Приёмная дочь

               
На первом этаже нашего двухэтажного барака жила еврейская семья: Абрам и Хая Хазан с приёмной дочерью Любой. Оба они были инвалидами войны. Абрам сильно хромал и ходил с палочкой. Чем страдала Хая сказать не могу. Видимых признаков ранения она не имела.

 Родители знали эту семью ещё с довоенных  времён по совместной работе на минской фабрике «Октябрь». Они одновременно получили жильё в этом доме. Вместе прожили здесь до самого начала войны. А в 1946 году так случилось, что почти одновременно поселись в своих довоенных квартирах.
 
Мы дружили семьями. Собирались по праздникам и другим торжественным случаям. Хазаны были старше моих родителей. Помнили многие еврейские традиции и, по возможности, старались их соблюдать. Мама рано покинула родительский дом. Об особенностях еврейской жизни имела весьма туманное представление. Что касается отца, то он в этом вопросе разбирался ещё меньше.

В семье Хазан до войны было двое дочерей - близнецов. В 1941 году им исполнилось по шестнадцать лет. Война застала Абрама в больнице, где он находился на излечении после какой-то операции. По этой причине они все остался в оккупированном немцами Минске.

Несколько месяцев Хазаны прятались по подвалам на западной окраине города. В конце концов, кто-то из местных жителей выдал их немцам. Вся семья угодила в гетто, созданное к тому времени в районе реки Немиги и Юбилейного рынка.

Во время одной из так называемых «акций», периодически проводимых фашистами в гетто, обе девочки погибли. Абрам и Хая в этот день находились на работах в городе и не попали под облаву. Позднее вместе с небольшой группой евреев с помощью немецкого офицера, дезертировавшего из вермахта, им  удалось выбраться из гетто и уйти в лес.
 
Из уст тёти Хаи я много раз слышал историю необычной любви фашистского офицера и немецкой девушки-еврейки из минского гетто. Благодаря этой любви тётя Хая, дядя Абрам и ещё десятка два евреев остались в живых. По крайней мере, в гетто не погибли.

Признаться, в детстве я с большим недоверием относился к Хаиным рассказам. Но в конце семидесятых годов в Минске была опубликована небольшая документальная повесть, полностью подтвердившая достоверность данного факта. Об этом уникальном случае в истории Холокоста см. http://www.proza.ru/2012/08/18/546

До 1944 года Абрам и Хая вместе воевали в партизанском отряде. После освобождения Минска Хаю демобилизовали, а Абрам ещё больше года находился на фронте в составе регулярной армии. В Минск он вернулся только в начале 1946 года с наградами на груди и палочкой в руке.

 Некоторое время они жили вдвоём. Потом решили взять на воспитание ребенка. Сразу после войны детей-сирот, конечно, хватало. Но Хазаны хотели удочерить только еврейскую девочку не старше года.

Сделать это оказалось не так-то просто. Точнее, совсем невозможно. По их рассказам Хазаны долго бродили по сиротским приютам. Однако еврейских детей нигде не встречали. Даже более старшего возраста. Возможно, их разобрали родственники. Но больше было похоже на то, что нацисты в Минске "добросовестно" отнеслись к реализации окончательного решения "еврейского вопроса".

 Хазаны, в конце концов, взяли на воспитание полуторагодовалую русскую девочку по имени Люба. Эту новость Хая по большому секрету сообщила маме. Что говорила она по этому поводу другим соседям, я не знаю. Соседка бросила работу и полностью посвятила себя воспитанию приёмной  дочери. Хазаны относились к ней, полагаю, значительно лучше, чем некоторые наши соседи к своим родным детям.

Годам к пяти Люба переросла почти  всех своих сверстников в нашем дворе. Из худенького неказистого заморыша она превратилась в розовощёкую толстушку с типично славянским лицом. Бесспорно, приёмные родители хорошо знали, что берут на воспитание русскую девочку.

Никаких особых проблем в связи с этим поначалу у них не возникало. Проблемы появились значительно позже. Люба подросла, и Хае с Абрамом становилось всё труднее отвечать на вопросы любознательных знакомых  по поводу происхождения типично русской девочки в их типично еврейской семье.
 
Пока эти вопросы задавали чужие люди, Хазаны не очень беспокоились. Они засуетились, когда их стала задавать сама Любочка. Попытались, было, обменять жильё, но из этого ничего не вышло. Да и, откровенно говоря, вряд ли бы обмен что-либо изменил в создавшейся ситуации. Люба к этому времени уже хорошо знала, что Хая и Абрам её не родные мать и отец.

 Внешне их отношения выглядели, вроде бы, нормальными. Однако Хая часто изливала маме душу по поводу совсем непростых проблем, постоянно возникающих в семье. Где-то во втором или третьем классе Любочка вдруг совершенно неожиданно заявила, что не хочет носить еврейскую фамилию, чем повергла в большое уныние своих приёмных родителей.

Но как раз это желание подружки я тогда очень хорошо понимал. Моя фамилия Израилевич раздражала ухо антисемита, думаю, ни сколько не меньше и тоже причиняла мне немало, мягко выражаясь, неудобств в школе, на улице и даже у нас во дворе.

Однако у нас с Любочкой имелось одно довольно существенное различие. Дело в том, что я родился евреем и тут уж, как говориться, ничего не поделаешь – приходилось  терпеть. Она же стала еврейкой не по своей воле и, похоже, ей это тогда очень не нравилось.

Конца у моего рассказа нет. Я его просто не знаю. Дело в том, что Семён Хазан вскоре умер от обширного инфаркта, а тётя Хая с дочерью переехали, наконец, куда-то в другой город, и связь с ними прервалась. Сочинять и придумывать мне не хотелось. Вот и получился рассказ без конца. Впрочем, каждый может его себе домыслить.