Горе уму Москва 21-й век

Горе уму

Вот уже и 21-й век на дворе, а ни одна строка комедии Грибоедова так и не устарела. “А судьи кто? За древностию лет к свободе их вражда неутомима”… Разве не суд Хамовнический над Пусси. Да ведь это же все про нас. Ну, разве что “Служить бы рад – прислуживаться тошно” сегодня уже самый закоренелый романтик произносить не будет. Служить уже давно некому и нечему. Грибоедов, возможно, сам не подозревал, что написал вовсе не сатиру, а своеобразную Библию Москвы. “При мне служащие чужие очень редки. / Все больше тещины, свояченицы детки. / Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, / ну, как не порадеть родному человечку”. Боже, как сказано! “Порадеть родному” – это же целая религия, утепленная, обродненная, обжитая веками и нерушимая. Москва – город родственников и близких. Все остальное здесь просто не приживается. Хорошо это или плохо, судить не берусь. В чем-то даже и хорошо. У нас все сыновья или внуки. Райкин сын, Ефремов сын, Бондарчук сын и даже Брежнев внук, Никонов внук. Даже если обругать кого хотим по-дружески и с теплотой, то непременно добавим “сукин сын”.

А “тетушка княгиня Марья Алексевна”? Это некий обобщенный образ Москвы. Ее как бы никто не видит, но все знают, что она скажет. И горе тому, про кого она скажет что-то не то. Чацкий просто перепутал визиты. Ему не к Фамусову надо было сначала, а к его тетушке. И все встало бы на свое место. Чуди, сколько хочешь. Обличай, кого угодно, лишь бы тетушка не обиделась. Перепутал Чацкий сакральные пространства, нарушил иерархию, отсюда и все беды. Вот князь Мышкин, хоть и идиот, а не перепутал. Сразу к генералу Епанчину, а после этого хоть трава не расти. Хоть с разбойником дружи, хоть на проститутке женись, все простят.

Ну, про Скалозуба что говорить. Тут даже не аллюзия никакая, а прямой репортаж из генштаба. Как заговорит кто-нибудь из наших генералов, так и прет плагиат из вечной комедии. “Слух был насчет лицеев, школ, гимназий. / Там будут всех учить по-нашему ЕГ / а книги сохранят так, для больших оказий”. Книги-то, по-моему, уже и не сохраняют. Просто “ать-два” и никаких оказий.

Молчалин – это тоже не совсем образ. Это просто русский человек на рандеву. Может быть, портрет не полностью завершен, поскольку мы видим героя во времена тяжелые и застойные. А попади он в перестройку, и вмиг Молчалин превратится в Кричалина. Намек на это у Грибоедова есть. “Шумим, братец, шумим!” – “Шумите вы и только”. Репетилов – это двойник Молчалина.

Осталось про любовь. Любовь – это, конечно, святое. Все-таки Грибоедов в отличие от Пушкина и Лермонтова авангардист и чернушник. Что было бы, влюбись Ларина в Молчалина, а княжна Мери в Грушницкого. Рухнули бы все устои русского романтизма. А ведь у Грибоедова именно так. Чацкий – он и Онегин, и Печорин, и Болконский в одном лице. А вместо Татьяны, витающей в небесах, не желаете ли практичную московскую барышню Софью. “Ах, если любит кто кого, зачем ума искать и ездить столь далеко!” Всё. Точка. Вопросов нет. Никаких тебе “сердцу не прикажешь” и прочей галиматьи. И, страшно сознаться, но почти за 200 лет критика так и не заметила, что Софья просто любит Молчалина и не любит Чацкого. Любить Молчалина, конечно, стыдно, однако, демография и генетика на стороне Софьи. Если 99% Молчалины, то Бог с ним, с Чацким. Надо род продолжать, а “детей иметь кому ума не доставало”. Доставало ума не иметь.

Грибоедов только под давлением цензуры вынужден был вывернуть наизнаку заголовок своей комедии. Она называлась “Горе уму”, и это вполне исчерпывающее название. “Горе от ума” – это уже с лукавинкой, и смысл прямо противоположный. Вместо “дурак” – “сам дурак”. Гениальный Мейерхольд пытался вернуть грибоедовское название. Его постановка называлась “Горе уму”. Но восторжествовала николаевско-фамусовская транскрипция “Горе от ума”. Изворотливости, иезуитства, лукавства русской цензуре не занимать. Вполне доброжелательный цензор всячески уламывал Гоголя изменить заголовок “Мертвые души” на “Души”, поскольку душа бессмертна и мертвой бить не может. Но Гоголь пустил в ход все свои придворные связи и через тетушку княгиню марью алексевану – фрейлину Смирнову-Россет – добился согласия на авторское название. Грибоедов был наивнейшим дипломатом и царедворцем, и в литературной борьбе проиграл. Проиграл, потому что уступил, а уступать нельзя. Разорвут на части, как разорвали Грибоедова в Тегеране за то, что к горничной его лакей приставал, перепутав Азию с Европой. Русская цензура это отнюдь не Европа. Азия-с!

По сути дела Грибоедов написал пьесу о никому доселе неизвестной цивилизации с европейскими манерами и абсолютно азиатским укладом. То, что сегодня одни именуют Евразией, а другие просто Азиопой. Последнее ближе к истине. Как “горе уму” вернее, чем “Горе от ума”.