Плоды сочинительства, рассказы

Плоды сочинительства

Я его заметил давно. Ходит за мной целый день с дипломатом в руках. И вчера, по-моему, я его видел. Что там в дипломате? Может пистолет с глушителем? Чего ему надо от меня? Подойти, спросить? А что?! И подойду! Самое простое средство избавиться от неопределенности – спросить в лоб, разобраться, избавиться от неизвестности. Где я? Кто я? Что я? Да никто и ничто! Кому я нужен? Простой инженер, да к тому же с голой задницей? От меня ничего не зависит. Даже моя подпись никому не нужна. Не люблю неизвестность! И от женщин я всегда требовал откровенности, ясности, определенности в отношениях. Поэтому под старость остался один.
А он с виду мужик нормальный: не мальчик – лет тридцать пять, а может и тридцать. Интересно: какой я интерес для него представляю? Ни денег, ни секретов, ни дискеты с компроматом у меня нет. Любовницы нет, жену чужую не совращал. «Стометровка»? Его сестра, а может даже дочь, к нам на заработки забрела и сказала брату? Нет! Клиентки проверены в «работе». Да и им самим ни к чему светиться. Не профессионалки матерые, а девочки решили подзаработать. Тогда что ему надо от меня?
– Чего ты за мной ходишь? – говорю я, выходя из-за угла.
– Я и сам хотел к вам подойти, но никак не решался. Время у меня мало. В 23 поезд на Москву  Вы Долгий Сергей Иванович? – спрашивает он, ничуть не смутившись.
– Он самый.
Парень залез во внутренний карман пиджака и достал фотографию. Стал её внимательно рассматривать, потом перевел взгляд на меня:
–  Да, похож! Почти не изменились за сорок лет. А сколько вам сейчас? Где-то должно быть лет 65?
– Это я так старо выгляжу. На самом деле я еще старше. Мне 60. Короче, Склефасовский!..
– Это вы? – он протянул мне фотографию.
Беру фотографию, смотрю. Ба! Так это ж я! Моя «шабашка» в Сибири под Красноярском! Мы с Дуней у вертолета. Точно такая у меня есть в альбоме!
– Ну, я. С Дуней у вертолета. Нас прораб Матвейчик сфотографировал на память. Ну и что?
– Не Дуня, а Евдокия Пантелеймоновна – уважаемый у нас в Минусинске человек.
- В Минусинске? Моя бабушка, царство ей небесное, оттуда родом. И я там проживал от трёх до пяти лет.
– Вот видите, мы почти земляки. Мне надо про вас всё узнать. Кто вы? Что вы? Как вы?
– Зачем тебе это?
– Да она меня попросила – девушка моя. Елена Васильевна Артемьева. Я уже про вас кое-что разузнал. Но вот не пойму: как вы в телевизор попали? По всей России показали!
– Меня?!
– Вас. Вы и фамилию свою назвали и где живете. Интервью у вас в Москве брали. Опрашивали прохожих про лекарства: нужна ли реклама лекарствам?
– Припоминаю, было такое, годика два назад. Я в командировке был и два «живчика» с камерой меня тормознули. Я им там высказал, что я по этому поводу думаю. Что я сам знаю, какие мне лекарства принимать, что лекарства, должен выписывать врач, а в различные «панацеи» я не верю. И что-то про цены на лекарства.
– Интервью вы дали веселое. Вы там так все откровенно высказали, с таким трупным, могильным юмором! Вам бы быть писателем.
– Спасибо за комплимент. Но писателем, настоящим писателем я ещё не стал. Хотя немного пописываю, для себя. Так какого черта ты за мной ходишь? Не надо  вокруг да около. Скажи прямо!
– Хорошо. У меня есть девушка. Я её люблю. Она меня просила про вас разузнать. Но вы не то, что она ожидала. А у вас в роду предки  – графья, князья есть? Сейчас модно корни свои искать.
–  Я тоже интересовался своим происхождением, но, увы.
– Ей хотелось, чтобы вы были знаменитым человеком. А вы обычный пенсионер. И ничего, кроме своей пенсии у вас нет. Или есть?
– Не  накопил. Дети разбежались – каши не просят, самодостаточны. Все свои деньги, я положил на «стометровку». С возрастом «любовь» все дороже и дороже… Так я не понял. Чего любимая твоя от меня хочет? Кто она такая?
– А я не сказал?
– Так говори!
– Она внучка Евдокии Пантелеймоновны.
– Дуни что ли?
– Да. А значит и ваша внучка.
– Чего!?
– Вот копия метрики матери Леночки, вот фотография вас с Евдокией Пантелемоновной, а вот, её реликвия – ваш студенческий билет.
– Ну-ка дай метрику моей неизвестной дочери. Так. Год подходит. Родилась в апреле, а мы работали вместе на шабашке в июле-августе. Посчитаем. Получается. Ну, ты меня, парниша, ошарашил. Даже и не знаю, как быть?   
– А ничего делать не надо. Ей достаточно, что её дед нашелся. Что он у нее есть где-то. Я свою миссию выполнил. Еще вот возьмите письмо от неё, она его написала на тот случай, если я вас найду.
– А сам то ты кто?
– Я Леха. Бизнесмен. Оказия выпала по делам моей фирмы. Вот по дороге заскочил. Хорошо у вас тут в Минске. Чисто, уютно, люди приветливые, добрые. Я бы тут пожить не отказался. Я бизнесмен - так себе, но на жизнь хватает. Леночка моя будет не в накладе. Через год ей исполнится восемнадцать, и мы распишемся. Если мы к вам после свадьбы заедем? С родственниками познакомиться?
– Если не помру. Заезжайте.
– Извините, что потревожил. Мне пора.
– Подожди. Я тебя Леха провожу. А там в Минусинске компьютеры есть?
– Обижаете. У меня с собой ноутбук, – он поднял свой дипломат, – Таскаю.
– Не повезло ей со мной, что дед не знаменитый. Постой. А вообще-то… Чем черт не шутит. У меня с собой флешка. Там мои романы, стихи. Может, после смерти, я стану знаменитым. Ей будет тогда чем похвастаться. Мои опусы моим друзьям, особенно их детям, нравятся.
– А много тут?
– Четыре романа по 200 страниц, книжка стихов, 3 сценария, две пьесы-сказки. Хватает?
– Ого! И где печатались?
– Да нигде. Кто сейчас читает? У вас Россия – страна огромная, найдутся читатели и издатели. А у нас в Беларуси  тираж две тысячи – уже успех.
– Давайте флешку. Я скачаю. – Он присел на колено, раскрыл ноутбук, воткнул флешку. И работая с клавиатурой, продолжил –  Дорога предстоит длинная. Можно почитать?
– Читай.
– У меня издатели в Красноярске есть знакомые, если они заинтересуются?
– Делай, что хочешь. Я дарю все своей дочке и внучке. Больше у меня ничего нет. Только одна просьба.
– Какая?
– Проверь, как записалось и открой мою автобиографическую повесть «Синдром Медеи». Найди в оглавлении рассказ «Разбирая свои фотографии».
– Нашел. Страница 118.
– Открой страницу.
– Открыл.
– Весь рассказ удали.
– Почему?
– Там про бабушку Дуню и меня – не для внучки.
– Понял. Выделяю. Удаляю. «Сохранить изменение?» «Да». Все.
– Ну что, Леха? Езжай.
– А почему вы не спрашиваете, как вашу дочь зовут? Про Евдокию Пантелеймоновну?
– Извини. Но я волнуюсь. Все так неожиданно. Я знаю, как дочь зовут. 
– Как?
– Матрена. В метрике ж написано.
– Извините, а мне показалось, что вам безразлично все это…
– А Дуня, Евдокия Пантелеймоновна,  как?
– Умерла три года назад. До свидания. Не надо провожать. Я еще пройдусь. Мне нравится ваш город.

«Здравствуй дедушка. Я очень рада, что ты нашелся. Теперь у меня, как и всех моих знакомых, полный комплект родных. Я сейчас живу в Красноярске, учусь в том же техникуме, (сейчас колледж), что и бабушка. Бабушка про тебя говорила, что у вас была большая любовь, но ты погиб от руки бандюги зека по кличке Погост. Зачем она обманывала?
Леша (после того, как тебя показали по телевизору) в Интернете по твоему студенческому билету все нашел. В архив Политехнической академии «влез». Оказывается, что ты жив! Закончил БПИ. Диплом получил инженера-механика.
Если тебя Леша нашел, то напиши мне о себе. Мне очень интересно: кто мой дедушка? Пришли свою фотографию. Я тебе посылаю свою, где я с мамой и папой. Мне от тебя ничего не надо. У меня все есть. Я всем довольна. Учеба нравиться. Если можешь, напиши по адресу: Россия. Красноярский край, город Минусинск, главпочтамт, до востребования. Артемьевой Елене».

Я дома. За своим «рабочим» столом, рассматриваю фотографию семейства Артемьевых. Мать – обычная женщина. Отец еще крепенький мужичек, но с помятым, от злоупотребления лицом. И она стоит сзади своих родителей, положив руки на их плечи. Высокая, стройная, серьёзная, симпатичная, с русыми волосами до плеч. Взгляд решительный, строгий. Правильная девочка. Уверенная. Знает себе цену.
Передо мной светится монитор компьютера. Ищу свою автобиографическую повесть «Синдром Медеи», открываю 118 страницу, читаю:
Разбирая свои фотографии

         Разбирая свои фотографии, я увидел ее. Кривоногая, рябая толстушка. Аж, мороз по коже! Примерно моего возраста, после техникума. Стоит рядом со мной у вертолета. И я, ее обнимаю! Взгляд мой полон любви и обожания. На обороте надпись: – «Любимому Сереже от любимой Дунечки». Это август. Конец лета. Конец нашей шабашки. Три месяца в тайге! Нас было человек десять: четыре шабашника, Дуня геодезист – старшая, остальные зеки – поселенцы. Дуня шла впереди с прибором, типа компаса, азимут определяла. Мы прорубали визирки под будущие просеки.  Метили. Через месяц все в нее были влюблены.
Но она выбрала меня.  Единственная женщина. Наша королева. Слово ее – закон.  Вокруг тайга, ближайший населенный пункт километров сто и одна женщина! Помню, застала нас гроза. А в Сибири если гроза, то дня три.  Поставили шатер.  Пошли мы с Дуней прогуляться и случайно наткнулись на избушку лесника. Зашли. Мужик лет тридцать пять угрюмый молчун пустил в хату. Разрешил остаться переночевать в цивильных условиях. А сам куда-то ушел с собакой на два дня. Якобы капканы проверить. Говорил, что б за него не волновались. У него  приютов навалом, каждые десять километров, переночевать есть где.
У меня такое подозрение, что он Дуню знал, и она его попросила. Ох, и «кувыркались» мы с ней! Два дня! Но там случилась одна неприятность, задел я приемник «Спидолу» и задняя крышка отвалилась. Решил я этот приемник отремонтировать. Нашел отвертку. Разобрал. Смотрю, а внутри приемника под задней крышкой целлофановый пакет. Открываю пакет, смотрю, а там  красное удостоверение с гербом СССР: – «Старший лейтенант КГБ такой-то». Я быстренько пакет назад. Кое-как приемник собрал и на место поставил. Кругом лагеря, зоны, что ж думаю, разумно. Но, помню, было не по себе. Никогда б не подумал. Мужик ни бе, ни ме, ни кукареку. Валенок! И лицо простое, я бы даже сказал дебильное. Интересно, как его служба считалась. Командировка? 
         Нам осталось пройти всего ничего. И меня с Дуней уже все заочно женили. И, вполне вероятно, это было бы так. И жил бы я сейчас в Сибири. Но тут прилетел вертолет. За мной. Оказывается у них там завтра отчетно-выборное собрание, а я член партии, на время шабашки стал на учет. Нужен кворум. И таких как я, всего ничего. Дуня, как чувствовала, плакала навзрыд, сажая меня в вертолет. Там нас наш маркшейдер Матвейчик и сфотографировал. После собрания, я уже в свою группу не попал, не вернулся. Везти одного человека на вертолете накладно. Рассчитали меня  на месте, благо  Матвейчик, что за мной прилетал,  работу видел, и отметил на карте точку, до которой я добрался. Он и фото мне сделал, и надпись написал. Битый мужик. Сказал, что б я имя помнил. А то бывало, откроешь альбом.  А кто это? Как зовут? Смотришь как в…
         А тут как раз поезд в Москву, который ходил  два раза в неделю. И через три дня я в Москве, в ресторане. А вокруг столько женщин! Одна другой краше. Деньги тогда я заработал неслабые. Одних партийных взносов содрали…               

Когда-то я этот рассказ написал в своей якобы биографической повести «Синдром Медеи» и запустил в Интернет, а они прочитали. Сейчас по Интернету в любую часть земного шарика попасть можно, а прочитать повесть какого-то Долгого – запросто. Минск – столица, а пожить, обосноваться в столице любой провинциальный житель мечтает, тем более красивая амбициозная девушка…
Беларусь, на данный момент, стабильный и тихий от всяких потрясений уголок мира. Есть где развернуться, проявить себя, среди этих помяркоуных, спокойных, законопослушных, не амбициозных белорусов… А фотография? Может, случайно попала? А может прораб, вспомнил, прочитав повесть? А сынок его сообразил, как воспользоваться случаем?
Нет. Скорее всего это Дуня сохранила. Да, она! Каково это одной воспитывать дитё! И фотография пригодилась и мой студенческий билет, который она должна была выслать, но забыла. Я так с шабашки убегал, что когда получил расчет, даже штормовку со студенческим билетом забыл. А почему студенческий билет оказался со мной в Сибири? Не знаю как сейчас, но тогда в СССР по студенческому  билету   проезд на транспорте был  дешевле. Побегал я тогда, пока новый получил.
А как я попал на ту «шабашку»? Начал я в одной бригаде, но она развалилась. Человека не хватало. Вот меня маркшейдер  Матвейчик и пристроил. И то только потому, что я членом КПСС был. Да. Всё было: и Дуня, и шабашка, и в целлофановом пакете удостоверение старшего лейтенанта КГБ, и вертолёт, и отчетно-выборное партийное собрание.
А вот с Дуней у нас ничего не было! Придумал я все! На то я и писатель. Что за рассказ, если нет интриги, изюминки? Смотрела она на меня, но я на неё не смотрел. Да и старше меня Дуня была на лет пять. Мне тогда двадцать три года было. Она хоть и смотрела на меня с интересом, но уединялась с бригадиром нашим. Паханом наших зеков-поселенцев. Его все боялись и беспрекословно слушались. Он свои последние три года, из  пятнадцати лет за убийство, «тянул» на поселении. Его и бригадиром назначили. Кличка у него была: «Погост». Я когда потом в ведомости расписывался, обратил внимание на ФИО бригадира – Иванов Иван Иванович. Если б я на Дуню «глаз положил», то лежал бы мой труп в тайге под какой-нибудь огромной елью или могучим кедром.


Оплошность

Был у меня период, когда я стоял на распутье: жены нет – развелся, а гормоны еще прут, на «стометровку» ходить – дорого. Стал я подумывать о женщине, подруге жизни. А тут как раз Инесса подвернулась по случаю. То, что надо: красивая, с образованием, не слишком старая, не замужем, квартира есть. Стал я к ней захаживать. Зашел как-то и остался ночевать. Начался у нас с Инессой роман. Всё,  как положено: цветочки, поцелуи, кофе в постель.
И вот в воскресенье решила она меня сводить в театр им. Янки Купалы. Она там кем-то когда-то работала. Ей сорок пять – баба ягодка опять. Вся из себя еще почти девочка. Симпатичная. Приятная женщина.  Все при себе есть – и фигура, и личико. Не стыдно с ней пройтись, мне пятидесятипятилетнему мужику. Обходительная, ласковая. Знает себе цену. Ну и я мужик представительный:  лицо, внешность, одет прилично, даже с галстуком. Я так понял: решила она меня показать своим бывшим подругам.
Купил я билеты. Заходим в фойе театра. Контролерша, гардеробщицы как со старой знакомой поздоровались с Инессой и с живейшим интересом стали меня рассматривать, посылая ей одобрительные улыбки. Инесса цвела. Смотрины удались. Но вот с пьесой вышла неувязка.
«Ажанiцца – не журыцца» – комедийная пьеса. А кто автор? Не помню – склероз. То, что классик белорусский – это точно. А кто? Стыдно, конечно, не знать. Но оказалось, что я не один такой безграмотный. Все мои знакомые, кому я позвонил, не знают, даже известный белорусский композитор Олег Борисович Залетнев. И только вечером позвонил Витька Лейвянт и сказал, что автор – Михась Чарот (его дочка по Интернету нашла).
Зал был полон.  В основном это были школьники. Для усвоения школьной программы они были организованно пригнаны в театр. Смеху, шуму, гаму было достаточно. На то и комедия. Для молодежи, а не для нас «старперов». Всю пьесу от начала до конца Инесса смотрела, злобно сжав губы, искоса поглядывая на меня. Несколько раз пыталась уйти из зала, но мужественно просидела до конца. А почему ей цветущей «бабе ягодке» так было неуютно? Тот кто смотрел пьесу, уже, наверное, понял почему. А те, кто не смотрел и не читал пьесу, поясню.
Там один пан всё пытался подсунуть молодому парню, который хотел у него выкупить молодую дивчину и жениться на ней, в невесты свою сорокалетнюю дочь, заманивая хорошим приданым. Тот, прознав, что она уже не первой свежести, решил проучить пана и подсунул ему старую хромую кобылу. Но пан по зубам увидел, что кобыла не совсем то, что ему рекламировал парень. Пан потребовал сертификат качества, заверенный ветеринаром. Тогда парень заявил пану, что, тот в свою очередь, не предоставил ему сертификата на свою дочь и прилюдно осмеял его. Мол, за кобылу требует сертификат, а сорокалетнюю дочь, залежалый товар, без сертификата пытался подсунуть. Тогда пан разрешил выйти замуж принадлежавшей ему дивчине за парня.
Михась Чарот, когда был молод и писал пьесы для детей, не знал что через шестьдесят лет его пьесу «Ажанiцца – не журыцца» будет смотреть сорока пятидесятилетняя молодящаяся дамочка. Очень жестоко он осмеял перезрелую дочку пана.  Эх, молодость, молодость!  Максималисты!
Артистка, которая играла престарелую дочку пана была на много старше сорока лет и поэтому еще смешнее и жалостливее было на нее смотреть. А я имел глупость вместе со всеми весело смеяться, особенно когда молодящаяся старая дева рассуждала про любовь. Но еще большую глупость я сделал, когда в шутку, как мне казалось, спросил:
– Инесса, а у тебя сертификат есть?
После спектакля, как-то быстро и без поцелуев мы с Инессой расстались. Она вдруг вспомнила, что ей  срочно куда-то надо. И мы разбежались. Больше мы с ней не встречались. Пару раз перезванивались, но попыток, чтобы продолжить наш бурный роман, длившийся две недели до посещения театра, не совершали.
Спасибо Михась Чарот! А то были мысли: на старости лет еще раз жениться. Инесса очень сильно и настойчиво в этом направлении совершала телодвижения. И, слава богу, что она вовремя проявила свой характер! Даже возможность выйти замуж, не пересилило проявление ее натуры.
Мне, с истечением некоторого времени, даже страшно было подумать: что было бы со мной, если бы мы поженились. Такое себялюбие! Такое отсутствие юмора, самоиронии, такая непримиримость. А как меня возненавидела, за то, что я в её присутствии искренне смеялся, как ей, наверное, казалось, над ней! А еще эта моя шутка с сертификатом! Вот штучка оказалась!
Потом, через полгода, она видимо «попрыгала-попрыгала» и, никого не найдя, попыталась меня опять приголубить. Сорок пять – опасный возраст для женщины! Можно сказать: «последний звонок»! Но я уже был на страже и даже намека на сближение ей не дал. 


Хромоножка

Когда я её увидел, то она мне сразу понравилась. Только мне почему-то. Такое интересное лицо! Эталон восточно-европейской расы. Только я увидел в ее огромных, чуть навыкат, карих глазах, этот испепеляющий всё огонь. А на фотографии, которую я потом перед «дембелем» разглядывал, она даже очень некрасивая, можно сказать страшная. Лупатая, нескладная, с униженной улыбкой на губах. Но всё остальное у неё было: и нога под ней, и грудь, и губа, как говорил Иван,  у нее рабочая. А когда разденется…  Венера! Классика! Тонко очерченная классическая линия изгиба: с лебединой шеи на плечи, вдоль туловища, до талии и плавный переход на таз и бедра. А нога?! А все в целом: красиво и необыкновенно сексуально. Нет, это не измышления изголодавшегося по женщинам солдата, а веское мнение специалиста, профессионала, знатока женского тела.
Я всегда, перед тем как предаться с ней любовным утехам, любовался ею. Особенно любил смотреть, как она раздевается и одевается. Рост у неё был средний. А как её звали? Нюра-повариха. Я ее звал ласково – Аня. У нее был один дефект - одна нога была короче. Она хромала, и заметно. И этот изъян тяготел над ней, давил и сделал её немного ущербной. «Хромоножка», так её звали офицеры в офицерском кафе при клубе офицеров, где она работала поварихой.
Никто в нашем отдельном батальоне не знал про нас, кроме моего другана-земели Володи Пиваша из под Барановичей. Часть секретная. Батальон  отдельный. Тысяча солдат и три тысячи офицеров, в подземных цехах работают, которые этот батальон солдат и охраняет. На каждого солдата три жены офицеров! Целый городок коттеджей с семьями. Ни выйти, не войти свободно из военного городка. «Сосна», «Клен» и – два ряда колючей проволоки, один КПП.
Но  это было не помеха. Холодная война еще продолжалась, но уже не так серьезно. Через колючую проволоку были проделаны лазы. В которые почти весь городок и почти все солдаты выходили на волю. Кто за грибами, кто, как мы с Аннушкой просто погулять, по лесам Валдайской возвышенности, посидеть на обрыве у речки, позаниматься «любовью», кто, а это солдатики, сбегать за вином во Дворец. До Дворца 20 км. Но что такое 20 км туда и 20 км обратно для советского солдата?! 
В городке один магазин и клуб. Начальная школа. Вот и все развлечения. А работа? Какая там работа! Уборщицей в клубе? Вот одна вакансия. На которую из соседней деревни приглашали какую-нибудь тётку. Но и её приходилось увольнять. После того, как с неё снимали очередного солдатика. Скукотища! Бедные жены от безделья мучаются, изнывают. Я тогда с сожалением подумал, что лучше и идеальнее места для создания борделя нет. Какой контингент зазря пропадал, какие «девочки»!
Была еще должность поварихи-посудомойки в кафе, но посуду мыть это не для нежных пальчиков жен офицеров. Да и кто в это кафе ходит? Солдатики, взявшие увольнительную на воскресенье перед киносеансом в клубе, или, когда завезут пиво «Ленинградское», от офицеров не протолкаться. Вот взяли из-под Дворца убогую, инвалида. Второй год работает, ничем себя не запятнала, ни в чем не замечена. Да и кто на неё позарится?  Хромоножка. На своем месте. Сидит в своей половинке коттеджа у телевизора, кроме как на киносеанс в клубе никуда не вылезает. Учится в каком-то ВУЗе в Ленинграде. Заочница. Будущий библиотекарь. Дикая, пугливая, необщительная. Затворница. 
Я ее увидел случайно, как сейчас говорят, на кастинге, что я устроил. Я был руководителем  солдатской художественной самодеятельности батальона и в театрализованном представлении, к майским, к Дню Победы, нужны были женщины. Начальник политотдела части полковник Чепик, разрешил набрать из жен офицеров себе в самодеятельность певиц, танцовщиц, статистов из женского пола, для моих постановок. Даже драмкружок я организовал, для постановки маленьких веселых интермедий.
Вроде всех отобрали, но для песни Окуджавы «До свидания мальчики», нужна была девушка, почти скорбящая мадонна.  Ни одна, из отобранных в мою театральную группу, мне не нравилась. Самая простая сцена прощания: когда мальчики в гражданском, строем идут на войну, нужно было девушке выбежать на сцену и, под слова песни «До свидания мальчики. Мальчики. Возвращайтесь живыми назад…», помахать на прощание им вслед платочком.
Вышел я,  помнится, перекурить в вестибюль. Смотрю, стоит. Точь в точь, как вдовушка  с картины Федотова, скорбно склонив голову, у входа в кафе. Она, как я потом выяснил, ждала заведующую, у которой были ключи, чтобы кафе открыть. Я некоторое время наблюдал за ней. Она это почувствовала и вопросительно на меня посмотрела.
– Извините девушка. Вы то, что надо! Какое лицо! Какое интересное лицо!
– Вы, что художник?
– В некотором смысле, да. Скажем так, творческая личность. А почему вы так решили, что я художник?
– А вы не первый, кто мне это говорит. Может, слышали про художника Алексея Филиппова из Ленинграда. Так же говорил, про мое лицо. Что-то про иконы, мадонну Рафаэля. Даже адрес дал своей студии, что бы мое лицо рисовать с натуры.
– И?
– Нет, я постеснялась, да и некогда было, сюда в глушь Валдайскую надо было ехать на работу.
– Работу!? У вас есть здесь работа? Счастливая!
– Не очень.
– Девушка, а как ваша фамилия? Я запишу и отдам полковнику Чепику, чтобы ваш муж разрешил вам участвовать в моем театрализованном представлении на День Победы.
 – У меня нет мужа. Я не замужем, к сожалению.
– Как!!! Здесь все замужем. Есть пару холостяков молоденьких лейтенантов, а женщины все… А сколько вам лет?
– Уже 23. Старая я для сцены.
– Не уже 23, а еще 23. До 30 девушка - ещё, а после 30, если не вышла замуж, то тогда - уже.
–  А что я должна делать  в вашем представлении? Говорить: - «Кушать подано»?
– Хм… Все великие актеры с этого начинали. Но вам просто надо выбежать на сцену и помахать платочком, вслед уходящим на войну мальчикам, и этим же платочком скорбно смахнуть слезу.
– Выбежать на сцену? – чуть не плача, спросила она, – Вы что издеваетесь. Как вам не стыдно товарищ старший сержант! А парень вроде ничего.
– А что я такого сказал? Чем я вас обидел?
– Точно не знаете?
– А, что я должен знать?
– Вы же в кафе раз сто заходили. А как между собой повариху товарищи офицеры зовут, не знаете?
– Так вы там поварихой работаете? А я как-то на вас внимания не… Через раздаточное окошко видел… Ходит в белом халате с белым колпаком кто-то, а я… Как-то… Ну и как вас офицеры зовут?
– Хромоножка. – глухо проговорила она и заплакала.
Как раз в этот момент подошла заведующая кафе и открыла дверь.
Я видел как она, приподняв пятку правой ноги, пыталась, стараясь идти как все, пройти в кафе, но…
Ко мне подошла Людочка, наша примадонна, жена старшего лейтенанта зам командира 2-й роты.
– Ну, что? Акела промахнулся? Не там ищешь. Я сама выбегу с платочком. 
– Бедные мальчики! Не дай бог им выжить на войне. И вернутся. И попасть в твои объятия.
– Не юродствуй. А вдруг один из них вернется генералом?
– Бедный генерал!
– Генерал никогда не бедный! Ты знаешь, какая у него зарплата!
– А как её зовут?
– Кого?
– Ну, эту…  хромоножку.
– Нюрку-повариху? Нюрка-хромоножка.
– А как по-русски Нюра?
– Анна, Аннушка. А зачем она тебе?
– Типаж интересный. Глаза большие. Жаль, что у нее дефект.
– Лупатое чучело.
– А где твоя подруга? Я же её хотел посмотреть.
– Отказалась. Она тебя боится.
– С чего это?
– Говорит, что взгляд у тебя как у дьявола, что перед тобой она чувствует себя голой. Ты так на неё смотрел! Будто раздевал и ручки свои шаловливые распускал. Она даже явственно почувствовала, как ты её по груди гладил. И даже, извините, на попе твою горячую руку почувствовала. Сатир! Муж у неё очень ревнивый. Ему дай только повод. Убьет и тебя и её и полковника Чепика.
На этом мы с Людой, разговор закончили и пошли репетировать.
Потом, придя в расположение роты, я все время думал о Нюре-поварихе. Я попросил земляка Пиваша, он был при штабе типа писаря, про неё разузнать все что можно: где живет, с кем, чем в свободное время занимается?
Пиваш мужик деловой, почти из деревни, после того, как подсуетился по моему вопросу, сразу вообразил:
– Ну, Серега, ты молоток! Нюрка-повариха это то, что надо. За тобой так секут, такая слежка. Все офицерье на тебя имеет зуб. Жен их тебе начальник политотдела выделил на твою самодеятельность, так ты смотри! Ни-ни, ни с кем, даже намека не позволяй! А тут! Одна, не замужем. Её дядька старшиной сверхсрочником у нас служил, ветеран части еще с войны, пристроил её на работу два года назад. Любовника нет. Живет в половине коттеджа - тоже одна. На отшибе, рядом с лесом. Молодая! 23 годика. Подумаешь дефект, на одну ногу хромает. Зато между ног… Не дура, учится заочно в институте, тебе умнику, поговорить будет с кем наедине. Давай! Уперад! Распорядок работы кафе ты знаешь. Краснознаменная 1.
Пиваш, Пиваш. Сдал меня, предал. Я сейчас на него не обижаюсь. А тогда был зол. Аннушку жалко. А как это было? Всё замполит мой! Всё хотел к ноябрьским ленинскую комнату в роте обновить, а меня полковник Чепик от других обязанностей, кроме служебных, освободил. Да и мне не хотелось. Я когда-то в учебной роте ленинскую комнату оформлял и она заняла первое место в части, даже отпуск получил за неё.
Замполит мой на меня зуб имел, все ловил момент, как и на чем меня подловить, но и начальника политотдела боялся. И вот на Ноябрьские после торжественного концерта в клубе, должны были быть танцы, для молодежи, но на них никто не пришел и ансамбль отпустили домой. А я старший. Я думал, что танцы будут до часов двух ночи, как обычно по субботам, и, оставив старшим ефрейтора Раковича, коротким перебежками, а в отдельных местах переползаниями, оказался у Аннушки. Ракович битый мужик, придя в роту, на мою койку положил спать какого-то салагу, но на цвет волос внимания не обратил. Как сейчас помню, какого-то молдаванина черного положил. Я то ярко выраженный блондин.
Замполит, зная что ансамбль вернулся в казарму и, меня среди их он не видел, приперся в роту. И сразу к дежурному по роте, мол где старший сержант Долгий? Дежурный был в курсе и отвечает, что старший сержант Долгий спит. А замполит, мол, как это спит? А ну покажи мне его. Дежурный по роте подводит его к моей кровати, мол, вот, пожалуйста смотрите. Расстроенный замполит было уже отошел к тумбочке дневального, как вдруг резво так подбежал к моей койке и стал будить бедного молдаванина. Тот, увидев замполита, вскочил:
– Рядовой Вакула!
Замполит гладя его по головке, приказал дежурному:
– Рота, тревога! – и засек время на часах.
– Рота тревога! – закричал дежурный.
– Рота, тревога! – заорал дневальный  и включил свет в казарме.
Когда полусонные, злые  уже одетые солдаты построились. Замполит роты встал перед строем и, после доклада старшины, объявил:
– Товарищи солдаты, из расположения роты пропал старший сержант Долгий. Где он? Что с ним? В самовольной отлучке или по дороге из клуба, что-нибудь с ним случилось…
  – Да у поварихи Нюрки-хромоножки он, – говорит спросонья на всю казарму Пиваш.
Наступила гробовая тишина, минутная пауза и голос замполита:
– Рота! Отбой.
Все было бы хорошо, шито-крыто, если бы это было в батальоне. Но замполит со злости сообщил дежурному по части. А тот прилетел к нам в роту. Не хухры-мухры! ЧП! Человек пропал! И кто! Самого Чепика любимец!

…– Сержант Долгий, – как-то оценивающе и удивленно обращается ко мне командир роты капитан Довженко, – Полгода! Целых полгода! И я не знал! Я! Который все роте знает. Даже кто ночью под одеялом пукнет! У меня же все всех закладывают. Даже Пиваш, мать родную продаст! И тот молчал, только спросонья ляпнул… Ты кто такой, Долгий? Все знали, а я не знал?!..
– Так уж все. Вы же сами говорили: «Делайте, что хотите, но если попадетесь…»
– Говорил. Но никто же не доложил, ни одна собака!.. Неужели тебя все так любят или боятся? За что?
– Не знаю. Может, уважают?   
– Уважают? Гм. Авторитет. Жаль, но мне с тобой сержант придется расстаться, – он сразу принял официальный вид, перешел на «вы», – Приказом командира отдельного батальона, вы переводитесь в первую роту. Через день на ремень, через два на кухню. Как говорится: перед дембелем придется послужить. Звание вам оставили, а в должности понизили. Уже не замкомвзвода, а командир отделения. Приказ вам уже в 1-й роте доведут.
– А откуда вы узнали, что полгода?
– Да она сама всё полковнику Чепику рассказала.
– А что с ней?
– Ты что жениться на ней собираешься? Она не собирается. Она ничего к тебе не имеет. 24 часа на сборы ей дали. Отбыла из части на место своего проживания, пока ты на гауптвахте сидел. Даже адреса не оставила. На прощание попросила передать тебе большое спасибо за всё. А я дурень думал: ну с чего это, ни с того ни с сего, гадкий утенок превратился в птицу? Бегала убогая, серая мышка с потухшим взором. А тут! Вдруг! После майских праздников вижу, и не только я один, расцвела! Глазища стали на все лицо, как икона. А как одеваться начала! Принцесса! Даже хромать по-другому стала, как будто пава какая! А как голову гордо держала! Даже я, иногда на неё посматривал, с некоторыми, мягко говоря, видами!.. Тьфу-ты!..
Пришлось мне в конце службы пострадать. И в карауле разводящим побыть и дежурным по роте побегать. А солдатская самодеятельность? Нашлась мне замена. Капитан Уткин сказал: «И я смогу. Как сержант Долгий». И стал руководить солдатской самодеятельностью части. Но почему-то, когда я уже приготовился к демобилизации, ко мне пришел сам полковник Чепик и предложил мне остаться на сверхсрочную прапорщиком, (тогда только-только это звание в армии ввели), даже должность нашел для меня в клубе офицеров.
А лет через пять, когда я уже был гражданским человеком и напрочь забыл про службу в армии, пришло письмо из Ленинграда. От неё. От Аннушки. Где это письмо? Не нашел. Не сохранилось. А что в письме было? Помню, когда читал, даже чуть не заплакал, комок к горлу подкатил, но сдержался.  А содержание письма примерно такое:
« Здравствуй Сереженька! Шлю тебе горячий привет и такой же горячий поцелуй! Это Аня тебя беспокоит. Нюрка-хромоножка. Ты уже наверное забыл меня. Извини, что потревожила.  Как ты? Женат? Дети? А я замужем. Вышла замуж после операции на ноге. По твоему совету. Кость удлинили. Я уже не хромаю. Если есть хромота, то чуть-чуть, незаметно, и то по старой привычке.
Муж у меня хороший. Искусствовед. Как и все мужчины творческих профессий немножко выпивает. Меня с ним познакомил (я тебе про него, при нашей первой встрече, рассказывала) художник Алексей Филиппов, который мое лицо рисовал. Я закончила институт. У меня высшее образование. Библиотекарь-библиограф. Работаю в  библиотеке. Работа тихая, спокойная, но пыльная.
Да! Чуть не забыла. У меня сын. Зовут, как и тебя – Сережа. Ему уже четыре года. И знаешь, когда он родился?  Третьего мая! Не помнишь? Мы в этот день с тобой познакомились в клубе. Ты тогда предлагал мне побегать по сцене. Ты не представляешь, как я на тебя, товарищ старший сержант, обиделась тогда? Как я плакала!
Если будет время, напиши. Как ты? Чем живешь? Где работаешь? Очень хочу тебя увидеть.            
 Целую, Аня.»

И фотография мальчика. Очевидно ее сына. Когда я эту фотографию показал своей матери, то она всплеснула руками:
– Да это ж ты, маленький, когда я тебя в детский садик водила! Где ты её взял? Я такой не помню!
« … Если будет время, напиши…» А вот времени у меня не нашлось. Я в то время учился на вечернем факультете в БПИ на инженера-механика, работал токарем-расточником на Минском заводе автоматических линий, активно участвовал в художественной самодеятельности завода, был секретарем комсомольской организации цеха №1. Кроме этого я еще стал туристом: на майские и ноябрьские праздники уходил в поход по Белоруссии. Или на байдарках, или пешком. Летом, во время отпуска, в горы. Почти каждые выходные, круглый год, спортивное ориентирование, где я умудрился норму кандидата в мастера спорта выполнить. А походы выходного дня!
Как она мой адрес нашла? Кто ей его дал? Полковник Чепик или командир роты капитан Довженко? В армии порядок. Найти адрес не проблема.  Сейчас бы  я с Аннушкой встретился, поговорил с ней, на сына её посмотрел. Сколько ему сейчас? Лет тридцать пять! С ума сойти! Моему всего двадцать пять. А как теперь её найти? Ведь я даже фамилии её не помню! Через художника Алексея Филиппова? Жив ли он? А если у нее сейчас фамилия мужа? А есть ли муж?
Может, она его придумала? Мужа. Большая фантазерка и мечтательница была Аннушка.  Помню, на краю обрыва сидим у речки на травке, а она  щебечет. Я слушал – не перебивал. А с кем ей тогда было поговорить?  Вот на меня она все и выплескивала. Все говорила, говорила, говорила: торопливо, захлебываясь, радостно. Мне нравилось её щебетание, её радость общения со мной. Я её понимал. Терпеливо молчал, согласно кивая головой, и незаметно поглядывал на часы.  Все-таки служба – тоже не последнее дело и обязанность заместителя командира взвода требуют немалого усердия и времени…

Грехи молодости?
      
Я женат, уже второй год. И вдруг!.. Письмо. Приходит на мое имя и без обратного адреса. По штемпелю определяю, что пришло оно из Житомирской области.
Вскрываю. Фотография. И больше ничего. На фотографии виден забор; или частный дом, или деревенская хата, сад и маленький мальчик годика два. Смотрит, улыбаясь, в объектив, правой рукой уцепившись за штакетину. Беленький, как и я на детских фотографиях. И такой же мордастый. Переворачиваю фотографию: Надпись химическим послюнявленным карандашом: - «Олежке два годика». Кто? Что хотел сказать? Зачем? Чья – то шутка? Или …
 Вспоминаю. Где я «шастал» три года назад? По каким-таким бабам? Все могло быть! Походы, слеты, командировки, вечеринки, просто пьянки. Самое блудливый и молодой возраст был. За одну ночь мог «переспать» в пяти палатках! Лапшу вешать я мог, но повода к серьезным намерениям я не давал ни одной. Действовал прямо и откровенно, можно сказать даже грубо.
Присматривался, а потом выбирал, себе девушку, как любил шутить: «жертву порочных наклонностей». У меня уже был опыт. Если подъезжать на «худой козе, с гнилыми поворотами», то она может не правильно подумать. Например, замуж захотеть. Чем черт не шутит?!.. Поэтому я подходил к незнакомке  и, по-простому, стараясь говорить, нежно и страстно, горячо шептал на ушко. Примерно так: – «Ты красивая, мне нравишься, я давно тебя приметил». Каждой «жертве», конечно, по-разному говорил. Все зависело от девушки и обстоятельств…
А потом, неожиданно, делал ей непристойное предложение. Мол, давай переспим. Какая первая реакция на прямое предложение! Негодяй! Бабник. Подлец! Я тебе не какая-то проститутка! Даже по «роже» получал! И неоднократно. Но потом проходило какое-то время, она остывала. И если она была уже была под парнем… То замуж, понимала она, со мной не получится, что мне только от нее одного нужно. А чего, известно. А парень ничего. Стройный, красивый, веселый. А почему бы и нет? А там будет видно, а вдруг и …
В общем, после того письма прошло еще три года.
Звонок телефона. Поднимаю трубку.
– Сережа? – голос незнакомый, женский.
– Я, – отвечаю.
– Ты, прости, но… – замялась она, – Сыну восемнадцать лет, хочет с тобой познакомиться. В армию его забирают.
– А я тут причем?
– Как – причем? Ты – его отец.
Мне стало душно. Ничего себе! Этого мне еще не хватало! Я испугался. Мгновенно вспоминаю, что я, где и с кем девятнадцать лет назад. Не получается. Тридцать четыре отнять девятнадцать. Пятнадцать. Так рано я еще детей не делал. Шестнадцать – куда ни шло. Облегченно выдыхаю воздух:
– А, простите, вам какой Сережа нужен?
– Алешкевич.
– Извините, Моя фамилия Долгий! – радостно восклицаю я, и бросаю трубку…



Оля

 Сегодня день рождения моей бабушки. Она умерла десять лет назад. Мать купила цветы и сказала мне, чтоб я отвез на могилу.. Навестил. Порядок на погосте навел. А тут как раз Оля, моя давняя знакомая туристка, зашла за картой. Она в поход водный собралась, а я по той речке ходил. И военная карта-пятисотка у меня была.
Оля хотела про маршрут расспросить поподробнее. Чтоб не терять времени, я предложил ей съездить со мной на кладбище за компанию, а я все ей по дороге расскажу про речку, куда она собралась. А потом, когда вернемся, посидим над картой. Она согласилась.
На кладбище, где похоронили мою бабку, она отошла прогуляться, посмотреть. Пока я прибирал могилку бабушки от мусора, новые пластмассовые цветы втыкал, прошло какое-то время. Смотрю по сторонам. Где Оля? Нет нигде. Пропала? Пошел в том же направлении… И тут услышал всхлипы. Как будто плачет кто-то за большим кустом сирени!
Оля стояла напротив какого-то обелиска и, широко раскрыв обезумевшие глаза, прижав руки к груди, ревела навзрыд. Я подбежал к ней, взглянул на надгробную плиту, на медальон и увидел Ваню…  Трагически погиб… дата смерти… август…
…Это было в августе того же года… Мы ехали в электричке на слет завода «Интеграл», человек 20, в модных тогда туристских штормовках с рюкзаками, гитарами. Пели, шутили, шумели, обращали на себя внимание. Всем внашей компании было меньше 25 лет. И тут к нам подсел парень, немного постарше самого взрослого из нас. В черном костюмчике, белой рубашечке, с галстуком. Сел рядом с Олей, все таращил на нее глаза. Все ее расспрашивал: кто мы? куда? из какой организации?
Очень удивился, когда узнал, что мы все работаем в разных местах, живем в разных районах Минска, даже в других городах. А все мы были с так называемой «Встречи». Это была не государственная контора, а просто точка, где собираются незнакомые молодые люди, в основном, туристы, не занятые в в больших категорийных походах, которые договариваются куда-нибудь махнуть в ближайшие выходные. Чтобы форму не терять и про природу не забывать. Правда, к нам прибивались и не туристы, а так называемые «матрасники». На «Встрече» брали в поход любого. За сезон через «Встречу» проходило человек 500.
Познакомились. Его звали Иван. Оля была симпатичная девочка, тогда еще студентка. Пела она очень красиво, высоким, сильным голосом. Видно было, что парень ей понравился, и она строила ему глазки, весело и заразительно смеялась.
Через полтора часа езды, мы стали готовиться к выходу. Оля в шутку предложила парню пойти с нами. Он согласился, не раздумывая, даже не подумав, что он будет делать в костюме и в туфлях в лесу у костра. С ночевкой без палатки и спальника! 
До места дислокации он нес рюкзак Оли. Они шли последними, о чем-то говорили, чему-то смеялись и не обращали на остальных  внимания, на наши подколки, недвусмысленные шуточки. На месте стоянки, мы его переодели. И на ночлег устроили, нашли место в палатке и чем накрыться. На следующий день, в субботу, Ваня целый день был рядом с Олей.
Слет, человек, 400. Соревнования различные, полосы препятствия, ориентирование, футбол, волейбол. Мы за какой-то цех выступали. Только к концу дня мы увидели их. Они шли к нашему костру уже взявшись за руки, как влюбленные. Поужинали, обсуждая прошедший день: Где кто как выступил, какое место занял, потом взяли гитару.
Иван стал собираться, сказал, что ему понравилось у нас, но надо на работу…Дескать, увидимся в среду в 20 часов. Оля ему рассказала про нашу «Встречу» в парке напротив Дворца Профсоюзов, а он как раз в среду возвращался из командировки.
Я с Олей пошли его проводить на станцию, коротким путем через лес, по нам известным тропам 7 км. Пришли как раз за пять минут до электрички. Эти пять минут он не выпускал из рук руку Оли, он только смотрел ей в глаза, чуть не плача, словно что-то предчувствуя  и молчал. Подошла электричка, он торопливо поцеловал Олю в губы, забыв попрощаться со мной, и проговорил волнуясь:
– Оля я обязательно приду на площадь в парк, в среду в восемь вечера… Не в эту, так в следующую…
Но в среду он не пришел и в следующую, и в последующие…


Озеро Рица

Был я в «матрасном» плановом походе Тиберда – озеро Рица – Домбай – Архыз и еще где-то. Возили на экскурсионных автобусах. Была у нас стоянка в турлагере на озере Рица, из достопримечательностей помню там только дачу Сталина. Но больше всего мне запомнилось молодое виноградное вино, которого я там выпил целый бурдюк. Заметьте – исключительно на «халяву». Все близлежащие склоны гор «обделал». Удобрений внес!
А все из-за нее, из-за красотки из Витебска! Двое детей, замужем! Килограмм восемьдесят! Лет под сорок! Жгучая блондинка! Предмет восторга и обожания всех окрестных жителей мужского пола – грузинов! Флегматичная, меланхоличная, ко всему безразличная, немногословная, как говорят у нас в Беларуси: ко всему абыякавая. Звали ее Валей.
В нашем автобусе, из мужиков, самый активный и любвеобильный, был я. На тридцать женщин, требующих к себе внимания, кроме меня были еще один старичок, и  пара семейных граждан с женами и детьми. До сих пор не помню, как я их выдержал! Я тогда «коронку» свою толкал: мол в Сибири был и кое-что отморозил. Что у меня справка, что я могу с женщинами в бане мыться.
Но, меня быстро разоблачили. И, когда поняли, что моральный облик мой коммунистическому не соответствовал…  Я, с молчаливого согласия  некоторых девушек, стал их «продавать» некоторым ну очень настойчивым джигитам… Я у них стал негласным старостой автобуса, как они меня обзывали: хозяин гарема.
Те, которые помоложе и пошустрей – актив из пяти-шести фурий, бросили жребий и по очереди мной пользовались. Мне было лет двадцать пять, а может и меньше. Я тогда за ночь «мог» и не раз, и не два, и даже и не три…
И вот привезли нас на озеро Рица. Сидим на берегу озера у оборудованного кострища.  Я с гитарой: что-то скулю из туристских песен. То ли Визбора, то ли Окуджаву – что-то про любовь. Я тогда очень много песен знал, да и пел неплохо. Мог целый день песни петь и ни разу не повториться! И сейчас могу.
Подплывает к нам лодка. За веслами грузин, а на корме в папахе другой, очевидно старший. Старший выбирается из лодки и прямиком ко мне с непристойным предложением:
– Хозяин! Продай дэвушку! – пальцем на Валю указывает, – Вон ту бэлэнкую, сочную. Что хочешь отдам! Пол-Грузии отдам!
– Подожди, – говорю, – я сейчас!
Подхожу к Вале. Так, мол и так. Приглашают тебя, Валя, в гости на пару дней. Обещают взамен пол-Грузии. Как ты на это смотришь?
А она  ответ: если пол-Грузии, то можно. А лучше пусть угостят нашу экскурсионную компанию вином и фруктами.
 Я виду не подал, что убит ее неожиданным согласием наповал. Подхожу к грузину, и мы бьем по рукам. Я ему предъявляю условия аренды и забираю у них паспорта, которые они уже заранее приготовили. (Им уже кто-то доложил о моих условиях  «продажи»).
Короче. Отбыла Валя на лодке в неизвестном направлении. Через час появляется на берегу лодка уже с одним гребцом. Огромный каравай белого хлеба, такие же огромные помидоры и бурдюк полный вина. Был у нас праздник. У всего экскурсионного автобуса. Но правда вылезла  нам «халява», устроенная, Валей боком.
 Вино в бурдюке было молодое, непривычное нашим желудкам.  Короче – девочки налево от лагеря «заседали», мальчики направо. На следующий день приплывает старшой грузин.  Спрашивает, мол, когда мы отбываем, когда автобус за нами придет? Я ему, мол, завтра в 16-00 и за одно про Валю интересуюсь. А он, как в анекдоте: мне понравилась, всем понравилась, Гоги, что вчера приплывал, понравилась. Мол, завтра днем привезет.
Опять бурдюк и фрукты. Но на второй раз вино пошло лучше - желудки наши, наверное, адаптировались или воды в вине было меньше.
На следующий день приплывает наша Валя, которую встречал весь наш автобус. Смотреть жалко: под глазами круги и килограмм она скинула, наверное, десять! Сходя на берег, она, как ни странно: счастливо улыбалась!
– Забирай, Валюша, свои подарки, – говорит знакомый грузин, получая паспорта.
А в – лодке!.. Вся уставлена коробками!
– Отдай девочкам, – равнодушно кивает мне Валя.
 Бедный грузин! Чуть не задавили! Как кинулась вся наш бабская половина разбирать коробки! Потом уже в автобусе, когда рассмотрели Валины подарки, то даже удивились: меньше 25 рублей подарки не стоили! Туфли, колготки – не простые – импортные! Духи, наборы косметики и даже бутылка коллекционного вина, которое сразу же распили по моему приказу.
А Валя? Как её женщины не «душили», как они ее не «трясли». Ни слова! Гестапо! Партизан на допросе! Она лишь меланхолично смотрела в окно и загадочно улыбалась.