Сегодня.
– Чего так скоро? – дрожащим голосом чуть выдаю себя.
– Вот, подумал, какая ты справная. Таких у нас в деревне нет. Надо, думаю, жениться…
«Думал», «придумал», «сегодня», – пронеслось в голове – только этого мне не хватало. Никогда я не жалела себя так и время никогда так не тянулось. Сколько минут муж будет туда и обратно идти. Пока я потяну время, играть! Но кого?
Его глаза опять налились огнем. Он снова тянул ко мне руки. Я нагнулась, будто бы поправить носок на щиколотке, в это время посмотрела в ту сторону, где был огород. Нет, не убежать, догонит, не пощадит, здоровый жеребец. Тут надо добром с холодной головой соображать, а ноги готовы были пуститься в бегство. А вдруг он кинется к девочке? Тогда что? Надо закрыть дверь на замок. Где ключ? Ключа не было. Куда-то надо его увести на улицу за ограду – некогда выбирать. В доли секунды можно все испортить. Я была как мишень или животное перед защитным прыжком, спасаясь от уверенного охотника, старательно прицелившегося в жертву. Сейчас прогремит выстрел, ружье дулом смотрело внутрь меня. Я видела его сузившиеся хищные глазки, почувствовала, как внезапно краска, жаркая, словно вспышка, ослепила, и ничего не видя, остолбенела. И он стоял на месте, видно, еще не веря в удачу. Вдруг перепрыгнул через низкий забор и бросился на меня вихрем. Я неожиданно отступила несколько в сторону, подставила ногу, и он грохнулся с размаху на землю и лежал ничком. Я истерически всхлипывала. На лице моем застыли слезы. А у него потекла кровь из носа, впитываясь тут же в землю. Он встал на колени, посмотрел на кровь. Продолжая стоять на коленях, глядя на руки, по ним ручьем текла кровь, видно, он ударился носом, кровь пошла сильно. Ну и ну, соображала я, что же делать? Он же погибнет! Вот что делается! Я нагнулась над ним, развернула его и силой уложила навзничь. Зажала ему нос с чувством отвращения и жалости. Он не противился, как ребенок, испугавшись крови, но кровь не останавливалась. Я бросилась в дом, одним рывком сорвала белую штору с окна и выбежала во двор, перескочив через три ступеньки. Во дворе никого не было. Я сначала искала его глазами, потом побежала в огород, потом за ворота – его нигде не было. Как сквозь землю провалился – «жених». Испугавшись, с дрожью в руках и ногах, я искала труп. Ноги начинали трястись от коленей, вернулась во двор, пятна крови исчезли, будто не было жениха. Я не заметила, как пришел Володя, а минуту назад я его так ждала. Кинулась к нему со слезами, прижалась всем телом…
– Ну что ты, Верушка-вреднюшка, что случилось. Я вон мешков еще купил, будем клеем казеиновым холсты грунтовать.
– Красить, за-чем? Ты напиши на грубом холсте, будет еще интересней.
Я не хотела рассказывать того, что здесь произошло. Спасение было неожиданным. Возле забора валялся оставленный башмак…