Глава 1
Жизнь представляется мне туго натянутой струной, один конец которой закреплён в точке, носящей название “настоящее”, а второй теряется в какой-то невообразимой дали прошлого. На эту струну плотно нанизаны события – точно так, как повешенные на шпагате доброй хозяйкой для просушки дольки яблок. Мне нравится скользить вдоль нити, перебирая узелки...
Когда это началось, я не помню. Был я тогда слишком мал и ни над чем, конечно, не задумывался. Я пребывал в непоколебимой уверенности, что раз такое есть – оно есть у всех, и, значит, заострять внимание на этом не стоит. Это – это были сны.
Сны могли быть длинными и красочными (редко), но в основном это были короткие обрывочные виденья: какая-то местность, какие-то люди, какие-то поступки, положения... Только впоследствии, когда я впервые попал в узнаваемую ситуацию, до мелочей повторяющую сон (нет, вру – не попал, а впервые осознал, что всё, что я сейчас, в данный момент, переживаю, я уже видел во сне) – вот тогда я задумался, что же это значит. Подобные случаи повторялись довольно часто, чтобы я мог легко и беззаботно выбросить их из головы. Отец, когда я поделился с ним своим недоумением, долго молчал, а затем произнёс непонятную для меня тогда фразу:
– Это судьба...
Именно отец в конечном итоге привёл меня в космодесант. Именно он нажал где-то на одному ему ведомые рычаги, чтобы обратить внимание этой организации на угловатого замкнутого подростка, каким я был в ту пору. С того времени это самое внимание я чувствовал на себе постоянно: ненавязчивое, почти незаметное, но неотступное и целенаправленное. Тогда я ещё не знал, что поиском “странных” – так это звучало на жаргоне – в космодесанте занимается целый отдел. И не только поиском – таких людей специально тренируют, помогают развить врожденные способности, терпеливо обучают и натаскивают. В результате после долгих лет занятий из сотни кандидатов получается в среднем три-четыре Мастера.
Отец мой редко бывал дома – это было связано с его работой в Интерполе. Да и дом наш никогда не был постоянным – нам приходилось часто менять города и страны. Наверно, поэтому у меня не было настоящих друзей – таких, чтобы с детства и на всю жизнь.
А потом у меня не стало семьи.
Это случилось в Японии, когда якудза наконец добралась до моего отца. И до мамы, и до сестрёнки... Самого меня спасло то, что в этот день моя тренировка окончилась позже обычного. Я не видел, как это случилось. Никто никогда ничего мне не рассказывал. Интерпол умеет хранить свои тайны. Только несколько лет назад, когда мы с Кунцем взломали компьютерный пароль административного доступа, я узнал сухие и скудные детали. Не стоит об этом говорить.
С тех пор космодесант полностью определял мою судьбу. Школа кадетов, потом училище и выпуск, служба в линейной роте внешнего космоса, получение звания Маэстро в Европейском Центре в Неаполе, а в последнее время – ряд заданий на Земле. Джоан и всё с этим связанное. И – крах космодесанта. Который так и останется крахом, если мы с Сарычевым не сумеем этому ничего противопоставить.
Нет, внешне всё выглядело не столь уж катастрофически. Сохранились все структуры управления, резидентная сеть, связь – а потери личного состава в нашем ведомстве афишировать не принято. Сохранилось всё – но пропало главное: лучшие люди, та горстка, для которой не существовало невозможного, люди, которые могли брать на себя тяжелейшие задачи и ответственность. С учётом вышесказанного космодесант вырождался в обычную международную структуру типа того же Интерпола – правда, с практически неограниченными полномочиями: Главное Управление было подотчётно лишь Объединённому Совету Правительств.
До сих пор я не вполне понимаю, с чем же мы столкнулись. Это легче почувствовать интуитивно, чем облечь в точные логические определения. Тем не менее, вся эта расплывчатость и неопределённость вполне укладывалась в одно слово – рок. Или судьба. Или предначертание. Или карма. Или...
Вот с этим расплывчатым – которое могло в то же время быть предельно, до жестокости реальным – предстояло нам с Сарычевым вступить в схватку.
Глава 2
Мир вспыхнул вокруг меня сразу, с ярким солнечным светом, щебетаньем птиц и тёплым порывистым ветром. Я осмотрелся. Сарычев, оглядываясь, тоже крутил головой.
– Нет, – сказал он, – я такого и не представлял. В прошлый раз у меня совсем по-другому было. Помнишь Прозерпину? Я как мог пытался тебя подготовить, а выходит – всё зря.
– Спасибо за заботу. Я понял. Всё было написано в несвойственной тебе манере, – кивнул я. – Понял и попытался тихо замять все пересуды. Лишние уши, если они были рядом, должны были услышать только то, что им причиталось.
– Уши наверняка были, – согласился Сарычев. – Потому и я ждал две недели.
– Так или иначе, твоё послание дошло. Недоставало только окончания типа “сказано и пленено пером лета такого-то от рождества Господа нашего Иисуса Христа”.
– Я боялся переборщить, – пояснил Витька. – Твой дядька Иван – хитрая бестия, вполне мог бы догадаться... Однако, всё пошло коту под хвост. Сейчас всё по-другому.
– В прошлый раз ты был один, – ответил я, отплёвываясь от дорожной пыли. – А теперь тебе ещё и меня пришлось тащить. Лишнее сознание, улавливаешь?
– Не-а.
– Туповаты вы, ваше благородие... Это же абсолютно чужой мир, с нашими мерками и логикой сюда и близко подходить нельзя. Мир ментальный, очень зависящий от свойств индивидуальности. Мне кажется, что здешняя обстановка строится вокруг личности согласно её представлениям о ней. Ты тогда подсознательно ожидал увидеть нечто похожее на Прозерпину, ну и получил свою Прозерпину. А сейчас наше совместное сознание накрутило вообще невесть что... Такая вот гипотеза. Кстати, это я и как Маэстро чувствую.
– Любишь ты, Пашка, всё усложнять. Возьми лучше оденься, слава богу, дубль припас какую-никакую шмотку. Глядеть на тебя страшно, маэстро голожопый...
Действительно, при переходе в новую реальность моя одежда осталась в старой. Я подвигал руками и ногами, привыкая к новому положению, и обнаружил, что мне досталось тело горбуна. Рост несколько ниже среднего, жидкая седая бородёнка. Лёгкая хромота, не мешающая, впрочем, передвигаться. Не совсем удобно, да ладно уж, кем только в этой жизни мне не приходилось быть... Сарычев же, прохвост, практически сохранил прежние физические параметры, даже язва на щеке подсохла и напоминала теперь слегка воспалившийся застарелый шрам. Он был одет даже с некоторым щегольством, шляпа с пышным пером была франтовато сдвинута набок, на боку болталась длинная рапира с позолоченным эфесом. Дубль не терял времени зря.
Я облачился в припасенный для меня заботливым дублем зелёный камзол и накинул на плечи потёртый дорожный плащ с капюшоном: он несколько скрывал моё уродство. Старенькие мягкие сапоги пришлись впору. Суму, в которой прежде хранились все эти вещи, я повесил через плечо.
Надо было определяться на местности и решать, что делать дальше.
Мы находились прямо посреди пыльного разбитого тракта, кое-где ещё сохранившего на себе остатки асфальта. Дорога ровной полосой пересекала равнину приблизительно с востока на запад и была пустынна, как заброшенное кладбище. Солнце мирно сияло в приветливом голубом небе, по которому высоко летели барашки перистых облаков. Вполне буколическая картинка, правда, любезных пейзан что-то было не видать. И вообще никого было не видать – до самого горизонта расстилалась степь, кое-где всхолмлённая редкими купами деревьев.
– Мои следы ведут оттуда, – махнул рукой Витька, – следовательно, нам – туда...
– Почему туда?
– А тебе не всё равно?
– Ну, в общем-то...
– Тогда пошли.
Мы двинулись по дороге. Веял тёплый ветерок, воздух был свежим и душистым: где-то поблизости доцветала белая акация. Интересно, за каким бесом витькиному дублю понадобилось забираться в такую глушь?
Я в принципе не против пеших прогулок, но когда они длятся с утра до вечера – без всякого смысла... Как хотите, но я был настроен на действие, и однообразие дороги психологически утомляло. Мы ни разу не видели людей, ни одна машина не обогнала нас и не попалась навстречу. Казалось, здешний мир в одночасье вымер или эмигрировал.
– А для чего тогда дорога? – спросил Сарычев, уловив обрывок моей мысли. – И дубль: он-то уж точно не зря сюда забрался.
– Поживём – увидим, – согласился я.
Глава 3
Солнце лежало на горизонте слепящим оранжевым шаром. От земли поднималась вечерняя свежесть. Медлительные жуки-олени начинали лёт, спеша на призывный запах азалий и акаций. Хотелось есть, поэтому когда мы наконец-то добрели до придорожного трактира, то не сговариваясь вошли прямо в распахнутую дверь, нимало не заботясь о рекогносцировке и осмотрительности. Впрочем, никто не обратил на нас внимания.
Витька указал мне глазами на свободный столик у окна. Я чуть заметно кивнул, и мы наконец-то опустили свои усталые организмы на тяжёлые дубовые колоды, заменявшие здесь стулья.
Сарычев, принюхиваясь, хищно повёл носом:
– Странные какие-то мысли стали мне приходить, Пашка, – сказал он, брезгливо подёргивая губой. – Сам не знаю, чего хочу... Чем это тут пахнет? Неужели пиво?!
– У тебя появились желания? Значит, ты становишься уязвим, – процитировал я Хиттера.
– Точно! У меня появилось желание хорошенько пожрать, – ответил Витька, пристраивая шляпу на колени. – И если я его немедленно не осуществлю, я стану уязвимым вдвойне. Эй, хозяин!
Кто-то уже тащил на подносе оловянные тарелки с чем-то обалденно вкусно пахнущим, какая-то молодайка, не спрашивая, поставила возле нас две огромные кружки с ледяным пивом. В это время во дворе послышался рёв мощного дизеля. Сарычев выглянул в окно.
– Ну не подлость?! – возмутился он. – Пожалуйста, теперь они приехали! Как раз с нашей стороны. После того, как мы весь день пёрлись пешком. А?!
Я не ответил. Пиво оказалось неправдоподобно свежим и ароматным, и я не желал перебивать первое острое удовольствие никчемной болтовнёй. Однако от Сарычева не так-то просто было отделаться.
– Четверо! – сообщил он. – У них жилой трейлер, значит, места навалом. Кстати, надпись на нём – “Буратино”. Латинскими буквами. И с другой стороны - русскими. Как тебе нравится? Впрочем, это несущественно. Плюнь мне в лицо, если дальше они поедут без нас. Эй, это моя кружка!.. Идут сюда... Но чёрт побери, какая красавица!
– Кто?
– Откуда я знаю? – возмутился он. – Это ты у нас предсказатель.
Новоприбывшие остановились у стойки. Усталыми они не выглядели. Мужчина с широким умным и подвижным лицом – видимо, лидер, если я ещё умею разбираться в людях; второй – гигант шириной с нас обоих с Витькой, с перекатывающимися под курткой мощными шарами мускулов; третий – болезненно полный с нездоровой белой кожей – и женщина, юная и свежая, как ночной ветерок. Сказать, что она красавица – значит ничего не сказать. Единственный её недостаток, на мой взгляд – некоторая излишняя развязность и небрежность движений.
– О! Господа артисты! – приветствовал их хозяин, растекаясь масляной рожей. – Добро пожаловать, сеньор Буратино! Ваши любимые пирожные, госпожа! Присаживайтесь! Всё – за счёт заведения, как обычно? Рад вас видеть! Конечно, только одно представление? Безмерно рад! Одно малюсенькое представленьице!
– Хорошо, – согласился Буратино. – Это не займёт много времени.
– Попрошу внимания! – закричал хозяин. – Сегодня у нас выступает знаменитый маг Буратино! Господа, дайте место! Вот здесь, прошу!
Буратино вышел на образовавшееся пустое пространство.
– Attenzione, господа: русская рулетка! – негромко сказал он. – Никакого колдовства, лишь улыбка фортуны. Посмотрите на эти ножи! – действительно, у него в руках невесть откуда появилось несколько одинаковых длинных кинжалов с обоюдоострым лезвием. Он по очереди воткнул их в дощатый стол, демонстрируя остроту и крепость.
– Желающие могут подойти и проверить – ножи без всяких там штучек, очень острые, осторожно...
Разговоры за столами смолкли, заинтересованные лица повернулись в сторону артиста. Несколько человек, действительно, вертели и разглядывали клинки, пробуя их заточку. Как и ожидалось, самый тщательный осмотр не дал никаких зацепок – ножи как ножи, только узковаты чуть.
– Уважаемая публика! – вновь обратился Буратино к зрителям. – Вы видите, как эти пять острейших клинков я втыкаю в стол на равном расстоянии друг от друга. Шестой же я укрепляю остриём вверх. Смотрите внимательно! Теперь я прошу завязать мне глаза – нет, лучше даже заклеить их вот этим чёрным скотчем... Чтобы исключить всякие подозрения, прошу почтеннейшую публику выделить мне два золотых – они будут подложены под скотч на глаза и станут моим гонораром. Согласитесь, господа, риск стоит двух золотых! Всего два сольдо, господа, два полновесных и абсолютно непрозрачных сольдо – и вы станете свидетелями драматической игры с судьбой!
Какой-то важный господин, криво улыбнувшись, вышел к столу и положил на него две золотые монеты:
– Хорошо, я даю деньги, но расположение ножей сменю по своему усмотрению, когда тебе заклеют глаза!
– Непременно! – воскликнул Буратино. – Я только что сам хотел это предложить!
На глаза артиста были наложены монеты, накрепко заклеены липкой лентой и для страховки завязаны ещё и плотной чёрной повязкой. Важный господин проделал все нужные с его точки зрения манипуляции с ножами, и теперь лезвием вверх был расположен крайний слева.
– Посмотрим, как он выпутается, – сказал я.
– Не боись, – шепнул Сарычев. – Выпутается.
– Пусть кто-нибудь подведёт меня к столу, так, чтобы мои руки были расположены прямо над ножами... Благодарю вас... Как вы видите, мне неизвестно, где именно находится тот роковой нож. Я буду действовать наугад, в этом и заключается сущность рулетки. А теперь – внимание, господа! Я нанесу пять ударов!
Буратино вдруг резко и с силой опустил открытую ладонь прямо на нож – к счастью, тот был расположен рукоятью вверх. Захватив рукоять, он выдернул лезвие и бросил его на стол.
– Почтеннейшая публика! Вероятность того, что в следующий раз я наткнусь рукой на остриё, неуклонно повышается. Осталось всего четыре безопасных ножа! Итак, ещё одна попытка, господа!
Он вновь протянул руки над столом.
– Господа, прошу вновь расположить мои ладони над ножами, а я выберу, какую из них опускать на нож. Не стесняйтесь, пожалуйста!
Напряжение зрителей нарастало. Буратино умело манипулировал эмоциями, эффектно играя на публику. Справедливости ради должен заметить, что обстановка для этого была самая благоприятная. А играть он умел.
Когда на столе осталось всего два ножа, зрители в таверне, казалось, перестали дышать.
– И последний удар, господа! – объявил Буратино. – Последний! Игра по самой высокой ставке!
Он чуть помедлил и резко нанёс удар по единственному оставшемуся безопасным ножу. Нож легко прошёл сквозь столешницу и вышел с другой стороны. Какая-то женщина вскрикнула.
Бешеные аплодисменты взорвали тишину. Артист раскланялся и принялся отдирать от вспотевшего лица скотч.
Сарычев неопределённо хмыкнул и направился к нему.
– Приглашаю маэстро за наш стол, – сказал он. – Садись, коллега, отдохнём, поговорим...
– Благодарю, сеньор, но я не один, – покачал головой артист.
– Я приглашаю всех. Присаживайтесь. Эй, хозяин, вина! Che cosa bevono i signori?
Ну конечно, Витька не мог себе отказать в удовольствии пустить пыль в глаза. Он в своё время проходил стажировку в окрестностях Милана, и теперь щеголял своим безупречным произношением. Правда, на Буратино это не произвело никакого впечатления.
– Ну, и как вам моё представление? – посмеиваясь и сверкая чёрными глазами, спросил он. – La commedia ha avuto molto succeso...
– Нормально, – благосклонно кивнул Витька. – Сойдёт для сельской местности. Нас, конечно, на этом не проведёшь, но как эпизод – вполне терпимо. Правда, Пауль?
Я кивнул:
– В доказательство берусь проделать то же самое. Если, конечно, сеньор артист одолжит мне свои ножи и кольца.
Буратино непроизвольно сжал кулак, затем рассмеялся:
– Сеньоры наблюдательны!
– Магниты в кольцах или в рукоятках ножей? – тихонько спросил Сарычев.
– И там, и тут, – ответил Буратино. – Перестраховка, знаете ли, не вредит. Но позвольте представить вам мою команду. Арлекин, борец и силовой жонглёр. Пьеро – нет-нет, ему не наливайте... И, наконец, Мальвина.
– Красавица баба, – одобрительно сказал Сарычев. – Мужики, верно, проходу не дают.
– Двадцать сольдо, – равнодушно отрезала Мальвина и уставилась на Витьку холодным зовущим взглядом. Чёрт, и где это женщин учат таким взглядам? Таким бездонным, дьявольски искусительным и неотразимым взглядам? Витька, однако, был достойным соперником:
– Дорого, детка, – холодно и отчуждённо ответил он. – Если это профессия – то слишком дорого.
– Значит, не договорились, – Мальвина повела мраморными плечиками, гася разбойный зелёный огонь глаз тёмными ресницами. – Я не напрашиваюсь, плевать мне на тебя... Мадонна миа, я ещё пока сама могу выбирать себе мужчин! Cavalliero, prego gare me qualcuno...
– Браво, – отметил Сарычев. – А ты, детка, без комплексов.
Арлекин вдруг зарычал, глухо, откуда-то из самых потаённых глубин своего организма.
– Меняем тему, – быстро сказал я. – Позволительно ли будет узнать, куда направляются наши друзья?
– В Город, естественно, – недоуменно пожал плечами Буратино. – Странный вопрос! Все дороги ведут в Город.
– А не найдётся ли в ваших фургонах места для двоих попутчиков?
– Да сколько угодно! Мы отправимся завтра утром. Вас разбудят. Мы решили переночевать в этом славном заведении, мы всегда тут останавливаемся.
– А! Это заметно, вас тут хорошо знают! – сказал Сарычев.
– Ничего подобного. Здесь все впервые, все до одного, иначе не бывает... Я вижу, друзья, вы издалека, если не знаете таких простых вещей? Не беспокойтесь, об этом мы никому не сообщим.
– Угадали. Мы очень издалека, – ответил Витька.
– Что ж, тогда вам нужно быть готовыми к самому пристальному вниманию к своим особам, – предостерегающе понизил голос Буратино.
– Вниманию? Со стороны кого?
– Himmeldonnerwetter! Со сторона Беда Вездесущий! – рявкнул вдруг Арлекин. – И лучше бы ты никогда не знать этого имя!
– О! – Витька томно прищурился, сводя вместе кончики пальцев. – Не стоит так горячиться. Кто может знать свою судьбу? Может быть, рок ведёт нас именно на встречу с достопочтенным Бедой?
– Это слишком дурная шутка! – не выдержала Мальвина.
– Меняем тему, – вновь вмешался я.
Глава 4
Я — дверь, сквозь которую говорят.
Ты, сомневающийся! Узнаю вид твой. Видел тебя я, стоя перед зеркалом. Не бойся показаться малым, ибо лишь ничтожный боится этого.
Осознай своё место в мире. Загляни вглубь себя — и не ужаснёшься ли?
Не учу тебя совершенству — ибо, быть может, несовершеннее тебя. Совершенство же твоё — в твоих руках. Только идущий пройдёт путь. Сделай первый шаг! Трудна и неизведанна дорога твоя. Но и прекрасна! Всё, чего ждёшь ты — здесь, ибо где же ему быть? Но и всё, чего не ждёшь — тоже здесь. Что толку бояться? Не лучше ли получать радость?
О воин! Время — лук в твоих руках. Взгляни, как уязвимо будущее и как непоколебимо прошедшее! Не задумаешься ли ты?
Не жди конца скорого, ибо в конце жизни воскликнешь: и это всё? как же мала жизнь моя! Ибо что есть даже тысяча лет пред вечностью?
Посмотри направо, посмотри налево, оглянись — не в храме ли ты? И кто может построить лучше?
Не может быть прощён грех, но может быть прощён грешник. Да будут чисты помыслы наши и руки наши, и да не проклянут нас наши дети!
Пришла пора человеку понять предназначение человечества. Новое непременно рождает трагедии — не бойтесь! Вы — кирпичи мира, из вас строится храм. Сам по себе камень не значит ничего, но уложенный в кладку — служит радости. Что есть ты без ближних, если не камень без кладки? Вы — одно.
Поэтому говорю: пойми и осознай, что есть твоя любовь к ближнему. Неужели будешь ласкать и гладить один из членов твоих, когда другой попал в очаг?
Не бойся одиночества! Поддержка ждёт тебя.
Приходят слуги и прокладывают дороги, и тяжёл труд каменотёса! И приходят потом, и идут по дорогам этим, и не думают о проложивших дороги.
Во власти каменотёса проложить дорогу там или тут, но путь всегда остаётся от одного места до другого. Благодарите сделавших прямые дороги!
И сменяет мастер мастера, и продолжается дорога.
Не будет изменения, но дополнения только. Каждому ученику — своего учителя, по разумению его.
Много дорог! В твоей воле выбрать лучшую. Дана тебе свободная воля — вот твой Армагеддон!
Как существо совершенное быть может? Только заключаясь в себе самом. Но совершенство не есть неподвижность смерти, но движение непрерывное. Совершенство есть непрерывная победа добра над злом. Следовательно, есть зло.
Боритесь! Лучшие слова — это дела.
Скажи: какой из тиранов отказался от лести? И для кого же нужны молитвы, как не для самого молящегося? Молитвой создаётся бог. Опасайся бога алчного и жестокого!
Ещё раз скажу: не страшись одиночества. Единицы правят миром. Будь добр!
Не пытайся постигнуть всё сразу: человеку, взбирающемуся по лестнице, приходится начинать с первой ступени; торопливость чревата падением. Умей отдыхать.
Не говори: нет больше, ибо ничего не исчезает. Когда умирает ближний твой, помоги ему, чем умеешь.
Будь чист внутренне и внешне. Помни, что и в грязи можно соблюдать чистоту.
Радуйся! Умей устоять.
Если радостно тебе — послушай, как свистит ветер; если грустно — как смеётся ребёнок.
Что есть любовь? Потребность поступать по доброте и справедливости. Так понимай отречение от всего во имя любви. Поступай справедливо — и будешь мудр. И на этом пути не задержит тебя ни богатство, ни узы родства. Пред путём к свету равны дела твои камням на дороге.
Разве не хозяин ты в доме отцов твоих? Будь же рачителен и осторожен: лучше не стирать пыль, чем, стирая, разбить сосуд хрустальный... Бережно относись к любой жизни. Размышляй. Приготовиться к смерти можно лишь достойной жизнью. Воспитывай дух свой в радости — ему нечего бояться!
Мудрость рождает спокойствие, спокойствие рождает любовь; лишь гнев неприемлем. Что же спасёт мир? Доброта.
Не говори поспешно, ибо как можешь знать ты, где добро и где зло? Осознай себя среди многих — и многое прояснится.
Не пытайся прервать цепь, скованную не твоими руками. Преуспеешь или нет — не всё ли равно? Разрушить легче, чем создавать, но создашь ли ты сам?
Не ищи смысла жизни — жизнь случайна и бессмысленна. Наслаждайся ею! Пытающийся вникнуть в суть обречён на неудачу, но не в силах человека не пытаться! Вкусившего же яблока тянет съесть весь плод. Воистину, блаженны не ведающие!
Поучая других, посмотри на пройденный тобой путь. Ветер, ветер метёт песок! Каждому даётся в разумение его, а если не разумеет — приходит учитель и учит.
Говорю вам: неужели не разумеете? Для чего и ум дан вам? Ибо младенцу разъясняют одно, а мужу зрелому — другое.
Что есть истина? Разнится она для младенца и мужа. Лучше ли обмануть младенца, чем сказать то, чего он не понимает? Однако умолчать лучше, чем обмануть. Помните: всё тяжелее становится младенцу возрастающему. Идите с миром!
С удивлением гляжу я на мир целесообразный, где и грехи и непотребства к месту своему приложены. И без того скверны много в мире; не умножайте её делами своими. Идите с миром!
– Что это?! – я с удивлением поднял глаза от книги. – Вы читаете Хиттера?!
– “Введение к искусству боя”, – кивнул Пьеро. – А почему это так удивило сеньора?
Мы с Сарычевым переглянулись. Похоже, что этот мир ещё преподнесёт нам сюрпризы. По крайней мере, именно данная рукопись Джошуа Хиттера в нашем мире считалась безвозвратно утерянной; хотя что именно следовало считать нашим – прежний мир или тот, в котором мы находились в настоящий момент?
Мы мчались (по местным понятиям о скорости) по пустынной дороге, находясь на крыше фургона, как раз приспособленного для таких поездок. Спереди нас защищал от ветра козырёк, а сверху в случае нужды можно было натянуть брезентовый полог; сейчас он бесформенной грудой лежал вдоль невысоких перил. Погода стояла тёплая, вчерашние облака исчезли. Тяжёлый колёсный тягач, которым управлял Арлекин, неустанно тащил вагончик, служивший артистам одновременно жилищем и помостом для выступлений.
– Нет, ничего, – махнул рукой Витька, делая мне условный знак. – Просто пора, я думаю, познакомиться поближе. Начнём с вас?
– Какая разница, с чего или с кого начинать, – пожал плечами Пьеро.
– Мудрая мысль, – согласился я. – Если это не кажется вам назойливым, расскажите нам о себе – всё, что сочтёте нужным; ну, ещё про здешние обычаи, скажем – мы ведь действительно здесь первый раз.
– Право, сеньоры, о себе рассказывать совсем не интересно... Обычный неудачник, знаете, жизнь иногда так складывается. Многое было, многое... А сейчас вот прибился к хорошим людям. Замечательные, добрые люди, старые друзья. Допустим, Буратино – какое сердце! И какая голова! Знаете, сеньоры, нет такой ситуации, из которой он бы не сумел выпутаться. Честное слово! И он всех нас по-своему любит, да и вся наша труппа не представляет себе иных отношений... – тут Пьеро выудил откуда-то старую глиняную кружку, уже наполненную красным вином. – Простите, сеньоры, за ваше здоровье... Не хотите ли составить компанию?
Мы вежливо отказались.
– Так вот, – продолжал Пьеро. – Буратино... Недавно приезжаем в город, он велит расклеить как можно больше объявлений...
– О концерте?
– О нет, ошибаетесь, сеньоры! На каждый дом, на каждый подъезд мы навесили примерно такое (здесь он стал рисовать в воздухе толстым пальцем строчки):
Объявление. С целью контроля качества питьевой воды просьба всем жильцам находиться дома с такого-то по такое-то время (и указано, заметьте, самое неудобное для людей время, когда все на работе!) для обеспечения возможности представителям санэпидстанции отбора проб. Отсутствующих в это время просят оставить пробы воды в объёме 0,5 литра у дверей квартир. Подпись: администрация. Точка.
– На кой чёрт ему вода?! – недоумевающе поднял брови Сарычев.
– Не вода, сеньор! Не вода! Мы, конечно, всё собрали, несколько самых любопытных образцов отнесли, куда нужно – мы всегда работаем без обмана! – а остальные бутылки просто сдали. Получили неплохую прибыль.
– Гениально! – восхитился Витька. – А ещё?!
– Ну, мало ли... В прошлый раз, допустим, он открыл агентство для абитуриентов по гарантированному поступлению в университет. За умеренную цену. Причём в случае неуспеха агентство полностью возвращало деньги. Это тоже принесло некоторую прибыль.
– Каким же образом?
– Знаете, сеньор, ведь кто-то же всё-таки должен был туда поступить. С таких мы и получали – о, чисто символическую, поверьте! – сумму. За уверенность в себе и психологическую успокоенность, назовём это так. А провалившимся всё честно вернули.
– Хорошо! – протянул Сарычев. – Нет, ну в самом деле хорошо! А что он придумал на этот раз?
– Не знаю, сеньоры, – развёл руками Пьеро. – И никто не знает. Всё будет зависеть от обстоятельств. Здесь ничего нельзя заранее знать. Город для человека меняется после каждого столба.
– Простите, не понял, – вмешался я. – О каких столбах вы говорите?
– Так я и думал, – вздохнул Пьеро. – Вы, наверное, в первый раз возвращаетесь? Оно на новичков всегда так действует. Ничего, память потом вернётся, – и он вновь занялся своей кружкой.
– Помогите же нам вернуть её раньше, – подключился Витька.
Выяснилось, что этот мир устроен несколько хитро: человек, оказавшийся не в ладах с законом, мог совершить путешествие “до столба” – уж что там понималось под словом “столб”, я не знаю. Он бежал из города, добирался до пресловутого “столба” – и после этого мог смело возвращаться обратно. Считалось, что таким образом он искупал свои грехи. Возможно, это так и было – чего только не может выдумать извращённый человеческий мозг. Например, пространственного аналога срока давности. А ведь здесь законы устанавливали именно мысли и представления людей.
Я задумался. Постепенно всё вставало на свои места. Интересно только, что мог натворить витькин дубль, чтобы ему понадобилось такое путешествие. Ай да тихоня. Ну да сейчас, по крайней мере, он перед законом чист.
Я повернулся к собеседникам.
Сарычев уже ратовал за использование восстановителей в славном деле перевоспитания. Точно так же, как и в деле избавления от телесных недугов.
– Нет, восстановители – порождения дьявола, – решительно махал рукой Пьеро. – Если я, например, знаю, что при любом раскладе, по-любому, понимаешь, меня всё равно вытащат, то я и пить могу, и курить могу, – он принялся считать, отгибая мясистые пальцы, – и наркотики, и с женщинами это самое тоже могу... И наплевать мне на всё. Хотя нет, с женщинами – не хочу...
Из-под набряклых век его вдруг выкатились две мутные слезинки. Он шумно вздохнул необъятной грудью и уставился на меня.
– Ты полагаешь, чужеземец, что Пьеро сегодня пьян? Ошибаешься. Я всегда пьян, но это отнюдь не главное, я вижу всех вас насквозь – и тебя, и спутника твоего, и Луиджи с Арлекином, и шлюху эту, Мальвину...
– Луиджи – это кто?
– Пресвятая Мария, да шеф, конечно! Луиджи Пиноккио. Буратино – это так, псевдоним для звонкости. Зрители это любят, чтобы звонко было. Труппа Буратино – на это публика пойдёт, это звучит. А на Луиджи – не пойдёт. Чувствуете разницу?
Он был прав. Действительно, Луиджи не звучало.
Пьеро между тем, казалось, забыл обо мне; он не глядя взял откуда-то из-за спины гитару. Тонкий гриф лёг в его пухлые ладони, как патрон в обойму – ладно, мягко и точно. Слегка тронув струны, Пьеро прислушался, что-то подкрутил и поправил – и вдруг запел широко и мощно, искусно аккомпанируя себе ловкими толстыми пальцами:
Для чего мы приходим в этот мир?
Неужели для того,
Чтобы холодными тенями пройти по подиуму
И вновь затеряться в толпе таких же бесплотных теней?
У кого хватит силы переступить заветную черту?
Кому хватит смелости взглянуть в глаза самому себе?
Где режиссёр этой проклятой комедии,
Которую он называет драмой?
Наши тени проходят в бесконечной цепи сцен,
Отражаясь в бесчисленных зеркалах.
Кто скажет, где настоящий я?
Будущее неотвратимо становится прошлым...
Неужели всё так бессмысленно?
– Вы хорошо поёте, – заметил я. – И текст тоже, на мой взгляд, неплох. Заставляет задуматься.
– Задуматься? Что вы, сеньор, люди постепенно отвыкают от этого. Умные песни – не для публики.
– Точно, Пашка, – утвердительно кивнул Сарычев. – У нас, скажем, в деревнях без водки и не поют... – он прикусил язык, но Пьеро, видимо, не обратил внимания на оговорку. – А на эстраде и вообще чёрт знает что творится.
– Однако это не мешает природе, с ей одной ведомыми целями, время от времени осчастливливать общество никому не нужными умниками вроде тебя, – парировал я. – Или для чего-то создавать артистов, подобных господину Пьеро. Ведь публика желает от вас совсем иного, не того, что вы хотите ей предложить. Не так ли?
Сарычев заткнулся. Однако Пьеро ухватился за мои слова:
– Кто может знать, сеньор, чего захочет публика? От сотворения мира люди бесплодно ищут ответ, для чего они приходят в этот самый мир, – он вновь отхлебнул из своей щербатой кружки. – Неужели только затем, чтобы произвести на свет несколько никому не нужных комочков мяса, чтобы всё началось сначала? Самые могучие умы, блестящие интеллекты сходят в могилу, а безмозглый комочек наследует всё – и начинает путь с нуля, чтобы, едва достигнув мало-мальски заметных успехов в понимании того, что его окружает, в свою очередь уступить место новому поколению. Это чудовищно несправедливо, сеньоры, согласитесь.
– Откуда вы взяли, что после смерти интеллект разрушается? – поинтересовался провокатор Витька.
– Конечно, нам только и остаётся надежда на это, – кивнул Пьеро. – Все религии мира используют страх... Но вы сами, сеньор, верите в то, что сказали?
Я улыбнулся. Парадоксально: есть для гигантов духа настолько возвышенные области, что они для них недостижимы – для духовно развитой личности, я имею в виду. Ей, этой личности, непременно надо к чему-то стремиться, к своему недостижимому идеалу. Она робеет и благоговеет, эта личность, перед ею же самой созданным идолом. У дураков и подонков не так – они свой потолок знают и ни в жизнь не промахнутся; а остального для них как бы не существует. Поэтому дурак себя реализует легко, а гений – никогда в полную силу, отсюда все его, гения, неустройства, скорби, терзания и самоедство, а здоровенный дурак живёт себе и живёт до трёхсот пятидесяти, и в ус не дует, и не понимает, почему это его сосед сгорел в два года, да и не желает ничего понимать, вот что, а вот мы сейчас за упокой души стопочку выпьем, и вторую, помянем неприспособу неприкаянного, земля ему пухом...
Удивительный получался разговор. Если разобраться, то мы с Витькой как раз и являлись живым примером, иллюстрацией к сказанному – интересно, правда, кто нам поверит? Выходцами откуда являлись мы по отношению к этому миру, и чем он был для нас? После того, как дубль Сарычева исчез из нашей реальности, а мы с Витькой удачно от этого отвертелись, способность Витьки меняться с дублем местами сохранилась. Теперь, объединив наши сознания, он перенёс сюда и меня. А куда, собственно – сюда?
Я отвлёкся. Спор тем временем приобретал всё более сюрреалистический характер.
– Хорошо, – говорил Пьеро. – Вот вы, господин Виктор, выдвигаете тезис, что умершие могут влиять на нашу с вами жизнь. Va bene! Каким же образом?
– Ну, допустим... э-э-э... навевают свои мысли. Вы можете поручиться, что ваши песни – именно ваши, а не сочинённые каким-нибудь одуревшим от одиночества – или уж там не знаю, от чего – духом?
Разрезвившийся Витька собрался было развить эту мысль, но вдруг поперхнулся на полуслове и замолчал. К нам на крышу поднялась Мальвина, но в каком виде! Она была совершенно, абсолютно обнажена. Должен сознаться, это её ничуть не портило.
– Voglio abbronzarmi!1 – кратко пояснила она, бесцеремонно устраиваясь рядом с нами.
– И часто вы так... загораете? – спросил я.
– Не обращайте внимания, – хмуро сказал Пьеро, – у неё просто бзик.
Повисла тяжёлая пауза. Вдруг из люка высунулась голова Буратино.
– Приготовьтесь, сеньоры, — сказал он. — Проверка документов. Dogana2 .
Глава 5
– Таможенная жандармерия. Как желаете пройти контроль? Документы или отпечатки пальцев? – таможенник-сержант был утомлён, но корректен и профессионально вежлив.
– Документы, – ответил Буратино. – Впрочем, вот эти господа могут иметь иное мнение.
– Отпечатки, – решил я. Всё равно, никаких документов у нас с Витькой не было. Хотя и отпечатки наших пальцев вряд ли имелись в их картотеке. Так что, похоже, следовало готовиться к неизбежным неприятностям.
К нашему удивлению, оснащение таможни оказалось на неожиданно высоком уровне. Сержант благосклонно кивнул Буратино:
– Пройдите, пожалуйста, к столику, вас обслужат. А вас, господа, попрошу приложить идентификационные пальцы к компьютерному сенсору.
Я не знал, какой именно палец следовало считать идентификационным и наугад выбрал указательный. Сарычев последовал моему примеру.
– Придётся подождать несколько минут, – вздохнул таможенник. – Очередь на связь с центральным банком данных... Конечно, ничего запрещённого? Деньги, драгоценности, оружие? Товары?
– Ничего, – рассеянно кивнул Витька, изучая план помещения, висевший на стене.
– Тогда можете подождать в машине, – разрешил жандарм.
– E un documento – eccovi il mio passaporto – mi permetto di farvi notare, che... – ho l’onore di communicardi, che...3 – Я сидел в кабине, постепенно начиная сатанеть от всех этих quanti, vietato и grazie.
– Там есть комната для личного состава, довольно приличных размеров, – вскользь обронил Витька, изучая схему второго этажа, висящую на стене. – Не хотелось бы поднимать шум... А может, обойдётся.
Не обошлось.
Из помещения – скорее всего, из той самой комнаты – высыпало вдруг около двух десятков рослых жандармов, вооружённых хорошо знакомыми нам суперкарабинами. И на кой ляд Сарычев выдумал своего Эльтыбейнена?!
У Витьки весело заблестели глаза:
– Пашка, к нам гости! Могу спорить, их интересуют наши скальпы, – определил он. – Мне – те, что слева...
– Не суетись, – остудил его я. – Что за привычки у тебя, ей-Богу! Нам с тобой что надо? Нам в город надо. Вот нас и отвезут в город. Я думаю, у них-то машина побыстрей буратиновской будет. А информацию про наших где ещё искать, как не в полиции?! И потом, мы – по крайней мере я – ничего такого не сделали, а что без документов – это ещё не преступление. А ты сразу – слева, справа...
– Умеешь ты уговаривать, – проворчал Витька. – Ладно, размяться и там можно...
Кабина очутилась в кольце охранников, стволы были направлены на жизненно важные точки, всё по уму – и расстояние, и расположение. Грамотно.
Мы не торопясь выбрались наружу.
– В чём дело? – свирепо вопросил Сарычев, вздёрнув подбородок и воинственно выставив челюсть.
– Вы благополучно прошли идентификацию, господин Сарычев, – ответил сержант. – С возвращением! Отойдите в сторонку, пожалуйста. Вы будете впоследствии приглашены как свидетель.
Витька хмыкнул и демонстративно плюнул. Сержант повернулся ко мне:
– А вы, гражданин, арестованы. Не рекомендую сопротивляться. Руки за голову, лицом к стене. Выполняйте.
– Сержант, это всё, конечно, очень впечатляюще, но в чём меня обвиняют? – поинтересовался я. – Уверяю вас, у меня нет никакого желания оказывать сопротивление. Я понимаю и уважаю вашу работу, более того, готов всячески вам содействовать. Но налицо явная ошибка. Прошу разъяснений.
По его лицу пробежала лёгкая тень удивления. Видно было, что он ожидал от меня чего-то иного – драки? Скандала? Он слегка улыбнулся, но глаза его при этом остались колючими и настороженными:
– Вы будете немедленно переданы федеральной полиции. Обвинение в особо опасном преступлении против общества. И не надо говорить, что вы ни в чём не виноваты. На вас объявлен глобальный розыск.
Глава 6
Полиция – везде полиция. Нам с Сарычевым по долгу службы пришлось повидать немало полицейских участков, и этот был чем-то похож на все остальные. Сказывалось наше совокупное представление. Те же полусонные копы в мятых форменных рубашках, те же решётки, за которыми маялись ранее задержанные, те же телефонные звонки и плоские шутки доморощенных остряков-сержантов.
Нас втолкнули в свободное отделение и с грохотом заперли на огромный замок. Витька иронически взглянул на меня:
– Ну и где ты собираешься искать информацию? В мозгах у этих, что ли? Тебе придётся купить микроскоп, чтобы их обнаружить!
– Не спеши, – ответил я. – Тут есть компьютерная сеть, а в мозгах у начальника должен быть пароль. Должен же тут когда-нибудь появиться начальник? Тогда и начнём.
С этими словами я легко освободился от наручников. Однако я недооценил противника: дежурный лейтенант заметил моё движение и щёлкнул каким-то выключателем на пульте. Ничего вроде бы не изменилось, разве что воздух в камере чуть поголубел, но способности зеркальника, на которые я так надеялся, отказались мне повиноваться. Я не смог просочиться сквозь прутья клетки!
Рожа лейтенанта расплылась ещё шире. Он с подчёркнутой насмешкой выложил связку ключей на стол перед собой и принялся за осмотр сумки, которую у меня конфисковали после задержания.
– Оказывается, у них есть что-то, что блокирует наши возможности, – с философским видом сообщил мне Сарычев. – Положение не настолько радужно, как нам представлялось ранее... Есть идеи?
К чести Витьки, он не словом не обмолвился, по чьей инициативе мы оказались за решёткой. Положение, действительно, осложнилось: теперь нам предстояло рассчитывать только на наши боевые навыки. Но даже они были бесполезны, пока мы находились взаперти.
Тем временем лейтенант глубокомысленно исследовал содержимое сумки. Как выяснилось, он отличался дотошностью и сумел найти там то, чего мы не заметили: в подкладке, оказывается, было зашито письмо от дубля. Дурак-лейтенант прочитал его вслух:
– В настоящее время я чист перед законом. На маэстро Пауля объявлен розыск. У здешней власти есть генераторы стасис-поля (кажется, только стационарные), блокирующие вариабельность зеркальников. На связь с коллегами выйти пока не удалось. Будьте осторожны.
Что ж, это был прокол. Непростительный для мастеров нашего ранга. Надо было исправлять ситуацию, и немедленно. Кто знает, может быть, меня по местным законам положено расстрелять в двадцать четыре часа?
Ситуация была подходящая: кроме трудолюбивого лейтенанта, с усердным сопением сотворяющего шедевр протокола, в помещении сейчас находилось только двое полицейских, которых я тут же усыпил М-посылом. Твердолобый лейтенант был упорнее, и ткнулся носом в бумаги только после нашей объединённой атаки. Заодно уж мы отключили и всех арестантов.
– Замечательно, – прокомментировал Сарычев. – А дальше?
– Погоди, – отмахнулся я.
Я приберегал этот финт для более-менее серьёзных обстоятельств. Кажется, теперь его пора было применить.
Встав среди тесной камеры, я сосредоточился на ключах, лежащих у изголовья спящего лейтенанта и произвёл серию манипуляций. Да-да, тех самых, которые позволили дядьке Ивану не нагибаясь поднять карандаш с пола, тех самых, которые он применил при раздаче карт в моём сне. Я с большой долей уверенности полагал, что в данных условиях это должно сработать.
Я ошибся. То есть не совсем ошибся, просто эффект от моего действия оказался не совсем такой, как я ожидал: с мундиров обоих застывших в оцепенении копов вдруг с треском отлетели все пуговицы и крючки, и форменные галифе безжизненной грудой упали к их ногам. Связка же ключей лишь чуть пошевелилась, с трудом доползла до края стола и упала на пол.
– Брависсимо! – захрюкал Витька, давясь смехом. – Я бы дал тебе самые лестные рекомендации. К Буратино в номер. А мы пока уж как-нибудь по-старинке...
Он отстегнул пустые ножны и, неимоверно вытянувшись, дотянулся-таки кончиком до ключей. Через секунду мы были на свободе, но тут же сработала сигнализация, и в комнату ворвалась охрана.
Вот тут мы с Витькой и отвели душу.
Этот бой был одним из самых красочных в моей жизни. Мне удавалось буквально всё – финты, подсечки и захваты. Как государственный преступник, я теперь мог не церемониться с представителями власти. Тем более, что кое-что в рукопашном бою они всё-таки смыслили. Но скажите, кто может противостоять застоявшемуся Маэстро?! Тем более, что тыл мне абсолютно непробиваемо закрывал Сарычев. Через полминуты помещение участка было разгромлено в лучших традициях голливудских вестернов. К сожалению, при этом погибли и компьютерные терминалы, так что задерживаться тут нам уже не имело смысла. Впридачу, нашим противникам постоянно прибывало подкрепление – быстрее, чем мы успевали их вырубать. В их руках появлялись пистолеты, а проклятый тумблер стасис-поля всё ещё был включен.
Мы бежали. Сарычев пробился к двери и исчез, сопровождаемый диким шумом и отчаянными вскриками попадавшихся на его пути горемык, а я выскользнул в окно, напоследок не удержавшись от эффектного жеста.
Действие генератора поля, повидимому, не распространялось далеко за пределы здания, поэтому я рассчитывал уйти от погони сравнительно легко. Так и случилось. За Витьку я тоже не беспокоился: уж кто-кто, а он-то сумеет за себя постоять.
Как оказалось, я был излишне самоуверен.
Глава 7
Я шел по чистенькой улице, вымощенной горбатой прямоугольной брусчаткой, и рассматривал витрины. Это, кстати, идеальный способ наблюдать, что делается за твоей спиной. Внезапно я насторожился: харагэй. Кто-то явно интересовался моей особой, хотя ничего подозрительного я не замечал. Тем не менее, этот кто-то, буквально сверля мне спину немигающим взглядом, приближался – медленно и уверенно, даже как-то лениво, казалось, зная, что намеченная жертва никуда не денется.
Я проскользнул в открытую дверь какого-то супермаркета, рассчитывая затеряться в разношерстной толпе покупателей. О своём внешнем виде я уже не заботился: мне пришлось убедиться, что местные жители носят всё – средневековые наряды времён многочисленных Людовиков, набедренные повязки, космические скафандры (не представляю, как себя чувствуют на Земле их обладатели!), джинсы и широкополые шляпы, турецкие шальвары и фески... Один раз я даже встретил рыцаря в полном турнирном облачении, тяжело плывущего на также закованном в латы коне посреди тротуара. Портшезы и рикши мирно соседствовали здесь со стремительными спортивными автомобилями, роботы новейшей конструкции тащили на носилках строительный мусор, а вокруг вечного огня сидели клошары (или как тут они называются) и жарили в пламени мясо.
Эскалатор вознёс меня на второй этаж, в секцию радиотоваров. Мигали телевизионные экраны, глянцевые округлые магнитофоны вперемежку с фонографами эдисоновских времён истекали мелодиями – но без излишней громкости, вполне терпимо. Ритмично вспыхивала и гасла цветомузыка – и опять-таки как-то не надоедливо и уютно.
– Господин Бойль! – окликнули меня сзади.
Я круто обернулся. С экрана ближайшего телевизора меня манил пальцем какой-то гном или гоблин, судя по наружности. На остальных экранах в это время как ни в чём не бывало продолжалась спортивная передача.
– Бегите, господин Бойль! – подмигивая и корча рожи продолжал гоблин. – По вашему следу спущен пёс кармы! Бегите! На улицу, пока ещё возможно – направо, через чёрный ход, и прямо, прямо... Он не догонит, псы никогда не спешат. Но и не мешкайте!
Экран мигнул, и на нём появилась та же картинка, что и на остальных. М-да, тут у них не очень-то спрячешься...
Тем не менее, я последовал совету. Натыкаясь на какие-то ящики и коробки, я скатился по служебному коридору, сгоряча вышиб дверь и оказался в захламленном внутреннем дворике. Тотчас же порывом ветра распахнуло створку ворот, а за ней, мне показалось, мелькнула рожа карлика.
Я пробежал три или четыре квартала – опять-таки никого этим не удивив – и остановился на лужайке какого-то парка перед величественным памятником. Благородная патина уже тронула бронзу, на голове угловатой фигуры важно сидел голубь. Он наклонил голову и строго посмотрел на меня своим стеклянным глазом. На полированном граните постамента было начертано только одно слово: “Хиттеру”.
Ладно, решил я. Псы или не псы, но сбить его со следа необходимо. Я нагло, на глазах у зевак, превратился в туманное облако и убыл с попутным ветром километра на два в сторону. Затем в укромном месте материализовался, сел в омнибус, проехал несколько остановок и повторил свой маневр. После третьего раза, когда я и сам вполне запутался в хитросплетении улиц, я решил, что теперь напетлял достаточно. Всё же я украдкой шмыгнул в подъезд высотного дома, поднялся на три этажа и приник к окну. Надо было убедиться, что я окончательно стряхнул погоню с хвоста.
Пёс кармы бесшумно возник за моей спиной. Я почувствовал это всем своим телом. Честно говоря, я испугался. Сам не помню, как взлетел на несколько этажей, и только там сумел удержать колотящееся сердце.
Я поднимался по лестнице, руководствуясь только харагэй. Тот, невидимый, приближался шаг за шагом, я чувствовал это, но заметить ничего не мог. Я собирал пыль и бросал её в воздух, пытаясь хоть таким косвенным образом обнаружить таинственного преследователя – тщетно. Вот кто-то, благослови его Господь, долго курил на площадке, у обтянутой старым потрескавшимся дерматином двери; я собрал весь пепел, который смог, и тоже подбросил его, но вновь с нулевым результатом. Невидимка медленно, но неуклонно приближался, и я вынужден был отступать на верхние этажи, стараясь не думать, что же произойдёт, когда я поднимусь на самый верх.
Обе двери на площадке последнего этажа были заперты накрепко. Добротные прочные двери, обшитые листовой сталью, с укреплёнными косяками и одинаковыми слепыми глазками. На звонки никто не торопился открывать, да и самих звонков в глубине квартир я не услышал. В потолке же, против ожидания, выход на чердак отсутствовал. Тот, снизу, поднимался неторопливо и уверенно. Я почти физически чувствовал усмешку на его роже – или на чём там у него есть. Безусловно, солидно поднапрягшись, я смог бы придумать и более безысходную ситуацию, но сейчас на это просто не было времени.
Чуть слышный скрип за спиной заставил меня мгновенно обернуться. Третья дверь (чёрт, откуда здесь взялась третья дверь?!), такая же неприступно-несокрушимая, как и остальные, была приоткрыта, и оттуда меня манил весело ухмылявшийся карлик. Или гоблин – ну, короче, тот самый, из телевизора. Мне некогда было рассуждать по поводу правомочности появления дверей из ниоткуда, я ветром скользнул в щель и тут же захлопнул дверь, нашаривая засов, но карлик, досадливо отпихнув меня, провёл ладонью по шву, как бы стряхивая его, и дверь исчезла. Теперь передо мной была монолитная стена без всяких признаков отверстия. На которую я ошеломлённо и уставился.
Карлик, цепко ухватив за локоть, увлёк меня в проулок тёмного извилистого коридора, заросшего паутиной – из чего я сделал вывод, что пользовались им давным-давно, по крайней мере люди моего роста. Гоблин, видимо, отлично ориентировался во всех его разветвлениях, переходах и лестницах, семеня впереди и таща меня за указательный палец. Вдруг остановившись, он провёл своей длинной рукой по стене, и под его ладонью побежала трещина, превращаясь в дверной шов, и вот мы уже стояли перед такой же, как и предыдущие, дверью. Мой спутник втолкнул меня в неё и проворно заклеил за мной входное отверстие.
Глава 8
– Беда Вездесущий? – полувопросительно произнёс я.
– Ошибаетесь, хотя и не намного, – вежливо улыбнулся хозяин кабинета. – Я его коллега. Моя фамилия Жеблинус. В нашем ведомстве я занимаюсь вопросами космодесанта. Я ждал вас, инструктор Бойль.
Может быть, мне показалось, что его глаза на краткий миг насмешливо блеснули.
– Присаживайтесь, – пригласил он. Поговорим без спешки. Виски, сигару?
– Не сейчас, – отказался я.
Я присел, быстро схватив обстановку взглядом. Ряд мягких стульев, массивный стол с бумагами, несколько телефонов, монитор. Хозяин кабинета – добродушно улыбающийся клерк в безукоризненно сидящем костюме и галстуке. Он терпеливо ждал, давая мне возможность адаптироваться к обстановке.
– К вашим услугам, – нарушил я паузу.
Он благосклонно кивнул благородной головой:
– Превосходно. Если не возражаете, я прочитаю вам маленькую лекцию – о, совсем мизерную! – в ходе которой вы будете задавать мне вопросы, и таким образом мы быстро доберёмся до сути... Согласны?
– Не возражаю.
– Отлично... Итак, вы уже могли немного познакомиться с нашим миром. Наверняка вы были удивлены, озадачены в той или иной степени из-за реализации здесь самых странных представлений. Ваших собственных, заметим, представлений! Со свойственной вам проницательностью вы заметили, что этот мир формируют ваши мысли. И формировали уже много тысяч лет – я имею в виду не конкретно вас, а всё человечество. Чем только ни наполнена наша жизнь! В силу самой своей сущности люди всегда были склонны классифицировать всё и всех по категориям. Их не устраивает, например, то, что просто существует высшая, в некоторой степени, сила (вы понимаете, что в данном случае я говорю о себе и себе подобных), им подавай чётко обозначенное отношение этой силы к человечеству. Отсюда – чисто условное, с нашей точки зрения – деление на богов и демонов. Люди в итоге получают тех богов, которых хотят. И тех дьяволов, которых не хотят... Я не очень быстро перескакиваю с одной темы на другую?
– Ничего, я успеваю.
Хорошо. Далее. Безусловно, всё это отражается на нашем мире – он становится полярным. Такое положение всё больше начинает нас беспокоить, и как результат – мы вынуждены предпринимать адекватные действия.
– Следует ли понимать ваши слова так, что в вашем мире существует некое двоевластие? – спросил я.
– Да, и это результат влияния человеческого разума. Конечно, оба полюса власти стремятся к одному и тому же, но разными методами, которые, опять же, некоторым образом зависят от вас.
– Вы взаимодействуете не только с людским разумом, не так ли?
– Естественно. Но порождаемые иными разумами миры практически не влияют на человечество в силу самой своей чуждости. Поэтому для вас этот аспект как бы не существует. Для нас это актуально, признаю, для вас – нет.
– Позвольте полюбопытствовать, а для чего вам так был необходим я, что вы выкрали меня из-под носа, как я понимаю, конкурирующей структуры? И, кстати, по вашей же терминологии, к какому полюсу можно отнести лично вас?
– Сначала отвечу на второй вопрос. Мой полюс – полюс демонов. Ещё раз напоминаю, что подобное деление чисто условно и для нас совершенно не важно. Мы работаем с материалом в зависимости от эффективности того или иного метода... Теперь о главном. Неужели вы, Пауль, думаете, что я стал бы попусту тратить своё и ваше время, так подробно объясняя ситуацию? Да, вы нужны мне, нужны нашему полюсу. Вы пока и сами не сознаёте, какой потенциал скрыт в каждом М-мастере. Собственно, именно поэтому нам и пришлось... э-э-э... изолировать некоторую группу из вашей организации. Точнее, так называемых зеркальников. Избыточное клонирование М-способностей на Земле могло стать неконтролируемым. Это вносило некоторую дестабилизацию в наш мир. А уж когда в руки к вам попадает аппарат генерации грёз… – Жеблинус картинно развёл руками.
– И как? Принятые вами меры оказались успешными?
– Отчасти. Должен признать, ваши коллеги доставили несколько больше хлопот, чем ожидалось. Не буду скрывать, это связано с некоторой несогласованностью в действиях наших полюсов…
– Как я понимаю, они сбежали?
– О, не все, далеко не все. Ничего особенного. Некоторые проявления бунтарства – естественная реакция на смену жизненного уклада. Но это явление временное. Всё должно измениться в ближайшем будущем.
– Надеюсь, что так.
Жеблинус сделал паузу и уставился на меня своими сверлящими глазами:
– Я предлагаю вам сотрудничество. Собственно, вам придётся сотрудничать с нами так или иначе, но я предпочёл бы добровольное согласие. Признаюсь, во мне отчасти говорят и корпоративные интересы – вы должны понять, что вам в конечном итоге всё равно придётся играть за ту или иную команду, поэтому лучше сразу установить с руководством соответствующие отношения. Моя протекция – это очень много, Пауль.
– Чисто теоретический вопрос: а если я не соглашусь?
– Я предвидел вашу реакцию, поэтому позволю себе просто продемонстрировать неизбежность указанного развития событий, – усмехнулся дьявол. – Как вы думаете, Пауль, я умею просчитывать ситуацию? Не сомневайтесь, умею. И могу сообщить вам, что ваш визит ко мне был спланирован мною заранее. По сути, вы уже начали работать. Вы – курьер, который принёс мне интересующие меня сведения.
– Какие сведения?!
– Вспомните, в вашем мире существовал, да и сейчас активно развивается проект “Галатея”. Помните кота Цезаря? Конечно, помните! Должен заметить, что проект достиг некоторых успехов. Я просто обязан знать – каких именно: вполне возможно, что и этот потенциал пора подключать к использованию.
– А при чём здесь я?
– Не торопитесь. Вы очень даже при чём. Дело в том, что между нашими мирами существует некий барьер, структуру и целеобразность которого мы обсуждать сейчас не станем. Так вот, переход барьера сопряжён с некоторыми трудностями чисто технического характера. Я просто обязан был использовать вас как переносчика... Заодно это ещё раз должно было показать вам нашу, так сказать, власть… Вы никогда не задумывались, почему вам в этом мире досталось такое странное тело? Ну, не стану вас томить: в вашем горбу – мозг-координатор проекта. Заставлять вас переносить такой объём информации в своём собственном мозгу – значит совершать напрасное насилие над вашей памятью, вы же не Гонец, в самом-то деле; а объёмы таковы, что могут преждевременно истощить ваш мозг, а вы нам ещё понадобитесь. Поэтому я остановился на натуральном, так сказать, физическом носителе. Не будете ли вы любезны прилечь вот сюда? Не беспокойтесь, это быстро и безболезненно.
Непреодолимая сила развернула меня и бросила лицом вниз на кушетку, покрытую зелёной медицинской клеёнкой – впрочем, вполне бережно и мягко, однако не давая ни малейшего шанса шевельнуться. Мои навыки зеркальника, конечно, не сработали, когда я попытался увернуться от влияния. Да, они действительно сильны, дьяволы!
Жеблинус подошёл и запустил руку мне в спину, прямо сквозь одежду – я видел это в большом зеркале на стене. Никакой боли и вправду не было, хоть за это спасибо.
– Вот искомый предмет, – удовлетворённо сказал он, доставая блестящий титановый череп и разглядывая его. – Так и тянет сказать – бедный котик... Теперь, с вашего позволения, мы его просканируем.
Жеблинус положил то, что осталось от Цезаря, на препарационный стол и включил аппаратуру. Должен сознаться, подобного оборудования мне видеть ещё никогда не доводилось. Демон, перехватив мой взгляд, тонко улыбнулся:
– Вот и всё, информация уже снята... Впечатляюще, не так ли? Мы в большой степени опираемся на компьютерные технологии, и труды ваших друзей-роботов будут очередной каплей в океане накопленной нами информации... Извините за несколько напыщенный стиль.
– Timeo galatos et dona ferentes! – отозвался я, вложив в слова максимум сарказма. У меня вдруг блеснула сумасшедшая надежда выпутаться из нынешней ситуации.
Демон рассмеялся.
– Право, господин Бойль, вы нас недооцениваете... Но вернёмся к вашему настоящему положению. После проведения данной процедуры надобность в горбе для вас отпала. Можете пользоваться своим, так сказать, первоначальным телом – оно пригодится вам для выполнения наших заданий.
Я повёл плечами – горба, действительно, не было. Что ж, тем лучше.
– У меня есть предложение, – сказал я. – Для вас это, по всей видимости, не составит труда, а меня вы этим избавите от лишних хлопот.
– Слушаю вас, – откликнулся Жеблинус.
– Я бы хотел передать сообщение своим коллегам. По телевидению, для массовости. Я уверен, вы... как бы это выразить... ощущаете, что они действуют в городе. Это можно устроить?
– Возможность зависит от того, что именно вы хотите передать, – резонно заметил Жеблинус. – Не скрою, нас иногда беспокоит их активность. Но продолжайте, вас записывают.
Всё та же сила перевернула меня и, подняв с кушетки, поставила на ноги перед неведомо откуда появившейся камерой.
– Говорит Павел Арсентьевич Боль, – начал я. – Внимание! Всем сотрудникам космодесанта! Я обращаюсь от имени Беды Вездесущего. Прошу сегодня собраться в сквере возле памятника Хиттеру в двадцать ноль-ноль на встречу со мной. Дальнейшие объяснения дам на месте. Я убедился, что возможности Беды превосходят наши – раз этак в двадцать-тридцать. Поэтому рекомендую проявить благоразумие. Конец.
– Что ж, вы сделали правильный выбор, – кивнул Жеблинус. – В эфир!
Путы, препятствовавшие моим движениям, исчезли. Демон удовлетворённо потёр руки и указал на кресло:
– Присаживайтесь, коллега. Приятно иметь дело с умными людьми. Вы не пожалеете, уверяю вас.
– Надеюсь, – любезно ответил я, разминая затёкшие мускулы. – Даже не хочу думать, что я в чём-то ошибся – такой вариант настолько неприемлем, что лучше на этом не зацикливаться.
– Я понимаю ваши сомнения и колебания, но для них, право, нет оснований, – лукаво прижмурил глаза демон. – Позвольте несколько развить мою мысль. Сотрудничество – основа прогресса. Не скрою, доминировать в сотрудничестве будем мы, наша раса. Но и людям перепадёт немало: мы возьмём на себя руководство вашим развитием. Вдумайтесь в открывающиеся перспективы!
– Насколько я понял, вы просто хотите лишить человечество свободы воли, – сказал я.
– Вам не откажешь в проницательности и принципиальности, – поклонился Жеблинус. – Допустим. Но позвольте спросить, что вы собирались делать с вашей свободой? Набивать синяки и шишки? Глупо учиться на своих ошибках, когда другие уже давным-давно прошли этот путь... Неужели вы думаете, что препятствовать прогрессу человечества – в наших интересах? А отсюда, в частности – один шаг до осознания того, зачем нам вообще нужны люди. Правильно, люди – инструмент, средство для создания всё новых миров, жизненного пространства для нас. По большому счёту, мы – паразиты, но паразитируем не на вещёственном, а на ментальном уровне, не принося никому вреда. Поэтому М-мастера для нас – огромная ценность, – тут демон победно улыбнулся. – И сегодня вечером, я думаю, наши ряды заметно пополнятся – конечно, благодаря вам.
Моя реакция на его тезис была более чем сдержанной.
– Как вы могли заметить, – продолжал он, – этот мир представляет собой не что-то застывшее, он чутко реагирует на любое проявление фантазии человека. Вернее – из-за своей фантазии человек попадает в тот слой нашего мира, который сам же и создаёт. Однако мы существуем объективно, и как вы творите наш мир, создавая нам жизненное пространство, так и мы управляем вашим миром в нужном для нас направлении. Мы выращиваем, направляем, отбраковываем людей. Такая политика, безусловно, идёт на пользу обеим расам.
– Как коровам идёт на пользу стойловое содержание, – ответил я. – Могу судить об этом вполне объективно, как бывший специалист по крупному рогатому скоту.
– Достаточно грубо, но честно. К тому же верно по существу, – Жеблинус удовлетворённо наблюдал за мной, понимая, что после сделанного заявления мне, в сущности, некуда было деваться. Он был откровенно доволен ходом дела, даже, я бы сказал, по-своему счастлив. Поэтому мои слова прозвучали для него как гром среди ясного неба:
– К сожалению, я вынужден отказаться от подобного сотрудничества.
– А у вас, сударь, нет обратной дороги. Предателей не любят, – желчно ответил Жеблинус. – Как вы думаете, понравится ли вашим друзьям, что вы – да, именно вы, Пауль – заманили их в ловушку?! Уж поверьте, что сегодня вечером в парке будет достаточно моих агентов, – Жеблинус подался вперёд, его лицо изменилось. – К тому же, не следует забываться: вы вполне в моих руках, и я волен сделать с вами всё, что угодно. Продемонстрировать?
– Будьте любезны, – улыбнулся я, в душе молясь всем богам, чтобы моя надежда не была безосновательной.
– Как хотите, – сухо обронил демон и щёлкнул пальцами.
И – ничего не произошло.
– Как видите, не только вы умеете просчитывать ситуацию, – поднимаясь, сказал я. – Могу сообщить, что информация от “Галатеи”, которую вы только что загрузили, инфицирована мной задолго до... В общем, задолго до. Кот Цезарь в своё время заразился от старого сельского библиотекаря, Димы. Условной фразой о галатах я активизировал ядро программы, и сейчас в недрах ваших хвалёных компьютеров активно размножается вирус, с чем вас и поздравляю... Впрочем, этим вы на досуге займётесь сами, а мне пора. Разрешите откланяться.
– Охрана! – вполголоса скомандовал Жеблинус.
Мгновенно откуда ни возьмись появились шестеро охранников – боевая раса космоторговцев. Я непроизвольно уклонился от контакта и держал дистанцию, намечая путь к отступлению. В другое время я бы охотно потягался с ними, но сейчас подобное поведение было бы крайне неразумно: кто мог знать, как скоро компьютерная система Ада справится с моим вирусом? А вновь быть распятым силовым полем у меня не было никакой охоты.
Жеблинус сделал мгновенную паузу, во время которой, видимо, принял решение.
– Впрочем, это лишнее. Отставить, – устало сказал он. – Жаль. Если хотите, можете спокойно выйти, вас не станут задерживать: вы уже наш. Вы потом поймёте.
– Нет уж, – отказался я. – У меня свои методы. Прощайте, коллеги!..
Я попросту растаял классическим облаком тумана и спокойно вытянулся в форточку. И только краем уха услыхал последнюю фразу, которую прожевал мне вслед бык-охранник:
– До встречи!
Глава 9
Вставало солнце. Я шёл по утреннему городу, выложенному прямоугольниками воздушного золота – неуловимо-тонкого, несмываемого с фасадов. Ночной дождь умыл мир, и в капельках воды, повисавших сейчас на краю каждого листа посвежевших деревьев, я ощущал удивление миллионов мельчайших невидимых существ, пытающихся разглядеть изнутри запределье своего водяного шара.
Я рисковал. Я открыл своё сознание навстречу чему бы то ни было, в надежде найти в пестроте ощущений обрывок близкой мне мысли, но и сам из-за этого становился доступным наблюдению тонкого мира. Несколько раз я звал – в никуда, в пестроту – в надежде, что меня услышат и отзовутся. Тщетно: зеркальники, если они и были поблизости, блокировали своё сознание и были мне недоступны.
Моё поведение было рискованно, но после всего случившегося в приёмной Жеблинуса у меня не было иного выбора. Время туго заворачивало пружину действия.
Я ощущал вокруг себя мрачные подвалы с запертыми там отвратительными тайнами, ровные настроения гостиных и мечтательность захламлённых чердаков – но нигде не мог обнаружить и следа родственной мысли. Наслоения оттенков, чувств и слов были немы, открывая окружающее с новой, но незнакомой стороны.
Псы кармы, кем или чем бы они ни были, в любой момент могли вновь выйти на мой след, яркий и отчётливый. Предыдущая ночь, которую я провёл, превратившись в дерево и наглухо скрыв свою сущность, позволила мне хорошенько выспаться в никем не потревоженной пустоте одиночества. Теперь я был в хорошей форме. Упругость тончайшего нервного напряжения открывала мне подробности движения ауры окружавшего меня города. Никаких следов опасности не было; также не было никаких следов Сарычева или иного мастера ментала. К сожалению, в таком открытом состоянии зеркальник может получить неожиданный и жестокий удар – допустим, из-за смерти духовного собрата; я уже упоминал об этом. Такие ошеломляющие травмы очень тяжело поддаются излечению, и я в подобном случае мог оказаться беззащитным перед обстоятельствами. Чтобы не искушать судьбу, я свернул сознание и прикрыл его щитом полного отчуждения.
Оставалось надеяться на моё вчерашнее телеобращение. Десантники, если они видели его, не могли не откликнуться на мой зов. Мой план был прост: собрать всех, кого только можно, и с помощью Сарычева, объединив сознания, перенестись обратно в наш мир. А там уж, посовещавшись, решить, что делать дальше. Я понимал, конечно, что Жеблинусу и иже с ним предоставляется некоторый шанс разом накрыть всю организацию, но во-первых, я громогласно объявил о своей с ним связи, и только дурак мог быть неосторожным (а таких в десанте не бывает), а во-вторых, время, назначенное мной, никоим образом не было подлинным. На этот счёт существовали стандартные процедуры смещения – в зависимости от даты, пола и имени говорящего, порядка и количества слов – и так далее. Безусловно, Жеблинусу тоже могли быть известны эти правила, но вряд ли в полном объёме. Единственной зацепкой оставалось место, и тут уж я ничего поделать не мог.
Конечно, я постарался вывести Жеблинуса из игры. С этой целью я предпринял накануне кое-какие действия, на которые возлагал определённые надежды. Кстати, отсутствие преследования сегодня с утра отчасти подтверждало мои соображения.
Находясь в кабинете демона, я тщательно исследовал его психику и попытался смоделировать его дальнейшее поведение. И если я не допустил грубой ошибки, то о Жеблинусе, как руководителе “контрразведки” (уж не знаю, как это там у них называется) можно было теперь забыть. Я надеялся, что подобную дыру в агентуре заштопать не так-то просто, даже для самого Вездесущего, поэтому неизбежно возникнет путаница, и некоторое время для действий у меня должно было быть. По крайней мере, я так думал. Беда в том, что я понятия не имел, какие именно действия мне следовало предпринимать.
Памятник Хиттеру был на своём месте. Больше никого вокруг не было, даже голубя на бронзовой голове. Правда, сейчас же стая этих мерзких птиц (почему-то я не люблю голубей; эти прожорливые обитатели помоек вызывают у меня гадливое и брезгливое чувство) подлетела и принялась уркать и ворковать под ногами, выпрашивая подачку. Вообще же парк был тих, пустынен и родственно близок незамутнённой утренней душе.
– Приветствую вас, достопочтимый сэр, – произнёс Сарычев, собираясь воедино из многочисленных голубиных тел. – Сегодня прекрасная погода, не правда ли?
Я отметил про себя удачность Витькиной выдумки. Действительно, множество глаз и ушей в разных точках, возможность наблюдения с разных ракурсов, в том числе и с воздуха – прекрасный пример использования возможностей.
Мгновенный обмен мыслями избавил нас от необходимости что-либо друг другу пояснять. Я теперь знал, чем закончилось его бегство, а Витька, в свою очередь, имел всю информацию о моих действиях. Он одобрительно хмыкнул и неожиданно ляпнул:
– Знаешь, я её заберу с собой. Ей-богу!
– Кого?!
– Да Мальвину. Чёрт, негоже такой девке здесь сидеть. Заберу.
Иногда бывают ситуации, в которых я теряюсь. Ну вот ни одного слова по теме выдать не могу... До умопомрачения непонятный всё же человек Витька Сарычев. Это ему-то, ему-то, женоненавистнику хренову, вдруг понадобилась какая-то подозрительная Мальвина, женщина с улицы, о которой впридачу два дня назад он и знать-то не знал! Естественно, сама она ни сном ни духом не ведает о Витькиных намерениях. И тысяча к одному – в его импульсивную башку это наверняка пришло только что. Нет, джентльмены, как хотите, а моя психика к таким наворотам не приспособлена. Поэтому я просто сказал:
– У нас с тобой сейчас другая задача. Есть предложения?
Витька не успел ответить. Рыча дизелем, в сквер тяжело ввалился фургон Буратино. Сам встревоженный фокусник, выглянув из кабины, закричал нам:
– Presto! Садитесь! Нельзя терять ни минуты!
Почему-то мы сразу поверили ему. Ломая кусты, тягач мчался к нам, и ничего другого не оставалось, как воспользоваться этим странным приглашением. Через секунду мы уже были на крыше вагончика, и Арлекин, утопив педаль акселератора до отказа, вёл тяжёлую машину на максимальной скорости вон из парка, вон из города – к столбу.
Глава 10
– Почему вы сразу не сказали?! – психовал Витька. – Мы, как козлы, ныкаемся по всему городу, а они, блин, наблюдают! Герои!
– Конспирация прежде всего, – Давид Шварценберг был невозмутимо спокоен. – Как вы могли заметить, мы и сейчас действуем небольшой группой. Минимум риска. Дело в том, лейтенант Сарычев, что уже были попытки проникновения в организацию под видом наших сотрудников. Поэтому следовало сперва убедиться, что данный случай – подлинный. Всё бы само собой решилось сразу после идентификации на таможне; но, к сожалению, оказалось, что Пауль уже умудрился что-то натворить, хотя я даже не могу представить, что и где. Наш пострел везде поспел – так, кажется, это звучит по-русски?
– Ничего он не натворил! – выкрикнул Витька. – Да и как он мог это сделать? Как?! Он же только-только появился в этом мире!
– Я знаю, как, – сказал я. – Могу высказать гипотезу. Если мне дадут вставить слово.
– Ну?! – повернулся ко мне Витька.
– Брат! – объявил я. – Где-то здесь скрывается Брат. У меня с ним идентичные отпечатки пальцев. Меня и сграбастали по его милости.
– Логично, – кивнул Шварценберг, и тут же по наручному браслету связи отдал кому-то распоряжение о поиске и установлении контакта с Братом Бойлем.
– Только этого не хватало, – проворчал Сарычев. – А, чёрт с ним, одним больше, одним меньше... Но мы-то хороши, а?! Как дети. Так проколоться!.. Ладно, Арлекин – это н’Танга. А кто Пьеро?
– Сергей Иванович Климентьев. Вы его не знаете, это новый сотрудник.
– А эта… Мальвина?
– Софи Сарычева, – сухо ответил Шварценберг и отвернулся.
Тягач, глухо взрёвывая двигателем, пробирался по утренним улицам на окраину. Витька, высунув голову под струю встречного ветра, некоторое время молчал, а затем произнёс как ни в чём не бывало:
– Так. А может быть, мне скажут, какого дьявола мы, собственно, удираем? Давайте-ка я по-быстрому перетащу вас домой, а сам вернусь за остальными. А? Мне же так и легче будет.
– Нет, – покачал головой Шварценберг. – Никуда мы отсюда не двинемся.
– То есть как не двинемся?! Шварц, ты чего, сдурел?
– Вот что, – наконец соизволил улыбнуться наш железный командор. – Тут их надо бить, на месте. Есть такое выражение: “наглость – второе счастье”. Побольше активности, не давать им опомниться. Отступать – глупо... И куда отступать? Конечно, это хорошо, что появился канал связи – кстати, тебя, шельмеца, пуще глаза беречь надо – но основная база операции сдерживания должна размещаться здесь!
– Ага, пусть знают, как с дураками связываться, – поддакнул Витька.
– Я не совсем уверен, что их надо именно бить, – вмешался я. – Может, с ними проще договориться на взаимовыгодной основе?
– Ты что, Пашка? – вскипел Сарычев. – В рабы записался?! Забыл, как тебя у Жеблинуса дрючили? Кстати, с Блинусом этим ты ловко придумал, поздравляю!
– Что именно? – заинтересовался Шварценберг.
– Ничего особенного, – скромно сказал я. – Просто я умею, выражаясь языком наших новых друзей, просчитывать ситуацию – в меру способностей. Вчера я ему отправил по почте мой цилиндр ощущений. Подарил. Торговцы ведь их так делают, что цилиндры работают только если их продать или подарить. А насильно или обманом забрать невозможно – это в них встроенная защита такая, для честности торговли. Они ж на честности помешаны, торговцы-то.
– Вот как. Подарил. Чего ради? Смысл?
– А тот смысл, что с местными олигархами они почему-то не торгуют. И таких товаров тут нет. Так что прикиньте, что такое цилиндр ощущений, реализующий все мечты и представления, для представителя расы, основанной именно на представлениях?! Это даже не власть над миром, это свой собственный мир, где сплошной золотой век для хозяина – ну, с его колокольни, конечно. И небольшой моралистический этюд: оценив психологический фактор, я практически стопроцентно мог гарантировать, что Жеблинус пошлёт всё и всех подальше и дезертирует в свой личный мир. Что, кажется, и произошло. Жеблинусу Жеблинусово.
– Неплохо, – пробормотал Давид. – Кажется, я и в этом был прав...
– Только не говори, что и это ты предвидел, – сказал Витька. – Даже я не знал, что у него с собой цилиндр. Кстати, как ты, запасливый наш, умудрился его?..
– Имплантация в бедро, – пожал я плечами. – Не одни Жеблинусы соображать умеют. А в чём ты был прав, Давид?
Шварценберг поднял брови и потёр лоб длинными пальцами.
– Я уже стар, ребятки, – негромко сказал он. – Пора готовить смену. И желательно, чтобы это был кто-то, умеющий соображать. Комплексно. Быстро. И держать удары. И могущий брать на себя ответственность. Это ох как непросто... – Шварценберг пронзительно взглянул на меня. – Вот ты говоришь, у них там два полюса. Наша задача – стать третьим. Чтобы с нами считались. Чтобы мы могли решать – именно мы, а не добрый дядя за нас. Иначе грош нам цена. Да ты и сам всё прекрасно понимаешь.
Он вновь согнал брови к переносице и совершенно другим голосом распорядился:
– Лейтенант Пауль Бойль назначается руководителем отделения космодесанта в мире-один. С присвоением ему звания лейтенанта-командора. Командором отделения в мире-два остаюсь я. Лейтенанту Сарычеву участвовать в любых операциях, кроме транспортных, запрещаю. Командору Бойлю приступить к исполнению обязанностей немедленно.
– После столба, – уточнил я. – Незачем оставлять Брату долги.
Сарычев открыл было рот, но встретив жёсткий взгляд Давида, отвернулся.
Шварценберг вдруг еле слышно вздохнул:
– Lascriate ogni speranza voi ch’entrate...1 Вы даже не представляете, ребятки, какой это страшный мир... Ладно, готовьтесь, скоро таможня. Будем прорываться.
– Фигня! – махнул рукой Сарычев. – Это нам как два пальца.
– Ой, хлопче, не кажи гоп, – прогудел из люка Климентьев. К моему удивлению, он всё ещё носил личину Пьеро. – Каждый раз те босяки придумывают что-то новенькое. Ну, и мы, конечно, тоже! – он слез сам и помог спуститься Мальвине – нет, уже не Мальвине, а Софи. Краем глаза я заметил, как на скулах Сарычева напряглись желваки.
– Держите на всякий случай! – Климентьев раздал нам короткоствольные автоматы, вытащив их из стенного шкафа. Сам он вооружился гранатомётом. – Не дрейфьте! Они на полчаса за нами увяжутся, никак не больше.
– Ты за нас не бзди, – ответил Витька. – Мы и сами с усами.
Я взглянул в переднее окошко. Здание таможни уже виднелось на горизонте. И сразу мне не понравилось, что участок дороги над ним застилала подозрительно знакомая голубоватая дымка.
– Стасис-поле! – закричал я. – Туда нельзя! Нас всех парализует! В объезд!
– Понимать! Объезжать! – откликнулся из кабины н’Танга. – Всем держаться, хвататься крепко!
Тем не менее, тяжёлая машина летела по шоссе, никуда не сворачивая. Мотор взвыл каким-то небывалым обертоном, фургон буквально прыгнул вперёд, с каждой секундой наращивая скорость. Было видно, как забегали фигурки перед фронтоном, залегая и занимая оборону, а в нашу сторону, отрываясь от основной массы, полетели голубые вспышки. Н’Танга бросал машину из стороны в сторону, уворачиваясь от них. Мы летали по фургону, как горошины в маракасе – правда, для тренированного десантника такая пляска не представляет особых помех.
Первым выстрелил Климентьев, разнеся в пух полосатую будку. В ответ пули защёлкали по обшивке фургона – к счастью, обычные пули, а не те, из эльтыбейненских карабинов. Витька припал к окошку и, скалясь, выпустил весь рожок одной длинной очередью. Я стрелял одиночными, тщательно целясь – настолько, насколько позволяла бешеная тряска. Похоже, на дороге перед таможней было насыпано множество каких-то острых колючек: колесо под нами вдруг оглушительно выстрелило; машину начало мотать и трясти ещё больше. С разгону мы влетели на досмотровую площадку. Тут н’Танга свернул, объезжая голубой частокол столбов поля, и тяжёлый тягач, разбрасывая брызги стекла, вломился и пролетел прямо сквозь дощатую стену таможни. Как по команде, мы все превратились в туман: с фургона со скрежетом сорвало крышу, и осколки досок, вертящиеся в воздухе вместе с кусками кирпича и черепицы, представляли бы для нас реальную опасность, если бы мы сохранили свой телесный вид. Хуже всего, конечно, было нашему водителю: он-то не мог себе позволить затуманиться и бросить руль.
Красивое, наверно, мы представляли зрелище со стороны. Как в красочном фильме-боевике, наш автомобильный монстр ворочался и рычал, разбрасывая по сторонам свои и чужие обломки. Оставалось надеяться, что он останется достаточно работоспособен и быстроходен – иначе бы теряла смысл вся операция нашего прорыва. Скрежеща, воя и ревя, он выбрался из разбитых стен. Голубая вспышка пронизала фургон, никого, к счастью, не задев. Часть крыши здания рухнула, зацепив и сорвав нашу заднюю стенку и часть левого борта, но было уже поздно: тягач выбрался на свободный участок дороги. Раздался взрыв: это Шварценберг, материализовав своё тело, хладнокровно влепил неприятелю ещё одну гранату. Силовое поле мигнуло и исчезло – видимо, были повреждены подводящие кабели или генератор энергии. Мы, отстреливаясь, удирали на ошмётках резины, которые недавно были новенькими колёсами с суперпротекторами. Против ожидания, никто нас не преследовал.
Глава 11
Нам не повезло. Оказалось, что вспышкой стасис-поля зацепило-таки Софи. Лишённая на мгновение свойств зеркальника, она умудрилась получить в грудь острый обломок стекла, и теперь, истекая кровью, лежала без сознания на походном тюфяке. Даже н’Танга по сравнению с ней пострадал гораздо меньше, он отделался всего лишь повреждением глаза, которое тут же убрал простым волевым усилием.
Без восстановителя нечего было и надеяться на то, что она останется в живых. Повреждение сердечной сумки, огромная потеря крови и вдобавок сложный перелом предплечья требовали незамедлительной госпитализации. Но что мы могли сделать? Перед нами расстилалась бесконечная лента шоссе, впереди был только один уже знакомый нам постоялый двор, где сроду не водилось ничего похожего на восстановитель.
– Не более получаса, – хмуро сказал осматривавший Софи Климентьев, отвечая на наш молчаливый вопрос. – Кома. И группа крови редчайшая. Плохо.
– Виктор, эвакуируй её домой, – приказал Шварценберг. – И быстро назад.
– Не выйдет, – глухо ответил Сарычев, отводя взгляд. – Я с дублем условился, что он забьётся в глушь, где его никто не найдёт. Я даже знаю, куда. Ну, на всякий случай. Вот чёрт! Кто же знал?! Оттуда до госпиталя всё равно не успеть. Твою мать!..
– Успеешь! Надо успеть, понимаешь!
Витька был похож на затравленного волка. Он яростно сверкал исподлобья своими бандитскими глазами и шевелил усами. Жестом он приказал освободить рядом с Софи место на лежанке.
– Ты чего надумал? – спросил я.
– Час меня не тревожить! – распорядился Витька. – Н’Танга, останови, трясёт!
Он улёгся рядом с Софи, разорвал стерильную оболочку медпакета и принялся напрямую соединять кровеносные системы – свою и Софи.
– Полчаса, говоришь? – бормотал он. – А вот хрен вам, не меньше часа!.. Если кто меня за это время дёрнет – убью! Не бойся, Серёга, у нас группы одинаковые, её специально для меня делали... Помогайте все, иначе я эти трубки по пути растеряю!..
Он сосредоточился, обвиваясь туманом вокруг тела девушки, и исчез. Точнее, исчезла Софи, а на месте Витьки появился смущённо улыбающийся дубль. Слава богу, трубки тоже исчезли, значит, то, что в них была живая кровь, каким-то образом помогло перенести их – в противном случае попытка Сарычева была бы безнадёжной. Собственно, положение и без того не внушало оптимизма.
К гостинице мы подъехали глубокой ночью. Кое-как залатанные баллоны постоянно травили воздух, пробитый радиатор выкипел, но машина всё же дотянула до жилья. На фургон было жалко смотреть. От надписи “Буратино” осталось лишь “ура”, что выглядело достаточно двусмысленно.
Заспанный хозяин отнюдь не оказал нам такого радушного приёма, как в прошлый раз. Получив золотой, он тут же отправился спать, буркнув что-то насчёт матрасов и холодного мяса. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что иначе и быть не может. Одно дело принимать амнистированных странников, и совсем другое – давать приют бегущим преступникам. Ничего не знаешь – вроде бы и не виноват, а в противном случае щупальца Беды быстро дотянутся и сюда.
Кое-как подкрепившись, мы решили всё же сделать здесь остановку. Ни таможенники, ни пограничники, ни быкообразные охранники до сих пор никогда здесь не появлялись, так что можно было надеяться, что так будет и впредь. Несколько часов до утра мы решили провести в более-менее человеческих условиях. Конечно, выставив часового.
– Караулить будет Пауль, – решил Шварценберг. – У него есть предчувствие событий. В случае чего, это хоть небольшая, но фора во времени. Остальным – отбой.
Всё правильно, но иногда мой дар Маэстро может быть и обузой...
Я вышел во двор и расположился прямо на траве, привалившись спиной к воротам. Летучие мыши давно угомонились, сверчки и цикады успели отыграть свои свадьбы, и тишина была полной. Ночные созвездия ослепительно пылали в чёрном бархате неба, изредка перечёркиваемом беззвучными полётами метеоров. Я расширил своё сознание, вбирая в себя пустоту двора, остывающие машины, наконец, весь дом. Я чувствовал дыхание каждого спящего, их сны, похожие на паутину, что прилипает к лицу в осеннем лесу. Потом я раздвинул всё это ещё дальше, до дороги, и мысленно пробежал её в оба конца, насколько смог. Всё спало: люди в комнатах, пёс в конуре, куры, гуси; птицы на деревьях, какие-то мелкие животные вокруг – их было много. Лёгким фоном звучали ночные бабочки и жуки, вьющиеся вокруг тусклого фонаря, да две жабы, возвращающиеся с ночной охоты за слизняками. Я встал и потянулся, затем, прогоняя сон, стал бесцельно бродить по двору.
Взгляд, холодный, упёршийся мне в спину, я почувствовал всем телом. В нём не было ни страха, ни вражды, а только напряжённое внимание – наверно, поэтому я не стал поднимать тревогу, а просто обернулся и негромко спросил:
– Кто?
Серая тень безмолвно стояла, не делая никаких попыток приблизиться или убежать. Я медленно подошёл ближе, и тут узнал карлика-гоблина, моего проводника в запутанных коридорах подземного города.
– Уходите дальше, – шелестяще-скрипучим голосом с усилием проговорил он. – Два часа. Беда.
– Беда – в каком смысле? Вездесущий?
– Мы будем помогать. Мы слышали, знаем. Мы, мы, мы настоящий полюс! Могущество! Дьяволы – плохо, боги – плохо, мы – хорошо. Вы – не подчинились. Правильно. Дадим усилитель. Сможете уйти. Уходите! Домой! В свой мир!
Он переменил позу, как-то перетёк телом, и в его руке блеснул стеклянный кувшинчик.
– На! Глоток! Уходите все! Лучше. Ай! Не согласитесь. Глупые. Возьми! Потом ещё, сколько надо. Поможем.
Гоблин сунул мне в руку кувшин, повернулся и заковылял прочь. Потом обернулся, подумал и, печально скорчив рожу, произнёс:
– Женщина. Там. Живая. Знаем.
И исчез.
А я отправился будить отряд.
Глава 12
Как приятна неторопливость устоявшегося тепла! Заматеревшее лето близилось к концу, но подкрадывающаяся осень ещё не смела заявлять о себе ни свежестью ночей, ни желтизною листьев. Выласканная августом земля щедро раздавала свои плоды. Над утомлёнными садами плыл сладкий запах созревших яблок. Поля до горизонта желтели свежей стернёй, и тёмно-зелёные вкрапления леса казались на их фоне сизо-голубыми. В высоком безмятежном небе плыли белые громады облачных замков.
Мы с Джоан и Сарычевым-дублем сидели на веранде и наслаждались теплом и покоем. Я сам выбрал этот деревенский дом в качестве своей резиденции: хотелось хоть на время уйти от проблем, неотложных дел, хитроумных ходов и контрходов, резко изменить свой привычный распорядок. Этот размеренный и неторопливый быт помогал переносить нервное напряжение последних дней – результат взваленной на меня Шварценбергом ноши.
Укол М-сознания заставил меня насторожиться. Видение упало на меня резко, на краткий миг обострив до предела все чувства. Я узнал ситуацию: когда-то, в давнем-предавнем сне, я уже видел эту картину – залитый солнцем двор, улыбающаяся Джоан наискосок от меня – и поэтому знал, что случится через несколько секунд. Поэтому я просто поднял палец (что означало “внимание!”) и отрицательно качнул головой, когда Витька потянулся за оружием.
Жеблинус появился совсем не эффектно: он просто вышел из-за угла, держа в руках объёмную плетёную корзиночку, которую тут же по-простому взгромоздил на лавку. Он весело поздоровался с нами, церемонно поцеловал Джоан руку и опустился в предложенное мною кресло-качалку.
– Прошу простить мне самовольное вторжение, – произнёс он, снимая с корзины белоснежную салфетку. – Но я не мог... Знаете, когда душа переполнена...
Руки его проворно выставляли из корзинки на стол бутылку великолепного шотландского виски, кипрский мускат, тонко нарезанный сыр-рокфор и салями, шоколад, фрукты и ещё множество различных лакомств.
Джоан огромными глазами, со смесью восторга и непонимания, глядела попеременно то на меня, то на нашего неожиданного гостя. Она, конечно, знала, кто пожаловал к нам на огонёк, но моя спокойная реакция очевидно озадачила её. Скромный дубль-Сарычев хранил молчание, я откровенно забавлялся ситуацией, и Жеблинус с нашего молчаливого согласия принял на себя обязанности распорядителя.
– В знак моей признательности прошу принять скромный... – начал было он, но в этот момент вместо дубля явился Сарычев-первый.
– У тебя есть ещё час, – бесцеремонно высказался он, – а потом ваше рогатое превосходительство вольно убираться ко всем остальным чертям. Дела!
– Виктор! – укоризненно произнесла моя жена.
– Часа вполне достаточно, – сказал демон. – Мы приятно проведём время за дружеской беседой.
– Угу, – согласился Витька, отправляя в рот огромную порцию паштета. – Не обращайте на меня внимания, я не жрал целый день. Вкуснотища!
Мы рассмеялись.
– Вы не аристократ, – огорчённо качнул головой Жеблинус. Это было не вопросом, а констатацией факта. – Виски, господин Сарычев, не прихлёбывают, а потягивают.
– Не ваше дело, – огрызнулся Витька. – Обратите внимание, досточтимые сэры, на некоторый комизм положения. Никогда бы не поверил, что буду сидеть за одним столом с дьяволом, который будет учить меня хорошим манерам!
– Вот так добро всегда побеждает зло, – серьёзно сказала Джоан.
– Кстати, я бы хотел сделать вам подарок, Виктор Степанович, – заметил Жеблинус. Так из его слов я впервые узнал Витькино отчество.
– Чего? – подозрительно оторвался от еды Витька.
– Ваша книга, – откликнулся Жеблинус. – То есть, пока ещё рукопись, которую вы, надеюсь, доведёте до окончательного блеска. Ваша беда в том, что у вас и вашего дубля нет возможности работать совместно, а это некоторым образом сказывается на стиле... Желаете послушать? – он наугад выбрал страницу и звучным голосом начал:
“Только что над Марсом царила душная красная ночь, заполненная шёпотом ветров, струящихся между камней, и рдяным блеском Антареса. А сейчас вдалеке уже вставал туман, растворяя очертания ясных и резких вблизи контуров. Ни звука – и можно было слушать эту тишину, а даль всё куталась в туман, как бы зябко набрасывая его на худые плечи... Туман, последнее напоминание о прошедшем дне. Это было как последняя сигарета у осуждённого на смерть, как последний глоток воздуха, последний взгляд вокруг; но Марс уже не имел сил пробудиться от овладевающего им оцепенения...”
– Вам понятно, о чём я говорю? – повернулся к Витьке Жеблинус. – Вот это приблизительный образец творчества вашего дубля. Или ещё, для примера, – он пропустил полстраницы и стал читать дальше:
“Туман начал рассеиваться и исчезать. Сквозь окна было видно, что в залах дворца горели цветные огни, и слабо доносившаяся музыка только усиливала контраст с начинавшей сыпаться с неба снежной крошкой.”
– Слабовато, – сказала Джоан.
– А по-моему, нормально, – возразил я. – Хотя, конечно, я не специалист.
Слегка побледневший Витька отрешённо молчал, пожирая нас глазами.
– Нормально, – согласился Жеблинус. – Но не гениально! Равно как не гениально и всё написанное, так сказать, Сарычевым-первым. У последнего есть живость, порыв, фантазия – но нехватает техники, отточенности. Судите сами! Он пишет с вывертом, с хвастовством, что ли, производящим даже несколько отчуждающее впечатление. Вот так:
“Вместе со снежной крошкой с неба пикировал большой неуклюжий корабль – которому, впрочем, предшествовало падение полудюжины ржавых листов обшивки. К удивлению стороннего наблюдателя (если бы таковой оказался поблизости), корабль не только уцелел при посадке, но, сверх того, сел довольно удачно.
Дежурный по палубе отдал приказ выключить двигатели и разблокировать две большие лазерные пушки. Сразу после этого, в соответствии с инструкцией, старший артиллерист сержант Джо Гопкинс опробовал их на единственной крупной цели – уже знакомом нам дворце. Оказалось, пушки перенесли полёт и посадку удовлетворительно. На пульте неярко замигала лампочка “промах” (хотя дворец был мгновенно превращён в пыль), а через две секунды – “авария в установке”. Джо удовлетворённо вздохнул и сдал дежурство сержанту Спиросу, так как время его вахты на этом закончилось. Пропуская эпитеты, которыми новый дежурный наградил старого, отметим, что команда была издёргана четырёхмесячным патрулированием, измучена придирками офицеров и поганым самогоном, за который Рябой Питер из пожарной службы драл втридорога и ко всему ещё продавал под гордым названием “виски”...
– Обратите внимание на некоторую непричёсанность текста, – продолжил Жеблинус. – На мой взгляд, чего-то, изюминки какой-то, что ли, не хватает. Я смею причислять себя к... Ну, не знатокам, подобное утверждение будет выглядеть нескромно, а к ценителям – назовём это так. С вашего позволения, господин Сарычев, я продолжу... Где же это... Впрочем, несущественно. Вот интересное место, как капрал Пегус инструктировал аварийщиков:
“– Да такую работу я один делал в три раза быстрее и лучше, чем вы её сейчас сделаете все вместе, ленивые свиньи!
Он буквально тыкал их носом в новые скафандры:
– Сейчас даже первогодки в новых, а вот в моё время...
Он отечески поучал салажат (одновременно раздавая пинки под зад):
– Знаю я вас, паразиты! Вам бы сидеть за камешком да ложить в штаны от страха... Клинтон! Клинтон!!! Куда рыло воротишь, мерзавец?!
В это время оглушительно завыла сирена боевой тревоги, затем неожиданно поперхнулась и смолкла, и вновь повисла тяжёлая тишина. Включилась внутренняя связь, и динамик неестественно заорал: “...лю тебя, люблю тебя! Три месяца в пространстве, и я вер..” – и тут же заткнулся. Этой песней, по приказанию майора Уллабаева, постоянно пытались поддержать разлагающуюся дисциплину и угасающий боевой дух на корабле.
К аварийщикам просеменил старший лейтенант Гарман. Хитрое лицо его с громадным носом и маленькими глазками, плюс типичный южный акцент помогал сразу же узнать фермерского отпрыска, парня из глубинки, просто от трактора. Увы, содержание его речей, всегда произносимых с милым дакотским выговором, сразу и навсегда уничтожало всякое впечатление о нём как о простом, хорошем человеке. Гарман снискал себе нелюбовь команды изречениями типа “Это... То есть... Как его... В общем... В карцер негодяя!!!”
– Короче говоря, я хочу сделать вам этот подарок, господин Сарычев, – тут Жеблинус довольно прижмурился, как сытый кот. – Пока – только вам. Возьмите текст. Это вы его написали, не надо отказываться. Пусть не в этом мире, а в моём – но это ваш труд. Я же только взял на себя смелость передать...
– Не доставляет ли вам в вашем мире наш друг каких-либо забот? – поинтересовалась Джоан, лукаво взглянув на Витьку.
– Не доставляет, – улыбнувшись, ответил Жеблинус. – Руки коротки, ха-ха!
– Это мы ещё посмотрим, – пробурчал в сторону оскорблённый Витька, но рукопись тем не менее взял.
– Что касается вас, господин Бойль, то я ещё не придумал, какой сделать подарок вам – вам и вашей супруге, – продолжал Жеблинус. – Но я придумаю, даю слово! Я вам действительно весьма благодарен!
– Очень рад, – вежливо ответил я. – Вы вполне заслуживаете тот мир, который сотворили. Ведь это вы сами сотворили его для себя!
В этот момент у меня было такое ощущение, что я говорю это сам себе.
Эпилог
Проклятый Жеблинус придумал-таки мне подарок. Уклониться от котрого было невозможно. Он, этот его подарок, висит надо мной, как омерзительная черная туча. Он ежесекундно, каждое мгновение давит на меня, заставляя упрямо сжимать челюсти. Демон не был бы демоном, если бы хоть на миг допустил, чтобы его поступок мог принести кому-либо пользу. Хотя нет, какую-то пользу он все же принес – правда, это больше похоже на издевку.
Я не могу обратиться к друзьям за помощью. Я не могу даже дать им знать, что я все ещё жив. Более того, я не могу и не хочу посвящать во всё даже Джоан – хотя именно она и явилась причиной нашего нынешнего положения. Ну и, конечно, я сам.
И все же я крайне благодарен Жеблинусу. Более того, я не знаю, как бы я сумел жить дальше без его подарка.
Но по порядку.
Джоан.
Как бы не была изощрена натура зеркальника, но где-то пролегает та неощутимая грань, заходить за которую позволительно только богам – вершителям судеб.
Биологическая несовместимость – вот барьер, на котором споткнулась природа. Джоан не смогла выносить и родить ребенка. Когда это обнаружилось, было уже слишком поздно что-то предпринимать. Даже восстановители космоторговцев не могли спасти ее от интоксикации. То есть, могли бы – но ценой жизни малышки (ребенок оказался девочкой). Джоан не хотела об этом и слышать, да, честно говоря, я и не смел предлагать ей ничего подобного. Она решила сама, оставив мне короткую записку – зная меня, она не воспользовалась даже мысленным контактом.
Впервые я по-настоящему понял Ионэла Ивашку. И Брата – он ведь унаследовал именно моё сознание. Каково ему-то все это время приходилось без Джоан?! Быть рядом – и ни словом, ни взглядом не выдать кошмар, творящийся в сердце. И то, что он исчез – может быть, было лучшим выходом и для него, и для меня. Не ожидал я от себя – ну ладно, почти от себя – такого самопожертвования… Впрочем, всё это теперь не главное.
Я оцепенел. Время словно споткнулось, и мысли по кругу возвращались все в ту же точку. Впервые в жизни я не знал, что делать. Витька Сарычев неотступно находился возле меня, молчал и следил, дурак, как за маленьким. Кстати, он и сам здорово изменился за последнее время, Сарычев.
И вот тут-то Жеблинус предложил выход.
Он объявился как-то ночью, отвратительной бесконечной ночью, со своей отвратительной улыбочкой – впрочем, возможно, это только мне она казалась отвратительной. Мне все тогда казалось отвратительным. Уселся напротив и принялся как всегда по-иезуитски умело плести разговор, со всякими полунамёками и недомолвочками. Я не желал никого видеть и уже хотел было послать его куда подальше – дружба с Витькой отложила-таки на мне отпечаток – но за мгновение до этого – и как же тонко дьяволы чувствуют нужный момент! – он буквально огорошил меня своим предложением.
Оказывается, Жеблинус наслышан о моих затруднениях (он, сноб чертов, так-таки и выразился – “затруднениях”!). Оказывается, Жеблинус крайне мне признателен и прямо-таки жаждет помочь в моем непростом положении. Оказывается, Жеблинус даже уже на свой страх и риск предпринял кое-какие шаги для этого. Оказывается. Оказывается.
Короче, этот чёрт придумал для меня новый мир. Мир, в котором Джоан и малышка были живы – обе! Но в котором, к сожалению – тут он позволил себе вполне корректный смешок – нелепая и случайная смерть постигла некоего Пауля Бойля. Или Павла Боля – уж кому как нравится. И мне предлагается, так сказать, долгожданное воссоединение семьи.
Он знал, что я не смогу отказаться. Он знал, что я с завязанными глазами пошёл бы на всё.
Я и пошёл.
Одного лишь Жеблинус не сказал мне – того, что единственным условием моего нового мира является полный разрыв с миром нынешним. Уж как он там это устроил, не знаю – свойства дьяволов, умноженные генератором ощущений, могут творить непостижимые вещи. За это я теперь ручаюсь, проверил на себе.
И вот теперь я живу…
Нет, не я. Мы втроём теперь живем в том же самом доме, что и раньше. Внешне ничего не изменилось – тот же дом, веранда, увитая виноградом, те же белые вершины на горизонте, та же ласковая золотая осень. И наше одиночество, длящееся уже вторую неделю – а я знаю, что оно будет длиться вечно, если я не найду какого-нибудь выхода. И тот же немой вопрос в глазах моей жены. Впрочем, я считаю, пока ей незачем знать лишнее. И про нынешнюю ситуацию, и про то, что где-то там – знать бы, где?! – растёт сейчас наша вторая дочь. Конечно, Витька ребёнка в обиду не даст, но…
Короче, Жеблинус зря рассчитывает, что вывел меня из игры. Я что-нибудь придумаю. У меня просто нет выбора. Я придумаю.
Обещаю.
Третий полюс - часть 4
© Copyright: Федорович Дмитрий, 2012
Свидетельство о публикации №212081000344
Свидетельство о публикации №212081000344
Рецензии