Рыжий

         Первую свою самостоятельную аппендэктомию я сделал на дежурстве, спустя целый месяц после прихода на работу в отделение экстренной хирургии. Небывалый наплыв больных с болями в правой подвздошной области был зарегистрирован на нашем третьем с Анастасией Николаевной Аношкиной дежурстве.. Оперируя больных, непрестанно поступающих в операционную, недовольная (для виду!) доктор Аношкина вслух смешно жаловалась на то, что третий хирург (поклон в мою сторону) слишком молод и неопытен, чтобы делать самостоятельно такие простые операции. Первый хирург вынужден заниматься работой, для которой есть молодежь.
         Слушая её ворчание (вот он, удобный случай!), я обратился к неприступному первому хирургу с отчаянной просьбой: «Анастасия Николаевна, пожалуйста, разрешите следующий аппендицит прооперировать мне!..». С наигранной суровостью добрая доктор Аношкина пробурчала: «Да уж пора, Борис Александрович, набираться опыта… А то не буду с тобой дежурить – замучают больные с аппендицитами. Хорошо, помогу в первый раз…»
         Переодевшись в халаты, мы двинулись в сторону ординаторской. Нам навстречу медсестра из приемного покоя вела в палату очередного поступающего больного – рыжего и веснушчатого парня лет двадцати.
         «С чем больной? – потянулся я за историей болезни, которую несла медсестра. Но за нее ответила Аношкина, которая лишь мельком глянула на пациента: «Аппендицит, Борис Александрович, аппендицит. Смотри, как полыхает шевелю-ра!.. Конечно, аппендицит! У рыженьких это основная болезнь в хирургии».
         Уже в ординаторской проницательная Анастасия Николаевна предупредила: «Для первой самостоятельной операции – не лучший случай. Хлебнешь с ним горя, Борис Александрович. У них все не как у простых больных!..»
         Из любопытства, а может, из мелкого подхалимажа, я с легким подобострастием спросил опытного хирурга Аношкину: «А как Вы догадались, что у больного именно аппендицит?»
         Довольная Анастасия Николаевна изобразила на своем лице надменное выражение заведующей нашим отделением, Нины Яковлевны Скиндер, отчитывающей сотрудника, и пробасила её же хриплым голосом: «Доктора, обращайте внимание на неявные симптомы заболевания, и тогда вы не будете выглядеть неграмотными ослами на обходе…» И, добродушно рассмеявшись, добавила: «Да парень же держался рукой за больную зону живота, правую подвздошную область!»
         – А я уж подумал, что по цвету волос… А правда, есть какие-то особенности в болезнях рыжих? – снова спросил я первого хирурга.
         – Есть. Они все вредные, и у них всё плохо заживает, – грозным голосом заключила улыбающаяся  Анастасия Николаевна, ответственный хирург по больнице.
         – Кстати, Борис Александрович, сходи, побеспокой анестезиолога. Скажи, что понадобится наркоз на аппендэктомии, – приказала Аношкина.
         Шел одиннадцатый час вечера. Дежурный доктор-анестезиолог уютно расположился на диванчике в своей маленькой ординаторской и с увлечением смотрел спортивную программу по телевизору. Моему визиту Валентин Анатолье-вич не обрадовался, а когда узнал, что его просят дать наркоз на аппендэктомии, вообще вознегодовал
         – Ну и хирурги пошли!.. Аппендицит без наркоза не могут сделать. Что же это за больной, которому такой почет?
         – Аношкина просила сказать… В общем, больной рыжий, – растерянно стал я объяснять грозному анестезиологу.
         К моему удивлению, доктор Савин мгновенно смягчился, подобрел, и даже высказал предположение: «Ну, теперь жди неприятностей на дежурстве. Не к добру этие рыжие пациенты… А в какой палате больной-то?» Я уже со страхом сообщил ему: «В конце коридора… возле сестринской… в этой… в тринадцатой…». «А как фамилия? – обреченно спросил анестезиолог. Я, не сдержавшись, засмеялся: «Рыжков…»
                -   -   -
         Облачаясь в стерильные халаты, мы с Анастасией Николаевной с удивлением заметили, что анестезиолог дает не привычный для небольших операций масочный наркоз, а интубационный, с релаксантами и аппаратом исскуственной вентиляции легких.
         Пока мы обрабатывали йодом операционное поле, Аношкина язвительно спросила анестезиолога: «С какого перепуга ты придумал интубационный наркоз, Валентин Анатольевич? Борис Александрович тебя упросил, что ли?»
         В косо нахлобученной белой шапочке, с марлевой маской ниже носа, наш бравый усатый анестезиолог Савин с готовностью стал рассказывать о приметах в реанимации: «Врачи в анестезиологии вообще боятся рыжеволосых пациентов. У них, как правило, повышен болевой порог. Им нужно больше лекарств и обезболивающих средств…»
         – Начинай, Борис Александрович! Савин теперь надолго завелся, – скомандовала Аношкина. А я заметил, что решение первого хирурга предоставить право оперировать больного молодому хирургу, было встречено анестезиологом без энтузиазма.
         С волнением я рассек скальпелем кожу и подкожную клетчатку в правой подвздошной области. Анастасия Николаевна сноровисто прижала марлевой салфеткой края раны, раздвинув кожу над апоневрозом. Слоистый листок апонев-роза был аккуратно рассечен вдоль белесых полос. Розовые мышечные волокна, идущие поперёк разреза, были раздвинуты тупым концом скальпеля. Обнажившийся листок синеватой брюшины был захвачен пинцетом.
         – Возьми зубчатым зажимом… так, теперь вторым – подсказывала Аношкина – теперь рассекай между зажимами… захватывай края брюшины и пелёнки Кохером. Хорошо! Осуши выпот тампоном… так… Моем перчатки перед ревизией брюшной полости.
         В рану в такт движениям манжеты аппарата для исскуственной вентиляции легких проталкивались розовые стенки кишок. Которая тут слепая кишка, где тут червеобразный отросток?.. Я вопрошающе смотрел на Анастасию Николаевну.
         – Ищи, ищи… Только сначала ранорасширитель поставь, – продолжала руководить первый хирург больницы. – Хватай самую широкую кишку, это и есть купол слепой кишки. Вытаскивай его в рану!
         Купол слепой кишки вытаскиваться не желал. Да и червеобразного отростка почему-то не было видно. «Поздравляю, Борис Александрович! Первый отросток – и сразу забрюшинно, – иронически сделала вывод Аношкина. Отодвинув мою руку, Анастасия Николаевна ловко ввела левую руку в рану на глубину кисти. Поколдовав несколько секунд в ране, моя наставница извлекла из раны руку и скомандовала: «Теперь тащи купол в рану, отросток под ним».
         В точности повторив маневр Аношкиной, я смело засунул правую кисть в брюшную полость и, обхватив слепую кишку, вывернул ее вместе с большим, багрового цвета червеобразным отростком наружу. Все дальнейшие действия я видел неоднократно на ассистенциях. Поставив отросток торчком, я ввел кровеоостанавливающий зажим между ним и его сосудистой ножкой, называемой брыжейкой. В образовавшееся окно введены два других зажима, которые были по очереди сомкнуты до щелчка. Анастасия Николаевна галантно передала мне ножницы, и я пересек сосуды отростка. Мой ассистент удобно вывернул бранши зажима для перевязывания сосудов брыжейки.
         С удивившей меня самого ловкостью я наложил на купол слепой кишки кисетный шелковый шов вокруг основания отростка, после чего червеобразный отросток был пережат в полусантиметре от слепой кишки. Выше был наложен второй зажим и воспаленный отросток был пересечен между зажимами, и я небрежно, с видом бывалого хирурга, бросил его в эмалированный лоток. Операционная сестра протянула мне кетгутовую нить для лигирования культи отростка. После удаления зажимов я аккуратно отсек кетгут.
         С помощью Аношкиной, удерживающей пинцетом культю отростка и фиксирующей двумя пальцами купол слепой кишки, я осторожно затянул кисет над остатками червеобразного отростка. Еще три узловых шва потребовались для по-гружения кисета поглубже в слепую кишку.
         Явно повеселевший Валентин Анатольевич похвалил меня за первую аппендэктомию, за что тут же получил строгое замечание Аношкиной: «Поздравим только после выписки, когда притащит торт в ординаторскую. Не забывай – больной-то рыжий…»
                -   -   -
         Наутро, в субботу, перед уходом домой, я навестил своего ночного пациента, которого снова перевели в тринадцатую палату. Парень спал, широко открыв рот и время от времени громко храпел. Я не стал его будить, только попросил соседей по палате приглядеть за больным. После наркоза всегда со-храняется опасность западения языка и остановки дыхания.
         Утром в понедельник, появившись на работе, я поспешил в палату, чтобы наведать своего Рыжкова. Больного в палате не оказалось. Наверное, вышел в туалет, подумал было я. Но заглянувшая в палату медсестра Оксана как-то таинственно поманила меня в коридор.
         Там она мне поведала, что больной Рыжков в субботу утром отказался от обезболивающего укола, заявив, что он лучше потерпит боли в ране, так как он очень боится уколов. Дежурная медсестра пожала плечами и отправилась жаловаться дежурному врачу.
         Заглянувшему в палату доктору больные пожаловались, что Рыжков так сильно храпит, что не дает никому уснуть. Доктор, не долго думая, распорядился перевести больного в двухместную палату, где находился всего один пациент – глухой старик с облитерирующим атеросклерозом нижних конечностей.
         После того, как больной Рыжков проснулся, медсестры помогли ему перебраться в другую палату, куда он и отправился, весело помахав на прощание рукой пациентам палаты номер тринадцать.
         Там я его и навестил, застав в полном здравии и хорошем расположении духа. Теперь я точно знал о неприятностях, которые присущи рыжим пациентам – боязнь уколов и громкий храп по ночам…
                -  -  -
         При выписке больного Рыжкова, поправившегося совершенно без всяких осложнений, к нам в ординаторскую пришел его отец, моложавый мужчина лет сорока, спортивного вида. Принимая от него в благодарность за лечение сына бутылку коньяка и коробку с тортом, я невольно напевал про себя малоприличную песенку тех лет про рыжих:

         «Папа рыжий, мама рыжий, рыжий я и сам
         Вся семья моя покрыта рыжим волосам…»

         Папа моего первого пациента был огненно рыжим и по-пушкински кудрявым гражданином. Он поведал мне по секрету, что ему тоже удалили аппендицит двадцать лет назад.
         И тоже в нашей больнице…


07.08.2012 г