Гробик Землеройки

Теперь трон мой в пыли, а слуги мои-крысы.
Они взбираются на подлокотники и грызут дерево своими кривыми зубками, а я с ужасом жду того дня, когда они примутся грызть мои пальцы.

Ах, как было хорошо три тысячи лет тому назад!
Молодые люди: стройные, бронзово-золотые, в тончайших юбочках, сидели на коленях моих, пробуждали огонь чресел моих.
Кирпичи сушили на солнце. До звона, до каменного стона черной земли.
Охряная роспись на стенах: красное, синее, желтое.
Сейчас припомню: девушка-танцовщица, сайгачьи ножки – на стене. Вокруг цветы.
Маленький мальчик расплакался на мокром полу. Кот задушил и принес ему землеройку. Кот хотел порадовать мальчика.
Но вода не оживила зверька, и горячие слезы тоже не оживили.

Мальчик один на один со Смертью.
Едва теплое тельце в руках. Мягкое, безвольное. Было – и нет. Бесследно. Безвозвратно.
Мудрый отец разделит твое горе, мальчик. Он проведет ладонью по замшевому затылку и прикажет резчику сделать маленький гробик.
Гробик землеройки.
Вдвоем вы соорудите роскошную усыпальницу.
Вот, сейчас войдет он…

Но нет, пуст зал. Да и мальчик пропал – рассыпался в прах вместе с тысячелетиями.
Только блеклая краска на стенах.
Нет, не хочу!
Хочу смотреть на Дорогу Процессий, ведущую в Ахетатон, на пальмы в кадках вдоль той дороги.
На обелиски, на каменные храмы, на жрецов с лукавыми взглядами, что наказали своих богов, спрятав их во мраке святилищ.

Но глаза мои давно закрыты паутиной, ониксы кривым кинжалом вынуты из глазниц – проданы за зеленую бумагу.
Буйволы пали от голода. Выпито прошлое жадными губами старателей. Добыто из воды все золото, и не сверкают больше воды Нила.
Прегражден путь их.
Боги старые и боги новые – все сданы в музей, под расписку. На запястьях их лиловые печати, и владеют ими старушки-процентщицы.
Невидимое пьет этот мир. Невидимое держит за волосы срубленные головы героев. Невидимое смеется в гулких залах Лувра и Прадо, глядит пустыми глазами измученных туристов, засовывает в миллионы ртов ядовитых горячих собачек…

Я же сижу неподвижно. Трон мой все еще прочен, а пальцы – целы.
Дети пусть приходят кормить сыром моих придворных и кидать в меня камни. Может, это их немного рассмешит.
Когда же им наскучит – пожалуйста, уведите их. Ведь кидать камни – весьма скучное занятие. Намного, намного скучнее, нежели игра с опавшей листвой.

Я не устану ждать возвращения этих милых мерзавцев. Быть может, однажды кто-то из них сделает маленький гробик – гробик для землеройки – чтобы сложить туда весь старый мир, и меня в придачу.
Я верю:  он сможет спрятать нас так, чтобы мы исчезли вовсе, чтобы не занимали более место в этом новом мире.
Тут и без нас тесновато.