Нина

Нина живет в тесной комнате заводского общежития.  Каждый вечер она ставит на примус маленький, пузатый чайник, закутывается поплотней в бежевую шаль  и подходит к окну.  Маленькое окошко пропускает через себя тусклые лучи огней ночного города.  По асфальту идут люди, едут  шеренгой автомобили, где-то вдали лают собаки, гоняющие кошек,  мерцают на высоких щитах рекламные вывески супермаркетов, ресторанов и разных магазинов. Здесь скидки на литературу до ноября. А там – все по «сказочно низким» ценам. Молоко, хлеб, мясо, яйца, одежда – всё можно приобрести практически бесплатно, оплатив специальный  купон. Все сверкает роскошью и разнообразием. Все можно приобрести за определенную сумму, если твой кошелек полон – ты, считай, уже хозяин жизни, и, по крайней мере «красота» и довольство тебе вписаны в путёвку по жизненной дороге. All inclusive - не это ли важно?  Нет? Ха!
Нина греет тонкие, загрубевшие от тяжелой работы пальцы о чашку с липовым чаем.  Пар неслышно поднимается под самый потолок, разрушая затхлость воздуха и наполняя его своим ароматом, отсыревшие потолки, кажется, просыхают в его объятиях, Нина зажигает лампу на выскобленном дочиста столе, и в комнате будто воцаряется уют.  Тени от лампы рассеянным светом ложатся всюду, освещают  это скромное жилище, но не проникают во все темные углы, и причудливые тени пляшут по обоям, и чудится порой, что кроме Нины тут есть кто-то ещё – какая-то сила, дух, полтергейст. Нина в это, впрочем, не верит.

Нина делает глоток своего уже немного остывшего чая и проводит ладонью по запотевшему стеклу. Ее ресницы сомкнуты, плавные скулы расслаблены, она словно замечталась, как в детстве, словно снова увидела ту сказку, на которую ее водил отец.  Веки ее слегка вздрогнут, и вот легкая улыбка пробивается сквозь ее душу, стучится, просится наружу, но Нина вновь открывает глаза и устремляет взор на рекламные щиты. Иногда мечта ее даже расстраивает.

Нина смотрит в зеркало и смущенно отворачивается. Что видит там она? Что так смущает, отвращает и мешает ей за этой гладью? Ведь зеркала большей своей частью правдивы до мелочей, беспристрастны и не склонны к лицемерию. Им все равно, что вы там и от кого хотите скрыть, что пугает вас темными ночами и заставляет пить горький кофе по утрам, от чего вы бежите в разные страны, бросаете семьи, жён, детей. Им все равно красивы вы или уродливы до крайности, успешны или удача давно плюет на вас с высокого купола собора св. Иакова. Зеркала просто показывают то, что есть – без преувеличения или уменьшения. Не надо думать, будто они умеют и любят искусно лгать.  Не любят и не умеют.
Нина старается не смотреть в зеркало. То, что висит у нее в платяном шкафу,  она вот уже лет пять занавешивает старым бордовым покрывалом, доставшимся ей ещё от матери.

Нина хранит в тайнике кровати бутылку вина, она уже запылилась. Это Нина хранит так, «на всякий случай». А вообще Нина не пьёт, запах алкоголя не сочетается с запахом ее темных кудрей. Да и если бы пила, давно бы спилась, наверное – так она считает сама для себя.

У Нины нет книг на полке, ей совсем некогда читать, жизнь она расценивает, куда лучшим романом. Она сама для себя книга в этом своем мире.  Ей кажется, что она многотомное собрание сочинений, и прочет она все до конца, лишь, когда жизнь подойдет  к финишу. Нина сидит в полудреме на жестком матрасе и смотрит большими шоколадными глазами в стену напротив. Там висит у нее одна-единственная картина – море. Раскатистое, мощное море среди скал, мрачных темно-серых скал, бьющееся своим гибким телом об острые камни до белых брызг крови. Нина смотрит на картину, и в ушах ее раздается прибой. Раскаты, рокот сильного моря и крики злобных чаек, летающих над водой. 
Во снах Нина видит себя сидящей на одной из этих скал, видит, как волны касаются ее ног, груди, волос, и как постепенно вся она растворяется в белой, почти что нежной во всей своей боли пене. 

Нина возвращается с работы, ничего не видя вокруг. Она опускает низко голову, поднимает ворот своего плохонького пальто и прячется в ткани шарфа, стараясь не встречать на себе ничьих глаз. Ее кто-то окликнет в метро, но она сделает вид, что не услышала.
«Женщина, да вот же ваша сдача!» - кричит продавец, ей вдогонку, и она растеряно так, неловко соберет в ладонь все монетки, спрячет их в карман, поблагодарит и скроется за углом. 
Дома Нина бессильно опускается с пакетами на коврик перед дверью и устало трет лоб. Там уже залегли морщинки.
Чем же живет моя Нина? Что важно для нее?

Василий заходит к Нине по пятницам и средам – в иное время она не пускает его к себе. В иное время она занята. Василий входит в тесную комнатушку, освещаемую лишь одной лампой на выскобленном столе, и садится на жесткую, скрипучую кровать,  проводя пальцами по ее каркасу и смахивая с него пыль.
-Здравствуй, Нина. – Тихо говорит он.
И она отвечает вполголоса:
-Здравствуй.
Василий до дрожи в душе любит Нину, сердце его принадлежит только ей, ничего больше он не желает, как только быть рядом со своей «единственной». Василий ходит по миру в тяжелых сапогах, но с Ниной он нежен и мягок. Нина ангел для него, Нина – свет,  и с ней он другой. С  ней он, быть может, даже и не совсем Василий. Ему страшно дышать  с ней одним воздухом, ему кажется, будто не заслуживает он того, но нежное прикосновение Нины к его щетинистой, небритой щеке говорит об обратном. Когда приходит Василий, Нина смеется,  и ее смех, как сотни солнечных зайчиков отскакивает от мебели и стен. В комнате в этот момент становится светлее, и Василий счастлив – Нина смеется.
Василий касается губами бархатной кожи Нины, целует ее плечи, руки, вдыхает аромат ее кос, всматривается в чарующий омут глаз, он шепчет: «Прекрасная!», восторгается: «Неземная!», чуть не плачет: «Моя! О, Нина!» И она действительно незаметно стряхивает несколько слезинок с его загорелого лица.  Улыбается, скидывает с плеч тунику, отбрасывает ее небрежно в сторону и украдкой косится в сторону шкафа.
-Закрой, пожалуйста… - Шепчет она, опуская глаза, и когда просьба исполнена, снова улыбается и привлекает Василия к себе.

Звезды Нину не интересуют. Она не любит смотреть в небо. Ей лучше бы на ту картину, а небо ей к чему? Касаясь губами ее ног, Василий всегда говорит что-то о звездах на небе, о луне, о солнце, об облаках, но Нина не понимает, что такое есть во всем этом. Ведь это просто звезды, ведь это просто луна, просто облака, просто солнце. Ей неинтересно, и она лишь гладит снисходительно рыжие копны его волос. Мол, «ладно уж, уродился же ты такой».
Однажды в полночь Нина устремила взгляд в небо, увидела звезды и ту самую луну, но ничего в ее сердце не изменилось, не дрогнуло, не закипело, не обожгло ее огнем чувств.  Может, она что-то не так делает?
-Смотри, - говорит Василий и кладет ладонь ей на грудь, - ты слышишь, как там стучит? Неужели ты не задыхаешься от того, как оно там сжимается, когда ты со мной, когда звезды поют только нам, когда даже луна испытывает зависть, неужели твое сердце не бьется, как мое? И Василий прижимал ее ладонь уже к своей груди, - послушай же!
Но она лишь в страхе отдергивала руку и отходила от окна. Василий тяжко вздыхал.

Василий брал вечерами в руки смычок и скрипку. Вставал у окна и играл часами. Нина сидела за столом и любовалась тенями и музыкой. В музыке она находила что-то очень сладостное и потрясающее, Василий всегда играл для нее.  Нина украдкой улыбается ему и пытается понять, где скрывается музыка Василия. Она встает у него за спиной и приподнимается на цыпочки, стараясь поймать звуки прежде, чем они вылетят снежинками февраля в открытую форточку. 

Нина варит варенье из морошки, ставит на примус чайник. В кране капает затхлая вода. Чем же живет моя Нина?