Боль Эвы

                ДГ09b    Боль Эвы

                «Эта штука управляется мысленными приказами. Думай зеленый.» - Послал мне сигнал Иммаюл, и дверь корабля поднялась медленно и бесшумно. Мы с Хенессадой вошли внутрь.
                «Думай голубой»
                Коридор осветился призрачным светом, струившимся с потолка. Пророчица оглядывалась по сторонам, и касалась руками мягких стен светлого цвета.
                «Почему ты не можешь думать сам?» - Спросил я, глядя под ноги на толстый ковер из неизвестного мне материала.
                «Мозг носителя настроен на частоту мысли человека или сиана, но не аркчила. Мне не хватает одной десятой, чтобы попасть в нужную частоту.»
                - Я чувствую смерть. – Лицо Хенессады вдруг исказилось смесью недоверия своим чувствам, и сострадания к тому, что она увидела. Остановившись перед углублением в стене, она замерла на секунду. Стена разъехалась в обе стороны, и Хенессада, не подумав дважды, зашла в темный проем.
                Я хотел сказать ей, что здесь от неизвестной болезни умерло шесть человек, когда из темноты раздался крик.
                Вбежав следом, я увидел, что на кровати у закруглявшейся овалом стены сидела женщина. Она подняла голову, и произнесла своим сознанием, но не губами:
                - Когда экспедиция закончится, мы вместе сбежим в «Зеленый Фронт», Ари. Я нашла уже сорок человек, готовых бежать с нами. Все будет хорошо. У нас будут дети, родившиеся в свободной зоне. - Подняв голову, женщина взглянула прямо перед собой с любовью, протянув руку к тому, кого мы не видели, и подумала ту же фразу. Снова, снова и снова. 
                Зачарованный видением Эвы, подруги Ари, я не сразу заметил, что по лицу Хенессады текли слезы.
                - Она... она не успела... Она умерла. – Пророчица подошла к сидевшей женщине, и коснулась ее. Старческие, морщинистые пальцы прошли насквозь, а женщина подняла голову, и снова заговорила про Зеленый Фронт. – А этот Ари, он ее не любил... Он любил кого-то другого. Бесформенного... Очень мощного. Я ощущаю его присутствие. Это... существо, оно везде. Это не человек. Он огромный, и он всегда все знает! Деми! Какой из них – твой предок? – Хенессада сорвалась на крик, глядя на меня обезумевшими глазами.
                - Ари был дедом Домиарна, но, поскольку Ари был наполовину эстелианцем, эта порода подверглась частичному сплайсингу с генами сианов, и поэтому... хм... технически он потомок обоих... Не надо так нервничать. – Иммаюл задумался о том, что бы еще сказать.
                Пророчица больше не смотрела на меня, а стояла, замерев, и нежно гладила женщину по лицу. Всякий раз, когда она касалась Эвы, изображение искажалось, но быстро восстанавливалось.
                - Бедная, бедная девочка... – Шептала она, не прекращая плакать. – Ты хотела свободы для ваших детей, а он предал бы тебя, как и ту, другую. Он никогда никого не любил, кроме этого чудовища. – Хенессада бессильно опустилась на пол, и зарыдала, уткнувшись головой в кровать. – Какое ужасное место. Здесь так душно, так гадко. – Повторяла она, согнувшись.
                - Я еще хотел показать тебе его бортовые записи... – Неуверенно начал мой друг, и замолчал из уважения к всплеску эмоций, которых не понимал.
                Я кивнул, и подошел к выемке в стене. Из нее выплыло то, что Ари всегда называл экраном. Я задумался, пытаясь заставить экран показывать изображения услилием мысли, но, наверное, думал не те команды. Зато в процессе решил, что мне как раз нравится это место. Здесь действительно пахнет Леотом. Приятный запах.
                Погодите-ка. Я стал нажимать на все подряд на стене, и оттуда выезжали ящики с разным содержимым. Порывшись в одном из ящиков, я вытащил тонкий предмет с иглой на одном конце, и сосудом на другом. Предчувствия меня не обманули.
Я отошел подальше, к другой стене, где свет был не так ярок, завернул рукав на левой руке, снял тонкую защитную крышечку с иглы, воткнул ее себе в вену, и нажал на сосуд с конца.

               На королевский совет по объявлению военного положения в стране мы с Аркандом опоздали. В основном потому, сказал Арканд, что меня долго никто не мог привести в себя. У дверей туда-сюда ходил Солстис.
               - Чего не заходите? – Спросил его Арканд.
               - Стою на часах! – Доложил он, выпрямившись.
               - Постойте на чем-нибудь еще. – Я засмеялся своей шутке, которая показалась мне верхом искусства сатиры.
                Но Солстис и Бальтонари посмотрели на меня странно, и последний поспешил увести меня к столу. А за огромным столом Хенессада правила балом, собрав вокруг себя генералов, убедив тех, кто отказывался слушать ниоткуда взявшуюся старуху, подробным рассказом об их прошлом. Когда я вошел, она окатила меня суровым взглядом, и продолжила свою речь. Хм... Я что-то пропустил?
                Кимаарис сидел во главе стола, подперев голову рукой. На нем был кроваво-красный костюм с какими-то бронзовыми бляшками. Лицо казалось блеклым, а волосы повисли, как уши старой, потрепанной жизнью собаки. Он тоже не хотел верить в происходящее, но знал Лиатриса и его семью достаточно для того, чтобы поверить его посланнице.
                А последняя с жаром доказывала что-то кому-то, с ней не согласившемуся, рисуя на бумаге схемы размашистыми линиями. Ей, в отличие от меня, было не все равно. Она приехала защищать то, что было ей дорого. Она любила жизнь, и она любила Лиатриса. И она умела справляться с заливавшей сердце болью. Я же, наоборот, концентрировался на боли, и искал в жизни то, что ее отразит.
                Ноги почему-то не слушались. Арканд усадил меня на первый попавшийся стул, и пошел любезничать с какой-то молодой фрейлиной. Кому что.
                Почти в самом конце стола сидел Релемилл, окруженный группой придворных, задававших ему вопросы наперебой, и далеко не про стратегию и тактику грядущих военных действий.
                На тот момент духовный кризис в столице достиг своего апогея, и все рвались слушать неприметного провинциального священника, принесшего свежий ветер неслыханных откровений в стоячем болоте, где все повторяли одно и то же друг за другом, ибо каждый боялся сказать что-то не общепринятое.
               - Вот вы говорите, что с негативными чувствами надо бороться, но как? А что если со мной несправедливо поступают? Ведь я такая добрая и хорошая, а они?! – Донесся голос высокой женщины в богатом платье светло-малинового цвета. Меня просто злит их отношение!
                - Сейчас объясню. – Линн улыбнулся, - Я сам иногда поддаюсь негативным чувствам, но понимаю, что я в своих глазах, и в глазах того, кто меня обидел – это два разных человека, и проблема кроется в этом. Вы должны понять, что другие видят вас не так, как вы видите себя. Ведь мы как считаем – я и добрая, и праведная, а они со мной так несправедливо. Но «они» видят вас, как, например, ленивого человека, и ненадежную сплетницу, и поступают соответственно.
                Женщина покраснела от гнева.
                Релемилл это заметил, и достал из кармана расческу. Явно, что эту лекцию он читал не в первый раз, и, отправляясь в столицу, не забыл с собой наглядные пособия. Кто приехал сюда за чем, а он – за спасением и очищением стольких душ, до скольких сможет дотянуться.
                - Вот, видите, вам даже трудно допустить, что у вас есть негативные стороны. Но вы – и хорошее, и плохое одновременно. Смотрите - Линн поднял расческу так, чтобы все могли ее видеть – у этой расчески один зубец покрашен красным, следующий за ним – черным, и так далее. Это – аллегория вашей души. Но фильтр вашей гордыни позволяет вам видеть только красные зубцы, вот вы и считаете себя только «доброй». Но все остальные-то видят и то, и другое. Значит, надо бороться с фильтром, чтобы начать видеть себя полностью, а не только хорошие стороны. И тогда у вас не будет причин злиться, и считать несправедливым обращение, которое люди оправдывают тем, что их жалят ваши «черные зубцы», которых вы сами даже не замечаете.
               Я слушал его, и видел на той точке пути, от которой уже рукой подать до пронзительного бессмертия. Завидовал ли я ему? Нет. Я тогда был слишком погружен в свое, чтобы полностью осознать силу его гения.
               - А вот помогите разгадать сон. – Тихо сказала пожилая женщина, подойдя из другой части зала, присев на стул рядом с Релемиллом. Она, видимо, была высокого статуса, потому что все вокруг, даже те, чья очередь была сейчас задать вопрос, почтительно расступились. – Вижу я, как будто мой стол имеет потайное отверстие, из которого появляется старая шкатулка, а в ней - какое-то сообщение. Но я не могу его прочитать – и так – ночь за ночью!
                - Проблема тут в том, что мы все ждем, что сообщения придут какими-то неожиданными, таинственными путями, сами собой, и притом целиком. В то время как за сообщения нужно работать, и получаем мы их по крохотному кусочку в день, а не сразу все. Также как и за все на свете, за откровения и сообщения есть цена, и эта цена – наше время. Забудьте про этот сон, он ничего не значит. Если хотите получить сообщение, начинайте собирать «кусочки» - внимательно следите за собой, за людьми, и за самой жизнью, а не за снами. – Релемилл задумался на секунду, решая, достаточно ли доходчиво он все объяснил.
                - Вы предлагаете мне наблюдать внимательно за всеми людьми, включая даже тех, кто живет неправильно? – Дама удивленно подняла тщательно подведенные брови, не веря услышанному.
                - Нет «неправильной жизни». Таинство, к которому мы идем, слишком огромно, чтобы его можно было познать всего одним путем. Жизнь – это калейдоскоп бесконечных сочетаний. Мы не должны «высыхать» всего в одном из сочетаний, даже если однажды оно оказалось верным для вас. Оставайтесь жидкой... – Релемилл сделал волнообразый жест рукой. – В таком состоянии не так удобно осуждать тех, кто застыл в другом сочетании. И да, за ними тоже нужно внимательно наблюдать, чтобы узнать для себя что-то новое.
                Пожилая дама пожала плечами, встала и отошла, не сказав больше ни слова.
                Обрадовавшись освободившемуся месту, придворные с новой силой налетели на Релемилла, как стая рыбок на упавший в воду кусочек хлеба.
                - А вот скажите, чудеса бывают?
                - Чудеса не «бывают», мы сами должны их создавать.
                - А повторите, что вы говорили про «семена воспитания?»
                - Да погодите вы, пусть расскажет про «три крюка в душе»!!!
                Я улыбнулся Линну, а он мне подмигнул. Вдруг закружилась голова.
                - Так, все. Больше не могу! – Донесся с другой стороны стола громкий голос короля.
                Все разом притихли.
                - Перерыв на обед! – Объявил он, и вышел из залы.
                Хенессада оказалась рядом со мной быстрее, чем я ожидал от женщины ее возраста.
                - Очнулся, дорогой мой? – Она критически осмотрела меня сверху вниз, и покачала головой. – Иммаюл сказал, что ты вколол себе все десять миллилитров. Мы думали, что ты никогда не перестанешь орать. Но мы с тобой об этом еще поговорим. Ты знал о том, - она понизила голос – что ты тоже сиан? И что ты унаследовал способность этих жутких тварей контролировать сознание больших групп людей сразу? Иммаюл рассказал мне, что именно так они смогли покорить много других, более примитивных цивилизаций.
                Что она говорит? Это невозможно. Я бы об этом знал. Знал бы? А как бы я об этом узнал? Голова закружилась еще сильнее, тело будто пронзило острыми иглами, причем везде сразу, и перед глазами появилось огромное лицо без выражения, идущее мелкими волнами. Проявившиеся из воздуха щупальца обняли меня, обжигая кожу под одеждой.
                - Снова начинается! – В голосе пророчицы был ужас. Она заткнула мне рот рукой, и повернулась к Арканду, распустившему перья перед очередной девушкой. – Господин Бальтонари, помогите мне быстро вывести его отсюда!