Впечатления. Из сборника Кировский театр в Лондоне

                Кировский театр в Лондоне.

В Лондон приехал балет Кировского театра из Петербурга. Один из наших друзей играет
в оркестре театра и мы были рады увидеться вновь.
Встретившись, сели за стол в нашей тесной кухонке на Хаттон – Гарден, выпили водочки и обменивались новостями… Он рассказал нам, что гастроли продлятся две недели и будут показаны пять балетов, включая «Лебединое озеро».Потом, коротко сообщил о трагедии, случившейся в его семье…
У нашего знакомого совсем недавно случилось непоправимое горе – умерла, долго и тяжело болевшая жена и он был печален и задумчив. Тем не менее, поговорили душевно, вспомнили Россию, современную жизнь, друзей и знакомых.
Я вглядывался в изменившееся, постаревшее лицо друга, думал, что и в нашей семье печальные перемены не за горами. Нам с женой тоже под шестьдесят, и хотя мы здоровы, но в таком возрасте всякое здоровье и довольство собой, относительно…
Назавтра жена, купила билеты в Роял – Оперу, где проходят гастроли Кировского театра, на «Лебединое озеро» и мы договорились, что встретимся там, уже перед спектаклем…
Я, ехал с работы автобусом, по солнечным, летним улицам Лондона, через центр, в очередной раз любуясь панорамами многоэтажного, блестяще – железно – стеклянного Сити, и недавно выстроенным «огурцом» - небоскрёбом из стекла и металла, странной огуречной формы…
Сойдя с автобуса, прошёлся пешком, минуя станцию метро Холборн - стэйшен, узкими переулочками, и пройдя мимо массивного «саркофага» масонского центра, оказался около входа в театр. Люди не торопясь шли мимо и со стороны старого рынка, Ковент – Гарден раздавался гул голосов.
Я стоял на углу в ожидании и Сюзанна вскоре появилась одна, с пластиковым пакетом, в котором были бутерброды и бутылка с холодным чаем, для меня. Наши дети – сын и дочь добирались до театра своими тропами - дорогами…
Старшая дочь Аня, закончила год назад Кембридж и писала там курсовую о русских балетных сезонах труппы Дягилева, в Париже. Она была страстной балетоманкой, сама когда то, в раннем детстве, ходила в балетную студию, сюда же в Роял – Опера, да и сейчас ещё дважды в неделю ходит заниматься балетом, правда понимая, что профессиональной балерины из неё уже не получится…
Сын все эти дни был занят в репетициях Лондонского школьного симфонического оркестра, который собирался в конце недели на гастроли в Италию. Максим – шестнадцатилетний скрипач – любитель…
Мы с женой, не дождавшись детей, после того как я съел бутерброды, вошли в театр, поднялись в прохладном лифте на самый верх и найдя свои места на галерее, сели и стали осматриваться. Вскоре и дети появились.
Я сидел, разглядывал золотые потолки, тёмно – багровый бархат кресел, спокойную, вежливо предупредительную публику, слушал нестройные звуки настраивающегося оркестра…
Театр, после реконструкции, открылся года три назад и ещё не утратил праздничного блеска новой позолоты и чистоты линий, хорошо подобранного по цветовой гамме, интерьера. Сидеть здесь на галерее было уютно и просторно и было видно почти всю сцену, одну из самых больших и глубоких в Европе.
Мы с семейством довольно часто бываем здесь на спектаклях. Благо, что от дома сюда, всего пятнадцать минут ходу пешком...
Последний замечательный балет, который мы здесь видели, был тот самый балет «Весна священная» Стравинского, с которым Дягилев дебютировал в Париже, почти сто лет назад. «Весна священная» и меня поразила своей необычайной переживательной динамикой и неистовством, как музыки, так и движений танцоров, отражающих тревожно драматический ритм и строй первобытной мистерии. Тогда в Париже это наверное прозвучало и увиделось, как гром среди ясного неба классики…
Но возвратимся в Роял Оперу…
Свет наконец погас и началась оркестровая увертюра. Потом открылся тяжёлый, багровый с золотом занавес и перед нами предстала картина дворца в чёрно – коричневых, бархатно-палевых, акварельных тонах…
Появился учитель Принца в чёрном. Сам Принц разумеется в белом и коротконогий крепко сбитый шут, в двурогом колпаке, танцуя, подсмеивался над учителем и прислуживался Принцу…
Но вскоре появились и лебеди – все в белом – тоненькие девушки, топающие ножками и плавно поводящие гибкими, нежно – лилейными ручками – «крыльями». Принц тут же влюбился в самую замечательную лебёдушку, но вскоре потерял, и на её месте появилась чёрная лебедь, под водительством ало – красного изнутри, но чёрного снаружи, длиннополого, мрачно – демонического создания, почему-то с почётом принятого во дворце…
Незаметно подступил конец акта и перерыв и мы с женой пошли на открытую галерею, сели за столик и любуясь закатом над Лондоном, выпили шипучего, кисло –сладкого лимонада... Большинство зрителей на галерее пили вино и никого здесь это не удивляло. Можно сказать, что бокал вина, входил в ритуал современного театрального зрелища…
В этот день, несмотря на аншлаг, в зале было достаточно свободных мест, и после перерыва мы прошли на балкон и сели в передние ряды перед барьером, с хорошим обзором сцены, на которой были выстроены роскошные интерьеры королевского дворца... Начался второй акт, и растерянный Принц, увлёкся «чёрным» двойником белой лебёдушки. При этом, «патрон» чёрной лебеди, стремительно бегал по сцене, взмахивая полами длинного ало – чёрного плаща, то включая то выключая своим магнетизмом, свет на сцене, а белая лебедь возникала на большом экране, в глубине сцены, видимо напоминая забывчивому Принцу о его клятве в верности.
Публика живо реагировала на балетные антраша Одилии, и наш сосед слева, громко кричал браво, неистово хлопал в ладоши и обменивался своими восторгами с женой, сидевшей рядом.
Надо отметить, что в Роял Опера, существует клуб любителей балета и они хорошо разбираются в профессиональных тонкостях исполнения…И таких знатоков в Лондоне очень много…
А мне почему то вспомнилось, вполне некстати, Лев Толстой и его скептическое отношение к балету, как к барской забаве. Возможно и наши эстетические вкусы с возрастом изменятся, но сегодня, мы аплодировали с восторгом - зрелище действительно было замечательным. И оркестр звучал слаженно и лирично, хотя во время скрипичного соло, я боялся почему-то, что скрипка концертмейстера, сорвётся на самой высокой ноте и сфальшивит…
И тут я вспомнил двухлетней давности поездку в Питер, Мариинский, или как его сегодня называют, Кировский театр, оперу Вагнера «Золото Рейна». Подозрительно модернисткая декорация в форме громадного чёрного человеческого торса, тлеющего алым откуда-то изнутри, лежала поперёк сцены, и солисты одетые в чёрные трико лазали по этому телу и пели на немецком языке неразборчивые арии, в процессе этих «восхождений и спусков»…
Сам театр мне тогда показался неуютным и запущенным, модернисткая постановка – претенциозной и фальшивой. Наш друг, провёл тогда меня, через служебный вход и усадил в полупустой ложе, из которой было плохо видно сцену и приходилось вытягивать шею, и даже привставать, чтобы рассмотреть действие… Тогда я ушёл разочарованным, не дождавшись конца оперы, и мне показалось, что и наш друг, оркестрант был от этого представления не в восторге…
На второй перерыв, мы вышли всем семейством и наш сын, поедая бутерброды, по английски рассказывал о трудных репетициях – они готовили для очередного концерта, трудную пьесу Малера, и потому все мучились: и молодые оркестранты и дирижёр. А я вспомнив знаменитое изречение русского полководца Александра Суворова и процитировал по русски: «Трудно на репетициях – легко на концертах» и Сюзанна перевела это сыну, по английски…
Вернувшись в зал, мы переменили места в третий раз, и это уже был «третий»спектакль за один вечер. Мы близко видели лица, мускулистые тела и даже напрягающиеся связки на шеях танцоров и танцовщиц. Раньше, слитно звучавший оркестр, разделился на отдельно звучавшие инструменты, и мы видели грустно – сосредоточенное лицо нашего друга, в глубокой тени оркестровой ямы. Казалось , что играя свою партию, он продолжал думать свои невесёлые мысли: о будущей жизни, об умершей жене, о подростке сыне, оставшемся в Питере с бабушкой… Он был профессионал и мысли о своём, не мешали ему играть и следить за партитурой…
А на сцене, кордебалет Кировского театра, показывал чудеса тренированности и слаженности, и особенно хорош был в статичных позах, когда девушки были действительно похожи, на грустных и страдающих лебедей.
Вдруг на сцене появился черный человек – коршун, с большими крыльями и в чёрном же «воинском» шлеме. Он гонялся за бедной Одеттой, и белый Принц пытался её защитить. Между ними завязалась схватка, и Принц оторвал у своего «супротивника» правое крыло. После чего, человек – коршун упал на сцену и в муках умер, а Одетта воскресла и у них с Рринцем, всё было хорошо…
Одетта действительно была великолепна, Принц немного тяжеловат и потому надменен, кордебалет хорошо тренирован и подобран по статям...
Мы много и с энтузиазмом хлопали, когда занавес, то закрывался, то открывался, выпуская на авансцену смущённых таким тёплым приёмом солистов. А вокруг, взволнованные мужчины громко кричали браво, вставали с мест и громко аплодировали замечательным русским...
После представления, мы, у служебного входа встретили нашего друга и по многолюдным весёлым улицам, проводили его до гостиницы на Стрэнде. Он грустно улыбался, подшучивал над моим оптимизмом в оценках представления,  и было видно, что он устал и хотел поскорее попасть в номер, чтобы остаться одному.
Мы простились, пригласив его в гости на воскресенье, и пошли знакомой дорогой домой, мимо Буш Хауса - радио – студии корпорации БИ-БИ- СИ, мимо закрытого на замок парка Линкольн-филдс, из которого доносились трели чёрных дроздов.
 Сюзи взяла меня под руку и сказала что наш друг выглядит непривычно одиноким и печальным. Я согласился кивнув головой, шагая по светлым как днём, чистым улицам, и вспомнил полутёмные по ночам улицы в русских городах, пьяненькие, небезопасные компании, кучкующиеся на перекрёстках, подозрительные тёмные переулки, с разбитыми лампочками убогих фонарей…
Придя домой, мы поужинали, обмениваясь впечатлениями и легли спать…
Ночью мне снились, длинные, нелепо бессмысленные сны, в которых проснувшись и вспоминая, я признал образы, своих  неразрешимых иммигрантских проблем...

                Июль. 2005 год. Лондон.