Аллея приговорённых

               
Обдавая ветром, из тоннеля вынырнула электричка. Замерев у платформы, вагон распахнул двери, и очумевшая толпа внесла меня в салон. Набив пустое брюхо неповоротливыми телами, трёхглазый  Левиафан начал набирать скорость, пока не влетел в чёрную глубокую крысиную нору. В ближнем окружении кто-то читал книгу, кто-то дёргал головой в наушниках, кто-то досматривал сны. Рядом стояла девушка в норковой шубке. Большие карие глаза смотрели на меня.
- Не может быть, чтобы это очарование открыло имя первому, приставшему к ней идиоту,- думал я.
- Валерия,- на выходе из метро представилась девушка.
- 0ткрыла имя, открой и сердце,- попросил я.
- Какую сторону: тёмную или светлую?
Я растерялся.  От стыда я был готов отречься от себя. 
- Я видела тебя, мы ехали в одном вагоне,- продолжала Валерия.
- За это время я успел привыкнуть к милому соседству. Не бросай меня, возьми с собою.
- В каком качестве?
- Могу быть ветром, дующим в паруса.  Звездой, показывающей дорогу. Собеседником,  отгоняющим скуку.
- И куда мы поплывём?
-По кривым московским переулкам до …
- До станции: Любовь?- закончила предложение девушка.
Ей доставило удовольствие загонять меня в угол словами. 
- Ближе, до станции дружба!- сказал я, идя на хитрость.
- Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной.
- А в любовь веришь?
- С первого взгляда?  Не верю.
- А со второго?
- И даже с третьего - не верю! - ставя точку в разговоре, девушка добавила,- мы напрасно тратим время.
Она собиралась уйти, но, что-то остановило очаровательного циника:
- Любовь счастливых делает счастливей, а несчастных несчастней.  Хочешь проверить?- сказала она.
- Циники всегда философы,- подумал я, сделав для себя открытие.
Девушка ждала ответ. Казалось, он парит в воздухе, надо только поймать. Глядя на снег, кружившийся над нами и над позолоченными крестами церквушки вдали, я сказал:
- Бог не любит счастливых людей, но несчастных он не любит больше.
Валерия грустно улыбнулась. Её глаза, вспыхнувшие на миг, погасли. Казалось, что там, в глубине, как в фотовспышке загорелся магний и тут же сгорел.
- Что, Создатель требует подарить тебе любовь? На год? А может на ночь? – спросила Валерия.
Я молчал. Сердце висело на ниточке, готовое оторваться и упасть в сугроб.  Мне казалось, что, ничего не обретя, я всё теряю. И только тусклое мерцание надежды посылало робкие импульсы.
-  А ты не боишься наткнуться на окаменевшую душу,- продолжала Валерия.
Я молчал.Она достала из сумочки свёрток, завёрнутый в газету, и, показывая на него, сказала:
- Хорошо, жди, передам пакет и приду.
-  Ты не обманешь?- Мысленно с глупой наивностью спросил я.  Валерия услышала не произнесённые слова,  и вернула их молчаливым упрёком.
  Я стоял там, где мы расстались. «Суеверие делает жизнь поэзией» - сказал Гётте.  Всё так, но страх не давал сегодня ощутить поэзию. Мне казалось, что я больше не увижу Валерию.
- Если она не придёт, это не будет горем.  Это будет  маленькой неприятностью,- уговаривал я себя. 
От станции метро тянулась аллея. Я хотел придумать ей название.  Оно пришло само: «Аллея Приговорённых».  Вдоль узкой дорожки стояли сосны, от макушки до оснований закутанные в тряпку. Чтобы ветер не сорвал материю, её обмотали верёвками. Сосны напоминали людей, стоявших с мешками на голове и связанными руками, ожидающих казнь. Я стоял с ними.
- Придёт, не придёт,- гадал я так, как если бы гадал,- повесят, не повесят.
- А вот и я,-  раздался голос Валерии. Она вышла из светящейся полусферы реклам.
-Теперь я свободна,- добавила она. Передо мной стоял другой человек.  От высокомерия и цинизма не осталось и следа. Казалось, что сердобольный хирург вшил нам магниты, и они притягивали нас друг к другу. 
Каменный мост, перекинутый через бездну, уводил от «Аллеи Приговорённых».
- Какие планы?- спросила Валерия.
- Исполнять капризы,- ответил я, стряхивая с себя остатки пережитого.
- Веди куда пожелаешь, буду рада,- Валерия подняла руки и закрыла глаза.- Я свободна.-  Добавила она.
Падал снег и таял на щеках девушки.  В застывших каплях всеми цветами радуги играли огни реклам. Мы блуждали в залах картинной галереи, потом, на последнем ряду кинотеатра кидались воздушной кукурузой. Под вечер, вымотавшись и проголодавшись, набрели на кафе, спрятавшееся в тихом переулке.
- Что будем заказывать?- спросил официант.
Я тыкал в глянцевые страницы меню голодными пальцами, официант не успевал за мной записывать. Мы ощущали себя Гулливерами, а нам подавали еду в тарелочках для лилипутов. Еда быстро исчезала вместе с вином в двух урчащих желудках.
- Мы заканчиваем работу,- предупредил официант.
Я посмотрел на часы.  Большая стрелка, подгоняя маленькую, приближалась к ночи.
-  Давай заберём остатки и махнём ко мне,- предложил я, и подумал,- не согласится.
- Давай лучше ко мне.
В просторных комнатах сталинского дома нежилась роскошь. Над головой висела бронзовая люстра. Письменный стол из красного дерева прислонился к подоконнику. Со стола на нас смотрела фотография молодого человека. Валерия быстро убрала портрет в ящик стола:
- Наливай,- по-свойски сказала она.
Вина в бутылке оставалось на донышке, закуска в пакете свалялась и выглядела несъедобной.
- Подожди, сейчас закрома потрясу.
Коротая время, я достал с полки самую зачитанную книгу.  Ею оказался томик Шекспира. Я открыл наугад страницу и прочел первую попавшуюся строчку: «Король умер, да здравствует король».
Валерия не заставила себя ждать. В её руках на круглом блюде красовалась пузатая бутылка, лежали фрукты.
- Наливай,- снова по-свойски сказала она,- устроим поминки.
С каждой выпитой рюмкой Валерия становилась угрюмей.
- Достань фотографию,- приказала захмелевшая красавица,- и поставь на стол.
Я повиновался.
- Это с ним я сегодня встречалась, я отдала все его фотографии, а эту оставила.
Я смотрел на молодого человека.  В первый момент казалось, что он смеётся.  Теперь казалось, что через минуту из его глаз польются градины слёз.
- Повернись,- оборвав мысли, сказала Валерия.
Я повернулся. Она лежала в кровати. Халатик, в который она успела переодеться, валялся, сброшенный на пол.
- Иди ко мне, жду,- это были и приказ и просьба одновременно.
Услышав высокий дрогнувший голос, я хотел убрать фотографию.
- Не надо, пусть смотрит.
- Любовь умерла, да здравствует не любовь,- подумал я.

                КОНЕЦ