Глава 1
– Джоан! – снова позвал я. – Джоан-три!
Три – это уже был официальный вызов. Через секунду ко мне в каюту скользнула моя красавица-блондинка.
– Джоан-три, – улыбаясь, отчеканила она. – Задание?
Здорово делают все-таки этих биороботов, подумал я. А ведь я ещё помню старинные пульты с сотнями кнопок. Хотя, не так все это было и давно... Теперь-то каждый десантник-инструктор имеет связь с центральным компьютером. Эти персональные Джоан – толковая серия, быстрые и с надёжным сервисом. Хотя как раз сейчас происходит что-то странное – это насчет надёжности. Так, кое-что, мелочи неописуемые, и говорить не стоит. А всё-таки что-то в них не так. И ребята это чувствуют. А мне, инструктору и Маэстро, и сам Бог велел...
– Индекс Хиттера, Джоан, – попросил я.
– Всей команды или только десантников?
Вот опять! Ну на кой чёрт мне хиттер всей команды?! Это-то она должна знать. И ведь не сбой, а так, чёрти-что.
– Десантников, Джоан.
– Лоуренс – сто сорок один. Грубер и Трейси – сто двадцать восемь. Гласс – сто тридцать четыре. Петров, Кунц, Блоу и Юм – сто сорок. Кузьмин – двести. Остальные в норме.
– Суммарный?
– Девяносто четыре и пять.
– Мой?
– Тридцать два. Тенденция к повышению.
– Спасибо, Джоан. Можешь идти.
Растёт хиттер, растет. Незаметно, десятая за десятой. Это от неизвестности, а может, даже не от ниизвестности, а просто оттого, что нет настоящего приложения сил. Чувствуют, черти, что скоро Земля.
– Джоан-общий, кубрик десанта, – приказал я.
Кубрик возник как продолжение каюты. Тот же мягко-зелёный пластик и матовые шары освещения. Казалось, это распахнулась стена, и даже запах немного изменился.
– Десант! – скомандовал я. – Бой – полторы минуты. Разрешаю с увечьями. Пошёл! – и отключился от кубрика, успев заметить, как взорвалась тишина и мгновенно взмыли к потолку осветительные шары – во избежание.
За полторы минуты двадцать четыре десантника способны сделать всё. Когда я вошел, картина была достаточно живописной.
– Результат неважный, – сказал я, легко поймав сёрикен у самого лица. – Запомните, детки, и зарубите на чём у кого осталось: сперва защита, а потом уж нападение. Видели вы у меня когда-нибудь сломанную руку? А разбитый череп, Гласс? Хотя, так тебе и надо, не будешь подставлять свою пустую башку. Чья работа?
– Десантник Куркис, инструктор. Приём “двойная луна”.
– Неплохо, Владас. Вытри кровь. Так: Лейхер – два дня без глаза. Тум, Рудых, Лоуренс – вечером дополнительные занятия со мной. Сейчас – всем в восстановитель. Джоан-общий! Заменить интерьер и повреждённые органы. Всё.
Я щелчком отправил сёрикен в живот Юму и вышел, краем глаза заметив, как тот согнулся и сполз по стене. Правильно, не будет рот разевать... Впрочем, если я что-то делаю, то делаю. Как-никак я инструктор, а не хвост поросячий.
– Джоан-общий, инструктор Бойль вызывает командира, – потребовал я, добравшись до своей каюты.
Через секунду вспыхнул экран головизора, и в нём появился Большой Давид. Он сидел перед пультом в своей любимой позе, как-то особенно подогнув ногу; на коленях у него растянулся Цезарь.
– Слушаю, Пауль, – сказал он, осторожно снимая кота на пол.
– Контрольный рапорт, – доложил я. – Без происшествий. На вахте шесть десантников.
– Принято, инструктор.
– Какие новости, командир? Выяснилось, почему нас досрочно направляют на Землю?
– Знаю не больше твоего, Пауль, – сдержанно ответил Давид. Было видно, что ему уже надоело отвечать на этот вопрос. – Связи с тех пор больше не было. Через час всё станет ясно, а через три выйдем на орбиту. Это пока всё.
– Благодарю, – сказал я. – У меня тоже всё.
Экран потух.
Глава 2
– Вот ты говоришь – туман, туман... А я с него, с этого тумана, ничего плохого не видал... И хорошего... А вот давеча червонец в кармане нашёл, царский ещё. Н-но, холера!
– Да я, дядь Ваня, ничего. Мне бы вот только зубы на место.
– Зубы ему, поди ж ты... Водку пить и с такими можно.
– Ну, ты, дядь Вань, как скажешь! Ты вон хотя сам почти без зубов, а любого зубатого за пояс заткнешь.
– Зубы, зубы... С меня моих достаточно. А у тебя, может, вырастут ещё.
– Это у тебя, может, и вырастут, а мне в район к доктору ехать надо.
– На что тебе доктор! Завтра на зорьке в туман сходишь, и всё в порядке.
– Да ходил я уже, и на зорьке, и вечером ходил, и вон завтра пойду, только не верю я во всё это. Туман! И лектор тоже вон приезжал, смеялся.
– А когда уезжал, мы смеялись! Оно конечно, стороннему человеку через неделю пройдет, и волосья новые повырастают, а всё смешно с рогами. Вот те и лектор!
– Ладно, завтра в Заболотье на рыбалку пойду, там меня и должно прохватить.
– И меня там хватало, – согласился старик, с оттяжкой хлестнув лошадь. Телега дёрнулась, и тут я окончательно проснулся.
Уже смеркалось. Первые звёзды чуть проступали по быстро темнеющему небосводу. Мелькая на фоне млечного пути, взад-вперёд деловито и беззвучно сновали летучие мыши.
– Ишь, разлетались! – послышался вновь голос дяди Вани. – Слышь-ка, Ванёк, а не пора им на юг?
– Я-то, вообще, дядька Иван, не знаю... У нас теперь только кикиморы какие на юг летают, а остальным и так тепло.
– Что кикиморы! Вона и председатель тож летал, да не один; три тыщи и пролетал... Ну-ко, на юг... На юг... Кыш, кыш!
Я лежал лицом вверх на душистом сене, телегу чуть потряхивало на накатанной колее. Оба мои спутника сидели спиной ко мне и тихо разговаривали о чём-то своём. Через звёздный путь, беспорядочно трепыхая бархатными крыльями, вновь беззвучно промчалась треугольная тень косяка. И тут я впервые подумал: а куда, собственно, я еду?
Солнце погасло окончательно. В тепловатом, но сыром и густом воздухе слышался немолчный звон комаров. Нарождающийся месяц выглянул из-за опушки леса. Откуда-то потянуло влагой и запахом реки. Вдалеке галдели лягушки.
– Сыро, дядька Иван! – сказал младший, передёрнув плечами. – И далеко ещё. Не успеем лог переехать.
– А тебе того и надо, – рассудительно ответил возница. – В Заболотье тащиться не придётся. А Гнилой лог – дело верное. Особливо ежели не нарочно идти, а так, как мы вот.
Он сердито засопел.
– Хоча мне-то оно без надобности, – помолчав, продолжил он. – Да и нашему пассажиру тоже ни к чему... Эй, вставай, слышишь! – толкнул он меня в бок. – На-кося...
Он пошарил где-то под сеном, и на свет Божий (вернее, на его отсутствие) появилась початая литровая бутыль, заткнутая огрызком кукурузного початка. Внутри бутыли всплёскивала жидкость.
Дядька Иван зубами вытащил пробку, сплюнул её в темноту – за ненадобностью, как я понял – и основательно глотнул, после чего крякнул, перевёл дух, тщательно отёр горлышко и протянул мне:
– На. Тебе сейчас в аккурат надо.
В своей жизни мне приходилось пить самые разные вещи. Чтобы не обижать попутчиков, я вежливо поблагодарил и отхлебнул порядочный глоток, рассудив, что дорога, по словам Ивана-младшего, ещё дальняя, и вреда от самогонки (я был уверен, что там самогонка) особого не будет.
Я не ошибся. Самогонка оказалась крепкая, какая-то душистая, настоянная на степных травах и на чем-то ещё. Она скользнула в желудок и взорвалась там горячей бомбой.
– Ну-ко ишшо, – одобрительно сказал дядя Ваня. – А то не проймёт. Давай как следовает, а то ты человек непривычный. На-ко, заешь, – он протянул мне невесть откуда взявшийся огурец.
Пока мы с дядькой Иваном смачно хрустели огурцами, время от времени по очереди потягивая из бутылки, младший Иван грустно вздыхал и тоскливо смотрел в сторону.
– И чего тебя занесло в наши края? – покачиваясь в такт лошадиной поступи, спросил Иван-старший.
Самогонка уже действовала, и действовала вовсю; спутники мои казались мне милыми и простыми людьми, с которыми можно и нужно поговорить о жизни, о планах, о работе и Бог знает о чем ещё.
– Я, дядька Иван, по направлению, – сказал я.
– Это-то я знаю, ты говорил уже, – кивнул дядька Иван. – А жить у кого будешь?
– Мне бы сейчас ночь переспать – вот тут, в сене, на телеге, можно? А потом пойду к председателю, или кто тут у вас... Как-нибудь устроюсь.
– Ага, к председателю, значит... Вот что, жить будешь пока у меня, а там поглядим, что ты за птица.
Тянул сумеречный ветер. Дорога плавно спускалась в обширный овраг – видимо, это и был Гнилой лог. Действительно, ветер нагонял клочья тумана, тут старый Иван не ошибся. Скоро лошадь и телега опустились в быстро густеющую пелену. Самогонка старика привела меня в блаженное состояние, и я, лёжа на боку, глядел медленными глазами на разворачивающуюся передо мной лесную феерию. Дядька Иван казался мне старым, замшелым лешим, а Иван-младший тянул на этакого чёртика-подмастерье. Они хитро переглядывались (сквозь туман их движения как бы искажались и казались размытыми) и перешёптывались со смешками, поглядывая на меня исподтишка. Луна представлялась мутным еле просвечивающим пятном. Комары куда-то исчезли.
Я улыбнулся, уронил голову на руки и уснул. Снились мне почему-то мои сегодняшние мытарства в райцентре...
Деревню я, собственно, не люблю. Ну не люблю – и всё тут. Конечно, на этом можно было бы поставить точку, но после окончания ветеринарного института в большом столичном городе, в каковом я и надеялся остаться ветеринаром – ну, хотя бы в зоопарке – я был распределён на периферию. Декан дружески пожал мне руку – как, впрочем, и всем остальным; горячо поздравил (с чем?!) и отпустил с миром и дипломом. Кстати, миром для меня отныне становился далёкий райцентр Пеньковка.
Я допускал, что там свежий воздух, здоровый умеренный климат, приемлемое количество комаров и парное молоко. Одного я не допускал: что после визита в Пеньковское сельхозуправление я окажусь обладателем документа, удостоверяющего, что с сего дня я, Боль Павел Арсентьевич, являюсь главным (а я сильно подозревал, что и единственным) зоотехником аграрно-животноводческого объединения “Заря”. Судя по всему, “Заря” располагалась ещё дальше Пеньковки.
Несколько обескураженный, а точнее сказать, раздавленный обрушившейся на меня серьёзностью положения, я побрёл искать автостанцию. И получил ещё один пинок судьбы: первый, он же последний, рейсовый автобус на центральную усадьбу “Зари”, именуемую Змиевка (название, добившее меня), ушёл на моих глазах. Не помогли крики, ругательства, отчаянное махание кепкой и бег с чемоданом по пересечённой местности – проклятый автобус так и не остановился. Следующий рейс он совершал ровно через сутки.
Знакомство со Змиевкой откладывалось, и я принялся искать гостиницу. Занятие это, с чемоданом в руке и в совершенно незнакомом месте, понравится не каждому, и я с этим был полностью согласен. Проплутав по пыльным улочкам минут сорок и получив массу разноречивых указаний касательно местоположения гостиницы, именуемой в просторечии “домом колхозника”, я ее всё-таки не нашёл. Вместо этого я оказался перед воротами, на которых была прибита вывеска “Пеньковский районный рынок”. Надпись была старая, буква “ь” в слове “рынок” покосилась и висела на одном гвоздике.
Рынков я повидал на своем веку немало, и пеньковский из них ничем не выделялся. Терять мне, кроме чемодана, было нечего, и я вступил в торговые ряды с сознанием печальной обречённости. Я чувствовал, что вот-вот стану покупателем.
Чтобы обмануть судьбу, я вяло купил стакан семечек и, усевшись на чемодан, потреблял их по одной из газетного кулька. Сидеть было жарко, потому что я неосмотрительно уселся на самом солнцепёке, а вставать было лень, потому что было жарко.
Наконец, я решился подойти к ближайшей торговке, и за полтинник она согласилась присмотреть за моим чемоданом, пока я всё-таки не сумею найти местный отель, так как дело шло к вечеру, и проблема ночлега вставала в полный рост.
У самого выхода я случайно услышал слово “Змиевка” – разговаривали два типичных агрария, один старый, но ещё вполне крепкий мужичок, а второй молодой, чем-то неуловимо похожий на старого. Они сидели на подводе и, казалось, кого-то ожидали. Этот кто-то всё не являлся, и они собирались ехать, причем молодой торопил, а старый явно рассчитывал дождаться...
Тут я снова проснулся.
Была глухая, пухлая ночь. Телега стояла у смутно белеющей в темноте стены добротного селянского дома. Слабенькая лампочка пыталась разогнать тьму, но безуспешно – за пределами небольшого освещённого пространства тьма становилась ещё непроницаемее. Откуда-то брехнула собака, кто-то цыкнул на неё; далеко-далеко послышался крик петуха.
Я резко стряхнул остатки сна и сел, свесив ноги в темноту. Мгновенно чувства Маэстро зажгли тревогу. Так, оценим ситуацию: кому-то было очень важно, чтобы я прибыл сюда с чужим сознанием. Неужели всё так хреново, что даже инструктору нельзя было довериться – со всеми моими способностями и навыками аутотренинга?! Видимо, да – потому что меня легко раскрыли и словно в насмешку вернули в прежнее состояние. И нет – потому что ничего враждебного не было... Полная неопределённость.
Лучше всего продолжать играть ту же роль, не показывая, что я всё вспомнил. Горячку пороть ни к чему. Согласен, один-ноль, но мы ещё будем и будем посмотреть...
Но, скорее всего, сегодня больше ничего не произойдёт. По крайней мере, мое М-сознание в ближайшем будущем ничего не ощущало.
Зверски хотелось пить. Я мысленно легонько прощупал пространство вокруг себя. Никого, дверь заперта... Да, заперта. Стоп! На окне кувшин.
Я медленно подошёл к окну, картинно вытянув в темноте руки с растопыренными пальцами – если все-таки поблизости кто-нибудь есть, ему незачем знать, что я не нуждаюсь в свете.
В кувшине, против ожидания, было не молоко, а обычная вода. Видимо, поливали цветы и забыли. Ничего, пойдет. Маловато, жаль.
Внезапно за спиной вспыхнул яркий свет. Я мгновенно обернулся. На крыльце стояла сказочно красивая девушка и сердито смотрела на меня. Я узнал её.
– Джоан-три! – прошептал я.
Глава 3
Новый зуб у Ивана-младшего вырос. Одновременно у него несколько изменился характер. Теперь Иван Алексеевич Голимый был исполнен достоинства и сознания собственной значимости. Он даже как будто стал выше ростом. А может, и в самом деле стал. С достоинством неся невесть откуда взявшийся животик ("Пройдёт!" – шепнул мне дядька Иван), он величаво шествовал по главной улице Змиевки, направляясь в помещение сельского клуба, заведующим коего, как выяснилось, и состоял уже три года. А я сопровождал его: мне всё равно надо было тут обживаться, и откуда начинать знакомство – было безразлично.
На ветхих дощатых дверях клуба висел новенький блестящий замок. Иван Алексеевич (мне теперь даже как-то неудобно было называть его Ваней) выудил из кармана ключ, осмотрел контрольную бумажку-пломбу замка и торжественно вскрыл помещение. После чего аккуратно вывесил на входе табличку "Открыто" и пригласил меня внутрь.
Нас встретил сумрак, который тщетно пыталась победить хилая лампочка, запах старой слежавшейся бумаги и надтреснутый голос из глубины с легким восточным акцентом:
– Приветствую вас, о посетители! Рад служить вам в меру моих скромных сил!
– Дима, это я, – отозвался с ноткой неудовольствия Иван. – Что у нас новенького?
– Почты ещё не было.
Я разглядел говорившего. Это был древний-предревний робот, ещё даже не андроид, в виде огромного пульта и безнадёжно устаревшего терминала. Манипуляторы отсутствовали. На экране виднелось лицо, которое, вероятно, и должно было символизировать личность говорящего. М-да, убого...
– Вот-с мои апартаменты! – гордо провозгласил Иван Алексеевич. – Прошу любить и жаловать. Отвечает за всё тут Дима (человек на экране слегка поклонился), его тут недавно реставрировали под моим руководством... Кстати, как сегодня связь?
– Опять сорвалась. В двадцать три семнадцать, – скрежещуще проинформировал Дима. – Когда нам, наконец, выделят свою частоту?!
Стало понятно, что связь с внешним миром Змиевка поддерживала с помощью архаического проводного канала.
Робот Дима (сокращение DiMa – от достаточно известной в прошлом фирмы Digital Machine) был безответным исполнителем редких, видимо, заявок местной интеллигенции и представлял собой остаток технологии, давность которой внушала почтение и священный трепет.
Иван, церемонно извинившись, отправился к председателю – вызванивать по телефону вожделенную связь. Дима, дождавшись его ухода, принял на себя функции хозяина.
– Садитесь, – гостеприимно предложил он. – Извините, что не могу предложить чаю. А то холодновато тут для вас. Ладно, я сейчас тест памяти включу, это помогает. Эх, мне бы руку, хоть одну... Разрешите полюбопытствовать: ваша фамилия-имя-отчество? Мне формуляр заполнить. Вы книги будете брать? Или микрофильмы? Может, музыку – недавно поступили свежие кристаллы...
– Не буду, – отказался я. – А зовут меня Павел Арсентьевич. Ты давно здесь?
– Здесь? О, недавно, всего тридцать три года. Собственно, после восстановления, спасибо местным роботягам...
– И я недавно, – сказал я. – Тридцать три часа, или что-то вроде этого. Расскажи мне про Змиевку. Что за люди тут. Чем живут, чем дышат. Мне всё интересно.
Я поудобнее устроился на колченогой табуретке и слушал бесконечную историю словоохотливого старика-робота. Машины, долго живущие на свете, приобретают постепенно свои привычки и особенности, так же, как это свойственно людям. Дима был очень старой машиной, в свое время побывавшей в составе бортового оборудования в дальнем космосе, списанной затем по сроку эксплуатации и переданной для учёбы и тренировок детей в какую-то школу. Впоследствии его как безнадёжно устаревшего изъяли и оттуда, хотели было разобрать на запчасти, но оказалось, что таких деталей больше не применяли нигде, и на него махнули рукой; когда же группа роботов-энтузиастов взялась пристроить его в сельской библиотеке, Диму им с радостью спихнули и забыли о его существовании. Старика подлатали, "подкинули мозгов", как он сам выражался, и оставили в покое. Теперь он видит людей нечасто ("у каждого всё дома, в клуб и не ходят почти"), и поэтому, хоть и желает, а помочь мне особой возможности не имеет. Но познакомиться со мной очень и очень рад.
– А всё же, – спросил я, – неужели нет в деревне этаких ярких, запоминающихся личностей? За столько-то времени можно было целое досье собрать!..
– Как не быть, – вздохнул Дима, и в динамике опять что-то заскрипело. – Вот хоть бы Иван Фомич... Или ещё Казимир Тимошевский... Или...
– Ивана Фомича я уже знаю, – перебил я. – А кто этот Тимошевский?
– О, это фигура! – оживился робот. – Это давняя история. Он бывший католический священник. Поляк. Однажды, было дело, он увлекся нашей туристкой. Валя Лазарева, из Сабурова, это рядом тут, была в Польше по турпутёвке. Приглянулась ему, хоть и никаких авансов не давала. А он, видать, настойчивый; сам себе решил, вот... А ксендзам, знаете ли, жениться запрещено... Ну, бросает он, недолго думая, приход – и к нам. Является нежданно-негаданно, незваным, непрошеным. Переходит в православие – уж как он там все с Господом утрясал, не знаю – а нашим попам, наоборот, без матушки сан как бы не полагается... Ну, он и рад бы, да Валя ему ноль внимания, замуж уже вышла, хорошо живут и всё такое. Вот остался он один, а уж в летах был… А Валя погибла, на мотоцикле ехали с мужем, в них на мосту молния ударила. Так обоих и убило. А она уж беременная была... Ну, в Польшу свою возвращаться он не захотел, с тех пор здесь вот и живёт. На могилку ходит, службы служит, а признания ему от патриарха, значит, так и нет... Интересный человек, только роботов не любит.
Странноватое ощущение оставалось от Диминого разговора, от полязгивания на резонансах старого динамика, от его едва уловимого акцента... Робот постоянно уклонялся в сторону, жаловался на одиночество, вспоминал молодость и клянчил дополнительную оперативную память, видимо, приняв меня за некое новое начальство. Мысли его временами путались, были непоследовательны. Он то принимался декламировать мне свои стихи ("да вот иногда пописываю, знаете, так, для себя..."), то вновь возвращался к рассказу о выдающихся, по его мнению, змиевцах, насыщая все это цветистыми гиперболами и тропами.
Становилось заметно теплее – по ногам тянуло вытяжной вентиляцией из недр старого робота. Вообще, есть дома, которые сколько ни топи, нагреть невозможно, и даже в разгар лета там сыро и знобко; змиевский клуб относился, видимо, как раз к такому типу.
В окне мелькнула голова возвращающегося Ивана Алексеевича. Дима тоже заметил его и с громким щелчком что-то выключил у себя внутри. Поток теплого воздуха тут же пропал.
– Такая зануда! – заметил он вполголоса. – Сейчас заметит и будет читать мораль про экономию энергии. Недавно оформлял я ему web-страничку в интернете – так замучил: то фон ему не нравится зелёный – мол, подумают про него – молодо-зелено; то быка ему не такого изобразил – не эту, значит, породу наше хозяйство разводит... А если я и не видал того быка никогда?!
Вошел начальник Голимый. Дима примолк и замигал светодиодами.
– Сегодня связи не будет! – сурово объявил с порога Иван. – Столб упал, провода порвало. Бригада уже выехала... Что-то тут душновато, – он открыл форточку и подозрительно взглянул на экран. Дима, честно улыбаясь, смотрел ему в глаза.
– Так вот, завершая наш разговор, – проникновенно сказал я Диме. – Того робота, которого мы оба имеем в виду, поймали на мелочи. Он жаловался, что ему не хватает памяти, а судя по потреблению энергии, у него её был огромный запас. Самое интересное, это никого особо не волновало.
Я поднялся.
– Благодарю за экскурсию, – сказал я Ивану. – Я никогда не проводил время более содержательно. Всё было очень и ещё раз очень. Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем мы ещё услышим о змиевском дворце культуры.
Иван расцвёл.
Глава 4
– Одиноко стальная машина (я признаюсь вам, что это я) вычисляет в активном режиме тайный смысл своего бытия... – посмеиваясь, бормотал я застрявшие в памяти строчки, выходя из клуба на тёплую деревенскую улицу. Пока я разговаривал со старым роботом, прошёл и окончился короткий скупой дождь; низкие тучи редели и мчались вдаль, небо светлело и разъяснивалось; с огородов поднимался пар.
– Пшепрашам, то пан бул в того варьятского библиотекаря? – услышал я голос из-за спины. – Не верьте жодному слову! Не может створення чловека размышлять о сенсе жизни. В него нет души, бо бессмертную душу дае только сам пан Бог!
Я обернулся. Передо мной стоял тучный старый священник в потертой, но чистенькой рясе. Седая львиная грива и аккуратно подстриженная борода давали неожиданный эффект в сочетании со светлыми голубыми глазами в окружении густых черных ресниц. Затруднённое дыхание, посвистывая, вырывалось из его необъятной груди, мерно поднимая тяжёлый наперсный крест.
– Здравствуйте, святой отец, – сказал я. – Или лучше – Казимир Адамович?
– Я не свенты, бо суть грешен, яко все на земли, – живо отозвался священник. – То и называйте меня як вам лепше. Як праойтец наш Адам назвал всё по воле Бога, але створить жоднои твари не змог. Дзень добры!
В моей практике не было богатого опыта общения с духовными особами. Несколько раз мне попадались какие-то ограниченные личности, которые на самый простой вопрос типа "почему католики крестятся слева направо, а православные наоборот?" не могли подобрать лучшего ответа, чем "потому, что так правильно" или "так уж сложилось исторически". Возможно, сейчас судьба наконец-то посылала мне шанс восполнить пробелы в моем религиозном образовании. По крайней мере, Дима давал местному иерею достаточно лестную рекомендацию.
Мы медленно пошли по улице в направлении захудалой церковки, неторопливо беседуя о Боге, о жизни и месте в ней человека. Отец Иоанн (таково было духовное имя Казимира Адамовича) оказался умным и оригинальным собеседником; он отличался детской открытостью и непосредственностью, ровным и тихим нравом. В нем уживались догмы обеих ветвей христианства; кое-какие допущения ислама мирно соседствовали с явно буддистскими взглядами; язык его вольно перескакивал с польского на русский, встречались вкрапления церковнославянского и латыни. Неожиданные фейерверки умозаключений были весьма занимательны и отчасти спорны, и это было увлекательно – но ни на йоту не приближали меня к решению моей основной задачи (кстати, я и сам весьма слабо представлял себе, чего же я все-таки хочу...). Я попытался натолкнуть его в разговоре на заинтересовавший меня вопрос о тумане.
Священник кротко взглянул на меня:
– То не есть тема для разговора, проше пана, – мягко сказал он. – Як пан в змозе, нех забывае про той клятый туман. И дзержиться якнадале од него. Бо не всё на свете од пана Бога, нех хранит нас матка боска... – он перекрестился. – Per ipsum, et cum ipso, et in ipso! – произнес он классическую формулу, ограждающую от нечистых духов.
– К сожалению, не всегда человек властен идти выбранным путём, – в тон отцу Иоанну ответил я.
– На то чловек мае свободу воли, – живо возразил священник. – за котру впотем даст одповедь ойцу небесному.
– Но человек, идущий в темноте и нашедший фонарь непременно воспользуется им, если он не глуп. Я понимаю, что лучше ходить при свете, но не всегда и везде светло.
– В мире есть един фонарь, котрый светит во тьме – и тьма не объяша его.
– Если мы признаем существование Бога, то следует допустить и существование дьявола. И по мере сил бороться с ним, – послал я пробный шар.
Тимошевский хитро взглянул на меня из-под кустистых бровей:
– Але ж борьба з тым супостатом невыносно важка. То ж мае пан достатню моц? Легко згубиць душу, сыне мой... Познавший добро та зло и изменивший себя становится Буддой. То зовсим не значит, цо в него зникають грехи, але просто они вже не мають для него ниякого значення...
– Казимир Адамович! – сказал я. – Безусловно, вам приходилось хранить тайну исповеди. Я прошу только один месяц не привлекать внимания к моим интересам. Дальше делайте что угодно. Вы мудрый человек и наверняка догадываетесь о многом... Договорились? – я пытливо посмотрел на него.
– Згодзен, – он утвердительно наклонил свою большую голову.
– Итак, туман. Расскажите об этом. Всё, что считаете нужным.
Отец Иоанн перевел дух, вытер лоб большим носовым платком и жестом предложил присесть на лавочку у покосившегося крыльца, мимо которого мы как раз проходили. Ставни дома были заколочены досками крест-накрест. На двери висел большой ржавый замок.
– То бардзо долга розмова. Добже. То ж с чего начать?
Он пожевал в раздумье губами:
– Одного разу я мев розмову з пробашчем нашого костёлу про... Не, то вже дуже здалёку... А от чи мае пан уяву про Дао? То есть найнеобходнейший инструмент для зрозумення того явища, туману. Цо есть Дао? Нех пан спробуе представить перед собою поток – так, реку або ручей. Вона и вчора була река, и завтра бендзе. Река и река. Тылько кожного дню вона вже не така, як была вчора. Так и Дао. Представь ся в тым потоке... Як кожден миг одкарбовувается на тебе. То звется карма. Чловеку должне принять свою карму. Шлях для всех един, але кожден мусить пройти его сам. То ж не вычленяй себя з потоку. Нех Езус дасть тебе розуменне твоего места. Твоего Дао. То вкрай необходно для спокую, – он помолчал, внимательно глядя на меня.
– А зараз покинемо ту сходну религию, вернемся до Библии. Свенты Иоанн в Апокалипсисе мев зауваженне, цо пред концем свету зъявятся до земли з пекла бесы, – он прищурился и по памяти прочитал практически без акцента:
“Это бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в тот великий день Бога Вседержителя...” То настае тот час. И глад, и мор, и трус... От воно, цо есть туман. И як сказал евангелист Лука: “когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше...” – отец Иоанн тяжело вздохнул. – Та где ж воно, то збавленне! Ниц нема...
Долго ещё мы сидели со старым священником на чужом крыльце.
Глава 5
Вз-з-х-хрр!
Вымазанные навозом вилы воткнулись в то место, где мгновение назад был я. Андроид Гаврила с хриплым выдохом одним движением вырвал острия из столба и вновь обернулся ко мне. Вернее, к тому месту, где должен был быть я. Я пользовался стандартной техникой ухода, но вынужден был действовать с максимальной быстротой: реакции роботов оставляют далеко позади возможности людей. Обычных, естественно, людей. Сейчас же я с интересом наблюдал за поведением Гаврилы из-за его спины.
Гаврила выдыхался. Вилы в его руках начинали дрожать, дыхание было сбито. Да, подумал я, не видать тебе, браток, восстановителя. Похоже, ты никогда и не знал, что это такое (нырок, уход). С тех пор, как ты вышел из проходной цеха, всем было на тебя наплевать. Биотехобслуживание – ноль. И – кто разрешает роботам курить?! Роботам рязанского завода курение противопоказано. Ещё уход.
Крак!
Вилы сломались. Гаврила метнул в меня острый обломок рукояти. Я уклонился – спасибо, дружок, хорошая тренировка и должна быть комплексной. Защита, финт, уход. А ведь ты на глазах прогрессируешь... Ладно, хватит загружать боевым опытом твою память. Тем более, кто-то сюда бежит – может, не такой ловкий, как я, и отправляй его потом в райцентр, на восстановление...
Я на мгновение вынырнул прямо перед железным остриём и одним скупым движением разорвал противнику горло. Конечно, это была относительно медленная смерть, немного по-садистски – но мозг робота следовало сберечь, пусть специалисты покопаются.
Гаврила осел, кашляя и захлебываясь кровью. И тут я сделал ошибку: я отскочил от брызг на безопасное расстояние. И не смог ему вовремя помешать.
Гаврила последним усилием умирающего организма с хряском вогнал обломок вил себе в череп.
В коровник, тяжело хрипя, ввалился старый Иван. Он окинул взглядом картину – всё уже было кончено! – и тяжело привалился к стене, переводя дух.
– Что ж ты?.. – давился он словами. – Что ж это у вас?.. Фу, чёрт! Живой?! Уф-ф!.. Ну, угораздило тебя...
– Живой я, – негромко сказал я. – Живой. А вот почему это ты, дядька Иван, вдруг решил, что я должен именно сейчас стать неживой, а? Бежал, торопился… Я ведь вроде объявления в газету не давал. Откуда ж ты узнал?
– Откуда, откуда, – осёкся Иван. – Поживёшь тут с мое, не то знать будешь, – он, хмурясь, отвернулся. – Ладно уж, иди, герой, – неловко перевел он разговор. – Теперь тебе к участковому – протоколы писать на цельный день. А я ужо туточки всё сам приберу, ладно... И к председателю, акт на списание тоже. А и то сказать, вряд бы кто против Гаврилы жив остался, ежели чего, – он сверкнул глазами из-под бровей.
– Случайность, – я пожал плечами. – Как-то он на вилы сам напоролся. По правде, я и опомниться не успел.
Ах, как некстати всё получилось! Теперь разговоров по селу – на полгода. А мне совсем не нужно бы привлекать к себе внимание. К тому же, складывается впечатление, что противник постоянно идёт на шаг впереди и владеет инициативой. Идёт мастерски, не оставляя следов. Кто? Почему?
Я вышел из полумрака фермы на улицу, щедро забрызганную июльским солнцем. По недосягаемо высокому небу летели ослепительно белые облака. После вонючего коровника дышалось особенно хорошо и радостно. О чёрт, неужели Давид не мог придумать мне легенду получше?! А впрочем, это как раз в его стиле. Юморист. Возись теперь с этими телятами да свиньями...
Я на ощупь набрал на запястье номер Давида Шварценберга и поднес подкожный браслет к уху. Секунд через пять связь установилась, и голос Большого Давида раздраженно приветствовал меня:
– Какого дьявола?! Кто это?
– Инструктор Бойль. Необходимо оборудовать Змиевский медпункт аппаратурой восстановления. Срочно. Конец связи.
Я впервые вышел на связь. И пусть теперь у Давида болит голова – откуда я выудил свое подсознание: безусловно, Шварценберг заметил и слово "инструктор", и лишнее "й" в моей фамилии.
Насладившись этой маленькой местью, я бодро отправился дальше, сбивая прутиком пыльные головки чертополоха.
На столбе у магазина белел листок объявления. Идеально правильным почерком робота сообщалось, что в двадцать один ноль-ноль в помещении клуба состоится диспут на тему "О предоставлении искусственной разумной форме жизни права на размножение". Приглашались андроиды, киборги и все желающие.
– Нет уж, – подумал я. – Теперь вам, друзья, прямая дорога на внеочередную проверку, хорошо, как не на демонтаж. По крайней мере, серии "Гаврила" точно.
Участкового Сидоренко я нашёл на пасеке, где он, в сетке и с дымарём, возился у потревоженного улья. Носились ошалелые одиночные пчёлы, в неподвижном воздухе стоял ровный глухой гул.
– Тарас Петрович! – позвал я. – У меня к вам дело есть. Срочно.
– А, Павло, заходь, будь ласка! – откликнулся Сидоренко. – Я зараз! Тут яка-то холера мне улик попортила, схоже, як ведмедь.
– В середине села, Петрович?!
– То то ж и оно, шо в середине. А он шерсть-то ведмежая. И собака не гавкнул – это як?
Сидоренковского кобеля знала вся Змиевка. Редко кто решался заходить на подворье к участковому, не имея в руках увесистого дрына. Даже когда Дюк сидел на цепи. А уж голосина у него был – даже я на другом конце деревни, бывало, просыпался среди ночи.
– Я к вам официально, Тарас Петрович.
– Ну, тогда погоди, – Сидоренко скрылся в доме и через минуту снова появился, уже в форме. – Ну, давай, шо там у тебя.
– Нападение робота на человека. Надо оформить протокол. Проконтролируйте также ментоизоляцию и проверку всей серии, – монотонно заговорил я. – Остальное сами напишете, старшина. И считайте, что я с вами находился всё время до вечера. Добросовестно отвечая на вопросы, – и всплеском М-сознания я впечатал это в податливый милицейский мозг. Терять полдня мне было ни к чему, с формальностями он и сам прекрасно справится, а вся информация у него теперь есть.
Мне надо было разобраться. Как следует разобраться и в себе, и в ситуации. Вот уже неделю я жил в Змиевке, на сеновале у дядьки Ивана. Я сам выбрал это место – во-первых, дом Иванов стоял несколько на отшибе, а мне лишние глаза да уши вовсе ни к чему. Во-вторых – Вероника, племянница старого Ивана.
Именно с ней я столкнулся на крыльце в первую же ночь, когда здесь появился. Меня поразило полное сходство её с моей Джоан. Каждый экземпляр серии "Джоан" выпускали с индивидуальной коррекцией психосоматики, из-за этого мне в своё время пришлось пережить довольно неприятную процедуру зондирования подсознания. Зато потом у меня не было проблем.
Мне нравилось в ней всё – и внешность, и голос, и... Короче, каждый десантник любит свою Джоан. Иначе в космосе долго не выдержать.
А Вероника была похожа на мою Джоан как две капли воды.
Ладно, о личном потом. Сейчас надо было осмыслить происходящее. И не наделать ошибок. И не опоздать с безотлагательными действиями. А в том, что такие действия мне предстояли, я не сомневался. Роботы с многократно резервированной защитой поведения, с генетически встроенными запретами так просто, ни с того ни с сего, на людей не нападают. Этого просто не может быть. Вот и думай теперь.
Собственно, тут могло быть только две версии. Кто-то (или что-то) обошло все запреты и модифицировало сознание Гаврилы. Это дьявольски трудно, но не невозможно: предположим, что у него, моего таинственного соперника, есть возможность создать нового Гаврилу, полный аналог, и незаметно провести замену. Хорошо. А смысл? Неужели только для того, чтобы уничтожить меня? Неубедительно как-то.
Существует и ещё одна весёленькая альтернатива. Гаврила мог напасть на меня, и не нарушая запретов. Это могло быть в случае, если сам я после пребывания в загадочном местном тумане перестал быть человеком. Такой поворот событий меня абсолютно не устраивал, да и моё М-сознание убеждало меня в мысли, что это не так. Подобная уверенность бодрила, но ситуацию не проясняла никак.
Вопреки моим ожиданиям старый дядька Иван был дома. Он молча поманил меня пальцем в комнату, тщательно закрыл дверь и уселся напротив меня, хмуро шевеля усами.
– Ты, милок, обскажи-ка всё, как есть, старому глупому деду, – сказал он. – Инда чего те надо, чего не надо... Сам, в общем, знаешь. А я послушаю-послушаю, да авось и присоветую кой-что.
Я ждал этого разговора – но не так скоро. И рассчитывал начать его сам. Хитрый старик опередил меня и теперь владел инициативой.
Я решился.
– Иван Фомич, – честно ответил я, – мне действительно кое-что нужно выяснить, а что – ещё не знаю. Я не зря оказался в этом месте, это правда. И мне нужна помощь.
Я ничем не рисковал, рассчитывая своевременно убрать у него из памяти всё лишнее. И, как впоследствии оказалось, напрасно.
– Во! – Иван Фомич торжествующе поднял палец, – Так я и знал! И не зря мы тебя тогда цельный день высматривали. И по картах выходило, и так... Ты, милок, теперь позарез нужон. И по всему выходит, что окромя тебя – некому. Сходится! А помощь – что ж, будет и помощь!
– Погоди, дядька Иван, – остановил я. – Что сходится? Ты, выходит, знал, что я должен приехать?!
– Знал?! Почитай, заказывал! Столько ворожить пришлось!
– Ну, дядька Иван! Давай-ка по порядку. Что у вас тут творится? Какие-то невероятные случаи. То рога у кого-то растут, то вот робот напал. А ведь их знаешь как испытывают! Чёрт знает что происходит, и никогда никаких следов.
– О! – дядька Иван победно улыбнулся. – Вот именно! А чёрта не поминай зря, – он встал, прошёл в красный угол и задёрнул занавесочки перед иконами. – Теперь слухай меня, внимательно слухай!
Глава 6
– Я, как тебя увидел, сразу узнал, – сказал старый Иван. – Глаз у меня верный. Вот комарей на тебя не садится, к примеру. И вообче... Много за тобой замечаю, я углядчивый. Вот нынеча – ведь ты, милок, объявление на столбе читал? Читал, да к столбу не подходил. А нешто от магазина разберёшь? То-то. А Гаврилу зачем убил?
– Гаврила, Иван Фомич, сам напал. Исподтишка, молча.
– Всамделе сам? Ну, значит, в тумане был, – старик покрутил головой. – Вот не знаешь, где найдёшь...
– Иван Фомич! – взмолился я. – Да что это за туман такой? Все вот только и говорят – туман, туман. А я не знаю. Расскажи!
– Для того и разговор. Туман этот появился у нас года три всего, раньше и не слыхивали про такое. А потом замечать стали: кто в тумане побывал, тому что-нибудь да подменят. То, скажем, бородавка сойдёт – а то и сядет. Али ещё что. У участкового вот, скажу тебе, раньше лысина была. Котовским ещё дразнили. Теперь видал? И всё посля туману – ну, натурально, не сразу такое поняли, уж потом только слух пошёл. Я стал примечать – сходится! А туман таково мягкий да обхожливый, гладит тебя, чисто девка пальчиками. Пробовал и я, и в понарошку ходил – оно сперва вроде как проймёт, а потом и отпустит, а либо и нет. Стал я травки да заговоры пробовать, бывало помогает. Люди за тем ко мне ходют, а как же.
Я закусил губу. Дело приобретало совсем скверный оборот. Три года! Три года мы гонялись за ними по всему космосу, а они преспокойно сидят у нас в тылу и высматривают... А что они высматривают? И что уже успели?
– Фомич, – сказал я. – Ты знаешь, кто такие зеркальники?
– Неуж они?! – охнул старик.
– Похоже. Больше некому.
Теперь-то все знают зеркальников. А в то время ходили самые противоречивые слухи. Зеркальники оказались странной формой жизни. Очень похоже было, что они хищники. Поведение их было непредсказуемо: то они шутя расправлялись с вооружённым до зубов рейдером, то вдруг оставляли без внимания беззащитный транспортник, дрейфующий у них под носом. Все стычки кончались поражением землян. Гибли люди. Хотя иногда зеркальники демонстрировали странное пренебрежение и могли в разгар боя вдруг развернуться и на полном ходу удрать – куда? Никто не знал, а преследователей они хладнокровно уничтожали. Могли, наоборот, долго преследовать обречённую жертву – в таком случае оставались только записи переговоров... Мне, тогда ещё зеленому курсанту, многое рассказал в свое время сам Ионэл Ивашку – знаменитый боец и М-мастер. Мы с ним вместе отдыхали на рекреационной базе в крымских горах. Потом Ивашку внезапно исчез, и больше я никогда ничего про него не слышал. Хотя само по себе это ещё ничего не значит, в нашей профессии так бывает достаточно часто.
Так вот, Ионэл как-то выдвинул парадоксальное предположение, что зеркальники вовсе не обязательно так уж разумны, а просто их способность к подражанию природа довела до совершенства. Они исследуют противника, а затем, гиперболизируя его свойства, побеждают: с разумными они трижды умнее, с сильными – трижды сильнее. Ну, и так далее. Мимикрия, доведенная до абсурда.
Отсюда и все наши неудачи – мы всё время воюем сами с собой… Кстати, сам термин "зеркальники" тоже придумал Ионэл.
Всё это я вкратце рассказал старому Ивану.
– Значит, проникли, – весь подобрался Иван. – Туманчиком прикидываются, изучают... А знаешь, по-моему, ведь и их прищучить можно, – оживился он. – У меня в бутылке, слышь, кусок туману есть, я для интересу напустил, да пробочкой-то и заткнул. С наговором, конешное дело, оно без наговору зря. Вот я тебе покажу, – он полез куда-то в погреб и вытащил знакомую бутыль, плотно заткнутую полиэтиленовой пробкой.
– Не, не получилось, – огорчённо сказал он, проглядывая голубоватое стекло на просвет. – Удрал, подлец.
Бутылка, действительно, была пуста, только с одной стороны изнутри напотело несколько мелких капель.
– Через стекло просочились, чего им, – угрюмо заметил Иван. – А заклял-то я его крепко.
– Иван Фомич, – вздохнул я, – а что твое заклинание может? Ты вроде говорил, от чего-то помогает? Может, ты того... Ну, преувеличиваешь?
– Не веришь, значит, – хмыкнул Иван. – Ну, поперву все так, я уж привык. А вот гляди, – старик зашептал себе под нос, делая непонятные резкие жесты. Потом перевел взгляд на карандаш, валявшийся на полу. Карандаш шевельнулся и сам собой прыгнул к нему в руку.
– Впечатляет, – согласился я. Мое доверие к способностям дядьки Ивана возрастало.
– Это что, – отмахнулся старик. – дальше больше будет. Эх, тебя бы на Ивашку навести! Есть у нас приблудок один, не то цыган, не то молдаван – тот такое может!.. Да уж не твой ли это... Э-э-э... Ионэл – так, что ли? Аккурат года три назад он и объявился. Дичком да молчком, взялся коров пасти, цельное лето в шалаше живёт. Никакой дождь ему нипочём, ни тучи, ни грому не боится.
– Как его найти?
– А сведу я тебя, хоть завтра же и сведу. Оно торопиться не надо, давай-ка обмозгуем. Чего дальше делать-то станем? Ране он так не озоровал – туман я разумею – а нынче вона чего выкинул. Негоже совсем.
– Надо мне, Иван Фомич, самому попробовать, что это за штука. Я зеркальников видел, но в виде тумана – это что-то новое. Модифицировались они, что ли? А может, это и не они совсем. Надо хорошенько поглядеть.
– А к завтрему я тебе настоечки приготовлю, оно этак надежней – как-нито он за своего примет, что ли, а только не тронет... Да тебе не впервой. Только вот что, – старик хитро прищурился. – На будущее чего не знаешь, пить не советую. Ить ты у меня в первый раз полкрынки приворотного выхлебал! А не для тебя поставлено было! Теперь вот возиться надо, расколдовывать...
– Как-нибудь обойдусь, – сказал я. – Не надо расколдовывать. Это мои проблемы.
Ничего я у него из памяти стирать не стал.
Глава 7
После выпуска курсантов нашего спецучилища мне, новоиспечённому десантнику, был положен двухнедельный отпуск. По традиции его следовало проводить в самых глухих местах и обязательно порознь; к тому же мне только что официально представили мою Джоан.
Вообще-то наши персональные Джоан – больше, чем роботы. Это подруга, нянька, кухарка, дама для представительства, секретарь и личный охранник – пусть вас не смущает кажущаяся хрупкость и мягкая женственность. И ещё тысяча профессий – это тоже Джоан. Лично я за все последующие годы не обнаружил ничего, на что моя Джоан ответила бы отказом или объявила бы невозможным. Если это надо для меня – значит, так и будет, и остановить ее на этом пути, пожалуй, сможет (если сможет) только другая Джоан. Или, естественно, человек.
Мы выбрали для себя затерянную в крымских горах маленькую уютную базу отдыха "Магнолия", рассудив, что в разгар зимы вряд ли нам будут докучать многочисленные постояльцы. А меня после тропической жары (последний курс проходил преддипломную практику в амазонской сельве) тянуло куда-нибудь в прохладу и одиночество. Джоан было всё равно.
"Магнолия" встретила нас предвечерним снегопадом и неярко горящими окнами. Услужливый портье (серия "Макс", машинально отметил я) освободил меня от чемодана, а Джоан – от большой спортивной сумки и провёл деревянной поскрипывающей лестницей в наш номер на втором этаже.
– Ужин у нас обычно в двадцать ноль ноль, но для вас я сейчас что-нибудь придумаю, – улыбнулся он в густые усы. – Куда прикажете подавать – в номер или в гостиную?
– В номер, – ответила Джоан. – Минут через двадцать. А теперь я хочу выкупаться. Где у вас тут душевая?
Мне подумалось, что моя Джоан никогда бы не сказала так, как Макс – "в двадцать часов" – в неслужебной обстановке; она бы пожала плечами и выдала что-то вроде "около восьми". Я ловил себя на том, что постоянно забываю, что она – робот. Пусть сверхсовершенный, учитывающий мои индивидуальные особенности, но робот. Черт возьми, в конце концов, а чем отличается искусственная жизнь от настоящей?! И если ей нравятся духи “жерминаль” – то действительно нравятся, именно ей, а не кому-то другому. Правда, если б она узнала, что я предпочитаю другой аромат, то без колебаний сменила бы его.
Джоан вышла из ванной свежей и похорошевшей, хотя я думал, что это вряд ли возможно. В среде курсантов нагота – явление обыденное и является составной частью воспитания психологической устойчивости; часто тренировки и спарринги проводятся именно так, причем без различия пола. Согласен, это могло бы покоробить неподготовленного зрителя, однако для десантника является рутиной. В каждой профессии своя специфика. Вот, например, контактная схватка для постороннего глаза сама по себе зрелище не из приятных.
Но Джоан прекрасно знала, что нравится мне – и доставляла мне это удовольствие. Она привстала на цыпочки и поцеловала меня.
Пусть пуритане брызжут слюной и размахивают лозунгами об искоренении блуда. Пусть чистоплюи брезгливо сторонятся роботов – однако для десантника настоящая семья была бы обузой, а Джоан – это, как ни говори, личность, и ставить ее в один ряд с приспособлениями для мастурбации – это ошибка. Кстати, скажем, вагинальные вибраторы и прочие причиндалы продаются в любом секс-шопе, и это уже привыкли не замечать... Но это так, к слову.
За окном медленно падал снег. Декабрь подходил к концу; оставалось два дня до Нового года, и снизу, из обшитого тёмным дубом холла, тянуло запахом свежей хвои: там наряжали к празднику только что доставленную ель. Молчаливый стюард, постучавшись, поставил на столик поднос со снедью и приборами, даже бровью не поведя в сторону Джоан. Он был прекрасно вышколен, а ей даже в голову не пришло одеться.
Отпуск обещал быть приятным.
Утром, позавтракав и совершив лыжную прогулку – выяснилось, что моя подруга ходит на лыжах лучше меня – мы возвращались на базу. Джоан смеялась, у нее было прекрасное настроение. Наст держал достаточно хорошо, солнце тысячами колючих огоньков сияло на свежих сугробах, на заснеженных искривлённых ветром соснах, на её лыжной шапочке с застрявшими там снежинками.
Гостиная встретила нас музыкой. После солнца и снега глаза не сразу привыкали к полумраку.
В углу стоял старый, но вполне приличный инструмент, за которым сейчас сидел худой до костлявости субъект, виртуозно извлекавший из него мелодию Грига. Десантник в любой обстановке обязан быть внимательным, поэтому мне сразу бросилась в глаза небрежно брошенная на стул форменная куртка с ненавистным и заветным инструкторским шевроном. Я нахмурился.
Мелодия тем временем легко переходила то к Чайковскому, то к Гершвину. Ненадолго задержавшись на "Yesterday" Маккартни, она скользнула к какому-то современному хиту, слегка коснулась его и, все упрощаясь, окончилась наконец "чижиком-пыжиком". Сидящий за роялем человек обернулся.
Я узнал его. Это был Ионэл Ивашку – непобедимый боец и живая легенда, изредка снисходящая в наш мир, чтобы подчеркнуть его несовершенство. Тот самый Ионэл, который участвовал в первом контакте – и единственный остался в живых.
– Десантник Пауль Бойль, – представился я. – Нахожусь в отпуске после завершения курса обучения.
– Инструктор Ивашку, – ответил он, как-то невыразительно и вяло глядя сквозь меня. – Отдыхайте, сержант, отдыхайте...
Второй раз мы столкнулись с Ионэлом в спортзале, куда зашли размяться перед ужином. Он был в полевой форме и работал сразу с четырьмя роботами – подозреваю, что большего количества просто не смог собрать.
У каждого инструктора есть чему поучиться. У каждого инструктора своя манера ведения боя, свои излюбленные финты и блоки. Мне приходилось видеть мастеров.
Ивашку был великолепен. Я уверен, многие мои однокашники с радостью поменялись бы со мной местами, чтобы видеть такую чистую и совершенную технику.
– Сержант!! – останавливаясь, рявкнул он. – Быстро размяться и к бою! Оружие – на поражение, по вашему выбору!
Само собой подразумевалось, что Джоан тоже должна в этом участвовать.
После секундной процедуры психологической настройки я снял со стены нунчаки, несколько раз, приноравливаясь, со свистом прорезал воздух и принял боевую стойку. Джоан выбрала лёгкий деревянный меч-боккэн и, страхуя мне спину, расположилась за мной.
– Бой! – резко вскрикнул Ивашку.
Первые удары я парировал довольно легко – правда, нас было шестеро, и роботы-бойцы прилично знали свое дело. Ивашку, казалось, был неуязвим. Он владел немыслимым количеством приёмов. Защиты его были безукоризненны, удары – чувствительны и точны. Очень скоро мы остались втроём: я, Джоан и робот в темно-синей форме; он был ранен в бедро, но хладнокровно продолжал схватку. У меня появилось несколько пустяковых царапин, Джоан была невредима.
– Внимание, сержант! – внезапно скомандовал инструктор. – Показываю. Вряд ли вам приходилось разучивать такой удар. Следите за корпусом.
Ивашку вдруг как-то особенно вывернулся, перенеся вес тела на носки, мягко и пружинисто прыгнул вправо – но оказался вдруг слева от меня, миновав защиту. Мгновенно извлеченный откуда-то нож устремился к моему беззащитному горлу. Из-за плеча метнулся боккэн – это верная Джоан в падении отвела удар на себя. Падая, я видел, как нож легко вошёл ей в грудь. Яростно рванувшись, я успел зацепить Ионэла и, кажется, сломал ему руку – но в то же мгновение нестерпимая боль взорвалась перед глазами кровавым пятном, гася сознание и осаживая тело на наплывающий дощатый пол.
Я очнулся в прозрачной капсуле восстановителя. Последние остатки боли пропадали, но голова всё ещё слегка кружилась. Я сел и огляделся. Роботы-медики хлопотали над капсулой Джоан. Она лежала на спине, и я невольно отвел взгляд от того, во что превратилось ее лицо.
Инструктор Ионэл Ивашку сидел тут же, машинально поглаживая восстановленную кисть. Он сухо улыбнулся мне:
– Отлично, сержант. Если не возражаете, завтра схватка в это же время, – он перехватил мой взгляд. – Кстати, ваши эмоции следует обуздывать. И не только в бою.
Я отвёл глаза. Джоан уже сидела, мило улыбаясь. Я тоже выдавил улыбку, от которой могла замерзнуть вода в графине:
– Благодарю, инструктор... Разрешите узнать – а почему вы тренируетесь без напарницы?
Ивашку не ответил.
Вечером Ивашку вновь удивил меня. Когда мы вышли к ужину, он неподвижно сидел за столом, уставленным полудюжиной бутылок рома. Половина из них уже были пустыми.
– Присаживайтесь, сержант, – шевельнулся он. Не обращайте внимания. Я знаю, что можно, а чего нельзя. Выпейте, если хотите.
Я что-то пробормотал и нехотя присел за столик. Джоан демонстративно прошла рядом, проигнорировав меня, пристроилась за соседним столиком и принялась скрупулезно изучать меню, которое, несомненно, помнила ещё с утра.
– Моя напарница погибла. Тогда, во время боя, – вдруг без подготовки начал Ионэл. – Её сожгли из огнемёта. Восстановлению не подлежала. Нечего было восстанавливать. Любой десантник в принципе должен быть готов к этому. Должен...
Ивашку глотнул рома и помолчал.
– Хуже другое, – он метнул в меня огненный взгляд и опять уставился в стол. – Эта чёртова погань – не люди. В них нет ничего человеческого, понимаешь, сержант – ни-че-го! Это даже не зло, ему нет названия. И они не просто убивают – они лезут в душу. И перестраивают... Да, пытаются перестраивать её под себя.
– Я знаю, – он скривился, – они всё-таки меня достали. Ты никогда не думал, сержант, что значит быть пр;клятым? Без надежды, без возврата... Я видел, как ты сегодня на меня смотрел. А всё потому, что ты – человек. По-другому человек не может. При тебе обидели твою... Ладно, не буду, – Ионэл поднял тяжелый взгляд. – Теперь ты понял, сержант, что значит для тебя твоя напарница. Теперь ты поймёшь меня. Надеюсь.
Он взглянул на Джоан.
– И представь себе, какую штуку они сыграли со мной... Неосознанно – они ведь даже не представляют, что это такое – осознавать. Теперь моя Джоан у меня вот тут, – Ивашку прикоснулся к голове. – Навсегда. Она здесь живет, она любит меня – а мне никогда не вытащить её из подсознания. Это уже часть меня. И я люблю ее, сержант, она уже не робот, она такой же человек, как ты или я, но она стала иной сущностью. Когда я засыпаю, то встречаюсь с ней. Или нет. Чаще нет. Представь, сержант, как они меня достали!.. Самое страшное для меня теперь – это утро...
Ивашку налил полный стакан, залпом выпил и встал.
– Береги её, – негромко сказал он и вышел быстрым пружинистым шагом.
Больше я не видел Ионэла Ивашку. Инструктор уехал в тот же вечер, как сообщил мне впоследствии портье Макс; он же передал мне прощальный подарок Ионэла – боевое кольцо из кубического нитрида бора, глубокого металлически-голубого цвета.
Глава 8
Я вышел на очередную связь со Шварценбергом ранним утром, когда солнце только начинало выблёскивать из-за горизонта, и первые лучи золотили коньки крыш и вершины деревьев. Доложив обстановку, я рекомендовал ему пока воздержаться от заброски десантной группы: в конце концов, пока туман вел себя смирно – исключая мой случай – и ничто не предвещало кризисного обострения ситуации. Моя группа – а я знал, что Большой Давид давно уже держит её где-то неподалёку – и так в каждый момент готова к любому повороту событий. Также информировал я Давида и о намерении выйти на контакт.
Закончив сеанс, я с удовольствием потянулся. Кстати, без шуток, методика потягивания, входящая в обязательный перечень подготовки и разминки, совсем не такая уж бесполезная штука. Проверено.
Однако внезапно связной браслет вновь ожил:
– Инструктор Бойль! Отвечайте! Приём.
– Слушаю, – откликнулся я.
– Рядовой Кунц. Я тут настроился на ваш код. Говорю быстро, чтобы не засекли. Ребята передают вам привет. И ещё одно. Ваша Джоан исчезла. Вчера вечером. Информации нет. Я подумал, что вам следует это знать. Конец связи.
– Принято. Спасибо, Курт. Конец связи.
Так. Если Кунц утверждает, то в центральном компьютере действительно нет сведений о местонахождении Джоан – наверняка он уже побывал в базе данных. Паролей и запретов для него не существует. Недаром штабники давно за ним охотятся... Но куда это направилась моя милая девочка? Тридцать против одного, теперь на днях я должен ждать гостью. Некстати, ох, некстати! Что ж ты наделала! Мало того, что мне придется самому тебя арестовать за нарушение устава и доставить на психокоррекцию (а вот это – хренушки!!!), но есть и ещё одна причина. Вероника. Да, Вероника...
Вероника влетела в избу, как порыв ветра.
– Пашка! – закричала она, счастливо смеясь. – Пашенька! К нам наконец оборудование прислали! Целых пять машин – там ребята разгружают, помочь надо! Я же говорила, я говорила, что добьюсь! Полный комплект, даже донорские есть!
– Погоди, стрекоза, – осадил ее дядька Иван. – Твои коновалы и без нас разберутся. Сядь-ко.
– Дядя Ваня! – закричала Вероника. – Как тебе не стыдно! Я полтора года добиваюсь, одних заявлений вот такую стопку написала, а ты – без нас! Пошли скорее!.
– Ты халатик-то запахни, – невозмутимо продолжал Иван. – Ишь, воскрилиями замахала. Сказано без нас, ин и быть по тому. Тут дело серьёзное... А ты не гляди, что она ветер, – обернулся он ко мне. – Она ещё нам обоим нос утрёт...
– Дядя Иван!!! – негодующе воскликнула девушка. – Мы же с тобой договаривались!
– Цыц, не сепети! – прикрикнул старик, начиная сердиться. – Говорю, значит, знаю. Впусте не болтаю, не приучен. А от Павла таиться не след, он наш. Ну, чего молчишь?!.
– Слушаю, – сказал я. – И жду.
– Ну, ин послушай. А я вот расскажу пока... – он посопел и начал. – Возьмем, к примеру, Пашку, – он ткнул в меня пальцем. – Никакой он не зоотехник, это сразу видать. Конешно, понимает – это не отнять, и ящур, натурально, вылечить сможет. А всё к скотине у него подходу нет, и в коровник входит – морщится...
– Это я и сама знаю, – заметила Вероника. – Каждый день поутру в роще прыгает. Зоотехник!..
Вот тебе раз! Я-то думал, что о моих тренировках никто не знает. Да ведь там и в самом деле никого не было – полное безлюдье, это я голову на отсечение даю. Есть такое старое самурайское искусство – харагэй, и я, как инструктор, как Маэстро, в конце концов, владею им достаточно прилично. Так вот, я ничего не чувствовал. Не было там людей!
– Я так думаю, – сказал старик, – Павел сам нам разъяснит свою личность...
– Погожу пока, – сказал я. – Ещё послушаю.
– А послушай, – согласился Иван. – Теперя к тебе, егоза, перейдем. Ить она у меня тоже не проста, ох, не проста. Даром что малолетка...
– Мне уже двадцать два!..
– ...и невоздержанна, – продолжал гнуть свое дядька Иван, – а тоже сила в ей какая-никакая имеется; я иной раз и сам удивляюсь. И травы к ей льнут, и птицы не боятся. Бывало, кто руку порежет – подует она, глянет да шепнёт, и куда что делось. Куда мне уж... Самое главное, – он понизил голос, – с духами она ладит, ну, с малым народом. Со мной-то они не очень, а она вертит, как хочет. Дар такой у ей, что ли.
Вероника глядела на меня жгучим серьёзным взглядом. Я любовался ей, несмотря на странность и какую-то нереальность ситуации.
– А вернемся к тебе, герой, – вёл свое дед. – Ты, я смекаю, по всему – засланый к нам, а кем – то твоя забота, не хошь – не говори. Только дело твое – разобраться с туманом да меры принять. Какие – опять же не знаю, не моя парафия. Только помочь тебе надо, и крепко, потому, – он снова обернулся к племяннице, – потому как туман этот никакой не туман а, кажись, зеркальники. Так что и твоё искусство нам в потребе будет, и в большой. Уф, вот всё вроде как.
– Ладно, – решился я. Судя по реакции Вероники, она хорошо знала, кто такие зеркальники. – Ты всё правильно понимаешь, дядька Иван. Только первое – не знаю, зачем ты сюда Веронику приплёл. Хотя я от помощи не отказываюсь и на девушек, тем более молодых и красивых, свысока не смотрю. Научился. Они всякие бывают, девушки. И второе: я не совсем уверен, что это зеркальники. Надо глянуть. И для начала я хочу встретиться с Ивашку.
– О! – согласился Иван. – Об чём и разговор. А тут Ника как раз тебе первая помощница. Давай-ка, дочка. Дело спешное. Зови своих этих, как их...
– Нечего их звать, – сказала Вероника. – Они сами всё слышали. Вылезай, кутиха! Да кому надо всё передай.
Краем глаза я заметил сбоку какое-то шевеление, но как ни старался, не мог ничего разглядеть. Какое-то существо выметнулось из-под печки и бесшумно заюлило между нами. С непостижимой ловкостью оно оставалось все время на границе поля зрения, и как я ни старался, а рассмотреть его не мог.
Это была какая-то совершенно фантастическая техника владения телом. Обычно мы, десантники, когда требуется оставаться незамеченными, должны находиться в районе так называемого "слепого пятна" – есть такое, это там, где нервные окончания выходят во внутреннюю поверхность глаза. Чистая физиология. А здесь... Воистину – век живи, век учись.
– Не гляди прямо, – дернул меня Иван. – Не любят они этого.
– Отведи его, милая, да возвращайся скорее, – ласково сказала Вероника. По полю не ходи сама, передай кому-нибудь. Да объясни, чтоб не боялись. Чего уж тут скрываться. А ты, Павел, – строго глянула она, – никому ни слова.
– Договорились.
– Ну, пошли, – поднялся Иван.
– Подождите, – сказал я. Харагэй. Я уже знал, кто находится за дверью. – Теперь моя очередь. Разрешите вам представить...
– Джоан-три! – весело воскликнула Джоан, появляясь на пороге. Кутиха, пискнув, мгновенно исчезла. Иван поперхнулся от неожиданности. Вероника, распахнув огромные глаза, вопросительно и требовательно глядела на меня.
– Моя Джоан, – объяснил я. – Боевой робот. Ей можно доверять как мне. Внешнее сходство случайно. Джоан, мы немедленно отправляемся. Готова?
Незаметно я показал ей за спиной кулак, на что Джоан очаровательно улыбнулась и замерла в позе ожидания.
– Гхм... Все одно к одному... Пошли, однако, – старый Иван хмурился и и двигал бровями.
– Кутиха!.. – позвала Вероника. – Не бойся, маленькая. Всё хорошо.
– Идём мы с Иваном и Кутихой, – объявил я. – Джоан, тебя не должны видеть одновременно с Вероникой. Присоединишься к нам после.
– Есть.
Джоан исчезла.
Глава 9
Сейчас шёл восьмой день моего пребывания в Змиевке. Я всё больше привыкал к размеренной и неторопливой деревенской жизни, и казалось, что я давным-давно уже живу у старого Ивана, неподалёку от старой полуразрушенной мельницы.
Июль был на излёте. Лето – пышное, горячее, зелёное – перевалило хребет и тихо близилось к августу. Давным-давно отшумели соловьи; в лесу редко-редко уже можно было услышать крик иволги, короткий и чистый. Миновали недели нестерпного июльского жара, когда неподвижный разогретый воздух леса вливался в лёгкие горьким хвойным настоем, когда приникшие буйные огороды молили о дожде – и теперь всё сменилось ровным спокойствием устоявшегося тепла.
Дядька Иван, к моему удивлению, оказался прекрасным ходоком и ровно и быстро катился по еле заметной лесной тропке на своих коротеньких ножках. Кутиха не пожелала от нас отставать, и теперь бесшумно мелькала между кустами: по тропам она, как я понял, не передвигалась принципиально. Впрочем, на её скорости это никак не сказывалось. Джоан легко скользила за моей спиной.
Я использовал свободное время для анализа обстановки. Похоже, что зоотехником меня считает тут только самый последний дурак. Вот уж воистину на деревне все люди на виду. С другой стороны, никаких особых толков и разговоров моя особа, похоже, не вызывает. Хотя, чему тут удивляться: со своим туманом они и не такого навидались. И, похоже, ещё навидаются – Джоан шепнула мне, что Шварценберг уже должен был оцепить Змиевку (а почему именно Змиевку?!! Блин, эти штабники! Никогда до конца не дадут разобраться!) и ввести карантин и строгий паспортный контроль.
Я представил себе Большого Давида с Цезарем на руках в интерьере коровника. Полегчало.
– Скоро! – в самое ухо дохнула Кутиха, сбросившись с ветки орешника, и тут же снова исчезла за пнём. Я уже стал привыкать к этой несколько ирреальной ситуации (десантники натренированы в психологической устойчивости) и уже несколько раз замечал других представителей её народца – видимо, они не слишком старались скрываться. Мысленно я воспроизвел несколько их основных движений. В принципе, у меня должно получиться, хоть и не так ловко – всё же размеры! – но тренироваться придется много.
Лес стал редеть, впереди забрезжили просветы.
– Вон за тем горбочком аккурат он и выстроился, – утирая пот, сообщил дядька Иван. – Только дома ли? Ну, да Кутиха найдёт.
– Скорей! – пропищала Кутиха, бросаясь под ноги. – Там! Осторожно!
Она дрожала всем тельцем и больше не делала попыток скрыться. Наконец-то мне удалось ее рассмотреть: тощий котёнок с почти человеческой мордочкой. Шерсть короткая и мягкая, пальцев всего четыре. Она вскарабкалась на руки Джоан и прижалась к ней, что-то шепча и сверкая зелёными глазами. Зрачки были щелевидные, как у кошки.
– Бегом! – скомандовала Джоан, выскальзывая вперёд.
В следующее мгновение я уже был впереди, а ещё через десять секунд лес кончился.
Метрах в ста от нас возле хижины шёл бой. Я узнал Ионэла Ивашку сразу, хотя после последней нашей встречи прошло довольно много времени, и он здорово изменился. Но формы не потерял, напротив: как будто стал ещё более элегантен и скуп в движениях. Самое страшное – это то, что его противником был тоже Ионэл Ивашку.
Я понял, что противники заметили нас (Джоан выскочила следом, уже без Кутихи и с боевыми спицами в руках), но понял также, что вмешаться в схватку мы не успеем: поединки мастеров такого уровня длительными не бывают. Нам оставалась роль наблюдателей и свидетелей.
Как бы там ни было, на это стоило посмотреть. В течение четырех-пяти секунд бойцы успели обменяться двумя десятками ударов – каждый из которых мог бы быть смертельным, если бы не блестящая защита. Наконец, один из Ионэлов что-то сделал – я не разглядел на расстоянии – и противник упал. Победитель наклонился над поверженным – и вдруг растаял туманным облаком.
Когда мы с Джоан оказались на месте схватки, перед нами лежал мёртвый инструктор с искажённым лицом. Я узнал этот удар ладонью снизу, когда носовая кость проламывает череп и внедряется в основание мозга. В спаррингах такие удары были строжайше запрещены: повреждался мозг, и никакой восстановитель помочь уже не мог. Ионэл был мёртв, мёртв окончательно и бесповоротно.
Подоспел старый Иван. Он тяжело дышал, что-то хрипело и посвистывало у него в груди. Седая бородёнка дрожала, на лысине выступил обильный пот.
– Они? – спросил он.
– Они, – ответил я. – Теперь точно, что они. А я надеялся...
Чёрта с два я надеялся. К этому моменту я уже достоверно знал, что это зеркальники. Просто хотелось посоветоваться с Ионэлом – он жил здесь уже давно и наверняка понял многое из того, к чему я только ещё должен был прийти.
Однако положение становилось чрезвычайно серьёзным. Одно дело – изменение цвета волос или сведение бородавок, и совсем иное – смерть человека. Тем более – специально тренированного десантника, мастера. Тут и до эвакуации населения недалеко. Хотя я внутренне осознавал, что никакая эвакуация в данном случае не поможет. У нас нет запасной планеты. И принимать бой придется именно здесь. С очень сомнительными шансами на успех: проверено, что даже самого совершенного оружия они не боятся. Собственно, поэтому, наверное, в Змиевку прислали меня, а не роту огнемётчиков. Нечего сказать, хороша замена...
Я вызвал Шварценберга и потребовал вертолёт. Вряд ли Ионэлу можно было чем-то помочь, но упускать даже невероятный шанс нельзя. Втайне я надеялся на Веронику – кто знает, что она ещё может, помимо официальной медицины? Дядька Иван, когда я спросил его об этом, только хмуро покачал головой – но я всё равно надеялся.
Глава 10
В Змиевку мы вернулись вертолётом. Тело Ивашку было срочно доставлено в медпункт, где Вероника со своей командой предприняла все возможные меры оживления – но напрасно. Всё, чего они добились – это полной стерилизации трупа, при которой ни один болезнетворный микроб гарантированно не сохранился в тканях. Теперь при охлаждении тело могло храниться неограниченно долго – но это было и всё.
Во время всей этой процедуры присутствовавший Давид Шварценберг не проронил ни слова, и только убедившись в тщете всех усилий, сказал "так..." и вышел в вестибюль, сделав мне знак следовать за ним. За мной тенью следовала Джоан, но Большой Давид, казалось, не замечал её существования.
– Рассказывай, – сказал Давид, останавливаясь. – Подробно. Да, забыл: рад тебя видеть и прочее. Ну?
Я сжато и конкретно описал ему обстановку, как я её понимал. Что это зеркальники – абсолютно точно. Что делать – неизвестно. Дальнейшие действия противника – полная неопределённость. О кое-каких способностях Ивана с Вероникой и о существовании Кутихи со своим народом я предпочёл пока не распространяться.
– В ближайшие двое суток зеркальники будут сидеть тихо, – добавил я. – Дальше ничего не чувствую. Может, и больше, не знаю. Но двое суток – абсолютно точно.
Давид отвернулся к окну. Он доверял моей интуиции, но в конце концов, двое суток для нас лишь небольшая передышка. А дальше? Тяжесть решения лежала на нем одном.
– Джоан отправишь на проверку. Немедленно, – не оборачиваясь, сказал он.
– Нет.
– Да ты понимаешь, чем рискуешь?! Нам сейчас нельзя иметь слабых звеньев. Даже малейшее сомнение должно быть исключено. Ну не мне же тебя учить, в конце концов! – раздражённо буркнул Давид.
– Я не рискую, то есть не рискую больше других. Сейчас для всех риск колоссально велик. Для всех без исключения. А Джоан мне нужна.
– Я прошла контрольный тест сегодня утром, – встряла Джоан. – Параметры в норме. Смотрите!
Она на лету ловко поймала муху. Это был фокус, которому я научил ее давным-давно – вся соль заключалась в том, что муху надо было поймать за крыло двумя пальцами. Если кто-то думает, что это легко – пусть попробует сам.
Давид мгновенно обернулся. Я почти физически почувствовал, как он взревел: “Молчать!!!” – но всё это внутри себя, ни единой эмоции не выразилось на его холёном лице.
– Под мою ответственность, – поспешно сказал я.
Давид не ответил. Он снова отвернулся и, двигая желваками, неотрывно глядел в окно, словно хотел прочитать там подсказку своим действиям. Во дворе гладкий ленивый Цезарь, брезгливо отряхивая лапы, копал в песке ямку. Он обнюхал её, напрягся и отставил в сторону отвердевший хвост. Я мигнул Джоан, и мы тихонько покинули помещение.
Теперь я мог смело облачиться в десантную форму, что и не преминул сделать. Вовсю разворачивалась эвакуация, и мне пришлось лично вмешаться, чтобы оставить на месте старого Ивана. Кроме него в селе оставались Вероника (как врач) и срочно мобилизованный Сидоренко. Ну и, естественно, все наличные роботы.
Я приказал Джоан принести в школьный спортзал оружие: мне следовало проверить её самому, не слишком доверяя тестам. Потом до меня дошло, что тайны соблюдать больше не нужно, и я начал схватку под открытым небом, прямо во дворе.
Вдоль забора выстроились все свободные десантники – им было интересно. Подошел Тарас Сидоренко в тщательно отутюженной форме и с Дюком на поводке. Я с удивлением заметил на его гимнастёрке орден "за личное мужество".
Джоан была хороша. Я проверил её серией молниеносных ударов – все были отбиты. Хорошо! Попробуем, голубушка, вот так... Я отвлек внимание финтом и атаковал одновременно в двух плоскостях – хоть и с большим трудом, но она смогла парировать и это. Очень хорошо! Не давая передышки, я воспользовался техникой из арсенала Кутихи – довольно удачно, Джоан потеряла на миг ориентацию, и мне удалось проникнуть на дистанцию ближнего боя. Я слегка щёлкнул её пальцем по носу:
– Достаточно.
Джоан улыбнулась и опустила руки. Внезапно её лицо исказилось, она стрелой взметнулась в воздух – я еле успел увернуться – и распласталась в горизонтальном полёте. Словно в замедленной съёмке передо мной разворачивалась мгновенная цепь событий: Джоан в падении вырывает из самой пасти Дюка обалдевшего и застывшего Цезаря, кот с воплем отлетает в сторону, а в предплечье девушки впиваются зубы пса...
Ментальным импульсом я погасил ярость собаки. Дюк, скуля, с поджатым хвостом вернулся к хозяину. Опомнившийся Цезарь взлетел по стволу груши и исчез в листве. Джоан без звука поднялась и, зажимая артерию, отправилась в распоряжение Вероники: за время, проведенное рядом со мной, она научилась понимать мои волеизъявления без слов.
Что ж, вроде бы она в норме. Исключая этот необъяснимый прыжок. Так полностью раскрыться... С другой стороны, я ведь уже скомандовал прекратить бой...
Явился возбуждённый Шварценберг и после некоторых усилий сумел снять перепуганного кота с дерева. Проходя мимо меня, он обронил:
– Кстати, есть сведения, что могут возникнуть неприятности со стороны группы "Галатея". Я не хотел говорить при твоей напарнице. Присмотрись к ней внимательно.
Проект "Галатея" представлял собой тщательно законспирированную организацию роботов, борющуюся за предоставление роботам прав, равных с правами людей. Я, конечно, знал, что они существуют, но не придавал этому особой значимости. Мысль о том, что Джоан может входить в их организацию, как-то не приходила мне в голову. До сих пор естественным сдерживающим их фактором являлось невозможность искусственного создания живых существ; всех биороботов просто клонировали с учетом генетической корректировки. Ходили слухи, что в своих подпольных лабораториях роботы достигли определённых успехов в этом направлении, но насколько далеко они сумели продвинуться, никто не знал. Когда они наконец сумеют решить эту проблему, человечество столкнется со специфическими трудностями. Однако, похоже, существовала большая вероятность отложить её решение: возможно, вскоре это будет не так уж актуально – как для людей, так и для роботов. Кстати, роботы гибли в стычках с зеркальниками даже чаще, чем люди. Так что в предстоящей баталии они будут полностью на нашей стороне. Неприятности от них начнутся позже. Если начнутся.
Все это я и выложил Большому Давиду. И напоследок ошарашил его:
– Будьте готовы провести анатомические исследования по полной программе. Завтра я намерен предоставить в лабораторию тело зеркальника.
От такого наглого заявления Шварценберг потерял свою невозмутимость. Он раскрыл рот, но не смог произнести ни звука. Я продолжал:
– Конечно, многое против, но шанс есть. У меня имеются кое-какие соображения...
– Пауль, что ты задумал?!
– Увидишь.
– Инструктор Бойль! Самодеятельность запрещаю! Здесь военное положение. Слышишь, Пауль, в одиночку не смей!
– Напоминаю, что я не просто инструктор, а Маэстро. И как раз в условиях военного положения, согласно уставу, имею право самостоятельно принимать решения и привлекать к выполнению задач необходимые силы и средства, – я невесело усмехнулся, процитировав графу устава. – Успокойся, Давид, я осторожно. Думаю, что есть некоторая возможность... В самом крайнем случае, получите моё тело. Оно тоже весьма неплохое, по крайней мере, я пока им доволен...
Глава 11
Вечер долгожданной прохладой спускался на заждавшуюся землю. Расплавленное cолнце стекало за горизонт, и алая заря пылала вполнеба, обещая назавтра ветреную погоду. Пока же ни один листок не трепетал в измученных сухостью садах, птицы перекликались всё реже, устраиваясь на ночь. Первые звёзды робко высыпали на быстро темнеющее небо.
Я сидел в комнате перед головизором один – Иван Фомич с обеда ушел зачем-то на пасеку к Сидоренко и там застрял.
Я обдумывал варианты стратегии поведения при различных реакциях зеркальников. В конце концов я признал, что это бесполезно: достоверно спроектировать поведение зеркальника ещё никому не удавалось. Приходилось возложить надежды на интуицию и русское авось. Что ж, если никакой силой с ними ничего сделать нельзя, надо найти такое место, где эти проклятые чужаки имеют слабину. Только где оно, это место? Оставалось надеяться, что такая трещинка лежит в их ментальной сфере. По крайней мере, больше надеяться было не на что. И опробовать это шаткое предположение мне предстояло сегодняшней ночью. Именно мне, десантнику-инструктору, ментальному мастеру (хотя лично мне всегда больше нравилось название Маэстро).
Головизор добросовестно пытался развлечь меня какой-то популярной болтовнёй. Меня привлекло сообщение с борта научно-исследовательского судна "Калипсо-2". Какой-то зоолог с хорошо поставленной дикцией увлеченно комментировал необычный факт из жизни летучих мышей; факт этот и не заметили бы, конечно, если б подвернулся какой-нибудь чуждый науке сухогруз или танкер... Посреди Средиземного моря на палубу "Калипсо" опустилась громадная стая измученных рукокрылых; Жаклин Кусто – капитан и владелица судна – заинтересовалась видовым составом мышей, и выяснилось, что так далеко от постоянного ареала обитания именно этот вид ещё никогда не встречали. Отдохнув, стая снялась и улетела в южном направлении.
Я вспомнил свой первый день – вернее, первую ночь – в качестве зоотехника и усмехнулся. Ай да дядька Иван. Ну-ну.
Я набрал на браслете код Джоан:
– Зайди ко мне через десять минут. Как твоя рука?
– Иду! – отозвалась она. – Рука в норме. Конец связи.
– Конец связи, – сказал я, отключаясь.
Я выключил визор и некоторое время сидел в темноте. Щёлкали на стене старинные часы-ходики с гирями и кукушкой. Из какой-то щели цвиринькнул сверчок и умолк. Над лесом восходила бледная полная луна, её свет размытым квадратом окна лежал на полу.
– Кутиха! – негромко позвал я. – Покажись. Дело есть. Ты тут?
Из темного угла на меня сверкнула пара зеленых глаз.
– Мне нужно сегодня встретиться с зеркальником, – продолжал я. – Проводи. Лучше вашего никто за ними не уследит. Мне нужно, чтобы он был один. Сделаешь?
Мне показалось, что она кивнула.
– А вы сами, – осторожно спросил я, – не пробовали с ними бороться? Своими методами.
– Нет. Бесполезно. Чужие, – мяукнула она в ответ. Глаза сверкнули и погасли. В комнату вошла Джоан.
– Садись, – указал я на табурет. – Вот что... Давай так – услугу за услугу. Мне нужно, чтобы ты сегодня посидела ночь на связи. А не таскалась за мной по лесу. Это важно! – поднял я ладонь, пресекая ее попытку перебить меня. – Я знаю, что ты не можешь бросить меня. Это сидит у тебя в ПЗУ или где там ещё... Но ты знаешь, что я могу снять этот запрет. Так сказать, пережечь эти перемычки. Невосстановимо.
Я помолчал, давая ей возможность осознать мои слова.
– Конечно, после этого ты уже никогда не станешь прежней. У тебя появятся вкусы и симпатии, отличные от тех, что нравятся мне. Ты сможешь принимать решения, не оглядываясь на пользу для моей драгоценной персоны. Понимаю, сейчас тебе страшно даже слышать такое, но пойми, что у меня просто нет другого выбора. Так надо, маленькая... А я постараюсь забыть, где находится мозг-координатор проекта "Галатея", – я видел, как она вздрогнула. – Ну как, малышка, по рукам?
Джоан смотрела на меня беспомощно распахнутыми глазами. Потом она закрыла глаза, и по щеке ее покатилась такая человеческая слезинка...
Проделав необходимые манипуляции, я продолжал инструктировать мою Джоан. Вернее, уже не мою.
– Будешь следить за мной по радиосвязи. Когда будет нужно – поднимешь тревогу и мигом ко мне. Вдруг я насторожился: кто-то бесшумный стоял сейчас за дверью. Сделав напарнице условный предостерегающий знак, я подкрался к двери и резко распахнул ее, нанося рубящий удар ребром ладони. Джоан подхватила падающее тело. Это был Юм. Теперь я знал, кто в моей группе был глазами и ушами Большого Давида.
– Свяжи его, – сказал я. – Может, до утра не хватятся. Мне сейчас свидетели не нужны.
Джоан кивнула.
Я принялся разоблачаться. Просто удивительно, до чего много всяких причиндалов носит с собой десантник. Аккуратно сложив на край стола сёрикены и средний метательный нож-сякен, я добавил к ним набор газовых и световых микробомбочек, духовую трубку и ещё массу всякой второстепенной мелочи. Кольцо – подарок Ионэла – снять, правда, не удалось: два дня назад я повредил палец, а в восстановитель с такой мелочью обращаться не хотелось. Теперь припухший сустав препятствовал моему желанию. А, ничего. Как ни странно, главное сейчас – это твёрдые намерения и психологический настрой.
Джоан глядела на меня во все глаза, не понимая, но и не вмешиваясь.
Немного поколебавшись, я глотнул снадобья дядьки Ивана. Он заранее приготовил его и торжественно вручил мне утром все ту же многострадальную бутыль. На вкус – обычная вода, немного затхлая. На меня зелье подействовало бодряще, исчезла дневная усталость и непонятная тяжесть, лежавшая на душе.
– Кутиха, пошли! – позвал я, выходя в сени. Входная дверь чуть качнулась, выпуская маленькую тень.
Кто скажет, что поспевать в ночном лесу за шустрым домовым – занятие лёгкое и приятное? Если бы не М-сознание и способность ориентирования в темноте, мне нипочём бы не поспеть было за Кутихой, которой ночь словно придавала дополнительные силы. Как обычно, тропинок она не придерживалась. Она весело перепискивалась с друзьями и неслась вперёд так стремительно, что мне иногда приходилось переходить на бег. Величественно сияющая Луна летела над нами, ниспадая потоками света и заливая редкие поляны мертвенным светом, оттенявшим кромешную тьму лесной чащи.
– Пришли, – скрипнула Кутиха и пропала, словно её и не было. Я осмотрелся.
Я узнал Гнилой лог. Кутиха довела меня до дороги, спускающейся по отлогому косогору параллельно ручью. В зарослях краснотала медленно клубился туман.
– Джоан, внимание! – шепнул я, активизируя браслет. – Возьми пеленг.
– Есть пеленг.
– Ну, девочка, пожелай мне удачи... Конец связи, – я не стал выключать передатчик и вышел на открытое место.
Я шел ва-банк. Вся моя теория базировалась на том, что зеркальник способен превосходить в вооружении любое существо. Именно для того, чтобы быть с ним на равных, я и разоружался с такой тщательностью.
По идее, он тоже должен быть без оружия, если уж он копирует меня. И сейчас должна произойти дуэль наших воль. Не вооружений, не боевого искусства, а ментальной силы. Я сосредоточился.
Туман собирался в неестественно плотный клуб. Постепенно твердея, в нем начинала проступать оболочка человека. Меня. Он был похож на меня, как брат-близнец.
Зеркальник вышел из кустов и остановился в трёх метрах от меня. Я отогнал непроизвольно появившееся желание принять боевую стойку и мысленно произнес:
– Ты знаешь, зачем я здесь. Начинай!
– Бой! – вдруг вспыхнул у меня в мозгу голос – голос Ионэла Ивашку. Это брат-близнец принял вызов. Он шагнул вперёд.
Руки его протянулись ко мне, истончаясь туманом, и обволакивая меня невесомой пеленой.
Я обрушил на него всю свою ментальную мощь, все годы упорных тренировок и медитаций, пытаясь подчинить эту дьявольскую волю и сломать сопротивление одним бешеным ударом. Никогда ещё я не использовал свой мозг с такой нагрузкой. Контуры зеркальника стали размываться, он пошатнулся – но выдержал. И ударил в ответ.
Некоторое время мы стояли, обнявшись и шатаясь, как два пьяницы. Ни один из нас не мог достигнуть решающего перевеса. Наши сознания всё более объединялись; я чувствовал, как в мой мозг вползает нечто настолько чуждое, что на одно осознание возможности существования такого можно было потратить жизнь.
Зеркальник тоже был на пределе – я это чувствовал. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, но внезапно вмешалась Кутиха.
Она, пронзительно пища, вцепилась в него, теребя и кусая. Из спины зеркальника мгновенно выросла ещё одна рука, безжалостно смявшая хрупкое тельце. Кутиха, всхрипнув, полетела на землю с переломанным хребтом.
Эта нелепая и безжалостная смерть вывела меня из равновесия. Гнев ослабил мою волю, и мой соперник, воспользовавшись этим, теперь додавливал меня. Я отчаянно сопротивлялся, но сознание начинало меркнуть. Зеркальник, уверенный в победе, проникал всё глубже и глубже в мой мозг. Я ощутил, как растворяюсь в его существе. Очень странное чувство... Глубокое спокойствие обречённости охватило меня. И тогда сверхчеловеческим рывком гибнущего сознания я остановил сердца нашей объединённой сущности. Время споткнулось, подступила чернота, и мы вместе упали в неё.
Глава 12
Для чего человеку дается майя?
К смерти привыкнуть невозможно, как и избежать её. Это удел, о котором человек просто не может думать – какие-то древние инстинкты, защищая мозг, уводят нас под спасительный покров иллюзий. Иначе жизнь была бы невыносима. Покажите мне, какая душа сможет вынести правду – то, что предстоит бесконечное повторение рождения и смерти? Какая душа сможет не обжечься о истину Абсолюта? Это ужасно! Даже самое чёрное зло в нашем мире – это как бы прививка перед грядущим ужасом будущего. Недаром библейский Страшный суд зовется Страшным...
Я медленно выплывал из мрака небытия. Разлепив веки, я обнаружил над собой прозрачный пластик реанимационной капсулы. Яркие лампы биосканера слепили глаза. Меня сотрясала крупная дрожь, отдаваясь в пальцах – словно тысячи маленьких иголочек быстро-быстро кололи тело.
Так всегда бывает, когда тело долго находится в состоянии клинической смерти. Мне дважды доводилось быть убитым во время тренировок – и каждый раз восстановление сопровождалось крайне неприятными симптомами, к счастью, непродолжительными.
Сознание вернулось полностью. Я приподнялся на локтях, борясь с тошнотой. Пол качнулся, уплывая, затем постепенно встал на место. Сделав глубокий вдох, я откинул крышку медицинского кокона и сел, свесив босые ноги. Несколько эластичных трубочек, чмокнув, выдернулись из моего предплечья.
Ого! Вокруг меня, окружая капсулу плотным кольцом, собралось десятка два человек. И кто! Пако, де Жюс, Сарычев, Идзуми, н'Танга – остальных я не знал. Судя по всему, тоже мастера. Мастер мастера определит с первого взгляда.
Несколько сзади возвышался Большой Давид – при его росте незачем было покупать билеты в первый ряд. Я представляю, чего ему стоило собрать всех в одно место! Тут же находились Джоан и Вероника.
– Уважаемая публика! – сидя поклонился я. Получилось довольно неуклюже. – Вынужденный антракт закончен. Представляю вашему вниманию второе действие философской трагедии “Змиевские туманы”. Прошу поприветствовать артистов! – я спрыгнул на пол, пошатнулся, но устоял. С каждой секундой мне становилось всё лучше.
– Это он, – медленно сказал Сарычев. – Точно. Самые идиотские реплики в самый неподходящий момент.
Он бросил мне трусы. Хотя я не особенно хорошо переносил грубоватого Сарычева, но за этот рыцарский жест простил ему многое.
– Интересно, а кого вы ожидали увидеть? – удивился я. – Чарли Чаплина?
Идзуми молча повел подбородком в сторону. Я обернулся.
В соседней капсуле лежал я. То есть не я, а мой брат-близнец. Зеркальник. Процесс реанимации был зациклен на начальной стадии, поддерживая минимально возможный уровень жизни.
– Скажи спасибо Джоан, это она надоумила с перстнем, – сказала Вероника. – Иначе валяться бы тебе, Пашка, в морге ещё месяц по меньшей мере. У второго-то кольца нет. А так вас не различить, и формула крови одинаковая, и генный набор, и папилляры.
– Спасибо, – сказал я. – А теперь попрошу всех присутствующих сохранять выдержку и хладнокровие. И не пытаться меня снова убить. Не получится, предупреждаю. Я – зеркальник.
Всё оружие, которым была напичкана амбулатория, мгновенно было направлено на меня.
– Отлично, – продолжал я, неторопливо обводя взглядом комнату. – Никто не выстрелил. В воздухе ничего не летает. Красота! Со своей стороны обещаю не делать резких движений. Но справедливости ради должен заметить, что на меня отрицательно действует такое обилие вооружения. Желающие крови могут попробовать успокоиться. В конце концов, вас тут шестнадцать десантников – это не считая роботов. Из десантников по меньшей мере десять инструкторов. А я один.
– И обойдённая молчанием Джоан, – странно улыбнулась Джоан. Я так и не понял, на чьей стороне она числит себя.
– Джоан – вольный робот. Со вчерашнего дня. Это к сведению.
Десантники переглянулись и опустили оружие.
– Ладно, лейтенант, мы вам поверим, – решился де Жюс, – только объясните, почему вы вчера вырубили Юма? За чью команду вы играете?
Вот черт! Я совсем забыл про Юма.
– К черту Юма! – воскликнул я. – Его и так надо было отчислять.
– Нет, вполне нормальная реакция, – проворчал Сарычев. – Выпендривается, подлец. Лапшу нам на уши вешает. На публику работает.
– Ну-ка освободите мне место! – скомандовал я. – Вас, Виктор, за злостное недоверие я больно нашлепаю по нежной розовой попке. Но позже. А сейчас...
Я встал лицом к стене, чтобы избежать соблазна рефлекторно уклониться от удара.
– Сейчас я не вижу никого из вас. Прошу каждого метнуть в меня какую-нибудь пустяковину. Неважно что, лишь бы смертельно. Восстановитель рядом, так что не стесняйтесь. Раз, два, три!..
Десяток ножей, три дротика и сёрикен вонзились в штукатурку, пройдя сквозь меня. Болевой шок был мгновенен и так же мгновенно прошел. Я шагнул в сторону.
– Достаточно неприятно, уверяю вас. Поэтому больше опыт прошу не повторять. Как видите, я абсолютно неуязвим. И я действительно зеркальник. Все убеждены?.
– Да-а... – ошеломленно протянул н'Танга. – Я верить. Почему? Пусть говорить дальше! Я слушать!
– Говорите, лейтенант! – хрипло сказал де Жюс. – Кажется, вам есть что сказать.
– Есть, – согласился я. – Как мы только что доказали, на нынешнем этапе я являюсь более сильной стороной. Несмотря на странность моего заявления, оно бесспорно правдиво. Да, я стал зеркальником. Правда и то, что я не пытаюсь напасть или причинить вред окружающим, хотя теоретически безусловно могу это сделать. Подчёркиваю это обстоятельство. Могу заверить, что и в дальнейшем буду придерживаться подобной тактики. Что отсюда следует? – я сделал эффектную паузу. Никогда ещё у меня не было таких жадных слушателей. – А вот что. Война окончена, ребята. То есть окончена в том смысле, как понимали её мы. Хотя, теперь вернее будет сказать – вы. Сейчас прошу не мешать мне предпринять ряд действий, которые некоторым могут показаться не совсем правильными, но тем не менее, ведущих к нужной цели кратчайшим путем. Это теперь не опасно.
Я подошел к капсуле, в которой лежал Брат. Я уже для себя стал так называть этого зеркальника. А как ещё прикажете именовать практически себя самого?
– Ника, помоги!
Поколебавшись, Вероника подошла к пульту и принялась мне ассистировать.
Аппарат негромко гудел, изредка полязгивая инструментами. Вот остановилось искусственное сердце, передавая функции настоящему, вот стихло шипение механических легких и в кокон пошёл кислород. Щеки Брата стали розоветь, он застонал и открыл глаза. Попытался сесть, провел рукой по лицу и откинул крышку.
– Уважаемая публика, – улыбнулся он. – Вынужденный антракт закончен!..
Глава 13
На совещании присутствовали, кроме нас с Братом и Джоан, ещё Шварценберг, Идзуми, де Жюс и Сарычев – естественно, каждый со своим персональным телохранителем. Кроме того, я настоял, чтобы были приглашены Иван Фомич и Вероника. Само совещание происходило в помещении змиевского клуба, так что поневоле было обусловлено присутствие старого библиотекаря Димы. Хотя Давид твёрдой рукой без рассуждений выключил ему подачу энергии, я был уверен, что в глубине Диминого объемного чрева на такой случай припасен достаточно мощный аккумулятор. Впрочем, Дима не проявлял никаких внешних признаков жизни.
Мы с Братом подтвердили свое намерение вдвоем решить проблему зеркальников. В самом деле, слияние зеркальника с М-мастером позволило собрать воедино всё лучшее, что было заложено в сущности того и другого. Невероятные физические возможности – изумительная пластичность, почти абсолютная приспособляемость и фантастическая скорость реакции – находилось теперь под руководством человеческого интеллекта. Природное чутьё зеркальника после слияния сущностей мгновенно отработало в сторону варианта разумности – как наиболее перспективного направления развития. Тут он и попался: теперь все возможности зеркальника были под контролем человека. И теперь мы с Братом (собственно, Брат был просто дубликатом меня самого; вопрос о том, кто из нас настоящий, нами даже не рассматривался. Мы оба были настоящими.) – так вот, теперь мы с Братом могли и должны были остановить зеркальников и людей в стремлении к взаимной "насильственной ассимиляции" (по выражению Брата).
Выигрывали при этом оба биологических вида. Каждый получал то, чего у него не было. Это был тот самый парадоксальный случай, когда отдающий получал неизмеримо больше. Решение проблемы оказалось до смешного простым, и я был до некоторой степени разочарован – если тут уместно было говорить о каком-либо разочаровании – и удивлён, что за три прошедших года никто до меня не наткнулся на это простое решение. Хотя и я ведь, выходя на поединок, был намерен драться насмерть. Моё счастье, что арена битвы лежала не в физической плоскости... До меня просто никто не пытался открыть свой мозг – наборот, все методики десантников предусматривали полное сосредоточение на безусловном выполнении задачи – а задача в данном случае была одна: убить во что бы то ни стало. А зеркальники скрупулёзно копировали...
Они пытались что-то сделать, прибавил Брат, но тут у них впервые ничего не вышло: они столкнулись с разумом и понять его не могли. Сами-то они были примитивны, где-то на уровне, скажем, волчьей стаи. И люди были для них как боги. Вот только боги оказались какие-то третьесортные: тогда, при встрече, первым делом схватились за оружие. Ну, зеркальники – копировать. Естественно, перестарались, как всегда. Они же по-другому не могли. И покатилось...
– Мы проникли на планету, это нетрудно было, – продолжал Брат. – Стали пробовать, изучать. Очень мешал страх. Люди почему-то боятся неизвестного. Тогда мы стали превращаться не в людей, а в то, что их окружает. В вещи. В обстановку. В туман, наконец – так проще всего было, и не терялась подвижность.
– Но цель? – жестко спросил Шварценберг. – Ваша цель...
– Ассимилировать, естественно, – пожал плечами Брат. – Использовать себе во благо, как и всё остальное. А у человечества что, разве иная цель?
– Хватит теории, – прервал я. – Надо остановить зеркальников. Потом может оказаться поздно. Будут новые жертвы. Пойдем мы с Братом. А вам всем придется останавливать людей.
– Я пойду с вами! – внезапно звонко воскликнула Джоан.
– Зачем? – отмахнулся я. – Ты же всё равно не сможешь нам помочь. Мы собираемся, – я переглянулся с Братом – да, нам придется объединить сознание с противной стороной, так сказать, обратить их в свою веру. Не думай, что это будет приятно. Я-то знаю. И зачем там ты – даже не могу представить.
– Да ладно, пусть идет, – вмешался Брат. – Она ведь и не помешает.
Я промолчал. Спорить было не время.
Как я и предвидел, наш с Братом план утвердили. Не было другого выбора.
На рассвете нас доставили в район Гнилого Лога. Теперь не было необходимости прибегать к помощи кого-нибудь из малого народа: мы с Братом уверенно чувствовали направление и расстояние. Всё же у зеркальников тоже было какое-то подобие ментального обмена. Это, помноженное на мои М-способности, давало мощный инструмент общения. Я постоянно чувствовал в мозгу дальнее присутствие зеркальников, Брат тоже. С ним же мы могли живо обмениваться даже отдельными фразами, правда, не на значительном удалении друг о друга. Я постарался убрать подальше память о погибшей Кутихе – сейчас такие мысли просто были не к месту.
Десантники расположились вдоль опушки леса. По росистой высокой траве мы вдвоём вышли на открытое место, метрах в двухстах впереди. Джоан осмотрительно держалась несколько поодаль. Лес широкой тёмной подковой охватывал обширный овраг, на дне которого, как мы знали, находилось девятнадцать зеркальников.
В настоящее время они приняли вид кустов и деревьев: вовсе не всегда удобно было существовать в виде тумана. Мы с Братом кивнули друг другу и протянули руки по направлению к ним. Наши очертания стали расплываться туманом; мы послали первый совместный призыв.
Над Гнилым логом ответно взметнулись причудливые белые столбы...
Глава 14
День лениво переползал на вторую половину. Солнце палило с выцветшего неба, изредка прячась за невесомыми обрывками прозрачных облаков; блики на воде мешали следить за уснувшим поплавком. Неугомонные стрекозы трещали крыльями, успевая подхватывать воздушную мелкоту у самого лица.
Военное положение закончилось. Большой Давид распорядился временно отстранить меня, как и всех остальных Братьев, от работы и передать на изучение медикам. Эти инквизиторы ежеминутно придумывали всё новые тесты. Я полагаю, они не остановились бы и перед вскрытием, поэтому на третий день я взбунтовался и потихоньку удрал – представляю, какой сейчас у них переполох. Конечно, я мог бы спокойно уйти на виду у всех: не представляю, кто бы смог остановить зеркальника. Или человека? Я до сих пор ещё не решил, кем теперь себя считать.
Клюнуло. Я подсёк и вытащил небольшого окунька, взвесил его на ладони и выбросил обратно в воду. Насадил нового червя и вновь забросил удочку. На успокоившийся поплавок тотчас же уселась тоненькая зеленая стрекозка.
Я сидел над омутом рядом со старой мельницей и неторопливо размышлял. Пора было получить ответы на все мои бесконечные вопросы, и я сопоставлял в уме все новые факты и догадки. Всё постепенно становилось на свои места. Делались понятными слова и поступки. Определённый период моей жизни неотвратимо становился воспоминанием.
Вот, например, почему так похожи Джоан и Вероника? Непонятно? Кой черт непонятно! Они никогда и не были похожи, это мне так казалось после того чёртового зелья дядьки Ивана. Я ведь засёк, как на меня посмотрела Вероника, когда я обмолвился о сходстве! Джоан – ладно, она и не такое проглотит, не моргнув глазом, но Вероника – тут я не мог ошибиться! И стал копать дальше. А старый Иван – он как, тоже ничего не заметил? Не хотел замечать, вот что. Я потом поковырялся в памяти у Димы и наткнулся на целый ряд любопытных фактов. Надо только знать, в каком направлении искать. Так вот, на месте информации про Ивана в Диминой памяти стоял во-о-от такой блок!
При всем моем уважении к проекту "Галатея" такие ляпсусы пропускать нельзя. С другой стороны, а им-то какое до всего этого было дело? Ну, ладно... Я там оставил небольшой подарочек. Вирус – безвредный, но доставучий – этакое послание к галатам. Когда-нибудь всплывёт. Посмеются.
Кстати, о "Галатее" – я поговорил с Джоан. И не просто поговорил: теперь она одна из нас. Пришлось кое-что подправить в её мозгу (конечно, с её согласия; зеркальники в этом достигли таких вершин, к которым земная наука даже не подбиралась). И, так и не успев стать человеком, она стала Сестрой. Честное слово, это не хуже. В конце концов, такая процедура, видимо, ждёт всё человечество – уж слишком очевидны выгоды. И роботов ждёт – тут разницы нет. При этом ничего не теряется.
Я было подумал, что открытый мозг – это теперь моё проклятие на всю жизнь, ан нет! Научился всё же отключаться от общего информационного поля. Все-таки, человек – не зеркальник, и иногда ему вкрай необходимо побыть одному. Вот как мне сейчас.
Да, так вот – "Галатея" теперь утратила смысл. Незачем бороться, достаточно простого мысленного слияния с любым Братом или Сестрой – вряд ли кто откажет, это у зеркальников не в обычае. Постепенно нас будет становиться всё больше. И это при том, что сохраняется личность. Тут нам повезло больше, чем зеркальникам – у тех не было понятия личности. Багаж человеческого интеллекта громоздится на могучие плечи нечеловеческой биологии... Ну и словечки стали у меня проскакивать.
Джоан же и рассказала мне, что Гаврилу на меня направили вовсе не зеркальники, а роботы, и задания причинить вред не было – только обезвредить. У них и восстановитель наготове был, оказывается. Правда, сразу восстанавливать меня они не рассчитывали, им нужно было просто выиграть время. Здорово они тогда напугались, когда я Диме ляпнул про память. Только Гаврила малость меня недооценил... А Джоан, как только узнала, метнулась ко мне – она и не могла по-другому, да и не хотела. Вот и все объяснения. Всё просто, если разобраться.
– Лейтенант Бойль! – за спиной, откуда ни возьмись, появился Большой Давид. Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что его сопровождает Джоан. Рядом трусил недовольный Цезарь.
– Нашли все-таки, – я положил удочку и обернулся.
– Лейтенант Бойль, почему вы нарушили приказ?! Вам было велено находится в распоряжении медперсонала!
– Да не представляем мы опасности, Давид, – устало сказал я. – Не представляем. Сядь, не кипятись.
– Я до сих пор не знаю, правильно ли поступил, пойдя у тебя на поводу, – покачал головой Шварценберг. – Теперь вместо двух десятков зеркальников я имею сорок два...
– Уже?! – удивился я. – И кто же?
– Де Жюс! Пако! Н'Танга! Твой любимец Кунц! И этот ещё чёртов мент, из местных... Да мало ли!..
– Давид, могу спорить, ты и сам не выдержишь трёх дней! Пари?!
– П-ф-ф!
– Этого не остановить. Не сегодня, так завтра. Это всё равно бы случилось, так что прекрати себя есть. Были бы только лишние жертвы. Кстати, попроси Брата, пусть займется Ивашку. У него может получиться.
Шварценберг обречённо закатил глаза и уселся рядом. Он некоторое время молча и сосредоточенно потирал лоб кончиками пальцев, затем вздохнул и достал из-за пазухи флягу из нержавеющей стали. Отвинтив колпачок, Давид основательно глотнул и протянул ее мне:
– Чёрт знает что. На... Цезарь, Цезарь! Отойди от воды! Кис-кис-кис...
Я последовал его примеру. Джоан присела рядом и вытащила из кармана яблоко. Она разломила его пополам и протянула нам.
– Давид, – сказал я. – Чтобы тебя немножко утешить, я расскажу тебе про "Галатею", хочешь?
Я посмотрел на Джоан. Она усмехнулась и кивнула.
– Я уже распорядился изолировать Диму, – сказал Шварценберг. – Сейчас с ним работают специалисты.
Джоан расхохоталась. Большой Давид изумлённо уставился на неё, потом прикрыл глаза и вновь потянулся за фляжкой.
– Ничего ты не понял, – развеселился я. – Дима – только местный узел. У него даже связи нормальной не было. Ну, подумай! Напряги извилины. Кто-то должен находиться в самом центре событий. А центр сейчас здесь. Ну?
– Джоан-три?!
– Нет, – покачала головой Джоан. – Не Джоан-три. Теперь просто Джоан, без номера. В общем, достаточно логично, но неверно.
– Я, например, догадался только вчера, – сказал я. – Во время тренировки с Джоан.
– Сдаюсь, – поднял руки Давид.
– Ладно, теперь это не имеет никакого значения. Цезарь!
– Цезарь? – растерянно переспросил Шварценберг. – Мой Цезарь?!
– Ну, Цезарь, – вдруг недовольно отозвался кот с каким-то ужасным прононсом. – Только не “мой” – надоело уже. Хватит.
Джоан прыснула, глядя на вконец озадаченного Давида. Тот вновь мученически вздохнул и потянулся к спасительной фляжке:
– В отставку. На пенсию. Тихий дом для престарелых маразматиков. Цветочки, домино, вышивка гладью. Отдохну, займусь наконец живописью...
– Я тоже... – я посмотрел на Джоан. – То есть, мы тоже не против отдохнуть. Считай, что я подал официальный рапорт. На месяц. На два. Как получится. Мы сейчас уже не нужны.
– А как я объясню твое отсутствие начальству?! – взвился Давид.
– Ха! Начальство – это ты. Да и Брат прикроет. Нас же никто не отличит. Какая разница, двадцать нас будет или пятьдесят? Никто пересчитывать не станет. А станет – с ума сойдет, это мы запросто устроим. Фигурально выражаясь, конечно, не подумай чего.
– Ладно, – нерешительно протянул Шварценберг. – Может, в самом деле попробуем. Я передам Брату...
– Не трудись, – сказал я. – Они уже знают. Все. Да, к этому придется привыкать – или самому стать одним из нас. Постоянно быть связанным, быть единым мозгом – это тяжело, Давид! Но невыносимо не быть, отказаться, для тех, кто уже попробовал! Нам всем придется меняться.
Глава 15
Тёплая летняя ночь спустилась на землю. Давно замолкли петухи. Летучие мыши чертили свои беззвучные зигзаги над старой мельницей, над чёрными ракитами, над мёртвой бездонной водой.
В темноте к нам неслышно приблизились две фигуры. Это были Иван с Вероникой.
– Добрый вечер! – поздоровалась девушка. – Мы вам не помешали?
– Наша миссия закончена, – сказал дядька Иван. – Мы, в общем-то, попрощаться пришли.
– Нам пора, – добавила Вероника. – Прощайте! Прощайте!
– Я догадывался, – сказал я. – Но – только догадывался. Про тебя, дядька Иван... Ни один человек не может закрыться от Маэстро. Только другой мастер разве. А мастера все наперечёт. Про Веронику – и вообще не ожидал. Хотя должен был бы...
– Я старалась вести себя тихо-тихо. Нас тоже учат незаметности, – улыбнулась Вероника.
– А я... – начала Джоан и не договорила.
– С женщинами трудней, – согласился Иван.
Помолчали. Я всегда не любил расставания и всякого рода проводы. Что-то в них есть такое, что не укладывается в моё представление о безмятежности жизни.
– Человек слишком агрессивен по своей природе, – продолжал дядька Иван. – Вам важно было выбрать, по какому пути идти: либо изменять мир вокруг себя, либо приспосабливать себя к миру. Мы рады, что вы выбрали вторую возможность.
– А зеркальникам это выход из тупика, – добавила Вероника.
– Что же будет дальше?
– Кто знает? – вздохнул Иван. – Мы не боги. Вернее – почти боги, но не совсем. Иногда и богам бывает ох как тяжко. Ведь самое трудное – это решать. Особенно решать за других. Теперь решать вы будете сами, мы только должны были дать возможность. Чуть-чуть помочь. Присоветовать, что ли.
– А что будет с вами? – спросила Джоан.
– Не волнуйтесь. Мы к рассвету умрём: несчастный случай или что... Так надоело носить это тело! И так хочется домой! – счастливо засмеялась Вероника.
– Я думаю, пожар, – задумчиво произнес дядька Иван, – очень удобно и никаких следов. Да, чуть не забыл: передай привет Тимошевскому. Он поймёт... Он, видимо, вскоре тоже должен скончаться. Жаль. Сердце у него никуда. А восстановитель он не признаёт, говорит – як меня Бог створив, так нех и возьме... – он удачно скопировал акцент отца Иоанна.
– И последнее, – сказала Вероника. – Никто не одинок. Никогда и нигде. Запомните это.
– Каждый имеет право на ошибку, – сказал старый Иван, – но не стоит пользоваться этим правом!
– Но почему Пауль? – вдруг спросила Джоан.
– Кто-то должен был задать этот вопрос, – улыбнулся Иван. – Если бы был избран другой – другой бы спросил то же самое... Но кто-то же должен был быть на этом месте, – он сделал паузу, глядя на черную глянцевую воду.
– Нам пора, – вздохнул он. – Ну, бывайте здоровы…
– Я ни за что не поверю, что тут не остаётся наблюдателей, – внезапно твёрдо заявила Джоан.
– Остаются, дочка, как не оставаться, – усмехнулся в бороду дядька Иван. – Эй, Кутиха! – позвал он. – Покажись напоследок старым знакомым!
Сзади в темноте кто-то знакомо фыркнул.
– Я так и знала! – просияла Джоан. – Вы её спасли?!
– Кто они – роботы? – спросил я.
– Роботы? – задумался старик. – Да, пожалуй, для нас – роботы. Не беспокойтесь, вам уж они чересчур досаждать не станут... Ну, пошли, Ника. Коли что не так – не поминайте лихом! А долгие проводы – лишние слёзы... – он повернулся и, сгорбившись, канул в ночь. Вероника тенью последовала за ним, махнув напоследок нам рукой.
Мы с Джоан стояли под ослепительно чёрным небосводом, усеянным мириадами бесчисленных звёзд. Она прижалась ко мне, и я легонько обнял ее за плечи. Вселенная была распахнута перед нами, и млечный путь полыхал высоко-высоко над головой, деля мир пополам. Куда-то туда, в бесконечность звёзд теперь уходила и наша дорога.
Десять дней тумана - часть 1
© Copyright: Федорович Дмитрий, 2012
Свидетельство о публикации №212081000333
Свидетельство о публикации №212081000333
Рецензии