Во сне я говорю по-испански, или испанский гранд в

Увлечённо болтая, мы шли с мужем по улице.
- Слушай, у меня, кажется, сломался замок -молния на башмаке, давай зайдём в первую попавшуюся сапожную будку.
И зашли.
- Починим? – обратился муж к сапожнику.
- Починим. Снимайте.
Мастер работает, мы ждём. Я с интересом разглядываю «интерьер» будки, и вдруг взгляд останавливает икона, скорее – картина: Иисус Христос в необыкновенно красивом сиянии лучей горнего света. Надпись – латиницей.
- Вы католик? – к мастеру.
- Да, вернее, я родился в католической семье, но позже принял православие.
- Вы – немец?
- Нет, испанец.
Мы с мужем удивлённо переглянулись. Во мне уже «щёлкнул затвор» журналистского и просто человеческого интереса, и я знала, что не перестану задавать вопросы, пока на них будут поступать хоть какие-то ответы.
Испанец?..
Это слово всколыхнуло во мне один из эпизодов раннего детства. Лето 1936-го или 37-го года. Москва. Мы с мамой в гостях у дяди (её родного брата), работающего «мастером на все руки» в Институте дефектологии детей.
Идём на прогулку, и вдруг из окна столовой кричат: «Иван Федорович, почини лифт – испанцам завтрак подавать надо!». Так я узнала об испанских детях, вывезенных с родины из-за террора генерала Франко.
И вот, по прошествии стольких лет, – эхо тех событий. Я вспоминала вслух…
- Да, да… именно в те годы моя мать...
- А не могли бы Вы рассказать по порядку всё, что помните?
И вот что мы услышали.
- Моя мать – Алисия-Кларентина  Д;Пессио родилась в 1921 году в Барселоне в богатой, знатной и интеллигентной семье. Отец её – Вальдеро – был военным юристом, мать – оперной певицей. Когда в Испании пришёл к власти генерал Франко, бабушка гастролировала в Италии, пела в Милане в «Ла Скала». Деду, как я теперь понимаю, бывшему в оппозиции к Франко, пришлось покинуть родину с дочерью – моей будущей мамой. Жена осталась в Италии. Семья так и не смогла больше соединиться: они потеряли друг друга.
Красавицу Алисию привезли в Тбилиси, где она вскоре вышла замуж за Удалова Константина.
Как мама попала в Ленинград и «застряла там в блокаде», уже не помню, а может, мама этого не уточняла. Но в памяти сохранился случай, схожий с судьбой деда и бабушки: молодых супругов раскидала война. Поиски принесли лишь печальные вести о гибели обоих супругов.
Потом в жизни мамы были Урал, Барнаул и Семипалатинск, где она вторично вышла замуж, и где родилась в 1951 году моя сестра, а в 1954-м – я. Но неожиданные огорчения преследовали маму: побывав по делам в Тбилиси в 1965 году, она встретилась с первым мужем. Оказалось, оба они получили неверные сведения о гибели друг друга. Но… у обоих семьи, дети. Так и расстались, «наступив на горло собственной песне».
Кстати, о песнях. Недаром бабка моя пела в «Ла Скала»: её певческий дар природа передала мне. В детские годы меня называли «местным Робертино Лоретти». У меня был красивый, подвижный, большого диапазона дискант.
Внимая рассказчику, я вдруг услышала, что где-то тихонько звучит дивная музыка мессы. Заслушалась… Это не прошло мимо внимания мастера.
- Люблю хоровое пение. Я ведь четыре года (с 1965-го) учился в знаменитом хоровом училище мальчиков в Москве, у Мэтра хорового искусства А. В. Свешникова.
У меня из рук выпал блокнот, и сейчас вы поймете, почему: от неожиданности. И здесь самое время вспомнить ещё один эпизод из моей собственной жизни.
Примерно в те же годы мне удалось побывать в этом училище. Как-то, отдыхая в холле, заметила, что к четырём часам пополудни мальчишки от мала до велика (а училище – это специальная школа-десятилетка, путь из которой – в консерваторию. Многие большие музыканты – хормейстер В. Минин, выдающийся тенор В. Атлантов, композитор с мировым именем Р. Щедрин – вышли из стен этого училища) тянутся нескончаемой струйкой в хоровой класс. И у всех в руках клавиры фуг Баха. Господи, фуги же для фортепиано, что же они – хором играть будут? Не выдержав, спросила, куда идут.
- На фуги Баха.
- ???
- Мы многоголосные фуги поём.
Ещё в шоке от услышанного, я решила послушать и посмотреть, пристроившись где-то с краешка хорового класса.
Вошёл подтянутый, строгий, чуть аскетичный Маэстро, и заняти начались. Боже, как пели эти мальчишки!!! Они были не только с великолепными голосами, но, и с абсолютным музыкальным слухом!
 А главное, соображала я уже сейчас, сидя в сапожной будке, там вполне мог быть и герой моего рассказа. Если бы знать, что через много лет…
И пошли, пошли разговоры. Перебивая друг друга, мы вспоминали общее и знакомое.
Заходя починить башмак, мы такого не ожидали. Это были невероятно-неожиданные встречи с прошлым.
- Я прошёл отборочный тур, - продолжает свой рассказ мастер, - и был приглашён в Москву! Уже на третий день меня посадили в хор.
В училище мне нравилось всё: обилие певческих занятий, сольный вокал, игра на фортепиано… В интернате мы дышали тем же «музыкальным воздухом». У каждого новичка был свой шеф – воспитатель из старших, уже прошедших мутацию (ломку голоса) юношей.
А вот я, к сожалению, испытание мутацией не выдержал: мне хотелось петь, а к четырнадцати-пятнадцати годам мне петь запретили. И я, глупый, не вернулся с каникул из Семипалатинска, в надежде, что здесь мне никто петь не запретит. Так я сам закрыл себе дорогу в большое искусство. Правда, я пел много, как умел, играл на гитаре в ансамблях (в основном в ресторанах), но… Карузо из меня не вышло.
 Получил образование строителя. До развала Союза работал по специальности, а потом строить перестали – и пришлось переквалифицироваться.
Мама – человек одарённый в области живописи – много и успешно работала в этом направлении и параллельно искала возможности вернуться в Испанию (метрику затеряли в Тбилиси). Много писали уже и мы с сестрой после смерти мамы (она нам завещала вернуться на родину), но как только находились какие-то родственные ниточки, они всякий раз загадочно обрывались. Может, вся причина в боязни за наследство? Ведь, по словам мамы, род их богат и знатен.Но я не теряю надежды и не опускаю рук.
- А в СССР и позже, в Казахстане, вам жилось неуютно?
- Нет, что вы! В армии я служил в Москве в особых войсках. Мне доверяли.
Маме, как художнику, часто поручалось оформление интерьеров государственных учреждений. Я смог вырастить и поставить на ноги двух детей: сына Александра и дочь Алису – почти копию моей мамы с пластикой движений в стиле испанского фламенко. Да и в детстве для меня сделали многое. Но этот зов родины, культивируемый ещё мамой, продолжает жить и тревожить душу. Возможно, ещё и потому, что не удалась, не сложилась счастливо личная жизнь. Ночью, во сне, я разговариваю по-испански, а, проснувшись, не помню ни одного слова. Невозможно достать кассеты на испанском языке. Вот прислали мессу.
Башмак был да-а-авно готов, и мы ушли, провожаемые дивной музыкой и чуть печальной улыбкой испанского гранда в сапожной будке, открывшего нам, я думаю, лишь вершину айсберга своей непростой судьбы.
Друзья прозвали его Диогеном, а будку «музыкальной бочкой».