Цезарь и Клеопатра

ЦЕЗАРЬ И КЛЕОПАТРА

     На окраине большого города, в стеблях высокой травы жил богомол по имени Цезарь.
 Цезарь был уже стар – если учесть, что богомолы живут недолго, – но выглядел молодо. Он был чрезвычайно образованным: прочел множество умных книг и даже умел писать. Кроме того, он был верующим и  пять раз в день совершал намаз. Как правоверный мусульманин, обратившись лицом в сторону Мекки, он долго о чем-то просил  Аллаха.  Цезарь часами мог сидеть с воздетыми в молитве руками и читать суры из Корана.
Однажды от нечего делать Цезарь отправился в город. Случайно залетев в квартиру к профессору, усевшись  на тюлевую занавеску, он с любопытством рассмотрел, как уютно обставлена комната, и, вернувшись домой, устроил свое жилище так же. Даже повесил полки с книгами.
И вот теперь этот  необычный богомол жил  хоть и в высокой траве, но в своем домике.  А в домике было все необходимое для нормальной жизни: широкая кровать из сухой отполированной ветки, устланная мягкими дубовыми листьями, прикроватная тумбочка, на ней лампа под абажуром; письменный стол, заваленный тетрадями; на  полу  – плюшевый коврик с изображением Каабы, с шелковыми кисточками на концах. Он любил подолгу сидеть на нем, застыв в молитвенной позе… А еще он очень любил читать.    Именно из книг он узнал, что Земля круглая, а не плоская, что существуют жаркий юг и холодный север, и  даже вечная мерзлота, что есть  бездонные океаны и моря, в которых водятся огромные рыбы, что  люди летают в космос, и многое-многое другое…
     Так и жил старый богомол - в благодатной тиши, вдали от суетного мира.  Однако, он не всегда был весел. Порой он грустил и в эти минуты казался себе  самым несчастным существом на свете. Иногда грусть очень удручала его, особенно по вечерам, когда он покидал свой домик, садился на высокий стебелек травы и смотрел в ночное небо, сплошь усыпанное мириадами звезд. При виде  Млечного  пути и созвездия Большой Медведицы богомол  вздрагивал  всем  своим длинным телом, сердце его сжималось от непонятной тоски и  он начинал рыдать. Из его огромных глаз ручьями катились слезы. Но потом он  успокаивался, вытирал мокрое от слез лицо и долго еще сидел, любуясь падающими звездами, а затем, глубоко вздохнув, спрыгивал с ветки и возвращался в дом. 
    
    «Надо бы жениться… Не дело это – жить одному», – решал он в тысяча первый раз, садился в кресло-корягу, закрывал глаза и  воображал себя женатым богомолом, сидящим за утренним столом с красавицей-женой и детишками.  Или представлял,  как прогуливается с ними по лесочку, как скачет по зеленой, только что скошенной травке, а в нос бьет такой свежий запах сена… Но, открыв глаза, он тут же понимал, что все это происходит лишь в его воображении, и его вновь охватывала  непонятная грусть. Тогда он  вставал и, осторожно  переступая лапками, шел в укромный угол и  молился, спасаясь от хандры.
Подолгу  молился  Цезарь, сидя  на коврике, все о чем-то просил Всевышнего. Тело его замирало, огромные, прозрачные как хрусталь глаза широко раскрывались, поднятые в молитве руки вздрагивали. Так богомол мог сидеть часами.
Затем он шел спать. Лежа в теплой постели, укрывшись мягким одеялом из опавших листьев, в который раз   менял он свое решение.  «Нет, не буду жениться.  Разве мне плохо одному? – спрашивал он себя.  – Вовсе нет. Уж как-нибудь доживу свой век. Видно, такая моя судьба, а от нее никуда не деться…»
    
      Так и жил Цезарь - один-одинешенек,  до краев  наполненный  необъяснимой грустью. Впрочем, причина его нерешительности была весьма существенной: ведь женитьба обычно стоила богомолам жизни. Однажды Цезарь убедился в этом  воочию. Ему пришлось стать невольным свидетелем смертельного поединка. Увидев на дереве  рослую красивую богомолиху с большими зелеными глазами, Цезарь словно в землю врос. Но богомолиха смотрела не на Цезаря, ее объектом был  другой самец, на вид хилый, совершенно неприглядный, к тому же очень старый, судя по темно бурым пятнам на теле и по крыльям, от которых остались жалкие отрепья. Богомолиха внимательно следила за каждым движением старого богомола. Он же, увидев перед собой столь совершенное создание, застыл на месте, словно его пригвоздили. И вот тут случилось самое страшное. Красавица заскочила к своему избраннику на спину и на глазах Цезаря схватила его за голову…Что было потом, Цезарь старался не вспоминать.


     А когда не получалось прогнать страшное воспоминание, по телу ученого богомола   пробегала дрожь, конечности крутило судорогой. Бррр!.. «Нет, – говорил сам себе Цезарь, – никогда не женюсь, лучше быть всю жизнь холостым и бездетным, а на старости лет умереть своей смертью». Так думал он, но тут же, вздыхая, начинал вспоминать, как кружатся в хороводе его поклонницы. Ах, до чего они грациозны, до чего красивы! Как заманчиво трепещут их крылышки!  А глаза?..  В них можно утонуть, как в  бездонных  озерах!

Одна из этих  девушек была ему особенно дорога – он был влюблен в нее с юности.  Красавица с  телом, словно отлитым  из сусального золота, с огромными марсианскими глазами цвета ярко-зеленого изумруда, с нежной, пульсирующей на животе кожей. «Такая не загрызет. Это грациозное, нежное создание просто неспособно на столь ужасный поступок!» – в который раз размышлял он. Он вспоминал, как однажды от ее красоты  чуть было не потерял голову, готовый предложить  руку и сердце. Он танцевал с ней, прыгал с ветки на ветку, пускался бегом по траве, словно юноша… «Как твое имя?» – спросил он. «Клеопатра», – сказала она. Цезарь даже не удивился, а красавица томно смотрела на него, прикрывая глаза тяжелыми длинными ресницами и чертя красивыми изогнутыми лапками в воздухе  сердечко… Он читал ей стихи, даже пел песни. Когда это было?.. Богомол усмехнулся и забавно покрутил головой, совсем как человек. Ему нравилось вспоминать  счастливые дни, полные ярких и радостных  моментов. 

 В те дни Клеопатра тоже увлеклась им и отказала всем своим поклонникам.  «Еще бы, где она найдет другого такого умного и образованного   как я? - от своих  мыслей богомол покраснел до самых кончиков усов, будто кто-то мог прочесть их. Но кругом, слава Богу, не было ни души. Цезарь  глубоко вздохнул, вновь покрутил  головой  и  продолжил свои вспоминания.  Ах, какое это было время!  Клеопатра день и ночь крутилась возле него, соблазняя  своим удлиненным мягким пульсирующим брюшком, изящно вскидывала тонкими лапками. И трубковидное сердце богомола начинало дрожать, кровь быстрее струилась по жилам. Он терял голову, забывал о грозящей ему опасности и осторожно, медленно переступая,  начинал приближаться к предмету своей любви. Клеопатра, оторвавшись от дел, поворачивала к нему голову, а он   вдруг замирал, долго стоял, будто  размышляя о чем-то, затем, покачиваясь, вновь продолжал свой путь. Но вдруг перед ним вставала однажды виденная ужасная  картина смерти старого богомола. Пелена с глаз  спадала.  Цезарь останавливался как вкопанный, потом  молча разворачивался и пропадал под густым кустом облепихи. Или другого растения. 

Он знал, что Клеопатра все  понимала. Что он никогда на ней  не женится. Он слышал, как две богомолихи, притаившись  в укромном месте, шушукались об   этом. Мол, Клеопатра, оскорбленная  в очередной раз выходкой жениха, теперь уединилась. И что уязвленная богомолья гордость долго не давала ей  покоя. Кто-то видел, как она по ночам пробирается к дому Цезаря и часами стоит, замерев, под  окнами возлюбленного.  Кто-то уверял, что в эти минуты она впадает в транс и долго-долго  раскачивается на длинных ногах. Разное говорили про нее.  Но все единодушно удивлялись поведению несостоявшегося жениха. Ведь такую красавицу днем с огнем не сыщешь! Редкое сочетание: тело цвета нешлифованного золота и ярко-зеленые глаза. Такое встречается раз в сто лет. «Кого же он выберет себе в жены, если не ее? Кто станет избранницей его сердца?» –  судачили  любопытные соседи.
Если бы они узнали всю правду, то просто засмеяли бы его. Еще бы, ведь богомолы так живут уже миллионы лет: женятся и оставляют после себя потомство, взамен отдавая  самое  бесценное – жизнь, и никто не в силах что-либо изменить. Ученый богомол понимал, что все живое на земле смертно, кроме Аллаха. Но ему становилось не по себе при одной только мысли о том, что придется принять смерть от близкого человека, от горячо любимой жены. «Нет-нет, это даже страшно себе представить! И кто придумал это варварский обычай?» – в смятении думал Цезарь.
   
    А тем временем его  имя было у всех  на слуху.  Как только его не называли!  И прокаженным, и белой вороной. Судачили, что он повредился умом после прочтения стольких книг, и что он -старый пень, которому суждено умереть холостым, и что перед смертью некому будет подать ему сверчка или напоить каплей прохладной росы, и прочее, и прочее. Ни семьи, ни друзей, ни родни –  ради чего он живет?  Да если бы мы жили так, как живет этот ученый богомол, то давно исчезли бы с лица земли! Надо размножаться, давать новую жизнь будущему поколению –  так рассуждала остальная братия. И продолжала жить по непреложным законам Аллаха, не пытаясь что-либо изменить. Да и не под силу ей это было. Цезарь за свою долгую жизнь научился не обращать внимания на подобные разговоры. А Клеопатру он любил – как только может любить  богомол богомолиху. Любил так сильно, что при одной только мысли о ней у него захватывало дух, истомленное любовной страстью тело трепетало, в огромных глазах все плыло и двоилось. Он вдруг сникал  и  из могучего самца, на лету пожирающего всякую живность, делался  пассивным и безвольным.
     Однажды, после таких размышлений Цезарь сидел на тонкой хворостинке и, купаясь в лунном свете, смотрел на звезды. Они манили его, такие далекие и загадочные… Вдруг рядом в траве раздался шорох. Богомол, медленно повернув голову,  пристально поглядел на куст, у которого, словно от порыва  ветра, колыхалась макушка. «Показалось… мне  лишь показалось. Все давно спят, только я сижу здесь один, неприкаянный…». Но шорох повторился. Богомол снова обернулся и увидел  ее.

Клеопатра стояла невдалеке и вся светилась, словно  хрустальная ладья, наполненная жидким золотом. Глаза ее, словно два изумруда, горели и искрились в лунном свете. Цезарь неподвижно замер, словно околдованный, не в силах отвести от нее округлившихся от удивления и восторга глаз.  Вытянутое изящное гибкое тело  Клеопатры мелко-мелко дрожало, только треугольная  голова  была  неподвижна, будто ее намертво пригвоздили к тонкой членистой шейке. Чуть склонив голову набок, она пристально рассматривала богомола, словно видела его впервые. Эти глаза, казалось, глядели прямо в душу и видели его насквозь. Цезарь почувствовал, как покраснел, сам не зная почему. Два богомола долго смотрели друг на друга, словно стараясь запомнить каждую черточку. Их лица были скрыты в полумраке листвы и лишь глаза мерцали: у богомолихи - огромные, широко расставленные, сочно-зеленые, у богомола – горящие, почти черные… Вдруг Клеопатра улыбнулась ему, в лунном свете ее глаза блеснули и из них словно посыпались искры. Не дыша от волнения, с замершим сердцем смотрел Цезарь на свою возлюбленную. В  груди его словно огненный шар взорвался, по телу пробежала судорога, лапки  предательски обмякли. Влекомый то ли какой-то неведомой силой, то ли колдовскими чарами Клеопатры, он резко сорвался со стебелька и тут же оказался возле нее. Повинуясь любовной страсти, он настолько близко подошел к богомолихе, что ощутил ее запах… Такой неведомый, такой таинственный и необычайно притягательный… 
     Умрет ли он сейчас сам или Клеопатра отгрызет ему голову,  съест она его полностью или, разорвав на мелкие куски, – теперь все это не имело  значения.  Как мотылек, летящий на огонь, он устремился навстречу своей любви – и смерти.
Замерев, Цезарь и Клеопатра долго смотрели друг на друга…  И вот они слились воедино. Он и она. Казалось, в огромной  Вселенной их только двое. Мягкий лунный свет освещал их длинные трепещущие туловища, треугольные головы неподвижно замерли, словно прислушиваясь к чему-то, и только томные с поволокой глаза блестели, как камни  в родниковой воде…
     Вдруг Клеопатра обернулась к нему.  Глаза ее горели, на лице появилась улыбка, мгновенно превратившаяся в хищный оскал. Богомол не отвлекался, он лишь сильнее прижался к своей возлюбленной. Острая боль и ужасный хруст шейных позвонков только усилили его наслаждение. А богомолиха,  упиваясь, разгрызала ему шею, острыми зубами беспощадно рвала на куски его тело… Через секунду все было кончено, с еле слышным стуком Цезарь упал на землю. А его подруга, даже не взглянув на него, сверкнула золотом туловища и бесшумно исчезла в зарослях…
     …Наступило утро. То, что осталось от ученого богомола, лежало, покачиваясь от ветра, словно кораблик на волнах. Яркие утренние лучи солнца бликами играли на некогда сильных ногах и руках Цезаря. Сейчас они валялись на земле, оторванные, жалкие.  Откуда ни возьмись,  появились трудяги-муравьи и засуетились над его останками. Один из мурашей  возмутился: «Зря тащим, есть-то в нем нечего!» – «Ничего, деток побалуем!» – ответили ему сородичи. И муравьи скрылись за поворотом, таща в зубах то, что еще вчера было пылко влюбленным богомолом…