Операция gross notvadung Глава 4

ГЛАВА 4

Примерно в полукилометре от того места, где они обнаружили взорванный вход в бункер, на корточках сидел Черт и Горох.  Сидел, устало привалившись к стволу сосны и покуривая, майор Вычегодский. Стояла, держа руки на автомате, Владимирова. И вся эта группа расположилась вокруг зияющего в земле отверстия – точнее, зияющего в бетоне и уходящего вниз колодца с рваными краями, ощетинившимися арматурой и стальными клочьями. Черт кивнул Данилевскому, показал глазами: тот последил за взглядом и увидел не только обломанные стволы деревьев вокруг, но и гигантский верх – стальную крышку с амбразурами, сорванную неведомой силой и отброшенную метров на тридцать в бурелом.

Разведчики встали. Еще раз посмотрев на искореженный цилиндр, Черт негромко сказал по-русски:

- Похоже, вентиляционная шахта, она на схеме есть. Вырвало ее огромной силой, взрыв шел изнутри, газы… Но следов взрывчатки тут нет.

- Командир, – они еще в Дании решили, что обращаться к нему будут так, если не будет необходимости в маскировке, – через километр еще одна такая же. Тоже сорвана крышка. Обследована нами с Леди. Но там обвал породы, проход закрыт.

Данилевский поморщился и вдруг хлопнул себя ниже щеки – почудилось зудящее пение и укус насекомого. Комары? Рано бы комарам. Потом он оглядел группу. Людей и так немного… Глянул на Вычегодского – тот с готовностью затушил окурок, поднялся, стряхивая пылинки со своих сверкающих щегольских сапог.

- Майор, останетесь наверху. Наше расчетное время – два часа… Если нас не будет через два часа, с партизанами возвращайтесь в Тронхейм.

Вычегодский рассеянно кивнул. Он растерянно смотрел на своих новых знакомых, ни черта, вероятно, не понимая и не представляя себе, что за бункер они обнаружили в самой норвежской глуши.
- Работаем… - коротко бросил Данилевский.

Из набедренных карманов выпорхнули «флитчеры» - тросы  со скользяще-зажимным креплением. Из других карманов, упрятанных в хитрые пазухи комбинезонов, появились фонарики с режущим, слепящим голубоватым лучом. Ни того, ни другого, насколько Данилевский знал, у английских парашютистов не было; да и быть не могло, потому, что все это добро разработали в лабораториях 8-го отдела ГУКР СМЕРШ, под руководством подполковника Шарикова. А вот кнопочный нож-стопорез, сходный с американским «престо», как раз входил в их стандартную экипировку…

«Флитчеры» концами с грузиком ухнули вниз, в темноту бетонного жерла; размотались, показав глубину: тридцать восемь метров. Да, примерно столько и должно было быть по расчетам. Один трос Черт закрепил под узлом завязанной арматурой бетонного края, другой пришлось крепить за крюки подальше: «Будем прыгать!» - предупредил Черт – сорокаметрового флитчера не хватало.

Первым туда, в темноту, уехал Черт, прокряхтевший: «Гранаток бы пару бросить… на случай-кой!»; уехал, шелестя роликовым механизмом и держа руку на автомате и наверняка помня о гранатах в особом кармане на поясе. Одновременно с ним – Владимирова а Данилевский и Горох только после подрагивания тросов, означавших – чисто, и возвращения передвижного механизма на место.

…Да, там, внизу и правда – никого не было. Правый трос  повис над провалом; с него можно было лишь, раскачавшись, спрыгнуть вправо, на бетон, что Данилевский и сделал. Мощные голубоватые лучи простреливали подземелье хорошо, на несколько десятков метров – особых неожиданностей пока не встретилось.

Осматриваясь, он понял, что они находятся в чем-то вроде перронного отсека – посредине круглого тоннеля, расползаясь на две ветки, тянулись рельсы узкоколейки, впаянные в бетон, и оканчивались с одной стороны тупиком, с другой – исчезали в проломе, повиснув над ним нелепо изогнутыми и оборванными концами. Здесь потолок рухнул, обнажая пласты красноватой породы, и уходил вниз только щелью, в которой журчала вода. Данилевский невесело окинул это все взглядом, посветив фонариком в самый зев пролома, и подумал только одно – какой силы был взрыв, что вызвал такие разрушения.

В перекрестье лучей фонариков метались бетонные полосы перрона, черно-белые, покореженные рогатины тупиков. Слышался шорох. Это Владимирова, опять сняв  свои британские ботинки, брела между перроном, по рельсам, изредка попадая в лужи босыми ногами – брела медленно, молча, сосредоточенно.

Потом послышался ее негромкий голос:

- Командир, много мертвых. Очень много и рядом. Живых нет.

- Ясно… Вперед. Черт впереди, Горох, я, Леди замыкает.

Они энергично, но не торопясь, быстрыми шагами пошли – почти побежали вперед, к шлюзовым воротам по обе стороны перрона, пропускавшим в следующий отсек. Они казались плотно закрытыми, но, когда разведчики приблизились, увидели их вмятые, точно гигантской ложкой бока, начисто сорванный верх, исковерканные механизмы неожиданно подались, да опрокинулись вместе с вывороченными из бетона креплениями, открывая дорогу вперед. Тут уже горел аварийный свет – туманно, серо и тускло под полукруглым потолком; три ряда ламп, упрятанных под толстые колпаки и решетки. Пусть и не все горели, часть колпаков разбито, а решетки сорваны, но этот белый, равнодушный свет все-таки разгонял темноту. Оглядевшись, Данилевский еще раз убедился, что Леди-Владимирова совершенно права.

Она умела чувствовать.

Об этом ему говорил еще Збраилов на инструктаже; еще раз напомнил Тимофеев, говоря об особых качествах членов группы. Качествах, которые совсем не характерны для любого разведчика и даже для любого человека.

Кнапф, например, хорошо владеет гипнозом. Тем, что цыгане называют «отводом глаз» - и Данилевский прекрасно помнил, как тот попал в вагон и как он поначалу видел вместо Кнапфа на перроне мальчишку-оборванца. Рита фон Мерч, оставшаяся со Скибой в Берлине, практически не чувствует боли – фантастически высокий болевой порог от рождения. Там же уникальный спец Безденежно, умеющий «видеть» внутренности любого механизма и устранять поломку – или, например, «слышать» радиопередачу.

Черт-Гройсман обладает таким удивительным носом, что различает «на нюх» любую взрывчатку: в своей разведроте на спор находил фугасы с завязанными глазами: пачки тротила, мелинита – без детонаторов, завернутые в фольгу или запаянные в жесть… а вот у Владимировой такой особо ценный инструмент – ноги.

…Она нехотя рассказала это сама. В вагоне, когда Данилевский проводил личное собеседование. Смотря равнодушными, с сонной поволокой глазами в толстое стекло, за которым проносились разрушенные станции, лежавшие под обочинами остовы поездов, расщепленные бомбардировкой деревья, капитан Владимирова рассказывала:

- …Мать заболела почти сразу после моего рождения. В двадцатом. Паралич сначала ноги разбил, потом почти уже не вставала. Были припадки. В двадцать втором отец нашел себе новую жену, ушел. Остались я да бабка. А в двадцать четвертом и бабка померла. У нас только племянница жила, Луша. И вот ночью мне приснилось, что мать, жива и здорова, пришла к нам и говорит – девоньки, собирайтесь, да поскорее, в церковь пойдем. Я тогда удивилась – какая церковь, ты же от Бога отреклась еще в семнадцатом, сама же говорила? А она все твердит свое. И говорит: одевайте только сарафаны, на улице лето, жара, истомитесь… И мы идем, босые, по дороге через поля, и долго идем, и мне все пить хочется. А церковь на горизонте, маковкой блестит. И мать с нами идет, впереди, а я гляжу – она уже и не по земле, а над ней, и все выше и выше; я кричу: «Мама, ты куда?» - а ее уже не видать…

Тогда, в поезде Владимирова помолчала, а потом сухо и скупо оборвала свой рассказ.

- Оказывается, мы с Лушей были в лунатическом состоянии. Нас нашли в Свиридово, это за шестнадцать километров от города, босых и в одних ночнушках. В поле, на обочине дороги. В феврале двадцать восьмого года. Ноги мы обморозили. Луше их ампутировали сразу, она умерла через месяц от заражения крови. Мать тоже скончалась, пока мы лежали в госпитале. У меня ноги почернели, хотели их тоже отрезать, ждали хирурга какого-то. Но почему-то через два дня отек исчез, а через месяц я ходила. Доктора ничего понять не смогли. Вот с тех пор я ими… чувствую.

Данилевский не сомневался. Тимофеев рассказал, как капитан Владимирова в Новгородской разведшколе, стоя на краю поля, голыми ногами определяла, есть ли впереди МЗП – «малозаметные препятствия», которые любят выбрасывать немцы на охраняемые территории – кресты с проволокой, колышки и так называемые «седловины». Ноги ее определяли тип колючей проволоки, даже не касаясь ее - «спираль Бруно» или «жгут». А на 2-м Украинском под Уманью она провела свой взвод через положенное румынами минное поле без единой потери: бойцы шли след в след отпечаткам ее босых ног… Вот и сейчас Владимирова не ошиблась.

Этот участок бункера, очевидно, служил своего рода «чистилищем» или «комендатурой»: здесь оформляли прибывших в бункер людей и грузы. Но сейчас уже невозможно было разобраться, каким образом это делали: будто великан набрал целый рот спирта да дохнул им на свечку. Все хозяйство: столы, табуретки, тяжелые сейфы, пишущие машинки, шкафы, лампы, вешалки и еще что-то было перемолото ударной волной, разбросано, и даже обожжено. А в этих грудах под сводчатым бетонным потолком виднелась то рука в обшлаге немецкой формы, то нога в сапоге, то окровавленный висок под присыпанной известкой фуражкой с орлом… В спертом воздухе попахивало тошнотворно: начиналось гниение трупов.

Кнапф бегло осмотрел несколько трупов, сбросив с них обломки, доложил:

- Убиты из автомата. Очень многие – в спину…. С близкого расстояния. Форма эсесовская, Totenkopfverb;nde – «Мертвая голова». А огнь шел верховой, видно, сгорел газ – сверху обожжено, оплавлено много что…

- Черт, Горох, документы посмотрите, – приказал Данилевский.

И в этот момент его руки коснулась Владимирова.

Он обернулся. Женщина стояла на бетоне уже обутая, но видно было, что шнурки желтых ботинок затянуты небрежно, наспех. И она протягивала Данилевскому какой-то кругляш с иголкой.

- Командир… обнаружила сейчас на подошве ботинка. Судя по почве под этим значком, он впился в подметку либо на поляне, либо чуть раньше. В грузовике, – четко отрапортовала она.

Данилевский смотрел на латунный кругляш с эмалью. Оранжевый крест на красном поле. Крепится к лацкану с помощью иголки, которая протыкает ткань и закрепляется на другом конце латунным зажимом. Так в Советском Союзе носят значки ГТО.  Но это не значок ГТО. И это очень, очень нехороший значок… Он обернулся к товарищам:

- Горох, Черт, ждете тут, боевая готовность.

Мы с Леди наверх.

…Оказавшись у вентиляционной шахты, Данилевский знаками показал Ольге – он первый раз мысленно назвал ее по имени! – на впаянные в бетон скобы лестницы. Конечно, неизвестно, насколько они прочны после взрывов, потрясших бункер, но выхода у них не было.

Поднимались в тишине; мертвый бетонный колодец ловил в себя, затягивал все звуки, точнее только шорох колеблющихся веток. Ни одного птичьего крика тут, над бункером, Данилевский так до сих пор и не услыхал… Скобы в бетоне не подвели – некоторые основательно загнуло взрывом, но не вырвало. Осторожно высунув голову наверх, подполковник осмотрелся.

Никого. Тишина. Идет сильный верховой ветер с хребта Бьоркфьеллет; качаются верхушки сосен, размахивая лапами в холодной серости, шевелится подлесок. Но майор – где? Вычегодского нигде не видно. Темнеет остов верхушки этой венткамеры – клапана, отброшенного взрывом, оглянулся на Ольгу. Данилевский, озираясь, прошел пару метров, и тут от его ботинка в сторону отлетела яркая бумажка.

Узнал… смятая пачка «Pall Mall», раздавленная сапогом. Без единой сигаретки.

У него сработала интуиция, чтобы крикнуть: «Ложись!». Он уже отметил боковым зрением примятую траву и борозды на песке – след оттащенного в заросли тела; и потом, позже, торчащий из подъельника сапог – такой знакомо-блестящий…

Едва они рухнули наземь, за обломанные стволы и кусты перед бетонным кругом, как над ними ударила очередь. Скорее всего МР-38; а потом брызнули щепки от ближайшего пня, пошли в ход обрезы. «Партизаны», вероятно, решили взять их на хапок, сходу – поэтому первые двое, вылетевшие из кустов, получили в грудь из «маузера» Данилевского. Они падали с бега, как подрубленные деревья, тяжело; а над их головами срезали ветки кустарника – боярышника, дикую малину и ивовник, очереди из «шмайссера» Ольги. Данилевский пополз к колодцу.

- Отходим, прикрывай – крикнул он женщине.

Спуск по тросу-флитчеру без приспособления – дело практически гиблое; прочная и сплетенная из тончайшего нейлона, дюпоновской выделки, струна может запросто разрезать руки. Но Данилевскому удалось обхватить трос так, что он касался обшлагов денисоновского комбинезона – и на этой «прокладке» подполковник полетел вниз по второму флитчеру, оставив первый, с поднятой спусковой коробкой, женщине. Ольга наверху огрызалась из автомата.

Она пошла второй, когда он уже оказался внизу, едва сумев перехватить, пережать трос ногами и не рухнуть на бетон; Владимирова слетела легко, а он держал под прицелом край колодца и зацепил одного из сунувшихся туда «партизан»; правда, тот успел шарахнуть очередью в стенки, выбив бетонное крошево. Данилевский догадывался, что это будет не единственная попытка. Он увлек Ольгу прочь, крикнув: «На рельсы, под перрон!», а позади них спустя какие-то тягучие, томительные  секунды гулко ударилась о бетон  связка гранат и сразу же рванула в темноте. Ударная волна в очередной раз сорвала с потолка лампы, провода, металлические крепления – но прошла верхом, миновав вжавшихся бетонные ниши подполковника и Ольгу; кашляя, отплевываясь от попавшей в рот кирпично-известковой пыли, они бросились ко второму отсеку, где ждали их Горох и Черт.

В том, что «партизаны» вряд ли решатся спускаться в бункер, Данилевский не сомневался.

О чем он и сказал товарищам, угрюмо вертя в руках значок. Видать, именно в грузовике тот сорвался он из-под чьего-то обшлага, да закатился под подметку Ольги.

- Квислингисты. Норвежские фашисты… вот гады. Они эти значки до сих под лацканом носят. Видно, агентура осталась. Как их нашему майору подсунули?

- Будут преследовать? – негромко уточнил Кнапф, беря на мушку двери.

- Вряд ли… Будут караулить наверху. Все, продолжаем осмотр объекта!

В бункере тяжело пахло. Запах гниющих, начавших разлагаться тел смешивался с невыветрившимся запахом паленой тряпки, обугленной изоляции проводов. Они шли вперед, везде обнаруживая только смерть; целую гору трупов нашли в своеобразной "рекреации" между отсеками - круглой комнате; вперемежку лежали нижние чины из Waffen-SS и, видимо, заключенные, в брезентовой одежде. Обсмотревший трупы Кнапф доложил: убиты они поодиночке, преимущественно выстрелом в затылок; стащены в кучу, были облиты керосином или бензином, но по каким-то причинам так и не подожжены. Из хозблока в стороны уходили по две галереи, вероятно, кладовые, но одна оказалась намертво заваленной породой, а вторую исследовал Черт и определил: заложены мощные фугасы, лучше туда не соваться… Пошли дальше.

Ничего ценного из документов в первом отсеке обнаружить не удалось, хотя Данилевский очень на него надеялся. Только разве что Черт выудил из расплющеннго взрывной волной, лопнувшего сейфа фолиант в толстой клеенчатой обложке: «Besuhaltenbetriebenbuch», или тетради рабочих посещений. Группе очень повезло: огонь испепелил ту тетрадь, что вели в последние часы до взрыва в бункере, однако по остаткам удалось установить, что ее только начали – соответственно, в руках разведчиков оказалась документация обо всех гостях Объекта за несколько месяцев до его ликвидации. Также Кнапфу удалось отыскать среди хлама, в разбитых ящиках, остатки картотеки – вероятно, из канцелярии объекта; тут были карточки не только  сотрудников, но и «особо ценных» заключенных, которых можно было узнать по номерным табличкам, в которых их фотографировали.

А вот третий представлял собой что-то вроде лаборатории. Видно было, что за этот отсек люди, напавшие на бункер и перебившие его обитателей, вели ожесточенную борьбу. На небольшой площадке перед входом – месиво стальных конструкций – видимо, уничтоженная взрывом система спецпропуска с вышкой и шлюзовыми воротами, трупы; и везде – стекла, очень много стекла. И под потолком, несмотря на неописуемый разгром, все равно, хоть и через один, но мерцали лампы аварийки.

- Странное дело, – заметил Черт, карабкаясь по груде железа – аварийное-то почти везде горит. Значит, там, где его врубили, да где источник питания, никакого взрыва не было.

А Кнапф, подав знак Данилевскому, показал ему труп одного немца – тот был рассечен почти что пополам стальной конструкцией, поэтому тело не раздулось, а наоборот, усохло. Ножом-стропорезом разведчик коснулся трупа, завернул ткань  - показал хорошо видную эмблему на грязном коричневом рукаве:

- Командир, смотрите – СА. Штурмовики. Таких еще тут нам не попадалось… Это те, что пришли.

В следующем помещении запах гниющего мяса перебивался различными химическими запахами, которые образовали в воздухе плотный удушающий коктейль. Данилевский скомандовал надеть респираторы, сам же ограничился марлевым тампоном, прижатым к лицу; Черт поморщился, крикнул, избавившись на секунду от хобота:

- Формалин и хлористый цинк чувствую. Аммиак еще…

Удивительно, но было такое ощущение, что чем дальше пробиралась группа, тем слабели разрушения. После буквально разнесенного в клочки «предбанника» лаборатории они попали в помещение со сравнительно целым входом – только замок был снесен автоматными очередями, и без особых разрушений. Однако в углу, за несколькими поваленными шкафами, чернели пятна копоти на стенах, высоко поднимавшиеся к потолку и скопилось такое количество жженой бумаги да копоти, что Черт поразился: «Адский костер тут развели… И ведь все спалили, до бумажечки!»

Беглый осмотр шкафов с химикатами, автоклавов и склянок с уцелевшими растворами ничего не дал: Кнапф сделал только самый общий вывод, что в лаборатории работали с органическими тканями, в поисках препаратов, препятствующих разложению лучше, чем формалин. Разведчики двинулись дальше: здесь коридор бункера делался извилистым, поворачивая несколько раз, судя по всему, огибая большие лабораторные помещения, закрытые решетками – видимо, для "опытного человеческого материала", или запечатанные стальные капсулы с окошками из толстого стекла – вероятно, в них испытывали воздействие газов. Периодически натыкались на трупы людей в белых халатах: все они были убиты одиночными выстрелами из автоматического оружия – и, судя по позам, совершенно не ожидали расправы. У нескольких из них в руках белели ручки от разбитых вдребезги кофейных кружек…

Но настоящий сюрприз ожидал группу, когда они из лабораторного отсека оказались в большой круглой комнате с колодцем посредине: судя по трубам и патрубкам, уходившим в стены от компрессора над колодцем, это было центральным водозабором бункера, подававшим воду во все его отсеки. И вокруг этого колодца, в самых разных позах, выпустив из мертвых рук оружие, лежали вздувшиеся трупы людей в коричневой форме, в черных вязаных шапочках, наподобие лофотенских, которые носят американские коммандос; сморщившийся Кнапф пересчитал трубы, потом сказал глупо из-под респиратора:

- Девятнадцать человек. Плюс один уже был. Два десятка – классика зондеркоманды. Ликвидаторы.

Черт бродил меж трупов, без особой брезгливости пиная то одного, то другого ботинком, переворачивая; Данилевский рассматривал арочный потолок, обратив внимание на многочисленные трещины, разбегавшиеся от  края. Потом он посмотрел вперед: в стене – стальная дверь, с дощатой будкой поста рядом. И ни следа от пуль ни на ней, ни на стенах, крашеных желто-коричневой краской.

- Командир… - Черт даже приспустил респиратор. – Худо дело. Ни одного пулевого, скорее всего, все отравлены газом. Надо уходить.

Данилевский показал на дверь.

Та не поддавалась. Сталь, окрашенная неровно и шероховато, тем не менее, выглядела новенькой, ни царапинки. Кряхтя, Черт принес тротиловые шашки, приладил на дверь… Грохнуло. Гул понесся по этому подземелью и что самое неприятное, сверху тонкими струйками потек песок, капая им на спины и головы. Будто стоны убитых передались этим стенам, они заскрипели, пришли в какое-то неуловимое движением и – все кончилось. Дымящийся от температуры стальной четырехугольник, вырванный из пазов, лежал в рассеивающемся дыму. Данилевский вышел из-за укрытия, одернул на себе денисоновский комбинезон и с «маузером» первый шагнул в светлое пространство, открывшееся за дверью – впервые освещенное не аварийкой, а слабым и бледным, северным, но все же солнечным светом.