Белые голуби Глава 2

Начало http://www.proza.ru/2012/08/10/1136

          На следующее утро в воскресенье отдыхали, отсыпались. Встали поздно, ближе к полудню. День выдался солнечным и жарким. Знойное марево повисло в раскаленном воздухе, стайки воробьев носились в вышине, опускались к земле и свечой взмывали под облака. Настроение было отличным, здоровая энергия бурлила в молодых телах, хотелось двигаться, куда-то идти, что-нибудь делать. Единодушно решили отправиться на озеро купаться и загорать. Выступили шумной ватагой, оживленно рассыпая на ходу шуточки и радостно переговариваясь.
         Никто не знал, куда подевался Панас. Предполагали, что он мог, оступившись в темноте на шатком трапе рухнуть в сточную яму и захлебнуться. Но когда увидели, что его вещей нет, сразу все поняли. Никто не пожалел о нем. А командир в это время сидел в поезде и мчался за дальнейшими инструкциями. Он не знал, что нужно делать, но получив указания, надеялся вернуться и восстановить пошатнувшийся порядок.
         Девушки шли впереди, и Костя смотрел на стройную фигурку в легком ситцевом платье. Вспоминал вчерашний вечер и все время думал о ней.
         На берегу озера выбрали ровную полянку и упали на траву. Поверхность воды напоминала чистое гладкое зеркало. Невдалеке от берега идиллически плавали дикие утки, в камышах слышалось встревоженное гусиное гоготанье. По воде гоняли паучки-анафемы, а в прозрачной глубине притаились, шевеля усами крупные жуки-плавунцы. Все вокруг искрилось, переливаясь в лучах яркого солнца, на лазоревом небе не было ни единого облачка. Высь звенела назойливо и тонко. Скинув одежду, с криками и визгом бросились в объятия озера. Брызгались, плескались, хохотали, толкали друг друга.
         Он лежал, наблюдая за Оксаной. Только за ней. Она хорошо плавала, и маленькая черная точка была уже далеко от берега. Наконец стала приближаться, увеличиваясь в размере превращаться в овал лица, плечи. Оксана медленно выходила из воды, будто морская богиня возникала из пены прибоя, неся свое прекрасное, словно изваянное из белого мрамора тело. Костя смотрел во все глаза, поражаясь изгибу плавных линий, какой-то неземной, сводящей с ума грации. Она казалась ему совершенным идеалом, недосягаемой мечтой.
         Вдруг вскрикнула, запрыгала на одной ноге, завертелась на месте. Он подбежал к ней и увидел, как из порезанной о спрятавшееся на дне бутылочное горлышко ступни течет кровь. Костя взял ее на руки, понес к берегу, опустил в траву, осмотрел рану. Порез был неглубоким, но кровь шла без остановки. Он разорвал свою рубашку, кое-как перевязал ногу. Ребята столпились вокруг, беспокойно охали, ахали.
         Надо было возвращаться, все чисто промыть и заново перевязать. Вскоре кровь перестала идти и Оксана надела платье. Олег с Колькой вызвались помочь донести ее на руках, но Костя от помощи отказался, заявив, что справится сам. Бережно обнял девушку за талию, и они пошли, прихрамывая, осторожно ступая по пыльной дороге.
         Идти было не так чтобы далеко, но рана вновь начала кровоточить. Тряпки намокли, пропитались красным. Он взял ее на руки и понес осторожно, как хрупкую драгоценную вазу, стараясь шагать размеренно и твердо. Она обняла его за шею, взглянула прямо в глаза: 
         – А тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.
         – Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести зачарованный взгляд.
         Он был готов идти так всю жизнь, ощущая жар ее тела, чувствуя на лице дыхание молодой женщины. Тонуть в глубине глаз, слушать музыку прекрасного голоса и впитывать в себя этот живой чудный образ, воплощение безумного счастья. Метров двести он еще держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.
         – А тебе тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться, – она смеялась, глаза игриво сияли. – Опусти меня.
         – Нет. 
         – Опусти, сейчас же! – они подбежали к стоящему у обочины стожку, плюхнулись в пахучую мягкость. Радостно и долго смеялись, прикрывая лица руками.
         Вечером все опять собрались на танцы. Бесконечно пудрились, наряжались, завивались. Ушли, наконец.
         Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая освещения. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга и неторопливо вели беседу. Рассказывали о себе, учебе, знакомых, вспоминали боевые вчерашние события, шутили. Обнаружили, что на самом деле имеют много общего. Взгляды, суждения совпадали, оценки были одинаковы, а интересы близки и похожи. Пили крепкий чай, слушали треск сверчка, играли с котенком, смеялись. А на душе было хорошо и радостно. Спокойно.
         Незаметно летело время, вернулись с дискотеки девчонки, шумные, голодные. Включили свет, начали шарить по кастрюлям, что-то готовить. Парни оставались со своими сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.
         Костя с Оксаной с улыбкой слушали рассказы об экспрессивных деревенских танцорах, плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов. К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник, и все не давал ей прохода, дыша самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленом в пах. Согнувшись от непереносимой боли, хмельной ветеринар искренне повинился: сказал, что оказался не прав и просит прощения. Его, конечно, простили, напоследок наступив каблуком-шпилькой на ногу. Бедняга взвизгнул, крутнувшись на месте, и спрятался в скачущей толпе.
         Они переглянулись и вышли на свежий воздух. Захотелось прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана шла с трудом, и Костя вновь поднял ее на руки, понес. Ее лицо было совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами овала прелестных созвездий.
         Присели на завалинку возле спящей избы. Обнялись, и тихо о чем-то шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости поцелуями. В палисаднике благоухали кусты шиповника, и свежий аромат овевал все вокруг. В свете уличных фонарей кружила, вела хаотичный танец мошкара, невидимо пищали злые мелкие комары. По сумрачным крышам носились раззадоренные ночными гуляньями коты. Дрались, злобно визжали, в яростной схватке отстаивая свою территорию и добиваясь права на кошачью любовь. Они слышали эти звуки, приглушенно смеялись и никак не могли разомкнуть слившиеся в безбрежном поцелуе губы.
         Кто-то вышел на крыльцо, скрипнув дверным засовом, спугнул. Они вскочили со скамейки, пошли неведомо куда, останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Освещенная тусклыми фонарями улица была пуста, лишь эти двое все шли и шли, замирая и вновь продолжая движение.
         Перед ними возник тот самый разрушенный дом. Стоял в сияющем лунном ореоле и смотрел выбитыми окнами. На верхушке треснувшей трубы, что-то шевелилось, пряталось. Казалось, дом существовал сам по себе, незримо дышал, двигался…
         Быстро сгущалась тьма, далекие гудки маневровых паровозов будто предупреждали о чем-то. Но вокруг них так громко стрекотали сверчки, так чудно и заливисто выводили трели неведомые ночные птицы, что было нисколько не страшно. А может это зловещий козодой завел свою песнь? В любом случае становилось любопытно и весьма интересно.
         Они смотрели на дом, и волнующие чувства, проникая, захватывали юные души. Не страх, нет, а ощущение чего-то нового, неизведанного, того, что и так должно произойти с ними. Это пришло настолько неожиданно, что они притихли, замолчали. Стояли, обнявшись, и зачарованно смотрели в сторону этого удивительного таинственного здания.
         – Пойдем, посмотрим?
         – Идем, – она напряглась, сжала его руку. – Идем! – сказала решительнее, тверже, утвердительно кивнула, будто принимая важнейшее в своей жизни решение.
         Дом медленно надвигался, рос. Казалось, он скользит навстречу, наплывая на них. Запахло сыростью, застоявшейся влагой, живые звуки отодвинулись и пропали. Ветхое истлевшее дерево стен слабо потрескивало, перекосившаяся дверь раскачивалась сама по себе и тяжко стонала. Видимые очертания спящей деревни спрятались в заросли лебеды и чертополоха.
         Осторожно потянули дверь, вошли внутрь. В помещении плавал сизый туман, вся комната была залита лунным светом, сквозь прорехи крыши виднелись звезды. Углы затянуты густой паутиной, провалившийся пол скрипел и качался под ногами. Рассохшиеся балки, пыльные доски торчали повсюду, пытаясь остановить, ударить. Справа выглядывало разъятое жерло печи, осыпающаяся дранка и штукатурка белели в обманчивом сумраке. Посередине расположился вросший в землю, весь изъеденный червоточинами дубовый стол. Под ним раскрытым творилом зиял глубокий сырой подпол, откуда шел запах плесени и тлена. В дальнем углу уютно устроилась, будто специально для них заваленная мягкими травами широченная, не то лежанка, не то кровать, не то одр…
         Они стояли, взявшись за руки, в серебристом облаке мерцающего лунного света. Смотрели друг другу в глаза и ощущали, как что-то большое и вечное спускается, нисходит на них, пронзая до последней клетки. Волнующая неизвестность влекла, уводила в неведомое пространство.
         Глаза Оксаны блестели, овал губ светился в беззвучном изгибе. Он смотрел очарованно, жадно вглядываясь в каждый уголок прелестного лица. Показалось, будто что-то легонько толкнуло в спину. Он прильнул, словно измученный жаждою приник к живительному обжигающему роднику. Сердце ухнуло глубоко, заторопилось и вдруг выровнялось, забилось сильно и размеренно.
         Внутри него все грохотало, ярилось. Но где-то далеко, еле слышно звучала, отзываясь повторяющимся эхом, уплывающая в небеса воздушная музыка. Медленно, понемногу делалась отчетливее, громче. И вот не осталось ничего, один яркий чарующий мотив. И любимая женщина, замершая в твоих объятьях, озаренная долгим страстным поцелуем. Гибкая, податливая и все же до конца неподвластная, горячая…
         Перехватило дыхание, и Костя почувствовал блаженную слабость. Ноги подогнулись сами собой, он опустился перед ней и, не сдерживая нахлынувших эмоций, прижался к теплому вздрагивающему животу.
         Она стояла тихо, запрокинув голову и прикрыв раскаленные глаза. Сотрясение тела вызывала бегущая дрожь, грудь вздымалась при частом прерывистом дыхании. Взволнованная, пылающая, она не теряла головы, хотя это давалось очень непросто. Какой-то мощный водоворот, всесокрушающая энергия сковывала, ослабляла, отнимала самообладание. Не хотелось, не моглось, кончались силы, не хватало воли сдерживать себя. Да и зачем, когда она всю романтическую юность мечтала, верила, ждала.
         И вот настал этот долгожданный момент, – он у ее ног. Он, независимый, гордый, самолюбивый. Принадлежит ей, пусть не навсегда, но целиком и полностью. Такие сладостные мысли пьянили, заставляя бешено стучать сердце, чувствовать себя счастливой. Неожиданно захотелось остаться здесь навсегда. С ним, его нежными руками, ласковым голосом, взглядом влюбленных глаз. Они стояли, ничего не замечая вокруг, будто находились в волшебном светящемся коконе.
         А в доме все шевелилось, двигалось и оживало. Мерзкие рыла удивленно глядели с потолка, из подпола появлялись разложившиеся вурдалаки, возникали смердящие упыри. Злобные гарпии слетались на дикий шабаш. Множество летучих мышей резвилось под крышей. Они тонко пищали, пытаясь пергаментом крыльев затушить льющийся сверху свет. Вся эта нежить недовольно роптала, утробно урчала, скалилась и тянула к ним когтистые лапы. Пыталась ужалить, ущипнуть, разорвать предерзких, испортивших им бесовский праздник. Не ведали безумные, что находятся при совершении таинства, когда никакая сила не способна разорвать скрепленные божественным промыслом узы. Что здесь и сейчас, происходит то главное, ради чего созданы существа тварные, и чего безвозвратно лишены существа падшие, пытающиеся противостоять свету истины. В своей греховной наивности обреченные пребывать во мраке, пытаясь искусить, погубить человеческие души, исказить лучи познания и всегда терпящие поражение. И отступила в бессилии нечисть. Обиженно скуля и выкрикивая проклятья, завывая в невозможности скорой расправы, разбрелись, унеслись, пропали.
         Ничто больше не могло побеспокоить их. Наконец-то он был подле нее, поклонялся, боготворил. Наслаждался недосягаемой прежде мечтой, радовался каждому мгновению, запоминал мельчайшие детали этой ни с чем несравнимой, удивительной ночи.
         – Я люблю! – шептал в восторженном восхищении. – Люблю! – произнес громко, твердо, решительно. 
         Оксана застыла в неподвижности, она слышала каждую букву, слово, осязала малейшую вибрацию его неповторимого страстного голоса. Казалось, не было ничего и уже не будет, останутся только они, вместе навеки, навсегда. Подняла руки, и легкое белое платье скользнуло вниз. Костя поднял глаза, увидел над собою тяжесть жарких полусфер, рассыпанные по плечам волосы. Совершенно теряя рассудок, торопился сорвать последний кружевной лоскут материи. Увидел пред собой темный волнующий треугольник и обессилено зарылся в шелковистую мягкость, затих. Ее чудный запах сводил с ума, сердце не помещалось в груди, он задыхался, сгорал и испарялся, исчезал. Едва успокоившись, произнес внятно, необычно:
         – Ты есть предел моих мечтаний! Твои глаза напоминают вспышки обжигающих молний. Они могут осветить, согреть, а могут и уничтожить. Нет ничего прекраснее этой сияющей стихии. В них блещет яростный огонь, слышится рокот июльских гроз, чувствуется сила небес.
         Твоя грудь воплощение весеннего ветра несущего палитру расцветающего мира. Теплое майское солнце согревает два нежных розовых бутона исполненных жизни. Они зреют, наливаются первоцветом, набухают и искрятся в игривом танце сладострастия. В них прячется обжигающая буря страсти там, где бьется источник побеждающей силы.
         Лоно как жаркая плодотворная нива, готовая принять зерно и принести богатый урожай. Бедра что полноводные реки, несущие талую воду с горных вершин. Изгибы русла зовут и пьянят, обещая открыть хрустальную глубину, манят, призывая войти и ощутить влекущую шероховатость речного дна. Войти, и в невиданном вожделенном порыве окунуться с головой, захлебываясь и утопая в чистоте бурлящего потока…
         – Не надо, не говори ничего! Я не стою этих слов, – она смотрела на него удивленно-встревожено. Взор туманился и мерцал, по светящемуся в лунном отражении лицу бежали легкие косматые тени.
         – Оксана!   
         – Молчи! Иди ко мне, любимый.
         И они потерялись во времени. Превратились в мельчайшие частицы мироздания. С невероятной скоростью неслись к окраинам Вселенной, разлетались, теряясь в далеких галактиках. В очередной раз встречались, сталкивались и вновь мчались в бесконечное пространство, серебристым пунктиром пронзая космическую материю. Раскаленной стрелой устремлялись в кротовые норы, возвращались и тут же взрывались, огненными вспышками рассекая Млечный путь. Обжигаясь, проходили сквозь солнце, пылали метеорами в бескрайнем ледяном просторе. Хвостатой кометой низвергались к подножиям горных хребтов, осыпая все вокруг сверкающими осколками. Пылающей плазмой сжигали земную мантию, вплавлялись в ядро, мгновенно испарялись и вновь неожиданно возникали. Светлой тенью неслись над речными разливами, океанскими впадинами, колосящимся золотом полями. Россыпью бриллиантовых ожерелий врывались в открытые окна. Для них были распахнуты все двери, и не осталось ничего запретного, тайного. Они без труда понимали язык зверей, птиц, природы. Откровения горных вершин, глубоких разломов, пророчества знойных пустынь, все подчинялось им одним, было создано и сотворено для них. Кто-то непостижимый и щедрый подарил им этот мир, выхватил из тьмы, озарил светом сияющего соития.
         Время остановилось для них, его просто не было, оно ушло, растворилось во вселенской пустоте. Такого измерения  больше не существовало, они находились вне времени. Поднимались и опускались на волнах неземного блаженства, угадывали мысли, разбивались на мириады крошечных крупиц, касались небес и парили в облаках. Задевая землю, вновь возносились в поднебесье, надолго теряя зрение, голос, слух и осязая взаимность лишь прикосновениями. Затем все возвращалось, повторяясь вновь и вновь, в сотый, в тысячный, в миллионный раз.

         Солнечные лучи пронзали дырявую истлевшую крышу, забирались в отдаленные уголки заколдованной комнаты. Невесомые частицы пыли, а то и праха кружились в хороводе, взлетая и опускаясь, исчезая и появляясь в танце движения к Вечности. Они лежали, приоткрыв глаза и долго, очень долго смотрели друг на друга.
         – Пора идти! – поднялись и все же не выдержали, слились в объятиях. Стояли, явственно ощущая пламенеющее биение сердец. Слушая созвучие гармонии, понимали прекрасное, видели недоступное. Наконец, превозмогая себя, с неимоверным усилием разомкнули объятия, взялись за руки и шагнули за порог.

         Яркий утренний свет ударил в глаза, громкие звуки оглушили. Вертели во все стороны головой, ничего не понимая. Удивительный дом исчез, на его месте стоял светомузыкальный фонтан, играющий цветами радуги. По шоссе мчались автомобили неизвестных марок, фасады высотных зданий сверкали отблеском лучей.
         Они оказались на узкой дорожке красивого тенистого парка. Вокруг шумела листва, зеленели кустарники, цвела акация. Прогуливающиеся люди шли навстречу, дружески улыбались, дети беззаботно резвились, бегали наперегонки, у зеленеющих газонов стояли молодые мамы с колясками.
         – Прошло, наверное, сто лет, – Оксана потянула его к ближайшей скамье.
         Почему-то каждый шаг давался с трудом. Чувствовалась слабость и бесконечная усталость. Кое-как добрели, из последних сил опустились на скамейку.
         – Что с нами произошло? Смотри Костя, мы уже старые! – слезы закапали из стекленеющих глаз. – Я старуха!
         – Нет, любимая… – он угасал. 
         – Любимая! Я любимая, – неслышно шептали ее остывающие губы, а может это ласковый ветерок прошелестел листьями...

         Дворник подметал дорожку удивленно наблюдая за сидящими на скамье странно одетыми обнимающимися стариками. Отвлекся, обернулся, а там уж нет никого, лишь две еле заметные горстки не то пыли, не то праха. Мимо на роликовых коньках катила счастливая молодая пара. Радостно подскочили к скамейке, смахнули пыль, уселись и замерли в долгом чувственном поцелуе.

         А в бездонной синеве небес, купаясь в лучах майского солнца, искрились, порхали два белоснежных голубя. Они кружили над остывающей землей, над суетою городов. Они были свободны. Они были счастливы.
               
                Октябрь 2010г.