Меч триединства. Глава18

                18.ПАРИ, КОТОРОЕ СТОИТ ВЫИГРАТЬ.
Ледяными солёными сгустками морская вода неохотно покидала лёгкие, подгоняемая кашлем. Бароу вырвался из плена ледяной воды, от которой всё тело словно кололи тысячей игл, но стоило только попасть голове его под косые капли дождя, как новый холод, совершенно с прежним несравнимый сковал череп словно стальным обручем до ломоты, от которой гвардеец еле различимо сквозь кашель не то застонал, не то зарычал. Однако жив, однако цел… ну относительно цел, ладно. В каменной ладони казавшийся теперь огненным Блеккол, вросший теперь в мраморную кожу. Только мысли, сбивчивые и отрывистые, умудрились несколько поосесть в бритой голове, как в двух шагах, не более, водная гладь вдруг набухла, словно на ней вскочил огромный прыщ, и с брызгами разорвалась. Прыщом оказался промокший, фыркающий и кашляющий Лионкис, изрядно повозившийся под водой с тем, чтобы не пойти на дно, доспехами увлекаемый, а потому из них остались на нём только поножи – даже оружие рыжий гвардеец во спасение жизни отправил морским чертям.
-Рыжий, жив?- неожиданно сипло выдохнул Бароу, когда горло окончательно от солёной водицы избавилось.
-Мне кажется, или тебя это не радует,- прорычал в ответ тот, откидывая  промокшую рыжую шевелюру так, чтобы та не залепляла глаза.
-Шутишь,- заметил Бароу.- Это хорошо, значит, жить будешь.
-Нет,- покачал головой рыжий, отплёвывая всё норовившие попасть ему в рот зеленоватые волны и заглядывая Каменнорукому за спину.- Вот если мы от той махины уплывём, тогда да, жить будем.
Гвардеец повернул голову туда, куда его командир указывал – через гигантский пролом в стене до самого её основания идущий, на них уверенно напирал нос даркелийского корабля. Вот уж действительно, пора удочки-то сматывать, а потому пара тут же погребла в сторону видневшейся сквозь вечернюю мглу и неуёмный ливень каменной полоски пристани. И хотя Бароу плыть было тяжело – голова болит, всё тело ломит от жёсткого приземления о волны, а тут ещё и Блеккол приклеился к руке, но всё же громадина даркелийской посудины становилась всё меньше и меньше, а полоска пристани всё плотнее и толще – похоже, борт вражеский только стоял в дверях Бигхарбора, но заходить пока не слишком торопился: ждал, пока к нему больше кораблей стянутся. Но если бы всё столь безоблачно было: чем ближе становилась пристань, тем явственнее ударял в нос гвардейцам совершенно посторонний приторный до тошноты запах, коему в море точно не место было. Это был запах горючего масла, однако догадались об этом плывущие только тогда, когда вонючая плёнка уже успела осесть на коже их и одежде, и от запаха её не начало нестерпимо рвать глаза до слёз. Вдруг Лионкис, загребавший под себя воду несколько позади, резко стал на месте и закашлялся, Бароу тут же обернулся к нему, дабы выяснить, в чём дело. Дело оказалось житейское – масло попало в рот и начало жечь горло.
-Что это они удумали?- выдавил рыжий из себя, когда последние капли надоедливой жидкости были прогнаны из горла.
-Явно ничего хорошего,- мрачно заключил Бароу, провожая глазами крошечную ярко-оранжевую точку, взвившуюся в тёмно-синем, почти фиолетовом небе, и, набравши высоту, поползшую вниз, прямо в объятья моря. 
Осознание того, что огонёк – посланная в море горящая стрела пришло только когда до водной кромки её оставалось локтей в пятнадцать. И в один лишь миг то нехорошее, что замышлялось там, на суше, но хранившееся в голове Бароу как-то обрывочно, сложилось в единую картинку, как цветные камешки усердием и терпением мастера складываются в сложнейшую мозаику. И только успел Каменнорукий, внезапно осознавший всю пагубность их положения, прореветь: «Ныряй»!!!- как огонёк ударился о волны, словно надеясь пробить их толщу.
«Б-у-у-в-ж-ж-ж-ж»,- раскатился над головами их гул пламени, охватившего всё, что сверху над какими-то жалкими полутора локтями воды было. И тут же в густую тёмную зелень волн врезался, разрывая её в клочья, оранжевый, грязно-оранжевый свет огня, бушевавшего теперь вторым морем поверх моря первого. Выныривать не представлялось возможности – судьба обратиться в уголёк не прельщала, а потому спасительное плаванье пришлось продолжать уже под водой, благо, пламя освещало теперь булыжное основание пристани, и потеряться теперь было значительно проблематичней. В уши снова словно пробки воткнули, но даже сквозь них доносился до раздражённого уже битвой слуха рёв огненного моря, водой усиленный. В груди неприятно защемило – воздух кончается, а потому Бароу поднял глаза в поисках хоть сколько-нибудь малой отдушины, чтобы возможность представилась вынырнуть. Таковая скоро была найдена, и гвардейцы благополучно вырвались из водного плена в небольшом кружке, где масло уже выгорело, окружённом со всех сторон оранжевыми языками, так и норовившими занять освободившееся пространство вновь.
-Безрадостно, что тут ещё скажешь,- угрюмо бросил Лионкис, окидывая взглядом бушующее вкруг пламя.- И что теперь?
-Теперь?- Бароу несколько потерялся – не случалось ему ещё в таких ситуациях оказываться, однако, так же как и потерялся, он скоро нашёлся.- Нам только ждать остаётся, ждать да молиться, чтобы в первую очередь масло выгорело по направлению к пристани, а не к кораблям,- и с этими словами Бароу разлёгся на воде, приготовившись к длительному ожиданию, Лионкис тут же примеру последовал. Море мерно плещется, ветром гоняемое, огонь уже выпустил большую часть злости и гудит теперь много ровнее, дождь монотонно молотит и по первому и по второму. Так и тянет окунуться уставшему от бойни разуму в губительный для него сон. Если уснёт, утонет. Бароу понимал и всячески гонял сонливость, всё сильнее на него наседавшую. А море меж тем плескалось, гоняемое ветром, огонь гудит, дождь молотит, тут ещё и добавились елё уловимые мощные широкие хлопки, словно кто-то махал огромными крыльями, что морило и без того утомлённый разум ещё сильнее, и убаюканный всем этим, Бароу уснул, тут же уйдя ко дну.
                ****
-Вставай,- прогундел в ушах голос, показавшийся знакомым.- Вставай, Каменнорукий.
А Каменнорукий меж тем не совсем настроен был вставать – голову ломит как после удара палицей, во рту ужасный привкус соли морской и масла, глаза под действием солёной воды разгорелись и окончательно слиплись, но даже в таком состоянии понимал он, что уже не в море – уж слишком твёрдой под ним была опора, да и надоевший к тому времени ливень тут более не досаждал. Но неплохо бы определить, где оно, это «тут», а потому пылавшие глаза пришлось разлепить. Каково же было удивление Бароу, когда перед собой он увидел чёрное от копоти и всё в блестящих капельках лицо Сигуре, а над собой растянутое крыло Орли.
-Живой?- промолвил Рыцарь Неба, на миг отвернувшись от гвардейца и нагнувшийся за чем-то.
Только Бароу, к которому уже более-менее вернулась способность и голосом своим управлять, вздумал ответить, что живой, как Сигуре резко крутанулся на месте, окатив его из ведра ледяной пресной водой – вот за чем от наклонялся. Первое, что в воспалённый неожиданными водными процедурами, мозг пришло – покрыть Рыцаря бранью, но столь же скоро, сколь пришло, жуткое ощущение тысячи игл в теле отступило, пришло облегчение и какая-то свежесть что ли,… во всяком случае, подняться теперь представлялось вполне возможным, чем Бароу тут же воспользовался. И только встал на ноги, как попал в объятия друга, которого уже и не чаял увидеть, по крайней мере, не здесь, не в Бигхарборе.
-Рыжий где?- простонал тот, когда руки Рыцаря разомкнулись за спиной его и выпустили, наконец.
-Да здесь я,- решил ответить Лионкис за себя самостоятельно. Ответил, правда, неразборчиво – стоя на четвереньках и оплёвываясь от воды и масла, в лёгкие попавших, внятно не заговоришь.
-Ты тут как?- переключился Бароу на Сигуре, всё ещё сбитый с толку – уж слишком всего много пыталось за раз в его голове поместиться. От этого она гудела, гудела приличным таким чугунным колоколом, поэтому Сигуре решился придти на помощь и прервал отчаянные потуги Каменнорукого что-либо сообразить.
-Не сейчас, сейчас не ко мне,- отрывисто изрёк он, поднявши с четверенек Лионкиса и потолкавши пару от пылающий гавани вглубь города.
Ярким заревом волны огненного моря  освещали каменные сырые от дождя стены, от которых теперь так противно тянуло плесенью и холодом. И только по зареву этому понял Бароу, что уже ночь навалилась гигантским мешком на Бигхарбор. Выходит, день они бились. Много. Много, а кажется, что так быстро. Неуверенно, словно боясь, что за спиной ни стены, ни гавани не окажется, Бароу повернул голову. Нет, всё на месте: стена, пылающее море, стоящие за огненным берегом даркелийские посудины, изредка проблескивавшие сквозь красно-оранжевый сплошняк. Они, меж тем, двигались по улицам Бигхарбора, и Каменнорукий подметил, что всё чаще на них обращать внимание стали морпехи, и внимание это всё пристальнее становилось. «Ещё бы,- усмехнулся гвардеец про себя.- Не каждый день увидишь пару нильфийцев, мокрых как морские черти, которых под руки тащит Рыцарь Неба, хуже трубочиста в саже перемазавшийся. Однако, куда же он нас тянет»?
«Куда же» оказалось гигантских размеров избой с каменными сырыми же лавками у здоровенных деревянных дверей, потемневшей под напором дождя медью покрытых. Бароу слышал об этом месте ещё со времён Тиная. Дом Народа, сколько ему помнилось. С лёгким скрипом створки, между тем, растворились и пропустили Рыцаря с его промокшей и истомлённой ноше внутрь. Тепло, сухо, камин где-то трещит, явственно камин. Красота, словом. Впереди, через небольшую крытую площадь с колоннадой, за которыми теперь всё было освещено факелами, хоть и освещать-то нечего особо было: гобелены да боевые знамёна - скупой на украшения трон, занятый теперь такой же промокшей, как и гвардейцы, тушей Великого. Напротив, но несколько правее – плетеные кресла, из которых головы Аксорса и Халкгивена с волосами, к телу прилипшими, виделись. Прямо напротив – огромная мохнатая махина, напустившая под собой уже целую лужу со своей сине-коричневой кирасы-кожанки, в которой не сразу, но узнал Бароу того самого бородача, «контакт культур» проводившего. Немного позади махины прислонившись к колонне стоял утомлённый Тасхенд с такой же, если не большей лужей под ногами.
-Привел, Аксорс,- промолвил Сигуре, усадив Бароу и Лионкиса в два таких же пустовавших до того плетёных кресла.
-Славно,- кивнул тот головой и обратился уже к Великому.- Вот этим двоим ты обязан сохранением армии. Тот, что сейчас уткнулся себе в грудь – Лионкис.
Бароу скосил воспалённый взгляд набок – действительно, Лионкис, окончательно добитый битвой и заплывом, уткнулся мокрой тёмно-рыжей головой себе в грудь, не то в беспамятстве, истощением вызванном, не то во крепком сне.
«Везёт же,- буркнул под нос Каменнорукий, искренне желавший поддаться не второму, так первому, но силы не спешили его покидать, в сон не клонило, потому пришлось бодрствовать и слушать, как Аксорс представляет Великому и его».
-Рыцарь Сигуре,- в зале возникла знакомая уже Бароу фигура подтянутая, стройная, словно тетива лука, облачённая в такое же платье, как и тот, к кому он обращался. Голос тоже знакомый, даже причёска – острый частокол чёрных волос, поднятых ливнем. Но вот кто это? Никак ответ на вопрос не желал вклиниваться Бароу в голову – слишком, видать, много места в ней уже было занято.
-Рыцарь Сигуре,- уверенно продолжила фигура.- Я облетел стену – кроме рогатых на ней никого нет, в воде, по крайней мере, в той, что не горит, и где их кораблей нет, я маршунгар тоже не видел. В гавани больше никого из наших нет.
-Определённо?- переспросил Рыцарь.
-Определённо,- отчеканила фигура.
-Славно,- кивнул головой Сигуре.- Ты славно потрудился и заслужил сон, ступай.
Фигура несколько согнулась и дробными шагами покинула Дом.
-Молодец парень,- промолвил Аксорс, провожая удалявшуюся широкую спину глазами.
-Не спорю, до старшего рыцаря или до магистра ему добраться будет несложно с его-то прилежанием.
-Мы отвлеклись,- прогудел голос из трона Великого, заставив даже Лионкиса вздрогнуть и прийти в сознание.
-Не спи – замёрзнешь,- с ухмылкой буркнул Бароу замотавшему головой в попытке прояснить разум рыжему гвардейцу.
-Ой, да катись ко всем,- начал тот, но тут же смолк, словами Великого остановленный.
-Хороши братья, что сказать,- пророкотал тот, пронзая взглядом Стоунжана.- Один взял к себе заключённого на борт, второй выпустил двоих на стену. Без приказа. Заключённых. Из их камер,- словно взвешивая каждое слово, чеканил он. И что же мне с вами делать?
Стоунжан, по-видимому, посчитал, что вопрос к нему адресован и несколько запинаясь и растягивая «р», как до того растягивал «дд» в своём «наддай», изрёк: «Понять и простить».
-Да голову тебе снять за ослушание, бородач, а не понять-простить, и братцу твоему тоже,- скорее для себя произнёс Король.- Кстати, где он?
-У лекарей сейчас – грудь пробита,- ответил тут же Сигуре.
Тревожные огоньки полыхнули в глазах бородача, но тот остался недвижим и даже не дрогнул. Покорно ожидая своей участи, устремил он Взор на Великого, ровно, как и Тасхенд, и Бароу, и Аксорс…да вообще все, кто в Доме Народа был, вколачивали теперь глаза свои в маршунгарского короля, который должен был вынести решение.
-Не забывай, что первый из них уничтожил своим ослушанием орудия на Минкенде, а второй спас тебе армию на стене,- ввернул Аксорс, чтобы несколько ускорить принятие решения.
В глазах Великого мелькнуло что-то вроде «Да знаю я, но ведь распустятся же»! спир это естественно прочитал и ответил только медленно покрутивши головой: «Не распустятся, будь же справедлив, а не жесток».
-Ладно, Стоунжан, ввиду прошлых заслуг и отлично выполненного захода на Минкенд, ответственность за ослушание с тебя снимается, с Кырейвена за той же формулировкой,- выдохнул, наконец, Король.- Свободен.
Этого слова только бородач и ждал – стрелой понёсся он к дверям Дома Народа, ясно куда – к брату, к лекарям.
-Ну что же,- изрёк тогда спир, поднимаясь со своего места,- теперь неплохо бы скоординировать действия и проработать план боя, надо же отбить город.
Великий, несколько расслабивший разум после вердикта Стоунжану, тут же собрал его назад в целое и принялся думать. И воцарилась в Доме тогда тишина, тишина действительно непоколебимая: похоже, даже воздух стал гуще, чтобы не пропускать звуков и не мешать Великому думать.
-Карту,- изрёк он так, чтобы его слышно было по всей зале.
Карта тут же явилась – кусок пергамента три шага в длину и шириной шага в два, растянутый на огромной деревянной доске, закрепленной вертикально на резной деревянной же лапе. Бароу, к которому уже почти полностью вернулось ощущение собственного тела, как и возможность рассуждать, несколько согнулся в кресле, оторвавшись от его плетённой спинки, чтобы лучше рассмотреть чернильные нити, которые, сплетаясь в огромную чёрно-фиолетовую паутину, рождали детальный вид Бигхарбора сверху, столь точный, что каждый дом был указан чёрнильным прямоугольником.
-Гавань горит,- загрубевший палец зашуршал по чистой желтоватой поверхности, обозначавшей море. – Она потухнет. Скоро потухнет. И корабли войдут в гавань. А дальше?- вопрос прозвучал для себя, и отвечать никто не торопился, потому Великий продолжил сам.- Дальше: пристань они займут, это однозначно. Пристань они займут, но в город их пускать нельзя. Нельзя. В городских улочках пользы много не будет, но если мы развернёмся тут, - палец ткнулся в точку, где пристань перетекала в лабиринты домов,- тут мы сможем их запереть.
Аксорс с живым интересом наблюдал за бормотаньем Великого, за скольжением его пальца по пергаменту карты, за Лионкисом, в оклемавшейся черепушке которого что-то созрело, как огромное яблоко, и мысли зарождаться стали у него в голове. Посидел он за такими наблюдениями немного, посидел, и подошёл, наконец, к Великому со словами: « Много положишь у входа, армия толком не развернётся, первые ряды выкосит полностью, я ведь прав, Лионкис»?
Король тут же метнул взгляд в рыжего гвардейца, мысли которого прочитал и высказал старый спир. Тот несколько растерялся, но в руки взял себя очень быстро.
-Прав,- уверенно кивнул он головой. – Более того, я знаю, как стоит правильно твоих морпехов употребить.
-Ну тогда удиви меня,- с участием изрёк Великий, не сводя с Лионкиса взгляда.
И только собирался рыжий поделиться своим видением того, как должно было бы им отражать Бигхарбор, как его неожиданно прервал Аксорс.
-А давай так, ты ведь, сколько мне помнится, по-прежнему любишь пари? – и, не дождавшись ответа, поскольку знал, что Великий всё так же азартен, как и раньше, он продолжил. – Давай заключим пари: если Лионкис во главе твоей армии отобьет твой город за день, то Маршунгар вступит в войну на стороне Республики. Если нет, то мы уйдём, а вы можете сохранять нейтралитет.
Великий призадумался всерьёз. Доверять армию в руки рыжего ему не хотелось, но вдруг он прав, вдруг Великий действительно потеряет большую часть армии, если поставит их на самом переходе из гавани в город. На лбу выступили блестящие капельки, ползшие к густому чёрному лесу бровей и исчезающие в них.
-Ладно, Белый,- прогудел он себе под нос, понимая, что выбора у него особого нет – спир говорил слишком уверенно, словно уже знал конкретное число потерь с его стороны, - будь, по-твоему. Рыжий…
-Лионкис,- поправил тот, явно недовольный данным ему прозвищем.
-Лионкис,- исправился Великий, - можешь пройти к карте.
Тот поднялся со своего кресла и несколько шаткой походкой поравнялся с пергаментом, по дереву растянутым.
-Вот если мы сюда сдвинем войска,- мокрый палец оставил тёмный след на желтоватой поверхности примерно на середине свободной от чернил площади – гавани, - тогда мы сможем развернуться полным строем. Лучше было бы вообще стать полумесяцем, чтобы закрыть все доступы к городу. Тогда им ничего не останется кроме как идти прямо на нас – с флангов не зайдут.
-Это проблемно немного – не хватит солдат,- ввернул Великий.
-Проблемно, - повторил про себя Лионкис, рассчитывая, что из этого слова тут же выпрыгнет ему и решение этого «проблематично». Выпрыгнуло.
-А орудия поставить какие-нибудь можно? Сюда, - палец ткнулся в большой прямоугольник дома у самого края предполагавшегося полумесяца. – И сюда. Тогда они смогут отсечь лишних даркелийцев, если те вздумаю нас обойти, - описав тёмную мокрую дугу, остановился он у такого же дома на другой стороне полумесяца.
-Это уже проще,- кивнул головой Великий, решивший теперь всячески помогать рыжему, поскольку тот, как оказалось, достаточно хорошо проставил оборону и оказался не таким уж безнадёжным стратегом. – Велите поставить на указанные точки наши экспериментальные орудия,- обратился он через спинку трона к, словно вынырнувшему из темноты Ворону. – Заодно и испытаем их.
Тот несколько оторопел и думал даже что-то возразить, но тон Короля был более чем внушителен, а спорить с ним, когда он пребывал в подобном состоянии, было бесполезно. Поэтому Ворону только и оставалось, что резко дёрнуть голову вверх-вниз и стрелой вылететь из Дома Народа.
-Ну что же, с орудиями порешили,- довольно кивнул головой Великий, провожая чёрный плащ глазами. – На сегодня все свободны, завтра утром предстоит не самый простой бой.
-Молодец, Лионкис,- шепнул гвардейцу на ухо Аксорс, когда те уже были в дверях Дома. – Только не забывай: это пари стоит выиграть.
                ****
«Бароу, проснитесь». Каменнорукий уже начинал ненавидеть эти два слова не только в связке, но даже по отдельности, не говоря уже о молодом рядовом морпехе, пытавшемся поднять его с такой сухой, такой тёплой, такой мягкой кровати одном из расселённых домов у самой горящей гавани, отчего через окна пробивался рыжий свет, но не вырывавший так сильно из царства сна, как этот настойчивый безбородый молодчик в дверях. Часа три удалось Бароу поспать, не больше. И будь его воля, не вставал бы он ещё очень долго. Но надо. «Надо» - третье слово, которое он начинал ненавидеть.
-Что тебе?- выдавил он из себя слова, приподнявшись с постели.
-Там в медицинском блоке,- промолвил морпех, несколько запинаясь, словно сомневаясь, стоит ли говорить или нет. – Там Кырейвен умер.
Всё. Сон согнало, как метлой смело. Мигом вскочил Бароу с кровати: «Веди».
Вести долго не пришлось, да и прогулка оказалась не лишней: установилась прохлада сырость и свежесть после дождя, дышать стало легко, словно лёгкие тщательно вычистил очень прилежный слуга. Способность бодрствовать снова заполнила каждую щелку нутра Бароу, как вода забивается в каждый изгиб резного сосуда. Но скоро, очень скоро сменились освежающий ветерок, морем подаренный, и свежесть от дождя тяжёлым запахом плоти и крови, свет луны и пламени от горящей гавани – тягостным горением факелов на ароматических маслах, чтобы заразы не напустить – Бароу с морпехом входили в барак, в котором теперь расположилось теперь медицинское отделение.
На столах, скамьях, даже на полу – везде лежали и стонали теперь перекорёженные битвой бойцы. Кирасы чёрные, кирасы коричневые. И регулярная армия, и Мёртвые головы, и  артиллеристы – всех покидали теперь без различий по рангу, типу войск в один истекающий кровью котёл. Грузные фигуры врачей в зелёных фартуках, перемазанных чёрно-красными жирными пятнами, не успевали носиться от одного раненого к другому. Дыхание спирало от тяжёлого духа горящего в лампадах дурманящего масла, которое хоть каплю должно было снять боль у несчастных. И только вошли сюда Бароу с провожавшим его морпехом, как сотни взглядов пронзили их, прибив на мгновение к месту. Это были те самые завистливые взгляды, которыми одноногий смотрит на двуногого, немой – на говорящего, однорукий – на двурукого. 
-Вы к кому? – раздался от одной из фигур в зелёном фартуке голос, приглушённый операционным колпаком.
-Мы к погибшему Кырейвену,- уверенно промолвил морпех, бледный, правда, при этом, как полотно.
В ответ доктор только махнул им рукой, мол, следуйте за мной, и решительно направился сквозь ряды стонавших и дико зловонивших тел. Последовали за ним. Пол липкий. Наверняка весь в крови – проверять даже желания нету. Когда пробились они сквозь тот кошмар, который доктор, рассказывавший по пути, как много раненых, как среди раненых много тяжёлых, как сложно приходится им, докторам то есть, сейчас, как не успевают всех даже разместить, какой застой теперь творится и в других медицинских блоках, когда прошли они в коридор, свободный уже от тел, где были только доктора, копошившиеся в куче дверей по правую и по левую сторону коридорной кишки – тут раньше были комнаты для расквартирования бойцов, когда прошли они в этот коридор, вдруг раздался за одной из дверей нечеловеческий вопль боли, заставивший оторопеть даже нескольких докторов, проходивших в тот момент мимо.
-Что он орёт так у вас?! – совершенно сторонним голосом, словно на столе в комнате лежал не человек, а поросёнок, спросил провожавший их доктор, приоткрыв деревянную створку.
-Да вот ногу надобно отрезать – опалило,- послышался ответ.
-Это замечательно, но что же он у вас так заходится? Нельзя курений поддать что ли?
-Никак – ещё больше пустим и потеряем его окончательно.
Доктор несколько помолчал, погрузившись в раздумья, но скоро нашёлся: «Ну тогда дайте ему закусить что-нибудь да рот завяжите, чтобы не выплюнул»,- а затем так же коротко махнул рукой, мол не останавливайтесь. Бароу с морпехом последовали дальше, провожая взглядом дверь, из-за которой теперь разнеслось только приглушенное мычание.
-Сюда вам,- вдруг выдернул их из оцепенения голос врача, открывшего ещё одну дверь, и приглашавшего теперь их внутрь.
В маленькой комнате горела только одна лампадка. Запаха курений, крови, плоти – ничего здесь не было. Чистый воздух. Только душный. Ну и плевать – это лучше, чем задыхаться среди раненых, и слипшиеся лёгкие не без некоторой радости впустили в себя горячие глотки.
Не будь в комнатке столько народа, он и горячим таки не был бы, воздух. Но народу в комнате было достаточно: у ног лежавшего на кровати Кырейвена, покрытого чистой простынёй так, чтобы только голова его открывалась, сидел Стоунжан, лица которого видно не было – он опустил голову, сжимая в своей ладони восковую руку брата, словно надеясь через это передать ему хоть каплю своей жизни. В углу правом от двери стоял Тасхенд, без которого Стоунжан идти отказывался, а в другом, наискосок от  Тасхенда, - Лионкис, скрестивший руки, словно закрывающийся от мира.
-Мы для чего нужны? – задал вполне резонный вопрос Бароу и осёкся. В гробовой тишине голос его показался ему нестерпимо громким. Тут же поймал он на себе тучу взглядов, но сильнее всего запомнились красные от бессонницы и боли и гнева глаза бородача.
-Он просил, чтобы вы были, когда по нему будут читать Речь Для Уходящих, - выдавил он наконец из себя, справившись с эмоциями.
Больше спрашивать не пришлось. Понеслось в ушах уже привычное «О, Верховные спиры, обращается к вам Стоунжан…..», и пока слова гулко ударялись в уши, Бароу всё не сводил глаз с Кырейвена. Сколько раз уже приходилось ему привыкать к тому, что вот он человек, ещё несколько минут назад разговаривал с тобой, смеялся, сердился,…а теперь лежит на кровати, простынёю покрытый, серый весь, словно из воска. Лежит и молчит. Как будто издевается.
Сколько уже приходилось привыкать, а всё никак не получилось….
-Айлио,- как-то инстинктивно, словно по указке выдохнул из себя Бароу вместе с остальными последнее слово, с которым отходит душа к Верховным.
С тем и закончили. Закончили и тут же разошлись…все кроме Стоунжана, естественно. Теперь о том, чтобы спать даже и речи идти не могло, поэтому Бароу вместе с Лионкисом подвигали мимо стройных рядов домов туда, где, объятое огнём, всё ещё полыхало море. Теперь в Бигхарборе нельзя было встретить ни женщин, ни стариков, ни детей – всех, кто сражаться не мог, вывезли уже из города через Сухие ворота, которые тут же запечатали наглухо. И единственными жителями остались морпехи, доктора да служители, которые и теперь отказывались покидать храмы Верховным.
-М-да,- выдохнул Лионкис, когда они подошли к гавани.- А ведь я, дурак, думал на военного медика учиться, пока в гвардию не попал.
Масло местами уже выгорело, образуя на бесновавшейся огненно-рыжей плёнке чёрные пятна, а сквозь трепетавший разогретый воздух видны были черные столбы мачт даркелийских кораблей.
-Дурак, это да, это точно,- промолвил Бароу, впиваясь в столбы взглядом. – За ночь всё это прогорит, и утром придётся нам снова грызться за наши жизни.
-Прогорит, в этом уж не сомневайтесь,- раздался вдруг за спинами их голос Сигуре, заставивший гвардейцев вздрогнуть.
Рыцарь Неба поравнялся с ними и устремил взор на стену, силясь что-то разглядеть на каменной кромке среди чёрных пятен уцелевших требушетов.
-Нельзя же  так людей пугать, в конце-то концов!- выдохнул Лионкис, увидев знакомое лицо.- Кстати, ты как в эти края залетел?
- Ну тут дело не хитрое,- ответил Рыцарь, опустившись на прохладный камень пристани, за примером его последовали и  гвардейцы.- Канцлер погиб, вы знаете…
-Бигжан погиб?!- разом выпалили оба гвардейца.
-Погиб,- повторил Сигуре.- После его смерти командование армией Нильфийской Республики перешло к сенатору Алекто, он и призвал Рыцарей Неба. Магистр Онто сейчас с сенатором в ставке его войск, а нас отправил сюда, услышав, что тут идут бои. И мы, кажется, вовремя, нет?
-Это да,- кивнул головой Лионкис. – Бьюсем ведь ещё и не знает, что в руках её отца вся нильфийская армия.
-А «мы» - это кто? – поинтересовался Бароу.
-Я и Рикку, ты же видел его в Доме Народа.
-Так это Рикку?- второй раз выпалили гвардейцы. Да уж, вечер открытий, что и не говори.
-Да. На следующий день после вашего ухода его, наконец, выбрал орёл. Киру. Теперь он настоящий Рыцарь Неба…низший, правда,…но это только пока…
- Молодец, парень,- усмехнулся Бароу, кинув взгляд на стену, и вдруг насторожился. – Тебе не кажется, что орудия стоят немного по-другому?
-Тоже заметил? – промолвил Сигуре, став снова словно каменным – мрачным и серьёзным. - Даркелийцы их развернули. Устроят же они вам завтра из этих требушетов….
-Устроят,- пробормотал Лионкис, что-то судорожно соображая.- Не устроят, если мы не выведем орудия из строя.
-Как же?- запнулся Сигуре, не понимавший, каким это они образом могут вынести требушеты, которых на стене штук двадцать пять было, как минимум.
-А вот так,- глаза рыжего гвардейца загорелись, он вскочил на ноги и, подозвав к себе проходившего мимо морпеха, приказал тому. – Дважды по восемьсот локтей самого толстого каната мне. Да приведи нильфийца молодого – Халкгивена. Если спит – разбуди. Бегом!!!
-Теперь с вами,- он обернулся к Бароу и Сигуре, полностью готовым к действиям. – Тебе, Бароу, придётся примерить на себя даркелийскую броню. Тебе, Сигуре, надо разыскать Рикку и привести его сюда. Мы свяжем требушеты в связки, и, если получиться скинуть хотя бы один со стены, то другие пойдут следом,- пояснил он слушателям свои план.- Орёл сможет стянуть требушет со стены?
-Смешная шутка,- бросил ему Рыцарь Неба, давая понять, что сможет.
-А, и ещё кое-что,- промолвил Лионкис. – Вам придётся скоротать остаток ночи на стене, Орли удержится на вертикальной стене до конца ночи?
-Тоже смешная шутка,- ухмыльнулся Сигуре, направляясь уже за Рикуу.
                ****
Утро сменило ночь как-то неожиданно – солнце взяло, да вынырнуло с востока, поднявшись над Бигхарбором, в котором теперь оживление было пуще вчерашнего. Масляная плёнка окончательно уже прогорела, разостлав по городу тяжёлый едкий дым, и даркелийские корабли ожили – звуки, крики, команды начали долетать с них до уха Лионкиса, стоявшего на самом переднем крае ещё не до конца выросшего маршунгарского строя. От кораблей взгляд скользнул к верхней кромке стены, где тоже вовсю кипела жизнь – повёрнутые прошлой ночью требушеты заряжали, затягивали, какие-то подбивали.
«Уж не провалилась ли наша затея»?- поймал себя рыжий гвардеец на сей тревожной мысли, отчего сжал рукоять двуручника, доставшегося ему от Кырейвена, до скрипа в перчатках из плотной кожи – меч был до того непомерно велик и тяжёл, что орудовать им приходилось держа одну руку на лезвии – без перчатки не схватишься. Однако как мысль появилась, так же она и исчезла: «Если бы нас раскрыли, то уже давно бы поднялась стрельба, шум, и, наверняка, голова Бароу уже летела бы к нам навстречу, пущенная даркелийцами». Но голова не летела, крики и шум не поднимались, стало быть, всё нормально, и Лионкис смог переключиться теперь на маршунгар, которых стало теперь много больше. У всех на лицах играл теперь какой-то словно мальчишеский задор, словно не было вчера дикой сечи на стене, а сегодня и вовсе их пригласили участвовать в какой-то весёлой игре.
-Эй, вы что это там тянете?!- раздался вдруг справа голос Тасхенда, общему, приподнятому перед битвой, настрою поддавшегося.
 Окрик заставил Лионкиса повернуть голову в ту сторону, куда Тасхенд обращался: семеро маршунгар катили в сторону дома, где по плану Лионкиса должно было быть орудие, что-то вроде огромной чугунной трубы, только закрытой с одного конца, прибитой к здоровенному брусу на колёсах. За толкавшими шли ещё человек пять с холщёвыми мешками на плечах. Последний из них, чьё лицо Лионкис так и не разглядел, или разглядел, да не запомнил, остановился и прокричал Тасхенду в ответ.
-Эта штука вам жизнь ещё спасёт, благодарить будете!
-Смотрите, кабы она не взорвалась у вас,- заметил один из регулярных армейцев, оправляя на ходу палаш в ножнах.
-Вот посмотрим, как ты после сегодняшнего заговоришь,- хмыкнул маршунгар с мешком и поспешил догонять удалившуюся уже процессию.
Скоро «труба на колёсах», как её уже окрестил про себя Лионкис, утвердилась на крыше здания слева, вторая такая же еле виднелась и справа. Корабли даркелийские меж тем как-то разом скрипнули и поползли в сторону пристани. Рыжий гвардеец ещё раз окатил взглядом своим маршунгарские ряды и убедился, что все теперь готовы биться с огнём много большим против вчерашнего – мальчишеский задор так и не покинул ни одного лица…кроме одного, в котором он даже не поселялся – Стоунжан. Хоть его и уложили вчера под утро, но спал он с час, не более, да и как можно было спать в его ситуации. Поэтому Лионкис понимал, прекрасно понимал, отчего сейчас у морпеха такой убитый вида, такое осунувшееся лицо, такой потухший взгляд.
-Ты как?- спросил он скорее для виду, ибо осознавал, как он сейчас.
-Сносно,- буркнул под нос Стоунжан, давая своим тоном понять, что разговор продолжать не намерен. И оба смолкли.
Заминку исправил дружный лязг носов даркелийских кораблей, о пристань ударявшихся. Началось. Лионкис сделал несколько шагов вперёд, чтобы стройные ряды маршунгар предстали перед ним, и чтобы слышали его все. Передняя линия – сверкающие на солнце гоплоны Мёртвых голов, вторая – то же самое, как и третья, потом ещё семь рядов чёрных кожанок регулярных армейцев, в самом хвосте – артиллеристы, оставшиеся теперь без орудий, но изъявившие желание биться. Неплохо.
-Значит так, бойцы,- проревел Лионкис, мигом приковав к себе их внимание.- Стоим на месте. Первые ряды, можете гнуться, но строй старайтесь не разорвать, если же до такого дойдёт, регулярники, вступайте в дело. Орудия,- он махнул рукой сначала левой «трубе», потом правой «трубе», - бейте до тех пор, пока даркелийцы до нас не дойдут, как только смешаемся – огонь прекращаете. Ну что, всем всё понятно?
-ТАК ТОЧНО!!!!- зычным гулом ответила армия.
Лионкис вернулся на своё место меж Стоунжаном и Тасхендом, в руках у которого был теперь его Тездес. И тишина. Воистину затишье перед бурей: молчат корабли даркелийские, молчат маршунгары, молчит стена. Даже ветер как-то стих, чтобы не нарушать идиллию. Но и это кончается – медленно, с тяжелым скрипом, корабли отворили свои пасти, в носовые части встроенные, открыв своё чёрное нутро, в котором что-то тяжело гудело и клокотало, словно зверь, готовящийся к броску. И по пристани медленно распространился тяжёлый гнилостный запах, оттуда сочащийся, словно там, внутри, что-то издохло.
-Ну, Верховные с нами,- выдохнул Лионкис, перехватывая тяжеленный меч у лезвия.
И словно по команде, по этой фразе из недр даркелийских кораблей хлынул на стену чёрно-зелёный ревущий поток. Это были одержимые: мощными скачками на четвереньках, как хищные звери, они покрывали расстояние, от стены гоплонов их отделявшее. И только приготовился уже рыжий разить врага, и даже выбрал себе в цели того «прыгуна», что как-то отчаяннее прочих нёсся к маршунгарам, как вдруг справа и слева словно хлопнула огромная хлопушка. Хлопушка хлопнула, застлав белыми клубами дыма дома и часть артиллеристов, распространяя кругом запах взрывчатого песка, масла, и еле различимая на свету свинцовая тучка, словно рой пчёл, налетела с обеих сторона на мчащихся во весь опор одержимых. «Хлоп» - и первые ряды рогатых пали замертво, мигом покрыв жирной красной плёнкой камни пристани, за ними тут же возникли ещё, но снова «хлоп» - и снова гора безжизненных тел. На третий «хлоп» орудий уже не хватило – чёрно-зелёная даркелийская масса впилась в маршунгарские ряды, сопровождая всё это звонким гулом своей брони о щиты Мёртвых голов. Вот он, летит, руки расставил, так и хочет в горло впиться, ну сейчас получишь! Лионкис вскинул огромный меч, чтобы приложить им уже приблизившегося было даркелийца, но Тасхенд оказался быстрее – широкое лезвие Тездеса смело рогатого, как щепку.
-Это должен был быть мой!- с напускным негодованием выпалил Лионкис, вытаскивая лезвие из чёрно-зелёной кирасы другого уже одержимого.
Тасхенд меж тем одним длинным взмахом, словно метлой, снёс троих даркелийцев, как минимум, как из-за них вынырнул ещё один, но успел Тасхенд вовремя пригнуться, и  рогатый полетел прямо на второй ряд, где поджидали Мёртвые головы.
-Ничего, - ухмыльнулся он, прокручивая топор в руках, чтобы снова пройтись по тьме даркелийцев впереди.- Смотри, как много – на всех хватит!
Уж точно, хватит на всех. Просто лавиной плыли одержимые из нутра кораблей на все сильнее и сильнее редевших под их напором Мёртвых голов с первого ряда. Словно там, внутри даркелийских посудин, была какая-то невидимая глазу фабрика, где этих рогатых штамповали. Ушёл от одного, ушёл от другого – Лионкис в основном уворачивался от пролетавших мимо него даркелийцев, предоставляя их бойцам второй линии. А второй линии становилось всё меньше и меньше – Мёртвые головы латали дыры в первой, которая несла действительно чудовищные потери. «В-ж-и-х» - ещё одно рогатое тело пролетело в каком-то несчастном полулокте от рыжего, остановившись несколько позади него. «Хрясь» - такому удару и Бароу бы позавидовал – голова треснула как расколотый орех, обдав Лионкиса вонючей чёрной кровью. Вытащил двуручник из мозгов и снова в дело – даркелийцы-то ещё не кончились.
-СНИМИ МРАЗЬ!!!- вдруг пригвоздил Лионкиса к месту рёв, сбоку раздавшийся. «Там же Тасхенд»! –словно взорвалось у него в голове, и Лионкис тут же обернулся на рёв.
В плечо корректировщику вцепился одержимый и теперь ожесточённо его рвал, а несчастный Тасхенд тщетно пытался сбросить его с себя. «Чавк» - жало двуручника Кырейвена проткнуло рогатого насквозь – только на таком своеобразном вертеле смог Лионкис стащить мертвяка с товарища. А тот, мертвяк то есть, даже и не думал испускать дух –вывернул под совершенно неестественным углом голову,  чтобы получше разглядеть наглеца, посмевшего его нанизать, и принялся безумно извиваться в попытках своих слезть с меча. Конец попыткам положил одним, пусть и не самым мощным и точным, ударом топора Тасхенд. Теперь по всему левому плечу его расползалось жирное чёрное пятно, на фоне резко побледневшего лица ещё более чёрным выглядевшее.
-Врача!- бросил Лионкис в задние ряды и тут же пригнулся – ещё один даркелиец пролетел над головой прямо на острие палаша.
-Ты брось, я ещё могу драться, - прогремел Тасхенд, и словно в доказательство хватил по ближайшему одержимому Тездесом. Лезвие топора прошло от плеча до пояса, на что разрубленный ответил шипением, только змее свойственным и потянул руки к хозяину топора. Ещё один хороший «хрясь» от Лионкиса и ещё одна голова-орех.
-Силы никакой в ударе, - горячо констатировал рыжий. – Такими темпами на поле долго не протянешь, а ты мне ещё живым нужен. Врача!
Тут же Тасхенда утащили на задние ряды, где уже ждали его врачи. Лионкис повернулся и остолбенел. Словно раскалённым клеймом в сознании его отпечаталась чёрная фигура в рогатом шлеме, летящая прямо ему в лицо, готовящаяся разорвать его. Лионкис говорил когда-то, что хочет умереть в бою, а не от вина. Но не так в бою. Быстро хотелось, от меча или копья, или чтобы от стрелы. Но не так, не в воняющей гнилью пасти ожившего мертвяка. Вот она, смерть. Но вдруг что-то гулко и тяжело рухнуло прямо перед лицом у гвардейца, обдав его брызгами черной крови и каменной крошкой. Несколько секунд смотрел Лионкис полными недоумения и животного, неуправляемого страха глазами на камень размером с телегой, под которым дёргался раздавленный в лепёшку даркелиец. «Соберись»!- щёлкнуло в голове Лионкиса, и тот снова вынырнул в реальность: снова в уши в полную силу хлынули звуки битвы, а к телу вернулась способность слушаться воли. Тут же стрельнул он глазами туда, откуда должен был по идее вылететь камень – стена. Чёрные точки – даркелийцы копошились теперь между остовами требушетов маршунгарских, развёрнутых теперь против своих создателей. А те всё чаще и чаще плевали в бьющиеся армии маленькие шарики, которые превращались, когда достигали их, в солидных размеров валуны и крушили и маршунгар и даркелийцев без разбора.  Тут один из них, описывая крутую дугу в воздухе, направился прямо к Лионкису, и что-то внутри, что-то, что называется чутьём, подсказало ему, что этот придётся точно на него. «Ну что же, - мелькнула в голове короткая мысль.- Это хотя бы будет быстро».
Но и в этот раз смерть прошла мимо – в небе мелькнула молния, раздробившая летящую к Лионкису гибель на множество мелких камушков.
-Ты бы хоть уворачиваться пробовал,- выдавил из себя Аксорс, внезапно вынырнувший из-за спины рыжего. Он то похоже и спас гвардейцу его жизнь.
Теперь старого спира, вечно величественного и спокойного, взвешивавшего каждое слово, было просто невозможно узнать: волосы и борода свалялись в какой-то грязно-серый клок, аккуратная белая походная мантия теперь вся была в чёрно-красных пятнах, местами уже засохших до коричневого цвета. В одной руке его был посох, тоже покрытый даркелийской чёрной кровью, камень на котором светился теперь ярко синим светом, но не он один – обратил внимание Лионкис и на перстень с массивным, сиявшим теперь красным цветом, камнем, в другой мелькало лезвие Уайткола – чёрная кровь и грязь не приставала к волшебному лезвию и сбегала с него, словно это была вода.
Лионкис не ответил на это замечание, но оставил своё, бывшее на этот момент много более важным: «Бароу там уснул кажется».
Нет, Каменнорукий не уснул. Только сорвались с уст рыжего эти слова, как из-за каменного сплошняка стены вынырнула чёрная фигурка, махавшая крыльями – Орли, с другой стороны почти одновременно возникла вторая такая же – Киру. И тут же к ним потянулась ее различимая на свету рассеянная туча – стрелы и копья даркелийцев, бывших сейчас на стене. Много стрел. Но орлов это не сдержало – они круто, почти синхронно взвились чуть ли не под самые облака, наперекор стальному ливню, которым их поливали теперь многочисленные враги, а поднявшись, казалось, к самому краю небес, стрелой ринулись вниз. Тут только Лионкис заметил чёрные нити канатов, тянувшихся за мчавшимися в объятия моря орлами. И когда зеленоватая кромка была уже совсем близко, Рыцари неба выпрямили своих птиц, и те пошли, почти задевая море крыльями. Канаты натянулись дружно, дрогнули, и разом с противоположных концов стены в море поползли требушеты. Первые летели вниз как-то неохотно, но чем больше их сваливалось следом, тем быстрее и быстрее они уходили под воду с мощным шумом разбуженного моря.
Есть! Теперь у даркелийцев нет более огневой поддержки, а значит, атака их должна захлебнуться – это вопрос времени. Но хватит ли сил маршунгар, чтобы это время потянуть? Лионкис знал, что не хватит – слишком сильно их смяли даркелийцы. Судорожно бился мозг Лионкиса, прислонившегося к камню, спасшему ему жизнь, чтобы найти хоть какое-то решение, какой-то выход из ситуации. Но выхода не являлось – сеча всё ещё гремела вокруг него, порой к ногам его долетали отрубленные конечности – больше даркелийские, правда. Как бы там ни было, искать выход в такой обстановке было невозможно. Но тут провидение! Коротко взгляд скользнул по «трубам», молчавшим теперь без дела. «В точку»!- не удержался Лионкис от восклицания – до того всё оказалось просто. Если они смогут затопить хотя бы одну даркелийскую посудину, или пробить по рядам даркелийцев, которые уже начали выгружаться с кораблей, чтобы прийти на помощь одержимым, если хоть что-то от этого получится, тот натиск их будет сломан, а значит, и ждать не придётся!
-Стоунжан! – проревел Лионкис, чтобы было с кем пробиваться к орудиям, но ответа нет – морпех исчез из поля его зрения и если не лежал где-то на камнях пристани, поливая их мозгами, то бился сейчас в первых рядах, от которых рыжий несколько отстал.
Но Аксорс был рядом, наспех Лионкис поделился своим планом со спиром, и они вдвоём тут же рванули в сторону правой «трубы», что была ближе к ним. Сплошные ряды маршунгар, в которые изредка забивались одержимые, расступались очень не охотно, приходилось буквально просачиваться между разгоряченными ожиданием битвы воинами, только и желавшими добраться до рогатых, сквозь них приходилось просачиваться, как вода просачивается через трещины в камне. И вот он, небольшой рыбацкий домик, на крыше которого стояло орудие. Бегом взлетели по лестнице, выбитой прямо в серой стене, они на крышу. Вид на битву отсюда был действительно захватывающий – многоголовой, блестящей в шлемах своих, скалой стояли маршунгары – в некоторых местах в рядах были серые бреши – камни, прорвавшие строй. С другой же стороны, от полосы даркелийских кораблей, казавшихся теперь гораздо ближе, выстраивались правильными рядами даркелийские пехотинцы – чёрно-зелёные кирасы их не были запятнаны ещё кровью, ятаганы, кинжалы, копья не познали ещё убийства и поблескивали на солнце холодным светом. Рогатые шлемы создавали ощущение, что перед кораблями не армия выстроилась, но родилось море. Зрелище захватывающее, но задерживаться на нём не стоит.
-Как эту заразу заряжать? – прогремел Лионкис, силясь перекричать битву, обратившись к расчёту, из семи человек состоявшему.
 -Сначала в дуло всыпают взрывчатый песок, потом свинцовые шарики, потом всё это дело шомполом….- начал было один из маршунгар, тот самый, что говорил, что морпехи будут благодарить ещё эти орудия, но Лионкис его оборвал.
-Делай!
И тут же стали делать – приказ, есть приказ. Сначала в пасти трубы исчез мешок песка, затем – мешок с позвякивавшими свинцовыми шариками, тут же появился артиллерист с неподъёмным поршнем, принявшийся проталкивать и трамбовать всё содержимое как можно плотнее. Факел-фитиль – классическое уже сочетание, а затем «ХЛОП»!!! Из дышла орудия вырвался столп пламени и дыма, а сама туба нагрелась и задрожала до того, что казалось, сама сейчас взлетит на воздух. И тут же из моря даркелийцев словно вырвали хороший кусок – шарики роем, несущим смерть прошлись по рядам, не остановленные ни бронёй, ни щитами.
-ОТКАТ! – раздался у самого уха Лионкиса рык старшины расчёта, но казалось, что морпех был далеко-далеко, шагов за десять – до того сильно заложило уши от выстрела.
И тут же его, старшины то есть, туша чуть не снесла Лионкиса с ног – труба поехала назад по брусу и маршунгары кинулись её ловить и возвращать на место. Дело сделано – орудие готово к следующему залпу. Даркелийцам это дело не понравилось – совсем не понравилось – они словно с цепи сорвались и помчались на клинки к морпехам, и бойня закипела с новой силой, там, внизу.
-А есть снаряды больше? – спросил Лионкис.- Нам надо пробить обшивку корабля, это реально?
Старшина застыл, словно принялся копошиться у себя в воспоминаниях – есть ли у них снаряды побольше, а затем несколько неуверенно закивал головой.
-Да, есть ещё ядра…- начал было он.
-Несите ядра, - уверенно промолвил Лионкис,- нам НАДО потопить эту посудину!
И только исчез старшина и ещё пара маршунгар с ним в доме, спустившись туда через люк в крыше, как на площадку запрыгнули, буквально ворвались одержимые. Оставшиеся на стене четверо морпехов, гвардеец и спир принялись выдворять непрошеных гостей. Один почти сразу обратился в пепло, поражённый молнией Аксорса, второго в небытие отправил Лионкис тяжёлым взмахом  двуручника,  маршунгары тоже без дела не остались, однако одержимые всё лезли на рыбацкий дом, как муравьи карабкаются на свой муравейник, а вскоре к ним добавились и живые рогатые, и у самых голов смельчаков, сейчас ютившихся на крыше у орудия, начали свистать дротики. Тяжко тогда пришлось Лионкису и Аксорсу, что говорить. Краем глаза зацепил рыжий, как муравьи-даркелийцы захлестнули дом на другом конце сечи, где было второе орудие, и чёрно-зелёной волной смыли расчёт и орудие. Зрелище несколько подстегнуло рыжего – повторять их судьбу не хотелось. Ну или хотя бы пальнуть раз по кораблям, чтобы героически погибнуть с чувством выполненного долга. Но чтобы пальнуть нужен был снаряд, а старшина с ним всё не являлся и не являлся. Противная мысль закралась в голову Лионкису, когда тот укорачивал ближайшего рогатого, лезшего по ступеням на крышу, ну голову.
-Аксорс,- обратился гвардеец к спиру, вытворявшему меж тем действительно немыслимые трюки мечём и посохом, - сможешь мой участок подержать малость?
Грязная седая голова коротко кивнула, и Лионкис стрелой долетел до деревянной крышки люка, рывком откинул её и провалился в ночь. В рыбацком доме задвинули ставни, оттого казалось, что солнце давно уже село. Стены, обитые тонкой сосновой доской, несколько приторно, но приятно пахли смолой, из приоткрытой двери кладовой тянуло солёной рыбой, и какой-то дымок (от коптильни, наверное) застилал всё жилище, пустующее теперь. Лионкис уверенно прошёл в главную залу – и столовая, и кухня каким-то боком, и место, где вся семья собирается оп вечерам…собиралась. Сейчас ни мебели, ни утвари, ни прочих мелочей, по которым определить можно, что дом обитаем, ничего этого не было – всё заполнили собой бочки с песком, ядра, да мешки с шариками. Не пришлось даже смотреть на пятна крови, ползшие по деревяному полу и сочившиеся сквозь половицы, от тел старшины и двоих артиллеристов, чтобы понять – они мертвы. Только если есть тела, значит, должен быть и тот, кто их тут оставил. Эта неприятная мысль занозой затесалась в гололву к Лионкису и никак не хотела уходить, тем более, что в доме воцарилась теперь такая тишина, что даже собственное дыхание казалось громом – стены маршунгарских домов были сложены особым образом, дабы не пропускать внутрь шумов улицы. «Они где-то здесь, - крутил у себя в голове рыжий, медленно пробиряаясь меж трупами к снарядам.- Если здесь, то, стало быть, должны были спрятаться. Только где»? И словно ответ на вопрос выросла в памяти приоткрытая дверь кладовой, скрипнула половица – СЗАДИ! Резко крутанулся Лионкис на месте и замахнулся уже двуручником, чтобы снести голову ближайшему из троих даркелийцев, что выползли из кладовой, но меч и не думал слушаться. С ужасом сообразил тогда гвардеец, что рукоять он держит одной рукой, а так он огромный клинок просто не поднимет. Эта мысль пронеслась в голове лёгкой шйлковой лентой, а после нестерпимая боль. Правое плечо, чуть левее клёпок кирасы на подмышке, оттуда жгучей жидкостью разлилась по телу: голова, низ тулова, руки – и осела тысячами раскалённых иголок в ногах. Однако не упал. Меч выпустил, но не упал, что даркелийца, поразившего Лионкиса пехотным копьём достаточно удивило. Более того, гвардеец вцепился в его древко и мощным нажимом переломил его с сухим треском, пнув рогатого от себя. Пока тот пятился, пока вынимал из ножен ятаган, Лионкис ухватился в торчащий из блестящего от крови плеча, закованного в латы, обломок и одним рывком выдернул его. Вторая волна боли прокатилась по телу, ещё сильнее первой, а иголки вонзились в ноги ещё сильнее, но и тут устоял Лиокис на ногах. Неровной, но всё-таки походкой, сблизился он с ранившим его даркелийцем. Тот поднял ятаган чуть ли не под самы потлок, чтобы добить гвардейца, и обрушил его Лионкису на голову. Но успел. Успел вцепиться он в руку даркелийца, сжимавшую рукоять, а вторая в то же время вогнала оболомок копья туда, где рогатый шлем переходил в кирасу – в шею. Тут же оттуда потоком хлынула солёная густая жижа прямо в лицо Лионкису, а рогатый захрипел нечеловеческим голосом. Спрпава и слева послышался лёгкий свист – даркелийцы – товарищи первого обнажили свои мечи, чтобы отомстить за друга. Первым ударил левый, к кторому Лионкис стоял полубоком, и спина его была открытой, но тот обернулся, не выпуская при этом мёртвого уже рогатого, и даркелийский клинок погрузился в  муртвое уже тело. Лионкис толкнул тело, освободив при этом ятаган из мёртвой руки, и два даркелийца – живой и мертвый в обнимку полетели к стене. Второй, справа стоящий тоже поспешил пустить оружие в ход, но Лионкис уже разошёлся и остановить его было далеко не просто – блок-удар, даркелиец лежит, поливая кровью половицы. Осталось добить последнего.
                ****
-Ты знаешь, какая эта дрянь тяжёлая?!- прорычал Лионкис, волоча чугунное ядро с голову главной статуи Великого в Бигхарборе.
-Несложно догадаться по твоему лицу,- отбился Аксорс. – Бароу, помоги!
Только тут Лионкис заметил, что на крыше появилось прибавление в лице Бароу и Халкгивена, рубивших тем временем даркелийцев, стремившихся захватить орудие. Каменнорукий подбежал к Лионкису, принял у него ядро, взгляд его скользнул по пробитому плечу, из которого ровным потоком била кровь.
-Нормально всё, потом перевяжем,- отбился рыжий гвардеец от вопрошающих глаз товарища. – ЗАРЯЖАЙ!
Тут же один из оставшихся артиллеристов оказался у орудия с мешком песка и принялся ссыпать его содержимое в пасть «трубы». Затем вместе с Бароу заложили туда же ядро.
-Нам ещё ядра нужны, бегом вниз!- скомандовал Лионкис, и артиллерист скрылся в люке. Лионкис меж тем обратился теперь к Бароу. – Помоги навести эту штуку на ту ближнюю посудину!
Вот здесь и пригодилась его мраморная рука. Ту работу, которую обычно делают трое артиллеристов расчёта – поворот орудия, Бароу проделал в одиночку, пусть и затратил на это немного больше времени. Маршунгар, отправленный Лионкисом за ядрами к тому времени уже вернулся, волоча в каждой руке по чугунному шару, которые тут же кинул у бруса, и принялся помогать с орудием. И вот под прицелом у орудия был теперь ближайший даркелийский корабль, и Лионкис проревел, как только лев окидывает рыком свой прайд: «БЕЙ»!!!
Орудие гулко ухнуло, много гулче и мощнее, чем при стрельбе шариками, ядро вырвалось из него размазанной чёрной точкой, пробившейся сквозь пелену дыма, и направилось прямо к посудине.
-ОТКАТ!- выбил из себя маршунгар, стараясь перекричать звук выстрела.
В плечо Лионкису ударилось разгорячённое железо орудия, поползшего назад после выстрела. Всё бы ничего, если бы плечо было здоровое – раскалённый металл пришёлся прямо на рану. Казалось, на другом конце бойни было слышно, как взвыл тогда рыжий гвардеец от боли, взвыл, но «трубу» из рук не выпустил и, водрузив вместе с Бароу и маршунгаром её назад, прошипел: «Заряжай»!
 Первое ядро, пущенное по даркелийскому кораблю причинило серьёзное разрушение – мачту перебило, бортовые факела опрокинули, отчего палуба кое-где занялась пламенем, но корабль был ещё на плаву – нужно было бить ещё.
-БЕ-Е-Е-Е-ЕЙ!!!- раскатывая «е», прорычал Лионкис.
И пальнули ещё раз. Чугунный шар со свистом прошёл расстояние, отделявшее его от корабля, и мощно влепился в нижнюю часть борта, пробив тонкую металлическую обшивку, исчез в недрах корабля. Сквозь пробоину в трюм потоком неудержимым хлынула зеленоватая морская вода, заполоняя корабль, отчего тот со скрипом и стоном, словно умирающее животное, завалился на бок. На правый. На правый бок, где стоял ещё один корабль. Треск гнущегося дерева, лопавшейся обшивки, ломавшейся мачты, с которыми корабли сплелись в одно существо неопределённой формы, и пошли ко дну, заставил замолчать даже сражавшихся внизу маршунгар и даркелийцев – все взоры обратились теперь на тонущие корабли. Даже одержимые впялили свои животные глаза на погружающиеся под воду посудины. И паника. Паника зародилась в рядах даркелийских. До живых воинов вдруг дошло, что если артиллеристы смогли потопить два корабля, то смогут и все остальные, и тогда, тогда они останутся здесь. Останутся в Бигхарборе, в Бигхарборе, в котором много защитников города – воинственных морпехов. И вот тогда придётся им точно очень не сладко за всех тех маршунгар, которых они оставили минувшим днём на стене. А как эти мысли поселились в головах их, так они и побежали. Страх остаться один на один с многочисленным врагом, без возможности отступления – этот страх очень силён и живуч, он способен обращать в бегство целые армии, как это произошло и сейчас. Сначала к оставшимся посудинам устремились даркелийцы, давя друг друга, прыгая прямо в пучину, в надежде зацепиться прямо за борт, там же и тонули. А потом повернули и одержимые – им нужен был поводырь, а поводырь теперь сломя голову мчался к кораблям – грех не побежать за ним.
                ****
Кончилось. Ветер, затянувший солнце серой пеленой, улёгся, оставив пелену на месте. Вечером, скорее всего, прольётся хороший дождь. Оставшиеся корабли ушли. Даркелийцы бежали, опустела стена: не было на ней ни даркелийцев, ни требушетов…какая-то часть стены отсутствовала вообще. Великий город был отбит, но отбит большой ценой – часть его практически стёрли с лица земли. Теперь его приводили в порядок, насколько это было возможно – по улицам ходили теперь санитары, разгребавшие теперь завалы тел, как маршунгарских, так и даркелийских. Сухие ворота распечатали, и теперь Бигхарбор стали заселять снова – женщины, старики, дети возвращались теперь в город-гавань…в те его районы, которые были не затронуты битвой.
Лионкис теперь расстался с кирасой, с кольчугой, с подкольчужником…в общем сняли с него теперь все торсовые и ручные доспехи, и единственное, что закрывало его тело – десять локтей перевязочной ткани, побуревшей уже в районе правого плеча от запёкшейся крови. Орудие убрали с крыши, где теперь разместилась почти семейная компания: Лионкис, Бароу, Тасхенд, Халкгивен, Аксорс, Сигуре и Рикуу.
-Ты действительно думал застать его живым? – спросил Лионкис, оторвав от губ бутыль с пивом.
-Честно?- отозвался Тасхенд, не сводивший глаз с работы санитаров, растаскивавших почерневшие тела.- Он был отличным воином, жаль, что мы его потеряли.
-У него брат умер,- промолвил Бароу, болтая пивом в глиняной бутылке. – Ему больше нечего было терять.
-Кроме жизни,- вставил Халкгивен.
-Этим настоящие маршунгары дорожат меньше всего,- сказал Аксорс, покручивая перстень с камнем Силы на своём пальце. – А Стоунжан был настоящим маршунгаром.
Все снова замолчали. Приложились к пиву. Молочная дымка начинала проникать в Бигхарбор сквозь открытые городские ворота – туман.
-Ну что же,- выдохнул Аксорс, отставляя бутылку в сторону. – Есть в этом деле одна единственная положительная сторона. Теперь Маршунгар точно на нашей стороне.