Первый обвиняемый

   —Встаньте, милейший, — достопочтенный судья Броуди сидел за высокой трибуной, придававшей ему значимости и позволяющей смотреть свысока на обвиняемых, хотя ростом он был едва ли не на голову ниже большинства из них. Судья был уже седым стариком, но не потерявшим бойкости и блеска в глазах.

   Суд был полон всякого отребья: воров, убийц, насильников, ожидавших своей очереди, родственников и друзей преступников и потерпевших, свидетелей и простых зевак. Первым судили самого опасного преступника, по крайней мере так сказал судье писарь.

   Упитанный молодой человек в неприхотливой одежде горожанина — обвиняемый, встал.

   —Вы понимаете в чем вас обвиняют? — спросил судья, безразлично смотря на обвиняемого, который совсем не выглядел опасным, скорее растерянным. Броуди был судьей в столице уже 30 лет и за это время повидал целую армию обвиняемых, некоторые из них внушали ужас одним своим видом, кто-то был подавлен, кое-кто старался держаться бодро, расчитывая, что уверенность убедит судью в его невиновности. Но для судьи они уже давно перестали быть людьми со своими заботами и переживаниями, только обвинение и аргументы сторон интересовали Броуди. Сам отец троих детей, он не раз приговаривал преступников к смерти, не задумываясь об оставшихся без отца сиротах. Не раз он и отпускал обвиняемых, сочтя обвинение не доказаным, и слезы потерпевших, не нашедших справедливости, не интересовали судью.

   —Нет, судья.

   —Ваша честь! — громко сказал писарь, сидевший рядом с трибуной судьи за большим столом. Он оторвался от бумаг и посмотрел на обвиняемого так, что тому стало не по себе. В толпе раздались смешки, опытные преступники знали как вести себя в суде, а тем кто не знал бывалые сокамерники рассказывали до суда. Но сразу после ареста обвиняемый был помещен в одиночную камеру и не видел других арестантов, научить его было некому.

   —Вы должны называть меня "Ваша честь", а не "судья". Так уж у нас принято,— пожав плечами сказал судья. — Итак, в чем вас обвиняют?

   —Боюсь произошла какая-то ошибка, Ваша честь, меня обвиняют в государственной измене, но...

   —Кто они?— перебил судья. Он смотрел на обвиняемого, безуспешно пытаясь вспомнить его имя, и в конце концов заглянул в бумаги, лежавшие перед ним. Стив, так его зовут, муж хозяйки таверны "Три угла".

   —Капитан городской стражи Алистер, — вместо Стива ответил писарь. Алистер, облаченный в броню городской стражи, вышел из толпы и приветственно кивнул судье.

   —Алистер, хорошо ли чувствует себя ваша мать, я давно не видел ее на городских собраниях? — судья улыбался, смотря на сына его давней знакомой Оливии Краун. Оливия была членом городского совета и Броуди хорошо знал ее сыновей, этого он считал самым бестолковым. Впрочем, он считал любого солдата городской стражи бестолковым, дослужившихся же до звания капитана судья и вовсе считал эталоном разочаровавших родителей детей. Старший сын судьи был солдатом и им судья очень гордился: "Солдат это не стражник, — любил повторять он. — Солдат сражается против вооруженных людей, а стражник сражается против безоружных лавочников и малолетних детей. Впрочем, даже этому сражению любой стражник предпочтет провести ночь в кабаке, спуская деньги на выпивку и шлюх".

   —Ей нездоровится, Ваша честь.

   —О, я бы не стал волноваться — она крепкая женщина, быть может я навещу ее в воскресенье, передавайте ей мои нижайшие поклоны, Алистер. Итак, в чем вы обвиняете этого человека?

   —Это ничтожество призывало к установлению республики в королевстве. Республики! Черт возьми, как будто мы похожи северных варваров, не признающих божественной власти короля.

   —Это серьезное обвинение, за такое преступление положена смертная казнь, вы знаете об этом? — судья вновь обратил свой взгляд на подозреваемого. Броуди еще ни разу не судил бунтовщика. Нет, конечно Стив был не первым, кто призывал установить республику и отдать власть народу, но все они вели свою деятельность на окраинах государства. Здесь же, в столице, под тень королевского престола, сама мысль о передаче власти кузнецам и мясникам лишила бы добропорядочного горожанина сна дня на три.
 
   —Но я не делал этого, Ваша честь! Капитан должно быть ошибся, я пытался ему объяснить в темнице, но он и слушать не захотел,— на глазах Стива проступили слезы. — Они все твердят мне — призывал, призывал, но клянусь жизнью своих детей...
 
   —Алистер, вы можете рассказать нам как было дело? — судья перебил обвиняемого, понимая, что кроме слез ничего от него не добъется.

   —Он свернул голову петуху, — мрачно ответил капитан и умолк.

   Достопочтенный судья еще некоторое время смотрел на Алистера пока не понял, что продолжения не будет:
 
   —И все? В этом ваши обвинения? Он убил петуха и вы заточили его в темницу? Я думаю, что в деле защиты городского спокойствия стража иногда заходит слишком далеко. Вам так не кажется, капитан?

   —Нет, — твердо ответил Алистер и зло посмотрел в сторону обвиняемого. — Позавчера он собрал народ у себя в таверне и свернул петуху голову. Позавчера, Ваша честь. Господь, хвала ему, в тот день послал на обед отряд стражников в этот трактир они и схватили мерзавца. Некоторые из них утверждают, что когда эту скотину тащили в темницу он кричал им: "Слава республике".

   По толпе прошел гул, судья помрачнел и посмотрел на Стива:
   —Зачем же вы сделали это, милейший? Что сподвигло вас на этот в высшей мере неразумный поступок? Расскажите нам, ничего не утаивая.

   Обвиняемый в нерешительности уставился на судью:
   —Но мне нечего утаивать, Ваша честь, в тот день в таверне заказали куриный суп и жена отправила меня забить курицу, я решил, что для солдат пойдет и петух. Эти деревенщины даже мяса медведя от курицы не отличат, а петуха я давно решил забить: он стал стар, уже не справлялся с курицами и толку от него было мало.

   Ошарашенный капитан взревел, хватаясь за меч:
   —Если ты сейчас же не заткнешься, я вырву твой поганый язык и скормлю его псам!

   —Обвиняемый, суд не место для ваших грязных агитаций, — писарь вновь оторвался от бумаг и вместе со всеми уставился на Стива, тот поежился.

   —Тишина в зале! — судья мягко посмотрел на несчастного. — Продолжайте, любезнейший.

   Стив вытер ладонью слезы и продолжил:
   —Я уже схватил петуха, но он вырвался и начал убегать от меня по всему двору. Такой прыти я от него не ожидал, наверное предчувствие смерти вдохнуло в него молодость и бегал он так, как иной молодой петух не побежит. В конце концов он заскочил в таверну, забежал в зал, где я его схватил и свернул голову паршивцу. Стражники, которым предназначался суп, посмотрели на меня так же, как смотрит сейчас капитан Алистер, а потом выхватили мечи и заточили меня в темницу.
 
   —Тебе повезло, что там не было меня, мерзавец. Иначе я отсек бы тебе голову прямо там и ты не осквернял бы достопочтенный суд своими речами. — Алистер так и не убрал руку от рукояти меча.

   —Довольно, капитан. Пока я еще главный в этом зале. Обвиняемый, — от былой мягкости в голосе судьи не осталось и следа, — вы по прежнему не понимаете в чем вас обвиняют?

   —Нет ваша, Ваша честь. Бог свидетель, у меня и в мыслях не было совершать ужасное преступление в котором меня хотят обвинить. Если бы за каждое убийство петуха судили бы как меня, то не хватило бы виселиц во всем королевстве для трактирщиков и лавочников.— Стив разрыдался и крикнул в отчаянии: Так все делают!

   "Дурачком прикидывается, мерзавец" — раздался выкрик из толпы. Выкрик встретил одобрительный гул. Воры и убийцы, ожидавшие своей очереди, довольно улыбались: их преступления казались детской шалостью по сравнению с проступком трактирщика, возможно на его фоне судья будет к ним более благосклонен.

   Броуди мрачно смотрел на Стива:
   —Ну а призывы и эта ваша "слава республике" были?

   —Не было, Ваша честь! Сказать по правде, я и не знаю о какой такой республике идет речь. Возможно вы говорите о какой-то опальной даме при дворе или так зовут городскую шлюху. Но я лишь трактирщик и дела двора меня не касаются. А если бы вы знали мою жену, то поняли бы и без слов, что если бы я общался со шлюхами, то пожалуй был бы мертв еще до суда.

   Судья испытуеще посмотрел на капитана:
   —Расскажите нам, Алистер, о призывах.

   —Двое из пяти моих стражников утверждают это, — Алистер почесал затылок. — Впрочем, остальные говорят, что слава республике он не кричал, а лишь визжал как свинья и звал маму. В любом случае, Ваша честь, петуха достаточно.

   —К сожалению, вы правы Алистер, петуха достаточно, — судья осмотрел зал и остановил свой взгляд на Стиве. — Обвиняемый, суд считает вас виновным в государственной измене. Вы будете повешены завтра на рассвете. - Алистер, уведите этого несчастного.
Из-за гула толпы судья не услышал Алистера, приказавшего страже увести преступника и бросить в темницу. Стив, заливаясь слезами что-то кричал судье, но он уже слушал писаря, объяснявшего обстоятельства следующего дела. Стив больше не интересовал судью.

***
   Дверь в темницу со скрипом раскрылась и камера озарилась светом, больно ударившим Стиву в глаза и заставившего его отвернуться. Когда дверь захлопнулась Стив обнаружил, что кроме него в камере находится еще и священник, держащий в одной руке свечу и книгу в другой.

   —Я пришел, чтобы исповедать тебя, сын мой. Ты должен покаятся в своих грехах и быть может на небесах простят тебя. Никогда не поздно начать прокладывать дорогу в рай.

   —Отец, — Стив вскочил с грязной, пропахшей мочой лежанки, — вы должны помочь мне. Произошла ужасная ошибка, этот суд, это все подстроено. Кто-то решил избавиться от меня, не знаю почему и зачем, но наверное это кто-то могущественный, раз смог подкупить судью.

   —Но что ты хочешь от меня сын мой?

   —Вы же знаете первосвященника, отец, а он знает короля и видит его каждый день. Сообщите королю об этой ошибке, он отменит решение судьи, я уверен, обязательно отменит. От него скрывают творящуюся в суде несправедливость, но как только он узнает, он обязательно выпустит меня и разберется с продажным судом.

   —Ты призывал свергнуть короля, почему он должен помочь тебе?

   —Это именно то, что они хотят, чтобы он услышал. Но я не призывал его свергнуть! Господи, да меня судили за убийство петуха!

   —В годовщину коронации короля, сын мой, на глазах у всех. Весь город готовиться к празднику в честь короля, а ты убиваешь петуха на глазах всей таверны Ты знаешь, что на гербе короля изображен золотой петух? Все это выглядит скверно, сын мой, не думаю, что король сочтет суд несправедливым. В любом случае, я здесь, чтобы отпустить тебе твои грехи, а не судить тебя. На все воля божья, сын мой.

   Стив не слушал:
   —Я ничего не совершал, отец! Мне не в чем исповедоваться, я не собираюсь умирать, сообщите королю. Если я не могу надеяться на короля, то на кого мне остается надеяться? На кого?

   Священник встал и направился к выходу. В дверях он обернулся и посмотрел на заплаканного Стива:
   —Боюсь, сын мой, тебе остается надеяться только на Бога.

   Дверь с грохотом закрылась, в камере вновь воцарилась темнота.