***

Альбина Ахметова












МЕСЯЦ «ТРУБАЧЕЙ»








ЛИТЕРАТУРНЫЙ СЦЕНАРИЙ ПОЛНОМЕТРАЖНОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛЬМА.






Авторские права защищены Казахстанским авторским обществом. Авторское свидетельство № 145 от 17 октября 2002 года.

Военная драма
Республика Казахстан, г. Алматы. 10 А микрорайон, д.22, кв.68; тел: (727) 2216517; e-mail: akmet@topmail.kz
























         Наши дни. Выжженной стрелой струилась среди голых холмов дорога. Укатанный асфальт лоснился, как потёртая джинса. Была жара, невыносимая, бесконечная жара. Как будто находился не за десять километров от Алматы, а вернулся на 25 лет назад лет назад под Кандагар. Там также нещадно палило солнце, на многие километры тянулась мёртвая холмистая равнина без единого признака жилья.
          От долгой ходьбы ноги затекли, и горели под облезлой кожей  видавших виды кроссовок. В голове гулким эхом настойчиво отзывалась старая контузия. По краям дороги в сухой траве стрекотали кузнечики.  Горизонт расплавлено звенел от зноя.
   Он остановился и оглянулся без всякой цели. Ни одной машины. Снял с пояса флягу и вытряхнул в рот остатки теперь уже слишком тёплой, чтобы утолять жажду, воды.  Боль в голове усилилась, застучала в висках. Перед глазами поплыли белые круги. И опять, так некстати, начало саднить в груди, слева. Он потёр ноющую левую сторону,  мысленно уговаривая непослушный «мотор» дать ему ещё немного времени. Только не сейчас и не здесь. Потом уже будет всё равно. Только немного времени…
     Он посмотрел на часы. Уже скоро… Двойной пыльной лентой  от основного шоссе  в сторону сгустившихся холмов уходила автомобильная тропинка. Он свернул и пошёл по ней, стараясь не потерять из виду следы  шин. Глаза слезились от солнца и головной боли,  перед ними теперь уже густым роем белых мошек  сгущалась пелена. Через неё смутно проступило  первое за долгий путь дерево. Потом ещё и ещё. Растительность становилась гуще и сочней. Вдалеке слышался шум горной речки, а сквозь глинистую поверхность холмов всё чаще и острее проступали скальные башенки. В лицо пахнуло лёгкой прохладой. Он входил в ущелье. Горы высились грудами по обе стороны  дороги.  Шум речки теперь слышался совсем  рядом. И он, собрав в кулак иссякающие силы, почти скатился по каменисто-растительному склону и жадно припал пересохшими губами  к прозрачной,  обжигающе ледяной влаге.   В голове внезапно помутилось. Он попытался подняться, упал на спину, и белая жужжащая пелена перед глазами сменилась сплошной чёрной.
    Он очнулся, когда солнце уже клонилось к закату. Шевелиться не было сил.  Но он заставил себя повернуться на бок. Пошарив рукой, с облегчением нащупал лежащий рядом рюкзак и, успокоившись,  позволил себе ещё несколько секунд полежать неподвижно. Затем  тяжело поднялся, дрожащими руками развязал рюкзак и начал выкладывать оттуда многочисленные запчасти, то и дело поглядывая на часы. В запасе ещё было достаточно времени, но он торопился и нервничал. Свинчивая детали пока ещё не определённого по форме механизма, он то и дело ронял одну за другой. Наконец, непослушными пальцами он вкрутил последний жестяной цилиндр и снова взглянул на часы. Управился тютелька в тютельку. Теперь, действительно,  надо поторопиться. Он тяжело встал и с трудом взобрался на склон. Установил  только что свинченное из множества жестяных деталей устройство на середину дороги, закрепил сбоку медную проволоку и осторожно потянул, медленно разматывая катушку, к обочине. Там рос густой кустарник, который мог послужить прекрасным укрытием.  За колючими ветками кустарника он  залёг в ожидании, пристально глядя на поворот дороги и сжимая в руке  заметно похудевшую катушку медной проволоки.
     Минут через пять из-за поворота появился серебристый «Джип». Из открытого окна неслась музыка. В затенённом лобовом стекле силуэт водителя был едва различим.  Водитель курил, стряхивая пепел за окно и обнажая при этом из тёмного плена рукав белоснежной рубашки. Массивно двигаясь по узкому горному «серпантину», машина медленно наехала на свинченные вместе жестяные цилиндры.
    Он дёрнул провод. Оглушительный взрыв гулким эхом прокатился по горным грудам и отозвался в голове мучительной болью. В ушах зазвенело. С горных склонов на дорогу мелко осыпались камни. Взрывной волной его отбросило на каменный выступ, и он сильно ударился затылком.  Сквозь болезненную пелену он увидел искорёженный горящий «Джип». Обугливаясь, с треском  лопалась серебристая краска. Неподалёку от колючего укрытия всё ещё подпрыгивало по инерции одно  переднее колесо «Джипа». Другое докатилось до уклона и исчезло за каменисто-травяной  поверхностью. Послышался лёгкий всплеск.
     Он закрыл глаза и вновь открыл. Прямо перед ним, на колючей ветке кустарника повис обгоревший белый лоскут, по форме напоминающий рукав. Это было последнее, что он увидел, прежде чем провалиться в черноту.

      

       1987 год. Из динамиков старого «Романтика» хрипло надрывалась Пугачёва, выдавая весёлый модный шлягер 1987-го года.  Накрытый маскировочной сеткой навес слабо спасал от невыносимой духоты. Герка сидел в шортах и в тельнике. В одной руке выцветшим веером были зажаты карты, которыми он потирал толстый веснушчатый нос. В другой руке  Герка  держал ковшик. Он время от времени черпал им воду из стоявшего рядом ведра и лил себе на голову и за ворот.
- Ну, пекло, мать его! Как эти чурки здесь живут?
- Привыкли. – Серёга накрыл Геркиного «валета» « дамой». – Эти гады ещё и стрелять умудряются.  Вон, слышишь, опять мечут.
    Герка прислушался. В глубине выжженной солнцем равнины слышались одиночные выстрелы.
- Снайпер. На перевале. Пристрелку делает. – Выложив перед Серёгой оставшийся комплект «валетов»,  Герка  положил свои карты на стол вверх «рубашками» и лениво потянулся.
   Серёга напряжённо переводил взгляд с Геркиных «валетов» на свои карты и обратно. Он был по пояс голый.  На неровно загоревшей груди синела блатная татуировка.
     Кассета кончилась. Герка стукнул кулаком по магнитофону, и кассета выскочила. Он перевернул её другой стороной, вставил и нажал на «старт». К играющим подошёл прапорщик Зайцев, которого бойцы называли просто Заяц. За его спиной стоял парень лет 19-ти, как сразу определил Герка, - солдат-первогодок. Зайцев заговорил с Геркой панибратски:
- Вот, Герка, принимай пополнение. – И кивнул на стоящего за спиной первогодка.
- Кому Герка, а кому Герман Александрович. - Герка бесцеремонно разглядывал  новенького. - Тебя как зовут,  юноша бледный…
- …С взором горящим? – Подхватил Серёга, и они с Геркой оба расхохотались.
- Рядовой  Мышкин.
- А почему не Кошкин? Или Бабкин с Внучкин -  Репкин? – Продолжал хохотать Серёга. Герка пнул его под столом и серьёзно посмотрел на новенького.
- Я у тебя, дорогой, не звание и фамилию спрашиваю.
- Николай. – Парень исподлобья смотрел на Герку.
- Ну,  вы тут пока знакомьтесь, вводите рядового Мышкина в курс дела, - подал, наконец, голос прапорщик. -  Не буду мешать.
   Его слова и уход Герка проигнорировал. Он изучающе разглядывал нового коллегу.
- Ну, присаживайся, Николай Второй. Разговоры будем разговаривать.
- Почему Второй? - Коля сел за стол и вытащил из протянутой пачки «Мальборо» сигарету.
  Герка тоже закурил.
- А первый два дня назад на «Чёрном тюльпане» «двухсотым» улетел, - Коля не понял, и Герка мрачно пояснил, - Груз «двести». Цинковый ящик и печальная музыка в доме. Понял?

   
      Уже вечером, выгружая на стол банки с американским пивом, Герка объяснял Николаю:
- Нет у нас официального названия. Нет, и не было никогда. А мы себя называем «трубачами». Понял? Потому что, если кто-то нас обидит…
- То ему – «труба»! – Подхватил Серёга.
   Герка рассказал, что их четвёрка – элитное и очень уважаемое подразделение. Личное изобретение майора Тимохина. Такого больше ни в одной части нет. Они – мозг и движущая сила! Разведка, экстренный захват «языка» в случае необходимости и выполнение других неординарных поручений.  Каких именно, то об этом, по словам Герки, новенькому предстояло узнать уже по ходу работы. Ещё одним «Трубачом» был таджик Алим. «Он у нас за переводчика» - продолжал свои объяснения Герка. Алим оказался худощавым, очень смуглым и неразговорчивым. На Николая он смотрел без всякого интереса. Создавалось впечатление, что Алима, вообще, ничего в этой жизни не тревожило.
    Герка был старшим в группе. Он единственный имел прямой доступ к начальству и по возвращении пересказывал остальным очередное задание. Серёга исполнял обязанности шофёра. Как говорил Герка, « водила божьей милостью». Что касается Николая, то ему отводилась роль подсобника, «дай, подай, передай».
- Пока! А там видно будет. Ты, ведь, Коля Мышкин, у нас человек новый. –Откуда мы знаем, что ты такое.
    Серёга, тем временем, уже успел открыть одну банку и теперь с наслаждением облизывал нависшую на губах пену.
- Вот за что я наше начальство уважаю. Всегда отметят скромное геройство «Трубачей». – И, посмотрев на Колю, добавил,   – Мы три дня назад целый грузовик с оружием взяли. Вчетвером. Ох,  и дали нам «духи» по мозгам! До сих пор поджилки трясутся. Как вспомню…  Кольке, первому, пол - черепушки снесли. Так что в этих баночках – и его посмертная заслуга…
- Заткнись! – Герка бросил на Серёгу злобный взгляд.
- А чего? Пусть молодой привыкает.
Коля сидел мрачный.
- Значит, вам эти баночки в награду за смерть друга прислали?
   Серёга умолк. Алим с отсутствующим видом  перебирал чётки. Всё происходящее его не касалось. Герка  смотрел на Колю изучающе и с сомнением. Выдержав паузу, он, наконец, заговорил. Медленно, с расстановкой. Как будто объяснял первокласснику, как правильно сидеть за партой.
- Ты, Коля, усвой главное. Здесь тебе не учебка. Здесь – война. А на войне иногда убивают. Ты тоже не бессмертный.
- Это угроза?
    Коля пытался погасить внезапный страх, который навязчивым холодком застрял в груди.  «Ну, попал!» Казалось, ему удавалось сохранять видимое спокойствие. Бугай ничего не заметил. Или сделал вид. Чёрт его поймёт. Он его знал всего четыре часа и не успел понять манер и замашек своего теперешнего непосредственного начальника. Герка усмехнулся и почти вплотную приблизил к лицу Николая свои маленькие глазки.
- Слухай сюда, Николаша. Никто тебе в спину стрелять не собирается. Мы не банда, а команда. Хочешь играть в команде – выполняй правила. А нет – твои проблемы.
   Герка поднялся из-за стола и зашёл в вагончик. Алим по-прежнему сосредоточенно перебирал пальцами костяшки чёток  и беззвучно шевелил губами. Серёга с презрением смотрел на Колю.
- Придурок ты, Мышкин. Герка тёзку твоего убиенного десять километров на себе пёр. Тот уже умер,  а Герка всё тащил. Чтобы пацана хотя бы похоронили нормально. Ты  ещё пороху не нюхнул, а уже мораль читаешь.
- Уверен?
   Серёга уже припал к банке с пивом и при Колиных последних словах закашлялся. Николай смотрел спокойно. Ему, наконец, удалось совладать с предательским холодком внутри. На руках, что называется, оказался «козырь». Дурак, надо было сразу рассказать этим  «ветеранам долбаным», как добирался сюда. Тогда бы не строили из себя …
     Он должен был умереть  как минимум дважды. Во время перелёта из аэродрома в Баграме их «вертушки» обстреляли. Один вертолёт упал и взорвался.  Оставшиеся два, набитые до отказа  перепуганными новобранцами,  истерично меняли высоту, пытаясь увернуться от невидимых снарядов. Несколько раз они чуть не столкнулись друг с другом в воздухе. Обстрел продолжался. Из вертолёта, в котором  был Николай, застрочили из  «ствола» в белый свет, как в копеечку. Несмотря на ясную погоду, на земле никого не было видно. Казалось, что по вертолётам стреляют сами горы. Постоянно валившийся на Колю здоровенный парень, на вид сибиряк, жалобно, по щенячьи матерился. Внезапно «вертушка»  резко пошла вниз и плашмя грохнулась о землю, подняв клубы пыли. Машину накренило, лопасти винта продолжали вращаться, разбрасывая обломки во все стороны. Все, кто внутри был в состоянии хоть что-то соображать, замерли в ожидании взрыва. Потом началась паника. Солдаты лезли по головам живых и по телам мёртвых, беспорядочно выпадали из вертолёта, стараясь отползти подальше. Коля с трудом вылез из-под грузного тела соседа. На мёртвенно-бледном лице здорового сибиряка застыло выражение детского ужаса, губы тряслись. Он невменяемо таращил глаза и тихо скулил. Жив. Николай несколько раз хлопнул сибиряка по щекам, но тот не реагировал. Тогда Коля схватил его за шиворот и потащил за собой из вертолёта. Они оба тяжело упали в пыль, и в этот момент со стороны гор их накрыло сплошным огнём. Перепуганные новобранцы бросились врассыпную, то и дело падая под пулями «духов». Охрипший прапор орал, прижимаясь к земле:
- Всем лечь на землю! Кому сказал, суки?! На землю всем!
       Несколько человек, в том числе и Николай, отползли под вертолёт и открыли ответный огонь, отчаянно, с матами и ни на что не надеясь. Горы по-прежнему скрывали своих обитателей. Пули со звоном отскакивали от вертолёта и поднимали ровные ряды пыли возле самых колёс. Бой был вынужденным и паническим. Никто под вертолётом не заметил, как из пробитого бензобака  побежало топливо. Солдаты продолжали беспорядочно строчить из автоматов. Николай увидел того самого здорового сибиряка. Тот сидел на земле, обхватив простреленную ногу, и вопил от боли и страха. Коля, припадая к земле, бросился к нему. Он уже приближался к раненому, когда за его спиной раздался оглушительный взрыв, и вертолётный винт с обугленными остатками лопастей, пролетев над головой Николая, грохнулся неподалёку.
     Только через час, показавшийся вечностью в адском пекле афганского солнца и под активным огнём  «духов», в бледно-голубом обожжённом небе показались «вертушки»…
    
    
      Серёга недоверчиво смотрел на Николая. Герка вернулся из вагончика и поставил на стол бутылку водки и три гранёных стакана, которые он крепко зажал своими толстыми пальцами.
- Пиво без водки – деньги на ветер. – Герка деловито открыл бутылку и разлил водку по стаканам. Он заметил несколько удивлённый взгляд Николая на три стакана, понял и пояснил, кивнув в сторону Алима. – Он у нас не пьющий. Ваще! – Герка придвинул Николаю стакан и поднял свой. - Помянем друга нашего, Николая Усачёва. Ну, Колька, пусть земля тебе будет пухом.
   Выпили стоя. Запили пивом. Герка сел за стол и закурил. В душной темноте афганской ночи послышались шаги и тихое позвякивание. Герка  плотоядно улыбнулся:
- Моя Маня чешет.
   Из темноты появилось нечто, закутанное с ног до головы. Герка поднялся навстречу и смачно  развёл руки. Паранджа мигом слетела на землю, и  в Геркиных объятиях оказалась худенькая, совсем юная афганка, одетая в длинное  светлое платье на бретельках. На её смуглых тонких запястьях поблёскивали многочисленные браслеты, чёрные, как смоль, волосы были собраны в пучок  и закреплены дешёвой аляповатой заколкой. Герка поставил смеющуюся Маню на землю, отстранился,  разглядывая её с причмокиванием.
- Ну вот, хоть стала на человека похожа! – Он облапил Маню и развернул её лицом к сидящим за столом. – Ну,  как  вам прикид?
- Отпад! - Серёга откровенно разглядывал Маню, - Манька, а у тебя, оказывается, и сиськи есть, и задница.
    Было видно, что Маня не понимает, но она продолжала хихикать. Алим бросил на Маню мрачный взгляд и тихо сказал что-то резкое на фарси. Маня испуганно вздрогнула и виновато потупилась.
- Алим, кончай девушку запугивать. – Герка усадил Маню на колени и подвинул ей банку пива, - Пусть приобщается к сексуальной революции.
Услышав знакомое слово, Маня радостно закивала головой:
- Секс… Трахать…Доллар…
- Видал, какая грамотная! Забитая женщина Востока. А  даёт только за  «баксы»!
      Он чиркнул зажигалкой, давая Мане прикурить. Она заметила Колю. Маня смотрела на него пристально, с любопытством и даже удивлением. Затем обратилась к нему на фарси. Николай молчал. Маня продолжала его изучать. Обернулась к Алиму.
- Она думала, ты - афганец. Похож. – Алим отложил чётки и вынул из кармана маленький кувшинчик с закруглённым дном.
- Кстати…- Герка, уже заметно хмельной, развернулся к Николаю всем своим грузным телом. – Я вот тоже удивляюсь. Какой-то ты, Коля Мышкин, не по-мышинному  чёрнявый. Ты у мамы свою родословную уточнял?
- У меня мама – казашка.
Герка удивлённо вскинул белёсые брови.
- Так ты оттуда? А к нам как попал? Твои-то, вроде, особнячком держатся.
- Так получилось.

      Николай решил не объяснять Герке, что сам  напросился под Кандагар. А когда прапорщик Зайцев, волею случая, оказавшийся на территории их части,  узнал о том, что Николай занимался в секции карате, то сам рассказал ему про «Трубачей». Вспоминая об этом, Колька уже успел десять раз пожалеть о своей наивной жажде подвигов.
    Алим, тем временем, кинул в рот порцию насвая и закрыл глаза. Маня всё ещё смотрела на Колю. Герка, заметив интерес своей подружки к новенькому, ревниво усмехнулся.
- Так… По-моему, я здесь лишний.
    Маня перехватила Геркин взгляд, всерьёз запаниковала и засуетилась. Она заискивающе улыбнулась Герке, легко соскочила  на землю и потянула  его в сторону вагончика.  Герка снисходительно поднялся, по-хозяйски обнял Маню, и они «пошли в нумера», как сказал Серёга.  Николай почему-то начал злиться. Просто для того, чтобы что-нибудь сказать, он спросил Серёгу:
- А почему Маня?
- Да имена у этих черножо…- Он покосился на Алима, но тот по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Серёга на всякий случай понизил голос. – Короче, язык сломаешь.  Вот Герка и переименовал на свой манер…- Серёга хихикнул, – крестницу.
- Как это – крестницу?
   Серёга, подумав, всё же решился полностью ввести Николая в курс дела по поводу неформальных отношений «Трубачей» с местным населением.
- Короче… Как-то кишлак один пробивали…Тут, недалеко. Ну, Герка её там и... – Он несколько раз хлопнул ладошкой по кулаку. - Не знаю, чем она ему понравилась. Хотя, в голодный год и муха – вертолёт.  А у них знаешь как… Порченая. Отец её уже хотел того…- Серёга чиркнул ладонью по горлу, – А  Герка популярно ему объяснил через Алима что к чему…
- Мало вам шалав в лазарете. – Не открывая глаз, подал голос Алим.
- Не скажи, Алимчик. Это для тебя наши бабы – экзотика. А мы этого добра в родном «совке» наелись. Хочется новенького…- Серёга вновь обернулся к Николаю. – Короче, отец её на следующий день сам Герке привёл. – Серёга плеснул себе в стакан ещё водки,  молча предложил Николаю, но тот отрицательно мотнул головой. Серёга вылил себе остатки. – Короче, все довольны. Герка ей валютой платит. Не «Интурист», конечно. Но на пропитание её семейству хватает. Ну, будем. – Серёга чокнулся с воздухом и одним махом осушил стакан.

      Откуда у Герки валюта, Николай спрашивать не стал. Ответ явился сам на следующий день в виде маленькой закутанной в паранджу женщины. Пройдя через КПП, она уверенно направилась к вагончику «Трубачей». Герка в это время потягивался, тряс головой и жадно припадал к ковшику с водой под навесом, сгоняя с себя остатки вчерашнего похмелья.  Увидев представительницу коренного населения, сразу поманил её за вагончик. Алима он не позвал, и Коле стало ясно, что афганка и Герка без всякого перевода прекрасно знают, что им нужно друг от друга. Уже через несколько минут Герка внёс в вагончик  тряпичный свёрток и вышел оттуда с двумя буханками хлеба и горкой консервов. С тем афганка и ушла.
     Герка, по-прежнему в одних трусах, сидел в вагончике на табуретке и по одному рассматривал через лупу разложенные на тряпице украшения. Коля заметил пару серёг, браслет и массивный кулон, украшенный рубинами. Герка, увлечённый своим делом, обернулся не сразу. Сузив свои и без того маленькие глазки на неожиданного свидетеля, он подозрительно хмыкнул:
- Шпионишь, Мышкин?
- Проясняю обстановку. – Коля подошёл к Герке и взял с тряпицы кулон. – Сколько такой в «совке»  может стоить?
- Я откуда знаю? – Герка забрал кулон и небрежно завернул в тряпицу вместе с остальными украшениями. – Я тебе не ювелир торг.
- А ты сколько имеешь?
- По полтиннику за штуку. – Герка открыл банку пива. – Любопытный ты, Мышкин.
- Любознательный.
Николай развернулся и направился к выходу, но Геркины слова заставили его остановиться.
- Будешь вякать – пришью. Понял?
   Коля медленно обернулся. И по Геркиным глазам понял, что тот не шутит. Он натянуто усмехнулся.
- Значит, не банда,  а команда?
- А это когда как. – Герка глотнул пива и облизал губы, - По обстоятельствам.   


     Герка пропадал половину дня, и «Трубачи» занимались своими  делами. Попросту говоря, бездельничали.  Алим  сидел  за столом, под навесом и по обыкновению перебирал чётки. Серёга до обеда был совершенно не годным к употреблению, но остатки американского пива выполнили свою скромную похмельную миссию, и Серёге немного полегчало. Николай ещё в первый день понял, что сержант Малышев без общения, как рыба без воды. И потому за окончательным прояснением обстановки обратился прямо к нему. Начал без вступления:
- А кому Герка афганскую «рыжуху» сдаёт?
    Серёга смял пустую пивную банку и швырнул через плечо. На Николая он смотрел с недоверием. Коля сел напротив, дал прикурить Серёге и закурил сам.
- Да не дёргайтесь, товарищ сержант, я в курсе.
    Малышев почесал затылок и после непродолжительной внутренней борьбы, нехотя ответил:
- Тимохе нашему, кому ж ещё?
- Майору Тимохину?
  Серёга усмехнулся.
- А у нас есть ещё один командир части?
    Он бросил настороженный взгляд на Алима. Тот поднялся из-за стола и ушёл, как бы давая Серёге возможность для подробного отчёта. Но вместо этого Серёга решил обойтись несвойственной ему краткостью:
- Слушай Мышкин, ты сопи в две дырочки и помалкивай. Целее будешь. И в накладе не останешься. Герка – пацан не жадный. Правильный пацан.
Серёга явно не хотел продолжать тему, но Коля решил не отступать.
- А сами вы, товарищ сержант,  «рыжухой» и «брюликами» не промышляете? 
   Видимо, он нажал на больную точку сержанта Малышева, потому что тот резко вскинул голову и зло сверкнул красными от похмелья глазами.
- Для меня Тимоха – товарищ майор, а для Герки – Михалыч. Разницу улавливаешь? – Он философски пустил дымное колечко и вздохнул, - Конечно, разведка без трофеев, как пьянка без баб. Я всё Герке сдаю.
- Зачем?
- Слушай, Мышкин, ну чё ты  докопался? Затем! Куда я всё дену?  Нашего брата  на дембеле так шмонают! Надо будет, в задницу заглянут и слабительное дадут! Офицеры – другое дело. А так я имею свои два червонца  «зелёными» за штуку, но железно. И всем хорошо. Так что, в случае чего, неси трофеи в приёмный пункт и не возникай. Мой тебе дружеский совет.

        Старший сержант Герка Анохин явился к обеду.  «Трубачи» под навесом наседали на консервированную перловку с мясом, когда Герка поставил на стол популярную в народе ёмкость 0,33.
- Всем принять в приказном порядке. Для настроения. – Он повернулся к Алиму, - Тебя, естественно не касается.
Серёга довольно подбросил в руке бутылку и подмигнул Коле.
- Молодой, сгоняй- ка за стаканами в вагончик.
   Николай, усиленно подавляя в себе желание съездить Малышеву по физиономии за этот небрежный тон, всё же медленно поднялся из-за стола. Но Герка хлопнул его по плечу и усадил обратно.
- Сидеть, Мышкин. А ты, Серёга, за стаканами бегом марш. Мне с Николаем потолковать надо.
Сержант нехотя направился к вагончику. Герка по-прежнему держал руку на плече Коли.
- Ну что, Мышкин. Сегодня у тебя боевое крещение. Не боишься? – Николай молчал, глядя на Герку в упор. Тот удовлетворённо кивнул. – Тогда слушай. Сегодня ночью за «языком» прогуляемся. Заяц говорил, ты там какими-то штучками-дрючками владеешь? – И Герка изобразил жалкое подобие рукопашного приёма. Коля усмехнулся.
- Ну. Дальше что?
- А то…- Вернулся Серёга со стаканами. Герка взял нож и начал отковыривать бутылочную пробку. – Сможешь вырубить клиента так, чтобы он очухался примерно через час и был в состоянии ворочать языком?
- Постараюсь. – Сердце ухнуло в пятки. Чёрт его знает? Коля уже порядком подзабыл всё, чему его учили в полу нелегальной подвальной секции пять лет назад. Он, конечно, пытался самостоятельно отрабатывать приёмы дома, заглядывая в брошюру с оторванной обложкой, после того, как  преподаватель отправился в места не столь отдалённые, а на подвал повесили амбарный замок. Но разве домашнюю нерегулярную самодеятельность можно считать полноценными тренировками? Правда, в учебке кое-чего нахватался. Ну, блин! Напросился! Придётся выкручиваться. Он поймал на себе пристальный Геркин взгляд. Видимо, того не удовлетворил столь неопределённый ответ. Ладно, была, не была! И он уверенно заявил. – Сделаю.
- Тогда, лады. – Герка, наконец, справился с пробкой,  разлил водку по стаканам, - Ты только хорошо постарайся, Мышкин. Родина тебя не забудет.

      Ночную тишину разбавляли переливы сверчков. По  южному низко висела полная луна, ярко освещая холмистую местность. Герка зло поглядывал на ночное светило.
- Ну, бляха-муха! Вот это нам совсем ни к чему! – И награждал ночную красавицу смачными русскими эпитетами.
    Они долго ехали на УАЗике, и Серёга, действительно, мастерски лавировал между невидимыми преградами.
- Мины, -  Пояснил Коле Герка. Он сидел впереди, рядом с Серёгой и внимательно рассматривал дорогу через разбитое лобовое стекло.– Понатыкали сплошняком, как картошку в огороде.
   Николаю стало не по себе. Он покосился на сидящего рядом Алима. Тот сидел с привычно непроницаемым лицом, как будто чётки перебирал.  Только сейчас вместо нанизанных на нить костяшек, его руки сжимали АКМ. Герка продолжал комментировать разнообразие и многочисленность невидимых для Николая мин,  характеризуя с помощью матов взрывные способности каждого вида. Николай закрыл глаза и, ненавидя собственное малодушие, отчаянно начал вспоминать хоть какую-нибудь молитву. Его панические размышления прервал тихий голос Герки.
- Всё, тормози. – Он обернулся. – Дальше пёхом.

      Серёга остался в машине. Коля, то и дело цепляясь штанами за колючие ветки низких кустарников,  шёл за Геркой и Алимом, стараясь не упустить их из виду. Ещё пол часа назад ярко светившая луна внезапно закрылась тучами, и однообразная местность погрузилась в сплошной мрак. Николай пробирался в темноте сквозь низкие колючие заросли, как слепой котёнок, ориентируясь исключительно на звук шагов впереди. Вдруг шаги затихли, и Коля, продолжая двигаться по инерции, наткнулся на широкую Геркину спину. От неожиданности он тихо матюгнулся. Герка в ответ ткнул его кулаком в бок.
- Тихо ты!
    Глаза Николая постепенно привыкали к душной густой темноте, и он начал различать рыхлый силуэт старшего сержанта. Алим стоял рядом, поблёскивая белками глаз. Его лицо казалось совсем чёрным. Герка долго прислушивался к пению сверчков в тишине. Других звуков не было.
- Пошли. – Герка сказал это тихо, скорее выдохнул, и, крадучись, почти ползком двинулся вперёд. Николай почувствовал, что дорога пошла в гору.
    Они взобрались на холм. На вершине Герка предостерегающе поднял руку, продолжая напряжённо прислушиваться. Николай и Алим остановились, и Коля по примеру Алима припал к земле, вглядываясь в темноту. Луна выглянула из-за тучи, и в медленно обнажающемся луче света как по волшебству проступили очертания стоящего в низине кишлака. Восхищённый выдох вырвался у Николая сам собой. Беспорядочное скопление глинобитных мазанок вкупе с башенкой минарета в лунном свете было похоже на иллюстрацию к «1000 и 1 ночи». Герка красоты пейзажа не оценил.
- Зараза! Не, эта сука сегодня явно на своих работает!
   По склону холма съехали на «пятых точках». После каждого короткого марш-броска останавливались в ожидании, пока Герка прослушает тишину, и двигались дальше, низко припадая к земле.
     Герка прижался к стене крайней мазанки. Алим и Коля за ним. В нос ударил запах разогревающегося тандыра и кислого теста.  Через  верх  глиняного дувала, идущего, как сплошное продолжение стены мазанки, в ночную черноту пробивались жёлтые блики слабого света. Женские голоса  за глиняной стеной казались совсем близкими.  Герка, тем временем, продолжал бесшумно двигаться вдоль дувала, останавливался и подманивал Алима и Колю. Наконец, казавшийся бесконечным дувал закончил свой путь по прямой, и глиняная стена  сломилась на угол. Герка остановился. Из-за угла отчётливо слышался мужской диалог на фарси. Пахнуло анашой. Герка на миг выглянул и осторожно подошёл к Алиму и Коле,  стоявшим чуть поодаль.
- Двое. – Он посмотрел на Колю. - Первый - Алима, второй – твой.
     Алим  отстранил Колю, прошёл вперёд и вытащил из ботинка нож.  По тому, как он привычно провёл пальцами по острию, Коля понял, что для Алима это обычное дело. Герка держал автомат наизготовку. Николай напрягся и в беспомощном отчаянии почувствовал мелкую дрожь в коленях. Сердце громко ухало, отдавая удары по всему телу. Казалось, что не только Герка и Алим, но и те двое «духов» за углом дувала могли услышать его предательское биение. Алим  из-за угла призывно сказал что-то на фарси. Голоса умолкли. Николай вжался в глиняную стену. Его начало колотить. Герка, поворачивая дуло автомата, напряжённо озирался во все стороны. Алим повторил призыв и поднял руку с ножом. За углом в их сторону зашуршали шаги. Показался тёмный силуэт. Афганец  пристально всматривался в темноту, сжимая в руке автомат. Второй «дух» из-за угла что-то спросил у своего напарника, тот тихо ответил, и, передёрнул  затвор. В ту же секунду Алим быстро схватил афганца за шею, втащил в темноту за дувал, прижал к стене  и одним махом, хладнокровно, перерезал ему горло. Кровь брызнула фонтаном, и Коля отчётливо почувствовал горячий, чуть кисловатый запах. Афганец издал короткий хрип. Алим зажал ему рот и, прижимая к стене, медленно опустил безжизненное тело на землю. У Коли к горлу подступила тошнота, и он с ужасом почувствовал,  что сейчас запросто может грохнуться в обморок, первый раз в жизни и совершенно не вовремя. Но Герка не дал ему такой возможности. Он уже втянул из-за угла второго «духа», вцепившись в его автомат. Алим  быстро сверкнул белками в сторону Николая. «Дух» уже был готов закричать, и Коля, повинуясь какому-то внутреннему автопилоту и совершенно не соображая, что делает, в миг оказался возле Герки и афганца и отчаянно, фактически наугад, рубанул  последнего ребром ладони по шее. Как оказалось, рубанул удачно. Афганец сник. Герка легко взвалил его на плечо, и, отдав Николаю свой автомат, скрылся в темноте. Николай последовал за ним. Его продолжало мутить, и он с трудом сдерживал всё более настойчивые спазмы. Алим замыкал процессию, уверенно и легко  двигаясь спиной вперёд, и держа на мушке своего АКМ ночной кишлак. Всю обратную дорогу до УАЗика Николай прошёл, как во сне.
     Серёга помогал Герке грузить пленного афганца, казавшегося в темноте бесформенным мешком, в багажник. Алим спокойно вытирал окровавленный нож пучком только что сорванной сухой травы. Герка обернулся к Николаю и весело ему подмигнул:
- А ты молоток, Мышкин. Быстро реагируешь.
     Герка ещё не закончил комплимент, а Николай, больше не в силах бороться с собственным организмом, согнулся пополам, и его начало судорожно рвать. Ноги подкосились. Он упал на колени, продолжая вздрагивать от  новых, всё более беспощадных приступов. Алим спрятал нож в ботинок и смотрел на Колю равнодушно, с едва заметной усмешкой. Серёга и Герка подхватили Николая с двух сторон под локти.
- У, Мышкин! А ты, оказывается, чувствительный! – Герка ободряюще похлопал его по плечу, - Ничего, в первый раз бывает.
   И они с Серёгой потащили почти бесчувственного рядового Мышкина в машину.

     Луна по-прежнему низко висела над душной пыльной равниной, успев немного сместиться к западу. Значит, прошло не так уж много времени. Вокруг мирно переливались голоса невидимых сверчков. И недавняя вылазка в кишлак стала казаться просто кошмарным сном. Коля сидел за столом, шатаясь, то и дело рискуя свалиться с табуретки. Герка похлопал его по щекам и почти насильно опрокинул ему в рот стакан водки. Живительные в данный момент градусы горячей волной прошлись по горлу и разлились по всему телу противным и, как ни странно, отрезвляющим привкусом. Коля закашлялся. Герка пристально всматривался в его мёртвенно - бледное лицо, затем ещё пару раз для верности хлопнул его по щекам и с удовлетворением заключил:
- Один очухался.
    Туман перед глазами постепенно  рассеивался. Рядом с Геркой возник Серёга.
- Эй, Николай  Второй, как здоровье?
- Нормально. – Голос прозвучал хрипло. Коля тряхнул головой, разгоняя последние остатки предательской дымки. Герка прикурил сигарету и сунул в рот Коле.
- А если нормально, тогда пошли  «духа» в чувства приводить.

     Пленный афганец оказался совсем  мальчишкой. Над его верхней губой едва пробивался несмелый пушок. Он сидел на земле со связанными руками и ногами и зло сверкал огромными чёрными глазищами на сидящих за столом «Трубачей». Его шапочка валялась рядом, волосы беспорядочно курчавились, и несколько завитков прилипли ко лбу. Из разбитой губы сочилась кровь. Герка сидел прямо перед ним на табуретке, широко расставив ноги.  Наполовину истлевшая «мальборка» торчала в углу рта, дым то и дело попадал в глаза, и Герка щурился. Он упирался кулаками в свои толстые ляжки и уже в который раз за получасовой  допрос  нависал над перепуганным юным «духом»:
- На каком перевале будет засада? Ну, говори, гадёныш! – Алим перевёл.  «Дух» исподлобья смотрел на Герку и молчал. Герка со всей силы саданул его ногой в тяжёлом ботинке в живот. Афганец согнулся, издав щенячий вопль, и заговорил, быстро и зло.
- Чё он там вякает?
    Герка повернулся к Алиму. Тот слабо усмехнулся:
- Тебе не понравится.
    Герка встал и кивнул Серёге. Тот кивнул в ответ, пошёл в вагончик и вернулся оттуда с верёвкой. Пленный следил за Серёгой  с недоумением, которое постепенно сменялось страхом. Малышев деловито привязал верёвку к торчащему из навеса крюку, который явно был вбит давно и с определённой целью, и ловко соорудил петлю. Афганец  инстинктивно подался назад, но Герка схватил его шиворот и волоком потащил к верёвке.  Он легко водрузил отчаянно трепыхавшегося «духа» на подставленный Серёгой табурет и сунул его голову в петлю. Афганец  истерично дрыгал связанными ногами, извивался всем телом, безуспешно пытаясь вырваться из могучих Геркиных рук, и истошно кричал. Николай снова почувствовал тошноту и отвернулся.  Отчаянный мальчишечий крик звенел в ушах и отдавался в голове гулким колоколом. «Чекушку», выпитую «Трубачами» перед походом в кишлак для настроения,  сменил  ящик полноценных бутылок, стоявший под столом. Коля дрожащими руками налил себе полный стакан водки и залпом выпил. Серёга потянул за конец верёвки, затягивая петлю на шее афганца. Пленный захрипел и задёргал ногами. По знаку Герки сержант немного ослабил давление. Афганец судорожно хватал своим пухлогубым ртом воздух. Герка встряхнул «духа» за шиворот.
- Ну что, партизан? Так и будешь в молчанку с ругалкой играть?
    Алим переводил с безразличным видом. Герка  продолжал трясти пленного, дыша перегаром прямо в его перепуганные, ставшие ещё больше,  глаза.
- В последний раз спрашиваю, на каком перевале будет засада? Скажешь? - Афганец, как загипнотизированный, смотрел на Герку и быстро кивал. Герка переспросил для верности, - Значит, скажешь? Да? Да?!– Юный афганец, уже не дожидаясь перевода, усиленно кивал головой.
   Герка  вытащил его курчавую голову из петли и сбросил его с табуретки на землю. Афганец, сильно ударившись, даже не обратил на это внимание. Он быстро и испуганно говорил. Серёга уже сидел за столом и едва успевал записывать за Алимом перевод показаний пленного.

     На востоке пробивались первые лучи зари, обещая новый жаркий день. Затоптанная шапочка пленного афганца валялась рядом с ножкой табуретки, на которой сидел Герка. Он убрал под стол очередную пустую бутылку  и лениво потянулся.
- Спать пора. Ночка была ещё та.
    Коля сидел мрачный. Активно и методично выпиваемая им на протяжении всего допроса водка ожидаемого похмелья не принесла. В голове по-прежнему болезненно звенел отчаянный крик пленного афганца с петлёй на шее. Герка заметил его состояние.
- Ты чего, Николаша? Этого выкидыша черножопого пожалел?
    Алима за столом не было, и поэтому Герка в открытую высказывал свои мысли. Коля исподлобья посмотрел на него.
- Ему, наверное, и шестнадцати нет.
    Герка усмехнулся и прикурил новую сигарету от старой, сгоревшей до самого фильтра. С тех пор, как Алим увёл пленного, Герка дымил одну за одной.
- А ты попадись такому сопляку на дороге. Он в миг из тебя решето сделает.  «Аллах акбар», и никаких вопросов.
    Николай разозлился ещё больше. Он со всей силы двинул кулаком по столу и, уже не в состоянии контролировать собственные эмоции, заорал:
- Ну и стреляли бы! Зачем весь этот цирк с петлёй устроили?!
    Герка на такой взрыв со стороны рядового Мышкина отреагировал спокойно. Спавший за столом Серёга что-то пробормотал, но не проснулся. Старший сержант пинком откинул в сторону измусоленную шапочку пленного и снисходительно посмотрел на Николая.
- Объясняю для непросвещённых. Не знаю, как у вас в Казахстане, но здешние чучмеки жуть как боятся смерти без крови. – Герка хихикнул. – Можно в рай не попасть. Это нам Алимчик растолковал. На такого хоть десять стволов наставь. Он зенки вытаращит, «Аллах акбар» свой заладит, и хрен ты что из него вытащишь. А это…- Герка пальцем начертил вокруг шеи невидимую петлю, - …верный метод. Понял, Мышкин?
- Понял.
   Неожиданно возникшая тупая головная боль начала заметно усиливаться. У Николая потемнело в глазах. Но он всё же решился просить у Герки то, что волновало его с того момента, как Алим увёл пленного.
- Значит, Алим его прямиком в рай повёл? – Николай с трудом чиркнул ставшей  просто чугунной рукой по горлу. Голова буквально  раскалывалась. Герка расхохотался.
- Да ты, я вижу, совсем не догнался. Этот чурик уже давно в родном кишлаке ошивается.
   Коля от неожиданности резко вскинул голову, и едва удержал стон от мучительной боли, ударившей в висок изнутри. Герка, видимо, заметил резко хлынувшую в лицо Мышкину бледность и правильно вычислил его состояние. Его голос стал как будто мягче.
- Алимчик ему как бы устроил как бы побег. Понимаешь? И снабдил липовой информашкой. – Герка объяснял старательно, и даже с участием, будто его объяснения могли успокоить головную боль подопечного. – После завтра  сюда караван с продовольствием из Кабула придёт. Дорога через перевал, а их два. Ну, Алимчик и сказал этому чурёнку, что теперь колонна типа маршрут поменяет. Духи засаду перенесут, а наши по прежнему пути спокойненько сюда дотопают. Дошло?
   Герка успел перехватить Николая на середине падения и потащил его к вагончику, по-отечески  уговаривая по пути:
- Ты, Мышкин, не переживай. По первой дурняк со многими бывает. Ничего, порыгаешь  и привыкнешь. А на водяру особо не надейся. Бесполезно.
    Геркины слова всё слабее прорывались сквозь сгущающийся в голове Николая туман, и он даже не почувствовал, как старший сержант Анохин свалил его на кровать. Он сразу провалился в чёрную яму беспокойного забытья. Герка, тяжело дыша, сел на край кровати и с насмешкой посмотрел на Колю.
- Придурок лагерный! Совсем пить не умеет– Герка  смачно плюнул на улицу через открытую дверь вагончика. – Ничего, научим.
    
     Коля проснулся к обеду. Если можно было назвать пробуждением  медленное и тяжёлое возвращение в реальность. В ушах по-прежнему звенел испуганный крик пленного афганского мальчишки, а голова раскалывалась пополам от всё ещё не забытого ночного напряжения и выпитых в одиночку на голодный желудок по ходу допроса почти трёх бутылок водки. Всё тело было в липкой испарине, во рту пересохло. Коля тяжело поднялся и, сжимая обеими руками  пульсирующую в висках боль, пошатываясь, вышел из вагончика. Серёга с Алимом резались в нарды. Герка, бодро потрясая упитанными телесами, изображал подобие утренней гимнастики. При виде Николая он  расхохотался,  обращаясь к Серёге и Алиму:
- Нарисовался, как живой!
     Серёга засмеялся, Алим отреагировал на Геркину остроту мрачной усмешкой.  Герка подошёл к Мышкину, снисходительно обнял за плечи и провёл под навес.
- Ща я тебя быстро в человеческий вид приведу.
   Он стянул с Николая пропитанный ночной испариной тельник, и долго, с явным наслаждением профессионала окатывал Мышкина холодной водой. Возникающий ненадолго озноб быстро проходил под жарким афганским солнцем, но становилось легче. Когда Коля, наконец, почувствовал себя относительно способным существовать в окружающей среде, и сел за стол, Герка поставил перед ним рядом с тарелкой уже порядком надоевшей консервированной перловки с мясом стакан водки. Опережая возможный протест со стороны рядового Мышкина, старший сержант насильно вложил стакан ему в руку.
- Надо, Коля, надо. Доверься заслуженному алкоголику.

     Когда в душной темноте афганского вечера раздались знакомые лёгкие шаги, сопровождаемые золотым позвякиванием, Николай почему-то занервничал. «Трубачи» в полном составе сидели за столом и по обыкновению резались в карты. Тихо жужжал мотор ветряного генератора, позволяя закреплённой на проводе лампочки освещать стол, который был заставлен стаканами и, заменявшими пепельницы,  пустыми консервными банками. Вокруг пыльной лампочки навязчивым роем кружила мошкара. В этот вечер даже Алим согласился принять участие в игре, и Коля с удивлением обнаружил у мрачного таджика доселе неизвестные навыки опытного картёжника. Герка удостоил подошедшую подружку небрежным взглядом и снова углубился в изучение своих карт. Маня нерешительно присела рядом с ним, оказавшись напротив Коли, и, подпирая свои по-детски пухлые щёчки скрытыми покрывалом кулачками, с любопытством наблюдала за незнакомой для себя игрой. Паранджу она не сняла, лишь откинула назад закрывавшую лицо сетку. Коля украдкой посматривал на Маню. Её трудно было назвать красавицей. Однако  её лицо поневоле притягивало к себе взгляд, от него веяло той, свойственной короткой юности восточных женщин, ароматной персиковой свежестью. И глаза…  Такие серьёзные  в окружении пушистых ресниц, они казались слишком взрослыми для пухлых щёчек и сочного ротика с чуть вздёрнутой верхней губой. Поглядывая на Маню поверх зажатых в руке и ставших вдруг совсем непонятными карт, Коля думал, сколько ей может быть лет? Вряд ли она старше того пленного пацанёнка,  которого  допрашивали накануне. А может, и помладше. Но когда же в её сосредоточенных пушистых глазах появился этот постоянно прорывающийся страх? В тот день, когда Герка в порыве своей сексуальной энергии навсегда изменил её жизнь? Или раньше, гораздо раньше? Наверное, у неё было достаточно поводов для страха за время восьмилетнего пребывания Ограниченного Контингента Советских  Войск в её разорённой войной стране. Поймав на себе изучающий взгляд Николая, Маня смущённо улыбнулась. Но, спохватившись, испуганно покосилась на Герку и опустила глаза. Теперь она поглядывала на Колю исподтишка, старательно скрывая свой интерес к этому незнакомому, симпатичному и так похожему на её соплеменников парню от сидящего рядом старшего сержанта. Герка, тем временем, наконец,  до конца  разобрался со своими «дамами» и «королями» и удостоил Маню более внимательного взгляда. Внезапно его лицо помрачнело. Он одёрнул прикрывающее щёку Мани покрывало паранджи и выругался. Там явно кровоточила свежая ссадина.
- Это кто? Папашка твой? Он? Ну, говори!
    Выслушав переведённый Алимом вопрос старшего сержанта, Маня испуганно втянула голову в плечи и слабо кивнула. На пушистых ресницах заблестела первая слезинка. Герка, похоже, дрогнул. Демонстрируя «Трубачам» непривычную для них,  да и для самого себя грубоватую нежность, он вытащил из кармана шорт замусоленный носовой платок, намочил его водкой из своего стакана и осторожно промокнул кровоточащую рану. Маня слегка вздрогнула. В растерянности от собственного порыва, Герка, косясь на товарищей, смахнул со щеки Мани несмело заструившуюся слезу и обнял её за плечи.
- Ты, это… Манька, не плачь, слышишь? – И уже обычным для себя покровительственным тоном добавил, - А папаше своему передай. Я ему за тебя плачу, значит,  ты теперь моя. Ясно? Я сам буду решать, когда тебя лупить, а когда гладить. А не поймёт, я ему сам всё популярно растолкую. Да так, что мало не покажется!   
    Герка опрокинул в рот стакан водки. Маня по-прежнему сидела, сжавшись в комочек.  К столу нерешительно подошёл прапорщик Зайцев.
- Гера, к майору Тимохину. Срочно.
- Сейчас?
    Герка с нескрываемым удивлением нехотя вылез из-за стола и ушёл в темноту. Сидящие за столом «Трубачи» с беспокойством переглянулись. Серёга сверлил глазами Зайцева.
- Что там случилось, товарищ прапорщик?
    Зайцев с беспокойством озирался, прикидывая в уме, насколько ему выгодно первому сообщить теперь уже без сомнения дурную новость.  Наконец, он наклонился к столу и понизил голос:
- Караван на перевале накрыли!
     Коля и Серёга в едином порыве вскочили. Обычно невозмутимый Алим нахмурился. Зайцева начало заметно колотить, он дрожащими руками с благодарностью принял у Серёги быстро наполненный стакан,  осушил одним махом и утёрся рукавом.
- Как накрыли? Почему? Мы же «духам» дезу запустили! Всегда срабатывало.
    Серёга налил водки в только что освободившийся после Зайцева стакан и выпил. Зайцев закурил.
- Всегда срабатывало,  а в этот раз, видно, «духи» не клюнули. Такую мясорубку там устроили! Атас! – Зайцев заметил Маню, - А это  ещё что?
- Геркина подружка. Ну, помнишь, в кишлаке? Не боись, она по-русски ни бум-бум!
Зайцев внимательно смотрел на Маню.
- Шла бы она отсюда. Алим, скажи ей.
   Но Алим молчал. Он прекрасно понимал, что для Мани только старший сержант Герка Анохин – царь и бог. И без его приказа она не сдвинется с места, хоть убей.
     Маня не понимала, о чём идёт речь. Она водила испуганными пушистыми глазами по озабоченным лицам незнакомых мужчин, и только смутное внутреннее предчувствие подсказывало, что по вине её сородичей случилось ужасное, и возвращение Герки не сулит ничего хорошего.
   
    Маленькая, испуганная афганская девочка, переименованная Геркой для собственного удобства в Маню, не ошиблась в своих тревожных предчувствиях. Наверное, за всю недолгую жизнь, никто, даже отец,  презирающий порченную не по собственной воле дочь, не бил её так, как  Герка после возвращения от майора Тимохина.
   Именно на ней старший сержант сорвал всю свою злость на ненавистных и невидимых в родных для себя горах «духов», устроивших бойню на далёком отсюда перевале несколько часов назад. Начальнику каравана по рации сообщили, что дорога чистая. И поэтому, когда выпущённые из «базук» снаряды метко подбили головную, и замыкающую машины, и тем самым не оставив каравановцам никаких шансов на спасение, никто ничего не понял. «Духи» - невидимки со знанием дела расстреляли колонну и скрылись так же незаметно, как и появились.
     Маня сносила Геркины побои с пугающей покорностью, лишь изредка всхлипывала и охала, когда Герка слишком усердствовал в выражении своей явно вышедшей из-под контроля злобы. Коля попытался вмешаться, но его силой удержал Серёга. Было заметно, что сержанту не по себе, он был бледным и судорожно сглатывал комки воздуха. И от этого голос Малышева звучал глухо и хрипло.
- Не лезь, Мышкин. У них свои разборки.
   Алим наблюдал за происходящим с равнодушным видом, но Коля всё-таки заметил промелькнувшую в его непроницаемых чёрных глазах искорку ненависти, направленную на Герку. У Коли в голове навязчиво мелькала мысль, был ли среди напавших на караван «духов» тот мальчишка, которого так же жестоко бил Герка вчера? И если завтра Манька возьмёт автомат и пойдёт шмалять из него по всем представителям освободительной советской армии, без разбора, то он ничуть не удивится. Коля снова бросился к Герке. На этот раз Серёга не успел его перехватить, и Николай вцепился в старшего сержанта мёртвой хваткой. Ему не сразу и с огромным трудом удалось оттащить Анохина от избитой Мани. Герка тяжело дышал, глядя перед собой невидящими глазами. Но вдруг он вздрогнул, как от внутреннего удара, посмотрел на тихо скулившую на земле Маню, вырвался из рук Коли и ушёл в вагончик. Николай наклонился к Мане, осторожно приподнял ей голову убрал с лица выбившиеся из-под паранджи волосы. Оставленная её отцом ссадина теперь потерялась среди многочисленных ушибов на Манином лице, а тихо катившиеся из глаз слёзы мешались с кровью и грязью. Коля с острой, крепко засевшей в груди жалостью, ладонями вытирал ей слёзы, а Маня смотрела на него с испугом и благодарностью одновременно. Николай бросился к стоящему под навесом ведру. Серёга сидел за столом, опустив голову. На его лице было выражение невидимой внутренней боли. Он молчал, стараясь не смотреть на избитую Маню, и помочь Коле не решился. Когда Николай зачерпнул ковшиком воды из ведра, сидящий рядом Алим бесцветно произнёс:
- Это Геркина женщина.
- Да пошёл ты!
    Коля напоил Маню из ковшика и умыл остатками воды. Видимо, Маня не привыкла в такой ласковой заботе, и поэтому её пушистые глаза следили за действиями Николая настороженно и с недоверием. Коля помог ей подняться с земли. Маня слабо ему улыбнулась и, с трудом передвигая ноги, медленно пошла в сторону КПП. После недолгих раздумий, Николай подхватил её на руки. Пушистые глаза Мани распахнулись в изумлении, она слабо попыталась вырваться.
- Да не дёргайся ты. Хоть до КПП донесу.
    Ему было всё равно, понимает она его или нет.
    Когда Коля вернулся, за столом сидел один Алим. Как показалось Мышкину, чёрные непроницаемые глаза таджика впервые смотрели на него с некоторым интересом. Николай сел напротив.
- Как её зовут на самом деле?
- Мехмене.
     Николаю показалось, что он уже слышал это имя. Словно прочитав его мысли, Алим напомнил:
- Помнишь легенду о Фархаде и Ширин? Старшую сестру Ширин звали Мехмене - Бану. Она тоже любила Фархада и умерла от горя. Старинное имя. Но несчастливое.
Алим поднялся и ушёл, оставив рядового Мышкина наедине с мыслями.

      Весь следующий день Герка пил, ни с кем не разговаривал, недолго отсыпался и снова пил. А Николай думал о Мане, то и дело рассеянно улавливая на себе любопытные взгляды Серёги и Алима. Они играли в нарды. Коля присел за стол. Серёга и Алим переглянулись. Алим ушёл, и Малышев заговорил с фальшивой весёлостью.
- Мышкин, выпить хочешь? – Николай подумал и махнул рукой:
- Наливай.
     Серёга засуетился, сложил нарды, сбегал в вагончик и по возвращении выгрузил на стол бутылку водки, два стакана и две банки теперь уже ненавистной, но неизбежной  мясной перловки.
- Вот и правильно. Под водочку и разговор легче идёт.
     Серёга быстро справился с пробкой, ловко вскрыл обе банки с перловкой и разлил водку по стаканам. Теперь Николай окончательно понял, что сержанты Малышев и Халилов не зря многозначительно посматривали в его сторону. Ждали удобного момента, сволочи.  Он заранее настроился дать решительный отпор любым поползновениям со стороны Серёги в свои личные дела. Малышев поднял стакан:
- Ну что, Мышкин, выпьем за мир и согласие между «Трубачами».
   Они чокнулись, и Николай, преодолевая отвращение, залпом осушил свой стакан. Закусывать не стал. Вместо этого сунул в рот сигарету и закурил.
- Может, без предисловий обойдёмся, товарищ сержант?
Серёга хмыкнул и, продолжая жевать кашу, закурил.
- Не нарывайся, Колька. Ещё не хватало, чтобы вы с Геркой из-за одной чумазой бабы поцапались. – Николай молчал, и Серёга, как обычно, подробно и многословно начал разъяснять ему ситуацию, - Понимаешь, эта соплюха, видать, всерьёз Герку зацепила. Вроде, ничего особенного. – Серёга плеснул в стаканы вторую порцию водки. – Герка, наверное, всех баб в лазарете перетрахал, и ни с одной больше одного раза не задерживался. А с этой уже месяц таскается. Я этих чучмечек перевидал, да и Герка не первый месяц в этом пекле жарится. Здесь за червонец  «баксов» можно такую кралю снять – закачаешься! Шахерезада просто отдыхает. Ты же сам видел, в золоте ходят, а жрать нечего.  А Герка к этой Маньке прилип…
- Её Мехмене зовут. – Николай заставил себя выпить второй стакан, стараясь не вспоминать про дикое похмелье после ночи допроса юного афганца.
- Хрен редьки не слаще. – Серёга выпил и тут же налил ещё. На этот раз только себе. – Короче, Мышкин. Не лезь на рожон. Это мой тебе ещё один дружеский совет.

     Едва спустились сумерки, проспавшийся и опухший Герка исчез в неизвестном направлении. Ни Серёга, ни Алим вопросов ему не задавали, и уход старшего сержанта никак не комментировали. Он вернулся только под утро и сразу завалился спать.
      На следующий день Герка был прежним, весёлым и разговорчивым. И Коля начал догадываться, куда старший сержант прогулялся ночью. Он не ошибся. Вечером за карточным состязанием «Трубачей» вновь наблюдала Маня. Ссадины от Геркиных побоев всё ещё отчётливо проступали на её детском лице. Она так же исподтишка посматривала на Николая, а он изо всех сил и безуспешно заставлял себя не смотреть на неё. Когда Маня и Герка уединились в вагончике, он резко вышел из-за стола.
    Коля бесцельно блуждал по тёмному пустырю за вагончиком, яростно пиная пустую консервную банку. Злость не проходила, и он изо всех сил поддал банке так, что она со свистом улетела и глухо ударилась о дальнюю преграду. Николай сел прямо в пыль, сунул в рот  сигарету и подумал, что, может,  стоит вернуться к вагончику, садануть водки, вообще напиться до бесчувствия и не думать ни о чём. Вместо этого он продолжал сидеть на всё ещё тёплой от дневного зноя пыльной афганской земле, а в голове был настоящий кавардак. Николай не имел ни малейшего представления о времени и, когда за спиной послышались тихие, позвякивающие шаги, он решил, что у него  просто начинает «ехать крыша». Коля поднялся с земли с явным намерением отправиться спать и встал, как вкопанный. Перед ним стояла маленькая фигурка в парандже.
- Маня? То есть…Мехмене…
   Маня откинула сетку паранджи и несмело подошла ближе к Николаю. Он обнял Маню и прижал к себе. Она не сопротивлялась, лишь слегка вздрогнула. Следы от Геркиных побоев на её теле ещё давали о себе знать. Коля осторожно провёл пальцем по бархатной, как спелый персик, щеке Мани.
- Дурочка ты, дурочка. Маленькая… Ты так и будешь теперь из Геркиной койки тайком ко мне бегать?
     Маня встала на цыпочки и по-детски жадно поцеловала Николая в губы, отреагировав на знакомое имя старшего сержанта. Она как будто давала понять Коле, что Герка для неё – вынужденный способ добывать деньги для семьи. А он… Дурак!  Стоит посреди открытого пустыря, целуется с подругой начальника и фантазирует чёрт знает что.
- Что же нам с тобой теперь делать-то, малышка?
      Маня молчала. Её пушистые глаза призывно поблёскивали в темноте, и Коля по возможности осторожно обнял Маню и поцеловал по-настоящему.
      
     Весь остаток ночи он думал, что же произошло? К своим 19-ти годам Николай Мышкин прекрасно знал, что такое женщины и как с ними обращаться. Во всяком случае, он так думал. Коля вспомнил Гульку. Они стояли во дворе родного алматинского микрорайона. Ржаво поскрипывали качели. Оба были хмельные после шумного вечера проводов Николая Мышкина в армию. Через открытое окно его квартиры на втором этаже неслась музыка и возбуждённые голоса всё ещё  гуляющих на его проводах друзей и родственников. Это Гулька, раскрасневшаяся от вина, загадочно предложила пройтись по свежему  воздуху. Жарко ей, видите ли… Николай прекрасно знал, чего на самом деле хочет Гулька. Он и не возражал. Когда вышли в прохладный октябрьский вечер, он обнял её и чмокнул в ухо.
- Твои у нас…  Протрезвеют не скоро…
    Гулька резко обернулась. Она пристально смотрела на Колю. Её модно стриженные «под итальянку» волосы пахли духами. Смесь парфюмерии с вином казалась тогда такой возбуждающей. Хотя, если учесть, сколько выпил за вечер…  Что угодно возбудит. Коля нетерпеливо встряхнул Гульку за плечи:
- Теряем время, девушка.
    Гулька обиженно отвернулась.
- Ну, ты хоть любишь меня?
    Николай обречённо вздохнул, прикурил две сигареты, одну отдал Гульке.
- Началось в деревне утро! Вечно тебя под градусом на разборки тянет. А то ты сама не знаешь?
- Почему же ты никогда мне об этом не говоришь?
     Коля, ещё не потеряв надежду по быстрому  разобраться с очень несвоевременным хмельным Гулькиным романтизмом и подняться к ней в квартиру,  взял её за плечи и старательно произнёс:
- Гуля, я тебя люблю!
   Гулька вырвалась и обиженно отошла в сторону. Коля, мысленно ругая себя, что упустил момент критической дозы, до которой всё хорошо, а после – уже сложно, подошёл к ней, обнял и пощекотал носом ароматный затылок.
- Ну, что нас опять не устраивает?
- Всё.
   Гулька по-прежнему стояла к нему спиной.  Коля почувствовал, как под руками  её плечи начали вздрагивать. Этого ещё не хватало! Нет, баста! В конце концов, с завтрашнего дня он на два года распрощается с радостями  нормальной человеческой жизни!  Послать всё подальше и идти продолжать пьянку! Но ему стало жалко Гульку, и он нежно подул ей в ухо и зашептал,  изо всех сил стараясь придать своему голосу максимум убедительности и …этой, как её, чувственности.
- Гулька, о любви не надо говорить. Дело надо делать. – Но Гулька шутки не оценила. Опять не то. Ладно, попробуем другое. – Неужели ты сама не чувствуешь…
    Она не дала ему договорить. Резко развернувшись, она смотрела на него так, как не смотрела никогда прежде. И сказала совершенно твёрдо и уверенно:
- Нет. Не чувствую.
    В тот вечер у них так ничего и не получилось.  Момент был упущен. Вскоре её родители засобирались домой, на прощание пожелав Николаю удачной службы. Гуля весь остаток вечера держалась холодно. Но на следующее утро возле военкомата не выдержала, бросилась к нему на шею и расплакалась. Тогда ни он, ни она не знали, что через полгода рядовой Николай Мышкин окажется в пекле афганской войны.
     Коля никогда всерьёз не задумывался, любит ли он Гульку. Наверное, любит. Они выросли в одном дворе, но по-настоящему он её приметил уже в восьмом классе. Конечно, она ему нравилась, очень нравилась. Это Коля знал точно. До Гульки он успел подружить ещё с парочкой девчонок, но Гулька была гораздо красивее, интересней… Правда, был у неё один существенный недостаток. Она обожала индийские фильмы. Коля  терпеливо сопровождал её в кинотеатр «Юность», который был самым ближним к месту жительства,  и героически выдерживал трёхчасовые экранные страдания Митхуна Чакраборти или Амитабха Баччана. Он их, честно говоря, путал. Но в этих мучительных походах в кино были и свои плюсы. После каждого сеанса Гулька превращала их прогулку до дома в некое романтическое путешествие. Её то и дело тянуло загадочно выглянуть из-за дерева, вдруг сорваться с места и убежать, кокетливым смехом приглашая Николая непременно её догонять. Он, конечно, догонял, думая про себя, что ещё немного, и Гулька пискляво запоёт:  «Джими, Джими, ачча, ачча!» Зато после всех этих индийских дел, они, как правило, заворачивали к Гульке. Её родители с марта по октябрь часто пропадали на даче, и им никто не мешал.  «Это» произошло впервые тоже после индийского киносеанса. Гулька не была для него первой женщиной. Та пионервожатая в «Горном солнце»… Она тогда тоже здорово поддала…  А он для своих тринадцати лет был довольно рослым. Да, ножки у неё, вроде, были ничего. Хотя в его возрасте любая часть тела, открытая чуть больше пуританских норм, казалась божественной.  Пышногрудая блондинка с пионерским галстуком на шее  всю неделю до конца смены осторожно, по ночам наставляла его на путь истинный. А потом…  А потом ничего не было. Но Гулька спрашивала,  и надо было что-то отвечать. И он врал, беззастенчиво приписывая себе подвиги на зависть Казанове. Отсеяв из его рассказов примерно половину явной «липы»,  Гулька начинала отчаянно ревновать к другой, по её мнению, вполне правдоподобной половине. И это ему страшно нравилось.
     Он честно и регулярно писал Гульке из учебки и очень по ней скучал. Как, впрочем, и по всей своей дворовой компании. Как скучал по всему из беззаботной доармейской жизни.
     А Маня… Он всё ещё машинально называл её Маней. Коля чувствовал: это что – то совсем другое… Совсем другое…

      На следующий день Коля, понимая, что  абсолютно потерял осторожность, всё же подошёл к Серёге и спросил, в каком кишлаке живёт Маня. Малышев долго сверлил его взглядом, затем вздохнул, как над безнадёжно больным, и заключил:
- Да, Мышкин. Видать, жизнь твоя надоела тебе до самой невозможности.
      Но Николая такой уход от прямого ответа не устроил. После упрямой вопросительной атаки со стороны рядового Мышкина сержант нехотя сдался:
- За «языком» ходили, помнишь? – Коля кивнул. – Ну вот…
   Продолжать данную тему Серёга явно не собирался и быстро ушёл. А Николай остался с ощущением, что на него вылили ушат холодной воды. Ни фига себе! Сколько тогда они добирались до того кишлака? Час? Два? Может, больше? Больше половины дороги на машине. А эта малышка почти каждый день в темноте шастала туда-сюда (Герка никогда не провожал Маню даже до КПП), преодолевая минные поля, только потому, что Герка месяц назад в пьяном угаре лишил её ценимой на Востоке больше жизни  девичьей невинности!  И теперь по мелочи помогал её семье не умереть с голоду!
    Герка, похоже, был совершенно не в курсе наблюдений своих товарищей по поводу начинающегося у него под носом романа между его подчинённым  рядовым Мышкиным и его афганской подругой. Во всяком случае, его отношение к Николаю ничуть не изменилось. Зато для самого Коли изменилось многое. Теперь его ночные прогулки по пустырю за вагончиком в ожидании Мани стали настоящим ритуалом. Они любили друг друга прямо на пыльной тёплой земле, и каждый раз Николай спрашивал себя, зачем ему это надо?  Если говорить прямо, то он фактически подбирал объедки со стола  старшего сержанта. Когда Маня уходила, он клялся себе, что это в последний раз. Но опять шёл за вагончик, нетерпеливо ожидая тихих, звенящих шагов. Он несколько раз порывался выяснить с Геркой отношения и расставить всё по своим местам. Но всегда он как будто спотыкался о странную, подчёркнутую заботу, которой Герка окружил свою подругу в последнее время. Чувствовал? Знал?  Он внимательно приглядывался к старшему сержанту, пытаясь ответить самому себе на кучу вопросов. Кишлак, в котором жила Маня, по здешним меркам был довольно крупным.  Как оказалось, он находился под «духами». По ночам - точно. Его жители были в курсе всех  «духовских» дел. Нормально! А Герка потащился туда ночью, один после того, как в порыве ярости от расстрела колонны избил Маню. За то, что могла знать, но промолчала?  Может быть. Возможно, Герка злился на самого себя. Потому что был уверен: даже если Маня ничего не сказала о планах «духов», то он всё равно её простит. И даже, когда бил, он знал, что потащится чёрти куда, чтобы уговорить эту маленькую афганскую девочку простить его. Его, старшего сержанта Анохина,  легко поимевшего почти весь женский персонал лазарета! Коля понимал, что разговор с Геркой рано или поздно состоится. О его последствиях он даже боялся предполагать. Да, именно боялся! Хоть и ненавидел себя за трусость и малодушие. За последнюю неделю «Трубачи» совершили ещё пару ночных вылазок, и Коля, не уверенный до конца в Геркиной неосведомлённости, подсознательно ожидал выстрела в спину.  Его, возможно,  уберут из команды «Трубачей». Могут, вообще, перевести в другую часть. Но тогда они с Маней больше не увидятся. И он вдруг отчётливо осознал, что даже не представляет себе,  как однажды вечером вдруг не услышит в душной темноте тихих,  звенящих шагов.  И не увидит этих не по-детски серьёзных  чёрных глаз в пушистых ресницах. Он ненавидел  себя за собственную трусость и ещё больше ненавидел Герку. Ожидаемый взрыв не заставил себя долго ждать.

     Он напился намеренно. Коля понял, что больше не выдержит присутствия Мани в постели старшего сержанта Анохина. Всё чаще при виде широкой Геркиной спины ему самому хотелось нажать на курок  своего АКМ и разрядить в Анохина весь магазин. А потом будь, что будет. Трибунал, срок…  Да хоть расстрел! Ему было всё равно. Так думал рядовой Мышкин, в течение всего дня накачивая себя водкой. Первым, кто попытался прекратить Колькину одиночную пьянку, был Алим.
- От водки голова дурная становится. – Он заслонял собой открытую дверь вагончика. Чёрные глаза жгли осуждением.
   Мышкин, уже с трудом ворочая языком, глянул на таджика с глупой улыбкой и протянул ему стакан.
- Алимчик, друг… Кунак, мать твою. Вмажь с однополчанином за жизнь.
    Алим подошёл к Николаю и выбил из его рук стакан. Затем взял со стола ополовиненную бутылку и через порог вагончика полил водкой горячую афганскую пыль. Николай пьяно усмехнулся.
- Ладно. У нас этого добра – во! – Он провёл ладонью над головой и чуть не упал. Алим даже не сдвинулся с места, и Коля с трудом, но всё же самостоятельно, занял прежнюю вертикальную позицию на табурете. – «Трубачам» водяру ящиками несут… Она у них вместо чая… Командование у нас заботливое. Не хочет, чтобы бойцы по трезвянке глотки «духам» резали…  И пацанов афганских вешали… Правильно я говорю, Алимчик?
   Алим молчал. Николай  сунул в рот сигарету обратным концом, поджёг фильтр, сморщился, сплюнул, и затоптал сигарету прямо на полу вагончика. – Правильно! Я тоже для храбрости врезать решил. Чтобы легче было набить морду старшему сержанту Анохину… А знаешь, за что? – И не дождавшись ответа, с пьяной уверенностью заявил, - Знаешь! Ты у нас всё знаешь. И молчишь. Как этот…   Ну как его?  Сфинкс!
   Через плечо Алима в вагончик заглянул Серёга.
- У вас тут что, партсобрание с полным аншлагом? – Увидев пьяного в стельку Николая, сержант одним духом выпустил изо рта струю дыма. – Мышкин, ты охренел? Сезон запоев ещё не объявляли. Сейчас Герка придёт, он тебе такое устроит…
- Да? – Коля пошарил рукой, достал из пачки последнюю сигарету и, наконец, смог нормально прикурить, - А он ещё не пришёл? Я его тоже жду…  С нетерпением.
   Почуяв неладное, Серёга переглянулся с Алимом, кивнул, и они оба решительно подошли к Мышкину, взяли его под руки и поволокли из вагончика в сторону навеса. Колькину сигарету Серёга быстро присвоил, предварительно выплюнув свой почти сгоревший окурок.
- Нам тут только дуэлей не хватало! – Серёга с беспокойством озирался. – Ничего Мышкин! Ща мы тебя под душ, и соображалка включится. И…
  Договорить Серёга не успел. Прямо на их пути стоял угрюмый Герка. Серёга и Алим остановились в нерешительности. Коля при виде Герки пьяно захохотал:
- А вот и товарищ старший сержант явился! Благодетель трахнутых афганских баб!
   Серёга растерянно потянул Николая под навес:
- Герка, представляешь, алкаш малолетний! С утра наводярился… Всякую фигню несёт…
    Малышев изо всех сил старался придать своему тону весёлые нотки, но у него ничего не вышло. Алим  на миг встретился взглядом с Геркой, отпустил Николая, прошёл под навес и сел за стол. Герка смотрел на Мышкина исподлобья, пристально, катая желваки.
- Серёга, отпусти его. – Малышев медлил, и Герка угрожающе глянул на него. – Я сказал, отойди!
    Серёга тихо пробормотал «Шандец!» и отошёл под навес. Герка усмехнулся:
- Ну, Мышкин. Я тебя слушаю. Ты что-то имеешь мне сказать?
     Коля, оставшись без опоры, оказался в очень шатком положении. Но всё же стоял, неловко сунув руки в карманы, и смотрел на Герку с вызовом.
- Имею! – Мышкин по мере возможности небрежно сплюнул. – Товарищ старший сержант, вы – скотина!
Герка хмыкнул. Он вплотную подошёл к Николаю и взял его за грудки:
- Слушай, Коля, а тебя никто никогда не предупреждал, что за  базар надо отвечать?
   Он с силой швырнул Мышкина к вагончику. Коля отлетел от стенки рикошетом и шлёпнулся в пыль. Он тяжело поднялся и двинулся на Герку, но Анохин действовал без пауз, и уже через секунду Коля снова валялся в пыли, отплёвывая вместе со сгустками крови два выбитых зуба. Вместе с зубами пулей вылетел хмель. Не дав Мышкину опомниться,  Герка схватил его за шиворот, приподнял, и нанёс три быстрых, сокрушительных удара кулаком в «солнечное сплетение». Коля согнулся, захрипел и повис на руке Герки.  Старший сержант держал его крепко. Свободной рукой он резко поднял его голову за волосы. В Геркиных глазах бушевала отчаянная ярость, он чуть не плакал.
- Паскуда! Какая же ты паскуда!
    Герка тяжело выпустил воздух, на миг отвернулся и со всего маху врезал Мышкину по скуле, отправив своего подчинённого в недолгий, но глубокий нокаут.
    Когда Николай с трудом открыл глаза, то увидел над собой сержанта Малышева. В руках Серёга держал  пустой ковшик.
- Живой, Мышкин?
    Коля, мокрый от заботы сержанта,  тяжело поднялся. Острая боль ударила в бок, и он застонал. Видимо, Герка для верности закрепил отключку несколькими пинками. Коля  и сам не понял, почему первой после возвращения в реальность его посетила именно эта мысль, которой он сразу же поделился с сержантом Малышевым:
- Слушай, Серёга, на кой хрен Герка мне поручил того «духа» вырубить? Сам не мог?
     Серёга загоготал:
- Его же надо было вырубить на час, а не убить. – До конца оценить юмор сержанта Николаю помешала острая боль уже в другом боку. Малышев смотрел на него снисходительно, даже с жалостью. Он вздохнул и невесело усмехнулся, - Я же тебя предупреждал, Мышкин. Не нарывайся.
     Серёга помог Коле подняться и дойти до стола, где рядовой Мышкин окончательно понял, что ни черта в этой жизни не понимает. Сидевший напротив Алим придвинул ему стакан водки.
- Выпей. Не так больно будет.

     Герка сам подошёл к нему вечером и сел за стол, откуда тут же исчезли сержанты Малышев и Халилов. Было заметно, что Герка с невероятным трудом сдерживает желание повторить практический урок рукопашного боя. В силу воли старшего сержанта Коля верил не особо, и мысленно подготовил себя к возможности закончить молодую жизнь в густой афганской пыли, без единого зуба, в этот самый вечер. Герка закурил, стараясь не смотреть на Николая:
- Ну вот что…  Кончай девчонку на пустыре валять… -  Коля вздрогнул, нахмурился и с неприязнью глянул в сторону ушедших сержантов. В ответ на его взгляд Герка злобно усмехнулся. – Ну и дурак! Я вас в первый же день вычислил. Она всю неделю к тебе чистенькой бегала… - Герка мрачно посмотрел на Колю. – Я ей «бабки» давал и к тебе отправлял… Понял? – Герка исчерпал предел своего терпения и саданул по столу кулаком, от чего непрочная от постоянной жары столешница жалобно затрещала. - И откуда ты взялся, Мышкин?
- Простите меня, товарищ старший сержант.
    Мышкин не решался поднять глаза на Герку, и в мыслях уже ничему не удивлялся, до конца осознав, что человеческая натура останется для науки вечной неразгаданной загадкой. Он, наконец, заставил себя взглянуть на Анохина. Такого выражения  лица у своего начальника он себе даже не мог представить. Казалось, что Герку изнутри ест невыносимая боль. Он встал, разом ослабев и телом и голосом. Его могучие руки бесцельно повисли. Герка сжимал и разжимал кулаки.
- Нет… Этого я тебе никогда не прощу.
     Он сделал шаг от стола и остановился, болезненно глядя перед собой. Николай, перехватив взгляд старшего сержанта, оглянулся. Перед Геркой стояла Маня. Она удивлённо и испуганно переводила взгляд своих пушистых глаз с как будто пришибленного Герки на избитого Колю и обратно, не понимая, что происходит. Герка тяжело отвернулся от неё и крикнул в сторону вагончика:
- Эй, партизаны! – Из темноты появились Серёга и Алим. Герка снова с болью посмотрел на Маню, - Говорю при свидетелях… Манька… Даю тебе «талак»… Талак! Талак! – Герка поддал ногой валявшуюся возле стола пустую консервную банку в сторону пустыря и быстро ушёл в том же направлении, чтобы не видеть засветившихся счастьем глаз Мани.
     Коля вопросительно посмотрел на Алима. Тот усмехнулся.
- Герка ей развод дал
- Так что ты теперь просто обязан жениться, Мышкин.  Как честный человек, - Серёга смеялся. – Что делать будем, голубки? Отпразднуем, или сразу на брачное ложе пойдёте?
    Коля встал и подошёл к Мане. Она несмело прижалась к нему. Следы от побоев на её лице ещё не прошли, и Николай поневоле усмехнулся, представив, как они выглядят со стороны. Да, хорошо поработал старший сержант Анохин своими кулачищами! Парочка получилась - просто отпад! Маня, тем временем, стыдливо скосила глаза в сторону  Серёги и Алима, и, убедившись, что они ушли, обвила шею рядового Мышкина тонкими смуглыми ручками с многочисленными золотыми браслетами и с неумелой детской страстью поцеловала своего нового, и такого молодого и любимого хозяина.

     Ночной кишлак, слабо освещённый закрытой тонкими, рваными облаками и уже явно идущей на убыль луной,  казался неестественно тихим. И именно эта напряжённая тишина заставила Герку принять решение о более тщательном и длительном наблюдении. «Трубачи», на этот раз в полном составе, по двое рассредоточились среди мазанок.  Николай оказался в паре с Геркой. Они крадучись, отмеряли шаг за шагом вдоль бесконечных дувалов и кособоких глинобиток, общаясь только при помощи жестов. Линия горизонта на востоке едва заметно посветлела, когда издалека послышался крик ночной птицы. Герка махнул рукой, и Николай последовал за ним, стараясь по примеру старшего сержанта двигаться бесшумно и быстро.
    Серёгу и Алима они нашли за кучкой сухих кустарников. Малышев молча показал в сторону стоявшей чуть на отшибе мазанки. Вделанные в глиняный дувал деревянные ворота были распахнуты. Несколько вооружённых афганцев тихо переговаривались на улице.  Минут через пятнадцать вдалеке, на вершине одного из низких холмов, чуть подёрнутых первыми розовыми лучами, показалась чёрная точка. Приближаясь к кишлаку, она постепенно увеличивалась, приобретая всё более чёткие контуры крытого грузовика. Афганцы оживились. Грузовик с тихим урчанием въехал на узкую улицу и остановился возле раскрытых ворот.  «Духи» расступились,  дав ему возможность развернуться в несколько приёмов и задом въехать во двор.  Двое остались на улице, остальные вошли следом за грузовиком, и ворота закрылись. Герка молча указал Серёге и Алиму направление их действий и, кивком велев Мышкину следовать за ним,  пошёл в противоположную сторону.
    Они двигались долго, продираясь сквозь колючие кусты, то взбираясь ползком на тупые вершины невысоких холмов, то скатываясь вниз. На востоке показался край солнечного диска. Герка остановился в низине, густо поросшей кустарником. Он напряжённо прислушивался, затем обернулся к Николаю.
- Давай вперёд. Прощупай слева…
    Коля осторожно пополз,  всматриваясь в плотные заросли и держа АКМ наготове. Так как старший сержант, наконец, подал голос, Коля догадался, что они находятся на значительном расстоянии от кишлака. И в случае необходимости можно и пошуметь. Впереди кусты толпились вокруг невысокого, но густого дерева. Коля остановился. Он явно услышал резкий щелчок за спиной. Обернувшись, он увидел, что старший сержант Анохин держит его на прицеле своего автомата.  «Этого я тебе никогда не прощу»- мелькнуло в голове тревожное воспоминание. Значит, всё-таки в спину? Среагировать Коля не успел, Герка нажал на курок. Выпущенные короткой очередью пули оглушительно просвистели возле самого уха, и через секунду, ломая ветки, прямо перед Николаем на землю мешком упал убитый Геркой «дух». Старший сержант окинул Колю быстрым презрительным  взглядом.
- Смотри, куда прёшь, Мышкин!
    Слева из кустов застрочили сразу несколько «стволов». Герка одним прыжком оказался возле Коли и, припав к земле, резко прижал его голову носом в пыль.  Рядом с глухим лязганьем рядком вздыбились пыльные столбики. Герка, теперь уже непрерывной очередью застрочил по левому флангу. Количество ответных выстрелов оттуда заметно сокращалось, но на этот раз автоматы заговорили справа, и Коля отчаянно схватился за АКМ и начал резать по невидимому в кустах противнику сплошной линией, туда-сюда.  Герка быстро разобрался на своей территории, и они вдвоём завершили очистку правого фланга. Но продвигаться дальше в относительном спокойствии им пришлось совсем недолго. Сразу за очередным «тупоголовым»  холмом на них обрушился целый град автоматных очередей. Они не успевали менять израсходованные  «магазины». Внезапно Герка прекратил огонь. Николай, продолжая стрелять по инерции, с удивлением взглянул на Герку. Тот приложил палец к губам и кивком головы показал назад. Отползая, Коля заметил, как Герка вытащил из кармана своих необъятных штанов странное устройство, свинченное из пустых консервных банок. Старший сержант быстро отмотал запас медной проволоки, закреплённой на боку незнакомого жестяного механизма, и, сжимая в руке катушку, скатился вслед за Мышкиным в поросшее кустами углубление. Оставленное на месте недавнего боя устройство Герка предварительно прикрыл сухими листьями и травой. Через несколько минут над их головами послышались многочисленные голоса. Герка дёрнул провод, и грянул взрыв. Коле показалось, что в голове громко лопнула струна, и свистящая боль отчаянно запульсировала в ушах. Из носа густо пошла кровь. Сверху сыпалась земля, и  летели мелкие камни. Коля зажал уши обеими руками, как будто пытался выдавить прочно застрявшую там болезненную глухую пробку. С трудом открыв глаза, он увидел старшего сержанта Анохина, который смотрел на него с озлобленным беспокойством и беззвучно орал.
    Он шёл за Геркой, как зомби, натыкаясь на всё по пути. Автомат болтался за спиной. Коля по-прежнему сжимал уши обеими руками. Постепенно, сквозь свист и шум в голове до его слуха начали слабо доноситься Геркины нескончаемые маты.
      На вершине очередного холма они залегли в ожидании. Через некоторое время внизу показался грузовик. Пронзительный звук сигнала повторялся с определёнными интервалами. Герка кубарем скатился с холма наперерез грузовику, вскочил и поднял руку.

      Грузовик трясло и подбрасывало на многочисленных ухабах. Даже высокое водительское мастерство Серёги было бессильно перед афганским бездорожьем. Коля ехал в кузове вместе с Геркой и Алимом в окружении многочисленных деревянных ящиков с советской штамповкой. Каждый толчок отдавался в ушах навязчивой свистящей болью, и Коля невольно морщился. Анохин насмешливо переглядывался с Алимом, кивая на рядового Мышкина:
- Моя фирменная «перловка». – Герка быстро и жадно курил. Такой возможности он не имел целую ночь. – Нет, Алим, ты мне объясни, на кой нам этот молокосос, бляха-муха? Это же магнит для проблем! Не рыгалка, так контузия!
     Слова старшего сержанта доносились теперь уже с меньшими помехами, но в голове всё ещё невыносимо гудело и посвистывало. Пытаясь отвлечься от головной боли, Коля рассматривал ящики и прислушивался к скупому рассказу Алима о захвате грузовика. Николай заметил кровавые подтёки на брезенте и бортах. Кровь была и на прикладе автомата, который лежал на коленях у Алима. Перехватив взгляд Мышкина, Алим усмехнулся и обтёр приклад рукавом.
      
      Оставив грузовик солдатам для разгрузки, «Трубачи» позволили себе недолгий перекур за столом под навесом. Наконец, Герка скомандовал: «Отбой», и Серёга с Алимом пошли в вагончик. Сам Герка оправился на доклад к Тимохину. После недолгих раздумий Коля сорвался следом. Он догнал Герку уже на пороге штаба:
- Товарищ сержант, разрешите обратиться?
      Коля чувствовал, что помимо явного для Геркиного глаза штурма,  язык совершенно его не слушается. Мышкин изо всех сил старался изображать полный порядок своего состояния, но у него плохо получалось. Герка нехотя обернулся.
- Ну,  чего тебе ещё?
   В голове загудело, в ушах застрочили автоматные очереди. Коля с трудом держался на ногах, а лицо старшего сержанта Анохина начало расплываться в липкой пелене, подёрнувшей глаза.
- Товарищ старший сержант, с контузией из армии списывают?
- Это, смотря какая контузия. – Герка небрежно сплюнул. – Что, Мышкин, к мамочке захотелось?
- Наоборот.
      Коля чувствовал, что дикая свистящая карусель в голове совершенно не даёт сосредоточиться и подобрать убедительные слова. Он мучительно соображал, что бы такое сказать Анохину, чтобы тот поверил в его, Николая, полную боеспособность. Но никаких умных мыслей в раскалывающуюся голову не приходило, и он с ужасом заметил, что его голос подозрительно задрожал, а на глазах сами собой навернулись  не подлежащие контролю слёзы. И вместо скупых и чётких мужских доводов, Коля опустил голову и тихо пролепетал:
- Товарищ старший сержант, не говорите ничего товарищу майору… Я не хочу на списание…   Пожалуйста, не говорите…- И, чувствую себя полным идиотом, добавил, - Я больше не буду.
    Герка  долго и с изумлением рассматривал своего подчинённого, затем сплюнул и обречённо выдохнул:
- Ну, мать твою, бляха-муха! – В голосе старшего сержанта зазвенели нотки злобного бессилия. На Колю он теперь смотрел взглядом мученика. – Мышкин, ну откуда ты свалился на мою голову, а?
    Коля молчал, исподлобья поглядывая на старшего сержанта. Герка выругался и пошёл докладывать Тимохину о захвате грузовика с оружием.

   
- Не зря эти суки оружие вывозили. – Герка сидел во главе стола, за которым вечером собрались выспавшиеся «Трубачи». – У них там, видно, целый арсенал. Как приёмный пункт. Оттуда уже по местам развозят…
- И опять перед караваном…- Серёга выглядел раздражённым и с трудом справлялся с дрожью верхних конечностей из-за объявленного Геркой моратория на водку. – Когда Усачёва Кольку грохнули…  Мы тот грузовик тоже за три дня до каравана перехватили. Правда, без толку…
- В этот раз не прокатит. Тимоха завтра с утра бойцов в кишлак отправит. Они там быстро с этим долбаным складом разберутся.
   Коля ещё не успел окончательно придти в себя после контузии. В голове по-прежнему шумело и свистело, а из носа опять пошла кровь. Пошарив в кармане и не найдя платка, он уткнулся носом в рукав. В голове навязчивой занозой засела одна – единственная мысль: «Маня». Он не предполагал, как бойцы, посланные майором Тимохиным, будут разбираться с «духовским» оружейным складом. Он, вообще, не представлял, как осуществляются подобные операции. Об этом Николаю Мышкину предстояло узнать только через несколько дней. В этот вечер его воспалённый мозг сверлил постоянный страх за Маню. «Как-то кишлак один пробивали…   Ну, он её и того», вспомнил он рассказ Серёги Малышева. А если и в этот раз кому-нибудь из бойцов придёт в голову излить на Маню неизрасходованный мужской потенциал? На его Маньку! Такую маленькую,  с пушистыми глазами! Посоветоваться с «Трубачами» он не решился. Заводить подобный разговор с Геркой сейчас было всё равно, что будить спящего зверя. Серёга? Этот опять ограничится вздохами и предупреждениями. Даже Герка с его привилегиями свой роман с представительницей коренного населения  особо не афишировал. А Коле и вовсе пришлось делать из своей интернациональной любви военную тайну. Узнай о таком виде дружбы с местным населением майор Тимохин, Колька давно вылетел бы отсюда, как пробка из бутылки. А то и под трибунал бы угодил! Представить только: каждый вечер он встречается с жительницей фиктивно «договорного» кишлака, который поддерживает дружеские отношения с советскими властями только днём, а ночью там хозяйничают «духи»,  и командование об этом прекрасно знает. Что же делать? Не будет же он срочно фотографировать Маню и раздавать её карточки бойцам под директивой: «Руками не трогать»! Предупредить надо малышку, предупредить! Это точно! Чтобы валила из этого долбаного кишлака на целый день, чем дальше, тем лучше. Но и здесь была проблема. Предупредить как? Коля любил Маню. Любил. Теперь он в этом не сомневался. Да, для него понятием «любовь» стали не романтические прогулки под луной, и пахнущая духами Гулька в удобной постели. До конца жизни Коля Мышкин при слове «любовь» будет вспоминать густую афганскую пыль и пушистые глаза. Это уже навсегда. Как бы там не сложилась судьба, он знал, что это навсегда. Это также очевидно, как понятие добра и зла, как разница между камнем и воздухом, настоящим и ненастоящим. Он безумно любил эту маленькую девочку, слов которой совершенно не понимал. Вот она, проблема! Оказывается, можно любить, не понимая. Но невозможно спасти, когда тебя не понимают. Коля чувствовал, что Маня придёт. Сегодня – обязательно. Она приходила каждый день, и, если «Трубачей» не было на месте, просто и покорно возвращалась назад. А сегодня ему было просто необходимо её увидеть. Надо искать выход. И Мышкин, после тяжёлых мыслей и сомнений, нашёл единственный, но очень ненадёжный вариант: Алим!
     Он остался верным самому себе и не задавал лишних вопросов. Только предупредил:
- Я ничего не переводил.
   Коля прекрасно понимал, чем рискует Алим и чем рискует он сам. Когда любишь – веришь. Он просто любил пушистые глаза маленькой Мехмене, любил её сочный ротик и худенькое, гибкое, смуглое тело. Любил и не имел ни малейшего понятия, что скрывает в душе эта маленькая девочка, какие мысли прячет её паранджа. В её тёмно-шоколадных глазах и струящихся чёрной рекой волосах он видел только любовь. Может быть, он просто не хотел видеть ничего другого? Он знал, что рискует. Но иначе поступить не мог.
    Маня выслушала его с детским беспокойством, и Коля поторопился отправить её домой. Времени до утра оставалось слишком мало. Он не проводил её даже до КПП. Он остался в вагончике вместе с Алимом. Сержант Халилов молчал, снова взявшись за чётки. В вагончик вошёл Серёга.
- Что, отказалась девушка от групповухи?
   Видимо, Малышев заметил, что Маня ушла через несколько минут после прихода Алима. Серёга с несвойственной своему привычному амплуа  сосредоточенной подозрительностью сверлил взглядом Колю и Алима. Глаза Малышева были похожи на рентгеновские лучи. Коля занервничал и покосился на Алима. Тот спокойно смотрел на сержанта. Серёга, отпустив для начала традиционную остроту, теперь был похож на прокурора.
- Значит, заговор против белобрысых? – Малышев катал желваки и раздувал ноздри. – Сколько волка не корми…
    Алим метнул в Малышева острый, как нож, взгляд и медленно поднялся, глядя на того в упор. Серёга не произнёс того самого слова, которым обычно характеризовал всех, кто по цвету волос и типу лица не вписывался в понятие «свои». Не особо утруждая себя этнографическими и антропологическими познаниями, Малышев подозревал всех чернявых. В последние дни на территорию части просачивались слухи о растущем числе перебежчиков. В основном, это были солдаты, призванные из Средней Азии. Мышкин своим происхождением был определён Малышевым в категорию ненадёжных. «Для «духов» я буду русским», подумал Коля. Получается, даже не свой среди чужих,  чужой  среди своих. Вообще, ничей. Весело. Серёга, тем временем, угрожающе сжал приклад своего автомата, и Коля, поневоле вскочил и заслонил собой Алима. Малышев смотрел на него с неприязнью.
- Я и смотрю, наши бабы из лазарета тебя не устраивали. С первого же дня к своим потянуло, Мышкин?
   Ударение на его русскую фамилию Серёга сделал старательно и с особым значением. И вышел.

   Утро «Трубачи» встретили двумя противоборствующими лагерями. Бойцы, посланные Тимохиным в кишлак, вернулись ни с чем. Никакого оружия в мазанке не оказалось. Вместо смертоносного арсенала на покрытом ковром полу шмыгали чумазыми носами дети. Их мать торопливо прикрывалась паранджой, осыпая проклятиями «шурави», которые ворвались в мазанку и застали женщину с непокрытым лицом. БТРы ещё не успели вернуться в расположение части, пользуясь  длинным, но свободным от мин объездным путём.  А красный от стыда и гнева майор Тимохин уже выслушивал бесконечные упрёки одного из старейшин  кишлака Фахрулло Камаля. Крепкий и породисто-красивый шестидесятилетний Камаль грозился сообщить высшему командованию о нарушении договора и беспределе, учинённом бойцами Тимохина в дружественном кишлаке. Майор вызвал «Трубачей» и отчитал прямо под удовлетворённым взглядом Фахрулло, который прекрасно владел русским языком. Несмотря на внутренние межнациональные разногласия и бесконечные подозрения, «Трубачи», повинуясь общим понятиям о бойцовской солидарности, решили не выносить сор из своей избы, то есть, вагончика, и разобраться позже, без свидетелей. Поэтому молча выслушивали бесконечные упрёки Тимохина, что принесённая ими ложная информация чуть было не привела к серьёзному конфликту. Мышкин, стоя в общем виноватом ряду «Трубачей», старался отвлечься от жутких мыслей о том, что будет после того, как они выйдут от Тимохина. Он заметил на жилистом пальце Камаля крупный золотой перстень изумительной красоты. Под злобные крики и маты майора, Мышкин изо всех сил пытался сосредоточиться на ювелирном чуде, прикидывая в уме его стоимость. Наверняка, один такой перстенёк по цене равнялся со всем военным арсеналом их части. Мысленная оценка афганских драгоценностей, благодаря коммерческой деятельности Герки, стала для Мышкина навязчивым хобби.

     Они стояли друг напротив друга, по двое. С одной стороны Герка и Серёга, с другой – Алим и Николай. Малышев доложил старшему сержанту о недолгом пребывании Мани в вагончике вместе с Мышкиным и Халиловом накануне и её поспешном уходе. Коля для себя решил выгораживать Алима до последнего, но таджикский товарищ по обстоятельствам такой жертвы не принял и спокойно признался, что действительно перевёл Мане Колькину информацию о предстоящем визите бойцов Тимохина в кишлак. Герка молча переваривал услышанное. В ходе спора разъярённый и уверенный в предательстве Халилова и Мышкина, Серёга снова схватился за автомат. Но Герка перехватил его руку и предостерегающе посмотрел на Алима, затем перевёл взгляд на Николая.
- Мышкин, сбегай за водкой в вагончик.
    Старший сержант Анохин убедился, что с трезвым Малышевым разговаривать бесполезно. Без привычной дозы сержант становился просто неуправляемым. Коля тоже это понял, но с места не сдвинулся. Всеобщая подозрительность оказалась заразной и очень въедливой, и поэтому Коля  не решился оставлять Алима одного против Герки и Серёги. Анохин смекнул, в чём дело, и усмехнулся. Он сам сходил в вагончик и быстро сервировал стол для переговоров.
- Манька – тоже вариант. – Герка разливал водку по стаканам, и Коля заметил, как дрогнули голос и рука старшего сержанта при упоминании Мехмене. – Оставим, как версию. Но есть ещё кое-что…-   Герка, не дожидаясь остальных, осушил свой стакан и закурил. – Я сегодня склад наш пробомбил. Из тех ящиков, что мы вчера с грузовиком взяли, два меченые.
     Малышев и Алим разом вскинули головы. Серёга  в сердцах размахнулся и угодил кулаком по стакану. Стекло разлетелось в разные стороны, как осколки взорвавшейся мины, а из порезанной руки Малышева хлынула кровь. Но Серёга ничего не замечал. Его глаза превратились в две тёмные воронки.
- Колька… Бляха-муха! Колька!
   Алим встал и пошёл в вагончик. Герка обнял Серёгу и силой усадил его за стол. Вернулся Алим, разматывая на ходу бинт, и кивнул Мышкину:
- Помоги.
    Герка держал порезанную руку Малышева. Алим оторвал часть бинта и сделал водочный компресс. Коля перевязал, совершенно не понимая, о чём говорят «Трубачи». Серёга встретился с ним глазами, перевёл взгляд на Алима.
- Алим, ты ведь сам ящики метил…  Понимаешь? Ты понимаешь?! Кольке пол башки снесло! Какой пацан был! Ты понимаешь? Какая -то сука…
    Малышев не договорил, уткнувшись в плечо Алима. Герка прикурил новую сигарету от старой, налил себе ещё водки и посмотрел на Колю.
- Мы это оружие уже отбивали. -   Николай понял. Герка залпом осушил свой стакан. - Кто-то по тяжелой на «духов» пашет. Коммерсанты…- Анохин смачно выругался и посмотрел на Малышева. – Серёга, успокойся. Слышишь? Вычислим мы эту крысу. Сами вычислим.
  Алим отпустил Малышева и ободряюще похлопал по спине. Серёга кивком дал понять, что с ним всё в порядке, и Халилов сел за стол. Коля плеснул водки в свой стакан и подвинул Малышеву. Серёга усмехнулся.
- Молодцы, отцы-командиры! Мы им разведданные, а они «духам» - «извините с полным раскладом»! Мы им оружие у «духов» с боем, а они его обратно за «баксы»! Нормально!
     Все подавленно молчали.
      Герка объявил «отбой», но уснуть никто не смог. В ночной тишине возле вагончика послышись чьи-то лёгкие, быстрые шаги. В дверь постучали. «Трубачи» разом вскочили с коек. Дверь открыл Алим, и в просвете появилась маленькая фигурка в парандже.
      Маня говорила быстро и испуганно, переводя взгляд с Коли на Алима, и пытаясь отдышаться.  Коля сбегал за водой под навес, и Маня жадно припала к ковшику. Алим обернулся к Герке.
- Она говорит, что в кишлак пришёл «урус» в военной форме. Она видела, как он вошёл в дом к господину Фахрулло Камалю.  Она слышала, как Камаль обещал скоро вырезать здесь всех военных «урусов». Но  этого человека Камаль принял, как гостя. Поэтому она испугалась, что он хочет помочь господину Камалю и его людям убить её молодого господина.
   Алим взглянул на Мышкина. Коля обнял Маню, и она прижилась к нему с нежной преданностью.

     Собрались быстро. Коля заметил, как Герка рассовал по карманам пустые консервные банки, катушки медной проволоки и осторожно извлёк из-под своей койки молочную бутылку, наполненную белым кристаллическим порошком. Горлышко бутылки было плотно закупорено резиновой пробкой.
- Что это, товарищ старший сержант?
    Герка с неодобрением обнаружил за своей спиной рядового Мышкина и нехотя пояснил:
- Начинка для «перловки»… Сверхсекретный препарат. Я его со склада спёр. – И, смерив, Колю подозрительным взглядом, добавил. – Если где-нибудь вякнешь, мне – трибунал и расстрел, как минимум. Понял?
 
      Серёга быстро и ловко с помощью кусачек разобрался с колючей проволокой, и выход «Трубачей» с территории воинской части остался незамеченным для часовых.  Маня семенила чуть позади Коли. Ей так и не удалось отдохнуть после долгого пути к «Трубачам», и она то и дело спотыкалась. Порыв Мышкина взять её на руки Маня отвергла с неожиданной решительностью, строго следуя законам, которые ей внушали с детства.
    Дом господина Фахрулло Камаля снаружи ничем не отличался от других мазанок в кишлаке, и без помощи Мани они бы его не нашли. Коля через Алима велел Мане идти домой и долго не мог заставить себя выпустить из рук её маленькую ладошку. Он не видел в темноте лица Мехмене, он только почувствовал её горячее дыхание и вкус молока на упругих губах, когда Герка мрачно приказал рядовому Мышкину поторопиться с прощанием. Маня исчезла в темноте.
    Возле плотно закрытых ворот стояли двое вооружённых духов. В руках у Алима оказались два ножа. Один он передал Николаю.  «Теперь я для него как свой в тылу врага», невесело усмехнулся Коля про себя и сжал рукоятку поудобней. Первые позывы предательской тошноты подступили к горлу, едва он успел подумать о своей предстоящей миссии. Было ясно, что в эту ночь «Трубачи» брать пленных не собирались.
    Герка отправился вместе с Алимом в обход мазанки, чтобы в случае чего обеспечить ему огневое прикрытие. Коля, ведя отчаянную внутреннюю борьбу с мандражем, притаился за углом под охраной Серёгиного автомата. Им удалось сработать слаженно и быстро, и Коля впервые в жизни засадил нож в живую реальную человеческую плоть, почти одновременно с Алимом. Сняв охрану, сделали выжидательную паузу. За плотно закрытыми воротами надрывно лаяла собака. Скрипнула дверь и мужской голос спросил что-то на фарси. Алим ответил, плотно прижимаясь к глиняной стене дувала и держа наготове АКМ. Коля вновь почувствовал дрожь в коленях. Он продолжал судорожно сжимать в руке окровавленный нож и старался не смотреть вниз, где на земле возле его ног лежал убитый им «дух». Дверь снова скрипнула. Видимо, хозяина удовлетворил ответ Алима, и он вернулся в дом. По Геркиной молчаливой команде «Трубачи», один за другим полезли на дувал. Первым на глиняной стене оказался Малышев. Он помог взобраться Герке и спрыгнул во двор. Герка, в свою очередь, протянул руку Алиму, а тот, оказавшись на верху дувала, втащил туда Колю.
     Большая овчарка истерично надрывалась яростным лаем, пытаясь сорваться с туго натянутой цепи. Другой охраны во дворе не было. Окна мазанки были ярко освещены. Видимо, господин Камаль и его ночной гость совершенно не опасались, что их кто-то может увидеть. Осторожно обходя хрипящего от ненависти и бессилия пса, «Трубачи» рассредоточились вдоль тёмной стены, держа наготове автоматы. Малышев пробрался к низкому окну, которое оказалось на уровне его груди.  Серёга вжимался в стену, заглядывая в окно короткими, осторожными рывками, и снова припадал к стене, беззвучно чертыхаясь из-за плохой видимости. Внезапно Серёга замер, буквально застыл, глядя в окно. Шок и изумление на его лице постепенно сменялись яростью.
- Так это же…
   Договорить он не успел. Оконное стекло разлетелось  от автоматной очереди, которая превратила грудь сержанта Малышева в кровавое месиво. Серёга отлетел на несколько метров и рухнул в недоступной для маленького квадрата оконного света кромешной тьме двора. Герка, продолжая вжиматься  в стену,  не глядя застрочил из автомата в окно. Коля резал короткими очередями по разбегающимся в темноте смутным силуэтам, Алим из-за угла обстреливал дверь. Герка, продолжая водить в проёме окна слепой автоматной очередью, на миг заглянул внутрь и снова прижался к стене.
- Валим отсюда! Быстро!
   Словно в поддержку правильности приказа старшего сержанта, темноту двора разрезали многочисленные огненные всполохи. Коля бросился вслед за Геркой в темноту, почти одним махом преодолев глиняную преграду дувала. Они бежали по узким, извилистым улочкам кишлака, отстреливаясь вслепую, и Коля изо всех сил старался не отстать от Анохина, который прекрасно ориентировался в глинобитных лабиринтах. Миновав колючие заросли, они кубарем скатились в овраг и притаились, дав себе короткую передышку. И только тогда Коля заметил, что Герка сжимает правое предплечье, а из-под пальцев чёрными в темноте ручьями сочится кровь. Коля молча снял камуфляж, наступив, оторвал рукав и начал мастерить жгут повыше раны. Герка шипел и тихо матерился. Когда Коля закончил с перевязкой, он откинулся на глиняный склон.
- Слышь, Мышкин…  Возьми там в кармане… Сам растяжку поставишь. Ты парень толковый…
   Коля под устные инструкции старшего сержанта свинтил между собой жестяные детали - бывшие банки из-под мясной перловки, - и взялся за бутылку с кристаллическим порошком. Герка заметно напрягся.
- Ты, это… Осторожно. А то чуть не так стукнешь, и костей не соберёшь…
- А как это называется? – Коля, весь в испарине от напряжения и страха, осторожно высыпал порошок внутрь самого маленького жестяного цилиндра.
Герка  здоровой рукой извлёк из кармана катушку медной проволоки.
- А хрен его знает. Что-то на «г». Короче, зверская штука. – Он передал катушку Коле, пристально следя за его действиями. – Моё личное «ноу-хау». Жесть, она лёгкая… Чуть дёрни, прыгает. Что, собственно, и требуется. Одной такой «перловкой» можно пару мазанок снести запросто.
  Коля продел проволоку в заранее просверленную Геркой дыру на боку одной из жестянок, закрепил, установил «перловку» на тропинке и растянул проволоку на ветках кустарников. Когда работа была закончена, Герка заметно успокоился.
- Ну, всё! Чужим из кишлака выход заказан. Завтра с бойцами кишлак прочешем, а потом я сам эту хреновину сниму.

   На половине пути Герка стал заметно слабеть. Сказывалась значительная, не смотря на усилия Коли, потеря крови. Теперь Мышкину приходилось, помимо Геркиного автомата и рюкзака с оставшимися деталями «перловки», время от времени взваливать на плечо и самого старшего сержанта. Горизонт всё гуще окрашивался розовым. Холмистая равнина казалась бесконечной. Заросли кустарников становились реже. Коля заметил за паутиной колючих веток тёмную фигуру человека. Герка напрягся, оттолкнул Николая и указал ему на автомат. Коля, держа на прицеле тёмный силуэт, осторожно крался вперёд. Сидящий на коленях человек не реагировал. Подойдя ближе, Коля узнал Алима. Рядом на земле лежал мёртвый сержант Малышев. Алим совершал утренний намаз.

     Изрешечённое пулями тело Серёги и Геркино простреленное плечо красноречиво доказывали правильность версии «Трубачей» относительно истинных настроений в якобы дружественном кишлаке. Они трое стояли перед Тимохиным, и майор с изумлением переводил взгляд с Герки, который сжимал простреленную руку, на пропитанный кровью рукав камуфляжа, заменяющий жгут на плече старшего сержанта. На ободранного Колю с одним рукавом и расцарапанным колючими ветками лицом. На угрюмого Алима, руки которого ещё были в крови сержанта Малышева.
- Анохин, ты бы заглянул в лазарет, что ли…- Майор был явно растерян. Он даже и не думал о том, чтобы дать своим подопечным наистрожайшую взбучку со всеми трибунальными последствиями за самовольный ночной выход из расположения воинской части.
- Успею, товарищ майор. Короче, там оружия, как грязи. И Фахрулло этот… Он всеми тамошними «духами» рулит, козёл.
   О том, что в доме Камаля сержант Малышев видел кого-то из так называемых своих, Герка решил промолчать. Это мог быть кто угодно, в том числе и сам Тимохин. Оборванные, окровавленные и обозлённые «Трубачи» в своём единодушном недоверии ко всему командному составу родной армии теперь подозревали всех.

    Объездная дорога к кишлаку, доступная для БТРов, действительно, оказалась слишком длинной. Или жаркое афганское солнце делало этот путь среди однообразных холмов и пыли бесконечным? Коля снова применял к самому себе отчаянный метод не воспринимать реальность, отвлекаться посторонними мыслями, но опять у него ничего не получалось. Он впервые переживал смерть человека, с которым спал на соседней койке, ел за одним столом и хорошо знал его живым. Впервые. Это было странно и страшно. Когда они с Алимом тащили Малышева по предрассветной афганской пыли в часть, Коле казалось, что это происходит не наяву. Он проснётся, выйдет из вагончика, и Серёга встретит его какой-нибудь своей фирменной остротой. Николай неоднократно ловил себя на мысли, что его постоянно тянет обернуться, чтобы увидеть Малышева на идущем позади БТРе. И он оборачивался. И видел трёх молодых солдатиков, которые сопровождали взрывами смеха рассказ четвёртого. Серёги нет… Он просто исчез. Его больше нет нигде. И никогда не будет. Что надо чувствовать? Горе, удивление? Коля не знал. Внутри душным липким комком засела тоска. Оттого, что ты просто никогда больше не увидишь человека, которого знал месяц. Не увидишь не потому, что сам этого не хочешь. Останься Малышев жив, возможно,  после дембеля они бы больше не встретились. Но он бы знал, что сержант Малышев мог объявиться в любой момент и заявить что-то вроде: «Ну что, Николай Второй, опять куда-нибудь вляпался?» Но теперь этого уже не случиться никогда. Наверное, это и есть то самое чувство потери. Осознание этого проклятого «никогда». И Коля, сам того не замечая, начал думать о том, что могло быть в будущем, если бы Малышев был жив. Начал придумывать совместные пьянки по случаю встреч и разговоры, которых никогда не будет. И каждый раз по-новому прокручивал в голове события этой ночи. В каждой воображаемой возможности Малышев оставался жив.
   Его размышления прервал сидящий рядом Герка. Он категорически отказался ложиться в лазарет,  ограничился перевязкой и закрепил процесс самолечения двумя стаканами водки. Сейчас Герка постоянно курил и изредка придерживал раненую руку, награждая навязчивую боль очередным нелитературным эпитетом.
- Мышкин, слышь… Ты это…  Как в кишлак войдём, бери Маньку, и валите оттуда на хрен… Я знаю, где она живёт, я покажу, - Герка посмотрел на Колю в ожидании вопросов, но Николай молчал, - Ты понял, в натуре, куда мы едем?
- Брать этого Камаля?
  На самом деле Николай, будучи под впечатлением от смерти Малышева, вообще мало что соображал. Он просто сел вместе с Геркой и Алимом на БТР и ни о чём не думал. Герка презрительно сплюнул.
- Нет, Мышкин, всё-таки ты хронический придурок.  Что такое  «ликвидация», понимаешь?
- Понимаю.
- Ни хрена ты не понимаешь! – Герка уже орал, заглушаемый гулом идущих колонной БТРов. – Снесут сейчас этот долбаный кишлак! Вообще снесут! Дошло?
      Алим сидел рядом, но в разговоре участия  не принимал. Он опять фактически отсутствовал. И ни один, даже самый сверхествественный специалист по телепатии не смог бы определить, о чём думал сержант Советской Армии Алим Халилов. Он был родом из маленького кишлака в Гиссарском ущелье,  говорил с «духами» на одном языке и соблюдал пятикратный намаз. Сейчас он ехал на крыше БТРа,  сжимая в руке автомат и глядя на клубы густой пыли, которые выбивались из-под колёс. На Геркин крик он никак не реагировал. Да и самого Анохина уже не волновало,  слышит его кто-нибудь или нет. Он явно не рассчитал силы своего раненого организма и переусердствовал с водочной терапией.
- «Духовский» кишлак под носом – это как бомба под задницей!  А так… Всё просто! БТРчиками по мазанкам прогуляемся, и никаких проблем! – Герка невменяемо захохотал и ткнул Алима в спину дулом своего автомата. – Слышь, Халилов? Ты своим сородичам хоть объясни, за что их в расход! А то не поймут!
  Алим медленно обернулся. Под жгучим взглядом его чёрных глаз Герка как будто немного протрезвел. Он снова сел и закурил. Алим отвернулся. Коля молчал. Геркин взгляд стал мрачным и осмысленным. Хмель бесследно испарился.
- На кой хрен этим афганцам советская власть? На кой мы здесь, вообще, нужны? Кому? За что сегодня ночью Малышев жизнь свою отдал? Чтобы Тимохе нашему улучшенную хату в союзе дали?
- А зачем вы здесь, товарищ старший сержант?
  Коля знал, что Герка, оставшись после армии на свехсрочку, сам напросился в Афган. Он спросил, чтобы перевести тему Геркиного монолога в более безопасное русло. Перестройка перестройкой, а трибунал ещё никто не отменял. Он ожидал, что Анохин вспылит  в своей обычной манере, может и в драку полезет. Чёрт с ним. Коля был готов на всё, лишь бы Герка перестал говорить то, чему  сам  Николай вдруг начал настойчиво верить. Зачем? Почему? Нет, кончать надо эту философию, и как можно быстрей. Вопреки прогнозам, Анохин отреагировал на вопрос спокойно. Он лишь горько усмехнулся и прикурил новую сигарету.
- Деньжат хотел заработать. Мне уже 28. Жениться пора. Есть одна кандидатура на примете. Хорошая баба. Соседка моя. Вот вернусь из этой жаровни и сразу к ней под бочок. Она баба с понятиями, вопросов лишних задавать не будет. И пусть мне дочку родит. А я дом куплю… - Герка, наконец, обернулся к Мышкину. – Слушай, Коля. Я тут помозговал на досуге. Надо Маньку в ВУЗ определить.
   От неожиданности Коля вздрогнул и чуть не скатился с крыши БТРа. Он во все глаза смотрел на старшего сержанта.
- В какой ВУЗ?
- Да без разницы. Они же в наших институтах учатся. Ну,  вот… Ты Михалычу скажи, типа Маньку русскому языку учил. И типа она дальше учиться хочет. А я подтвержу. Он мужик толковый, хоть и сволочь порядочная. Что-нибудь придумает. Мы отсюда рано или поздно уйдём, а девчонку в расход в тот же день пустят. Слышь, Мышкин?
- Слышу. Спасибо, товарищ старший сержант.
- Да пошёл ты! – Герка отвернулся.
Вдалеке показались глинобитные очертания кишлака.

      От криков женщин и детей в контуженой голове рядового Мышкина снова лопнула болезненная струна и застучала глухим барабаном в висках. Солдаты врывались в мазанки и переворачивали там всё вверх дном в поисках оружия. Гора найденных стволов быстро росла в густой пыли площади перед мечетью. То рядом, то вдалеке слышались короткие автоматные очереди. Бойцы простреливали дома, убеждаясь, что, кроме перепуганных хозяев, кричащих снаружи, там никто не прячется. Мулла что-то быстро говорил Тимохину. Не понимая, майор чертыхался и густо сыпал матом. Наконец, к ним подошёл Алим.
- Он говорит, что Камаль ещё утром увёл своих людей из кишлака. Здесь только старики, женщины и дети.
- А оружие у них для чего? Баранов пасти?! – От надрывного крика Тимохин охрип.
   Алим переводил спокойно.
- Оружие осталось после бандитов. Они не спрашивали людей, хотят они или нет, и прятали оружие по домам.
- Тот самый склад, который мы обнаружили. – Встрял в разговор Герка. – Они просто стволы по мазанкам растащили! А вы, товарищ майор? Дезинформация! – Герка сплюнул.
   Тимохин моментально покраснел от такого публичного облажания. Но Герка смотрел на него в упор и с вызовом, придерживая раненую руку, по-прежнему стянутую в плече жгутом из рукава рядового Мышкина. Анохин давал понять, что имеет право говорить так. Рядом стояли Коля и Алим. И Тимохин промолчал. Герка добил его последним доводом:
- Хорошим пацаном был Малышев. Эх, товарищ майор. На день бы раньше этот шмон устроить…
   Алим и Коля ушли вслед за Геркой.
   Отец Мани встретил вооружённых гостей испуганно. Он сидел на полу, сжимая в руке чётки. В углу мазанки жались тесной кучкой три фигурки в паранджах. Алим, выслушав сбивчивый лепет старика, обернулся к Коле и Герке:
- Он отправил дочь к русским. Он слышал ночью стрельбу и боялся, что господин Камаль расправится с его семьёй…
   Алим не успел договорить. Коля и Герка уже бежали по узким улочкам кишлака, ярко освещённым знойным дневным солнцем. Бежали к оврагу.
   На месте сделанной Колей «перловой» растяжки зияла крупная воронка. Именно тогда, на рыхлом краю ямы Коля впервые почувствовал эту острую, резкую боль в левой стороне груди. Ноги подкосились, и он тяжело сел, сжал одной рукой саднящую боль, другой упёрся в мешанину из земли и сухой травы в поисках опоры. Герка с каменным лицом стоял рядом, не в силах оторвать взгляд от чёрной пустоты воронки.
- Может, не она…  Не она…
   Слова старшего сержанта Коля слышал, как в тумане. Его рука судорожно нащупала  в сухом месиве  что-то твёрдое,  как будто большое кольцо, или… Он не смотрел. Он знал, что это, и поэтому не смотрел, сжимая в руке тонкий, наполовину оплавленный золотой браслет.
    Со стороны кишлака вдруг разом загрохотало, и застрочили сотни автоматных стволов. Резкими одиночными хлопками заявляли о себе «базуки».

   На пороге мечети лежал мулла, глядя на пыльную площадь остекленевшими глазами. Женщины с криками метались по улицам, подхватывали детей и бежали в поисках любого укрытия. Бойцы отстреливались из-за мазанок, ложились в уличную пыль, отползали назад к группе БТРов на площади, оттесняемые шквальным огнём. От выпущенных из «базук» снарядов мазанки рушились, вспыхивали внутри. Окончательно охрипший майор Тимохин надрывался  в кабине БТРа, пытаясь перекричать треск и помехи в повреждённой рации:
- «Первый»! «Первый», мать твою! «Первый»! Я – «седьмой»! Нужна помощь! Слышите меня?! Да что б тебя… - Он стучал микрофоном по панели, и снова орал: - «Первый»! Я – «седьмой»!
   Коля и Герка отходили, поливая из автоматов во все стороны и вжимаясь в глиняную стену дувала. Очереди «духовских» автоматов звучали и справа и слева. Их пытались взять в кольцо. Коля видел мелькающие впереди афганские шапочки, всё ближе и ближе. Рядом из-за угла мазанки по «духам» застрочил ещё один автомат. Коля заметил Алима. Он стрелял спокойно и прицельно.  «Духи» заметно отстали. Теперь отход к БТРам ускорился.  «Духи» продолжали стрелять вслед. Герка внезапно остановился, вжимаясь в стену мазанки, и прислушался. Изнутри доносились истошные крики, из окон валил густой чёрный дым. Герка кинулся к двери. Коля и Алим бросились за ним, но войти в дом не успели. По ним ударили из автоматов из-за угла стоявшей неподалёку мазанки. Алим и Коля открыли ответный огонь. Герка, тем временем, с трудом пробираясь сквозь едкую пелену, шёл на испуганные визги. Они слышались уже совсем рядом. В углу неподвижным серым мешком лежала женщина. Рядом плакали две девочки и мальчик, лет пяти-семи. При виде вооружённого «шурави» дети испуганно закричали ещё громче. Герка подхватил девочек одной рукой. Мальчик попытался убежать, но Герка успел схватить его за край рубашонки и двинулся к выходу. Автомат болтался за спиной.
    Коля и Алим вынужденно отступали, теснимые всё более узким кольцом «духов». Алим с заметным опытом руководил отходом. Они отстреливались всё активней и всё дальше отходили от старшего сержанта Анохина. Со стороны горящей мазанки, наконец, отдалённо заговорил Геркин автомат.
- Алим, там же Герка! Алим!
  Коля бросился в сторону Герки, но Алим перехватил его и отшвырнул назад. Справа и слева надвигались автоматные очереди, «духи» плотнее сжимали кольцо. Теперь Халилов практически прикрывал собой Колю, понимая всю бесполезность попыток спасти Герку. «Духи» уже полностью отрезали автоматным огнём все возможные пути к старшему сержанту. И Коля, впервые в жизни…  Да, именно впервые. Он готов был поклясться, что это было первый раз. Здесь, в Афгане, он многое испытал впервые. Он заплакал от злости и отчаяния, продолжая яростно шмалять из своего АКМ по наступающим «духам». Над головой послышался дребезжащий рокот. На кишлак многочисленным  роем летели «вертушки», которым предстояло оказать бойцам майора Тимохина огневую поддержку, эффективную и слепую в своей глобальной мощи.
   
     Они вдвоём сидели за столом под навесом, не решаясь войти в вагончик, где беспощадным напоминанием остались вещи Серёги и Герки. День клонился к закату, и Коля не знал, сколько же времени они с Алимом просидели вот так, молча. В груди настойчиво саднило слева, но Коля не обращал внимание. Со стороны КПП послышались возбуждённые крики. Мимо навеса туда пробежали несколько солдат. Коля и Алим переглянулись, и одновременно встали из-за стола. Они уже научились понимать друг друга без слов.
       Майор Тимохин стоял на крыше штаба  и пристально вглядывался в холмистую даль через бинокль. Рядом стоял часовой с вышки.
- Товарищ майор, когда они только успели? Я и не заметил… Вроде светло ещё… Что это может быть, товарищ майор?
   Тимохин увидел Колю и Алима, которые поднялись на крышу. Он  передал бинокль Алиму.
- Что скажешь, разведка?
     Для невооружённых оптикой глаз Коли никаких особенностей на холмистой предзакатной местности не наблюдалось. Разве что, точка. Маленькая чёрная точка вдалеке, на плотно заминированном участке. Видимо, часовой, убеждённый в недоступности данного сектора, не обращал на него пристального внимания, и потому не заметил, когда и каким образом там появился непонятный объект. Алим опустил бинокль. Его глаза под козырьком форменной кепки-афганки покрывала тень. Он отдал бинокль Николаю. Увеличенная линзами, точка превратилась в маленькую фигурку сидящего человека. Смутное предчувствие глухо ударило внутри. Алим обернулся к Тимохину.
      -Товарищ майор, разрешите проверить?
- Валяй,  Халилов. Тебе лучше знать, что твои могут выкинуть.
  Алим вздрогнул. Его глаза в тени форменного козырька ещё больше потемнели. Он промолчал,  быстро спустился с крыши по приставной лестнице и направился к воротам КПП. Коля поспешил за ним.

    Они ползли больше часа, осторожно огибая мины и при каждом броске выдвигая вперёд зажатые в руках автоматы. У сидящего на земле существа руки и ноги были крепко привязаны к торчащему из земли колу. То, что когда-то было человеком, теперь представляло собой сплошное бесформенное кровавое месиво, с которого рваными ошмотками свисали лоскутья камуфляжа. Сквозь сплошную рану на месте лица на Колю и Алима смотрели глаза старшего сержанта Анохина. Он вращал белками и дико мычал беспомощным ртом, где вместо языка шевелился обрубок. Первым ловушку разгадал Алим. Он толкнул Колю в бок и кивнул на едва заметную проволоку.  Она тянулась от веревки, связывающий Геркины руки, к кольцу чеки  наполовину зарытой в глинистую почву гранаты.
- Если эта «дура» грохнет, всё поле взлетит, - Услышав слова Алима, Герка замычал ещё громче и закивал. Алим в упор смотрел на него. – Прости, Герка.
   Анохин успокоился и закрыл глаза. Алим и Коля повернули назад. Коля, отчаянно старался справиться с солёной пеленой, навязчиво застилающей глаза, и заметно отстал от Алима. В густой вечерней духоте раздался одиночный выстрел снайпера. Звук взорвавшейся гранаты через секунду потерялся в грохоте потревоженных многочисленных мин. Коля вскочил на ноги и, что есть духу, бросился от кромешного ада за спиной. Землю под ногами трясло баллов на семь. В спину ударило горячим толчком, и Коля провалился в темноту.

   Он лежал на животе. Толстый слой бинтов стягивал корпус и не давал вздохнуть. Алим сидел на табуретке рядом с койкой. Возле его ног на полу стоял рюкзак с вещами рядового Мышкина, в укромных недрах которого, густым слоем нижнего белья Алим скрыл оставшиеся запчасти от Геркиной «перловки» и бутылку с адским порошком. Коля и сам не знал, зачем ему понадобился этот взрывоопасный полуфабрикат. А сержант Халилов выполнил его просьбу без лишних вопросов. Через час рядовому Мышкину предстояло отправиться на вертолёте в госпиталь, и он напряжённо думал, что сказать Алиму на прощание, содержательное, настоящее. Но ничего не приходило на ум. Вместо этого после долгого молчания и редких, ни к чему не обязывающих фраз, он ляпнул жуткую банальщину:
- Алим, я тебе напишу из госпиталя. Мы ещё встретимся, правда?
Алим сдержанно усмехнулся.
- Это вряд ли.
   В ту же ночь после отправки Коли в Ташкент, сержант Алим Халилов перешёл на сторону «духов». В вагончике, стоявшем особнячком за пыльным пустырём, за столом под накрытым маскировочной сеткой навесом, на этой стороне у Алима не осталось никого из «своих». Больше Николай ничего о нем не слышал.
            После выписки в Ташкентский госпиталь за ним приехала мама. Сорокалетняя моложавая красавица Марьям Сакеновна, ради которой  отец Николая Василий Андреевич Мышкин в течение нескольких лет сражался с непримиримой многочисленной роднёй невесты, привыкла к восхищённым взглядам в свою сторону, и поэтому равнодушно выслушивала обильные комплименты со стороны раненых соседей сына. За спиной матери смущённо стояла Гулька, придерживая руками большой живот. Перехватив изумлённый взгляд Коли, Гулька хихикнула:
- Вот - вот, боец-производитель.
   Узнав о Гулькиной беременности, Марьям Сакеновна после недолгих переговоров с её родителями забрала Гульку к себе, определив ей статус невестки, о чём и сообщила сыну в ходе сборов домой. Коля принял данный факт равнодушно, честно признав свои обязательства.

     2002 год. Он никогда не говорил Гульке, что любит её. А она уже давно об этом не спрашивала. Ей и так хватало забот. Война напомнила  Коле о себе через пять лет и очень активно. Сначала проявилась контузия, реагируя на малейшие изменения погоды мучительными головными болями. Первые саднящие позывы, ударившие в левую сторону груди тогда, в апреле 1987-го возле кишлака, дали о себе знать двумя инфарктами подряд. Бесконечные обследования и больничные палаты стали неотъемлемой частью Колькиной жизни на протяжении последних десяти лет. С работой не ладилось. Добывать хлеб насущный ему удавалось редкими и непостоянными урывками. Зато Гулька успешно работала в крупной частной фирме старшим экономистом, явно преуспевая и в карьерном росте, и в зарплате. Коля пропадал целыми днями в гараже, стараясь поставить на ход старый «Москвич», чтобы иметь возможность, за неимением другого заработка, колымить по вечерам. Среди всевозможных  деталей на гаражных полках, в укромном уголке лежал рюкзак с запчастями для «перловки» и ставшая теперь экзотическим ископаемым молочная бутылка с не менее экзотическим содержанием. Коля и сам не знал, зачем держал в гараже взрывоопасный комплект. Сын Тимка, как все мальчишки в его возрасте, был слишком любопытным. И Николай, всякий раз натыкаясь на Геркин рюкзак, давал себе слово избавиться от него в самое ближайшее время. Но рюкзак продолжал занимать укромный уголок на гаражной полке.
     Сына он любил до безрассудства. Тимка искренне отвечал ему взаимным обожанием, часто предпочитая мальчишеским играм совместную с отцом возню в гараже. Поняв, кто его отец ещё в двухлетнем возрасте, он всегда с интересом расспрашивал его об Афгане и мог по десять раз слушать одну и ту же историю. В ходе бесконечных Гулькиных придирок, он всегда вставал на сторону Николая, утешая своей коронной фразой: «Не грузись, па. Расслабься».
     Тимка не дожил до пятнадцати лет двух недель. Когда вечером зазвонил телефон, Николай вдруг почувствовал резкий укол в левой стороне груди. К телефону подошла Гуля. Её лицо постепенно бледнело и каменело. Она молча стояла с телефонной трубкой, из которой неслись короткие гудки, и беззвучно плакала.
     В больничном коридоре к Николаю и Гуле подошёл хозяин «Джипа», сбившего Тимку. Он долго извинялся перед ними, интеллигентно оправдывался, изображая раскаяние и участие, и заявлял о своей готовности оказать в случае необходимости любую помощь. Николая он не узнал, зато Коля узнал его сразу, несмотря на заметную седину  и пролетевшие пятнадцать лет с момента их  последней встречи. Узнал и всё понял. На пальце холёного нувориша поблёскивал массивный дорогой перстень изумительной красоты.
- Красивый у вас перстень…
    Коля едва сдержал себя, чтобы не задушить собеседника прямо в больничном коридоре. За дверью реанимации врачи усиленно боролись за Тимкину жизнь, И это сейчас было главное.  «Мы потом с тобой разберёмся, гнида. Потом»- Коля сверлил нувориша взглядом. Тот одарил Колю дорогостоящей вставной улыбкой.
- У вас хороший вкус. Это уникальная и очень дорогая вещь. Подарок, - Нувориш вынул из кармана визитную карточку и протянул Николаю. – Через десять дней я уеду, возможно, надолго.  Поэтому, пользуйтесь моментом. Думаю, я смогу кое-что для вас сделать.
   Прочитав фамилию на визитке, Николай окончательно убедился, что память на лица его не подвела.  Тимка умер через три дня, так и не придя в сознание.
     На суде нувориш вел себя уверенно. На первом же заседании его адвокат заявил, что  сторонам удалось договориться, и родители мальчика не имеют никаких претензий к его подопечному. Гулька стыдливо прятала глаза. «Сколько он тебе дал?» - с трудом прохрипел Коля в лицо жене в коридоре суда. Гуля посмотрела на него пустыми глазами и произнесла: «Я устала, Коля… «. И ушла.
     Николай догнал нувориша уже на улице, успев перехватить его у самой дверцы его навороченного джипа. Схватив его за плечо, Коля резко развернул оппонента к себе лицом.
- Отмазался, да?
- С вашей женой мы обо всем договорились, - спокойно произнес нувориш, - Она разумная женщина. Я вас понимаю, уважаемый. Но поймите и вы. Это был несчастный случай. Мое заключение не вернет вам сына. А моя свобода поможет вам решить множество проблем.
       У Коли потемнело в глазах. Ничего не соображая, он бросился на нувориша и схватил его за грудки.
- А от старых грехов тоже откупишься, гнида? – он тряс новориша изо всех сил, - Афган помнишь, гад? За свои подвиги там тоже откупишься?!
     К Николаю и его оппоненту уже спешила охрана. Колю оторвали с трудом, а через несколько минут подъехала патрульная машина. Колю быстро обыскали. Из кармана куртки лейтенант вытащил увесистый пакет белого порошка… Когда его сажали в патрульную машину. Надев наручники, краем глаза Коля успел заметить, как нувориш многозначительно переглянулся со своим охранником.
      Вернувшись домой спустя девять лет, Коля обнаружил, что квартира продана. О том, что Гулька быстро с ним развелась, он узнал еще на зоне. Невероятным чудом на месте стоял гараж, а внутри изрядно проржавевший «Москвич» Николая. Пошарив на верхней полке, Коля обнаружил рюкзак с «афганским лего» на прежнем месте. Загрузив рюкзак в багажник, Коля с трудом завел свой драндулет и уехал, не оглядываясь.

        Николай в течение недели отслеживал «Джип», упорно сражаясь с то и дело глохнущим мотором своего «Москвича». Он вычислил маршрут поездок холёного бизнесмена в загородный дом и выучил наизусть график. Нувориш был очень пунктуальным. Проехав за городом чуть больше трёх километров, «Москвич» заглох намертво, и Николай, выгрузив из багажника рюкзак старшего сержанта Анохина, пошёл пешком оставшиеся семь километров.
   Он боялся, что не вспомнит инструкций Герки по свинчиванию «перловки», чтобы она прыгала как можно выше и ударялась о землю как можно сильнее. Но вопреки опасениям, руки сами собой повторили проделанную лишь однажды, двадцать пять лет назад, процедуру. И когда на дороге появился «Джип», Коля был уверен, что «перловка» обязательно взорвётся. Сидящий за рулём бывший прапорщик Советской Армии Зайцев, которого бойцы называли просто Заяц, курил в окно. Лучи предзакатного солнца играли в золотых гранях дорогого перстня Фахрулло Камаля, который он вручил своему информатору – «шурави» в ночь, когда погиб Малышев.
    Николай тяжело открыл глаза.  «Джип» продолжал гореть. К небу поднимались чёрные столбы густой копоти. На колючей ветке по-прежнему болтался обгорелый лоскут белой ткани, по форме напоминающей рукав. В груди, слева продолжало настойчиво саднить, сильнее и сильнее и вдруг боль словно взорвалась. Мутная пелена внезапно пропала с глаз. Горящего «Джипа» уже не было на дороге. Солнце светило ярко, щедро поливая землю дождём невыносимого зноя. По дороге стелилась густая пыль, по которой уходили вдаль Герка Анохин, Серёга Малышев, Алим Халилов. Чуть позади семенила Маня, позвякивая браслетами. Мехмене… Она остановилась, обернулась и, откинув назад закрывающую лицо сетку паранджи, ласково улыбнулась Николаю своими пушистыми глазами. Рядом с Маней появился Тимка. Он ободряюще помахал рукой: «Не грузись, па. Расслабься». В левой стороне груди лопнула струна, и боль разом утихла. Коля уходил вместе с ними, людьми из прошлого, в котором осталось всё самое ценное и подлинное. Они уходили в прошлое, туда, где помимо горя и предательства, были дружба и любовь, уходили от непонимания и потерь. Они уходили, а их следы тут же заметала густая афганская пыль.