Самая темная ночь... -19- глава

                -19-

…В огнях вечернего города сверкал и искрился падающий снег.
За несколько дней его выпало столько, что проще было бы прорыть в нем туннели, нежели расчистить и вывести его из города.
Санитарную машину подали поздно, изношенный автомобиль целый день по неотлагательным делам военкома мотался по засыпанному снегом городу, и только к вечеру, прибыл к воротам клиники.

Дежурные врачи и медсестры, товарищи по палате, дружно вышли проводить своего старожила - Антона.
Потрепанная, зеленого цвета, "санитарка" выделенная военкоматом, газовала возле приемного покоя.
Тетя Маня, как командующий армией стояла в дверях, держа руки за спиной, на плечах ее развевался, словно казацкая бурка байковый синий больничный халат, и она громким недовольным голосом отчитывала новобранца:

- Что ты газуешь? Ты же служивый, и должен понимать, что бес приказу не заводить! То не ехал, не ехал, а тут уже и копытом от нетерпения бьешь!
Цельный день тебя у ворот поджидали.
Ну, а теперь людям попрощаться надобно.
А ты грохоту наделал, собственного голосу не слышно. - Она раздосадовано притоптывала ногой.

Но тут, её внимание переключилось, на Антона, появившегося в коридоре приемного покоя, и сопровождавшую его свиту.
Коляску катил ординатор, он был в длинном черном пальто, и в смешной вязаной шапочке, слегка пританцовывая, напевал лирическую мелодию на французском языке.

- Да здравствует Шансонье Шарль Азнавур с его песней - «Вечная любовь»! – Восторженно прокомментировал Антон.
– Я приветствую Ваш выбор дорогой Ожан! – Перс улыбнулся ему в ответ и запел уже более уверено.
-«Une vie d'amour
 Que l'on s'?tait jur?e
 Et que le temps a d?sarticul?e
 Jour apr?s jour
 Blesse mes pens?es
 Tant des mots d'amour
 En nos c?urs ?touff?s
 Dans un sanglot l'espace d'un baiser
 Sont rest?s sourds
 ? tout, mais n'ont rien chang?
 Car un au revoir
 Ne peut ?tre un adieu
 Et fou d'espoir
 Je m'en remets ? Dieu
 Pour te revoir
 Et te parler encore
 Et te jurer encore…»

Взволнованный проводами, но тоже же радостный Антон, подсвистывал Ожану в такт его песни, при этом еще активно дирижировал себе руками.
Но затем не удержался и подхватил песню, но только в русском переводе. Ожан искренне этому удивился.
- И чито солитать Анитьён, Charles Aznavour умьешь пьеть?
- Да, мне ее бабка вместо колыбельной пела! – отшутился Антон, и уже на двух языках зазвучала эта восхитительная песня о вечной и прекрасной любви.
- «…Вечная любовь..
 Верны мы были ей
 Но время зло
 Для памяти моей
 Чем больше дней
 Глубже рана в ней
 Все слова любви
 В измученных сердцах
 Слились в одно
 Преданье без конца
 Как поцелуй
 И все тянется давно…»

На груди Антона, по наказу все той же тети Мани, звенели в ритм песни, поблескивая в ярком освещении приемного покоя все награды и регалии. Провожающие дружно подпевали им, кто как мог, но чаще всего звучало обычное:
- «ля-ля-ля», а также бойко подсвистывали, двигаясь вслед за ними.

Пожилая нянечка, глядя на развеселившуюся поющую молодежь, счастливо улыбалась.
 Но только процессия поравнялась с ней, как она тут же, как старшая на своем посту, и естественно по возрасту, приступила к прямым своим обязанностям, покачиваясь в такт звучавшей песни, она на выходе каждому взглядом старшины делала досмотр, и, поправляя одежду на них, поочередно выпуская их во двор.

Ожан попал первый под проверку всеми любимой, и заботливой старушки.
Поравнявшись с ней, он щелкнул каблуками и вытянулся по стойке смирно, по-американски козырнув ей.
Тетя Маня побранила, его горбатым пальцем натянула ему шапку поглубже на уши, но упругие волосы перса враз выстрелили ее обратно на макушку,

Ожан словно извиняясь, пожал плечами и попробовал протиснуть коляску в двери, но нога в крепком советском сапоге «постового» не позволила ему это сделать.
 С замершей слезинкой между складочек у глаз, тетя Маня склонилась над Антоном. Ощупав по-матерински без стеснения штаны и подштанники на нем, она заботливо поправила плед, затолкнувши как спящему ребенку его под бока смущенному орденоносцу, затем затянула ему шарф и поправила офицерскую шапку, погладила ордена на защитного цвета летной куртке и поцеловала в лоб.

Ожан прорвал, наконец-то заслон тети Мани и вырвался на серебристый и переливающий под ярким прожектором снег.
Медперсонал следом за Ожаном и Антоном тоже благополучно прошли «таможенный досмотр». Возле тети Мани оставалась очередь больных из травматологии, тех и вовсе суровый «досмотрщик» массивной своей грудью потеснила обратно в помещение, но они, обхитрив ее, изловчились и тоже высыпали на уже по вечернему таинственный, и такой прекрасный в своей чистоте «белый свет».

 Но, тетя Маня, смеясь и подплясывая разгулявшейся чересчур молодежи, так просто сдаваться и не собиралась.
Выйдя во двор со всеми вместе, она заняла позицию на самой возвышенной точке и оттуда продолжила громко командовать:
- Ты чего его в снег потащил?! Обратно хочешь на койку вернуть?!
 Вот дети, все бы вам баловаться. Орест!

Скажи ты ему по-арабски, не то я сейчас по матушке ему скажу! - Тетя Маня, стояла уже в угрожающей позе, взяв руки в боки.
На что разгоряченный Антон, перегнулся через подлокотник коляски, загреб горсть рыхлого снега, скатал огромный шар и запустил им в сапог, разгневанного «командующего», как раз в тот момент, когда та принимала другую стойку,
- «Родина мать». Одну руку, с растопыренной пятерней тетя Маня как раз подняла вверх, а другую для пущей убедительности она отвела в сторону, но так и замерла, лишь в удивлении слегка приподняла бровь.

Все притихли и втянули шеи, словно провинившаяся ребятня в детском саду. Наступила тишина, которую нарушил голос все той же тети Мани:
- Ах, ты так…, это ты так, меня отблагодарил?! Сорванец эдакий!
Ну, я тебя сейчас враз, на мед…досмотр определю!
Ты у меня за это еще до утра полы мыть будешь! -
 Напустив на себя всю строгость, она топнула сердито ногой и погрозила Антону, увесистой связкой ключей. Чем вызвала всеобщий хохот и громкие крики оправданий:
 
- Тетя Маня! Это не я, это он!
 - Нет, тетя Маня, я этого не делал, это вот она! Её накажите!
- Тетя Маня, я, так с ними не играюсь. Я все маме расскажу!
- Давай, давай рассказывай! Ябеда!!! Карябеда!
 
Тыкая вдруг друга пальцами, молодые люди, наперебой обвиняя друг друга, оправдывались перед грозной «воспитательницей».
Снежки полетели со всех сторон. Больные атаковали медперсонал, а те в свою очередь, выстроившись в линию, забрасывали снегом больных.
Ожан с Антоном оказались в центре боевых действий.
Тетя Маня совсем раздосадованная схватила за дверью стоявшую метлу, кинулась разгонять раскрасневшихся драчунов. Она вертела ею как пропеллером пытаясь наподдать первому попавшемуся вояке под зад.
 
- Ах, вы дурачьё, несмышленое. Застудитесь, а мне потом вас лечи?
Мне что своих забот не хватает? - И тут увесистый ком снега влепился ей в пышные груди.- Вы, что?! Вы субординацию не соблюдать?!
На моей территории, войну затеяли? Ну, теперь держись.
Слепому суда нет! Слепому суда нет!

Тут тетя Маня превратилась сама в ребенка.
Крепко зажмурив глаза, она вытянула руки, крепко зажав в них метлу, и как юла завертелась вокруг своей оси. Все с визгом разбежались в разные стороны.
Утомившись, нянечка плюхнулась в снег.
И лежа с закрытыми глазами с нескрываемой радостью, она тайком подглядывала за действиями «несмышленого дурачья» одним глазком.

Ожан поспешил помочь ей встать, но побоялся к ней подойти.
 А заведующий, смеясь больше всех, подошел к ней и, дурачась, опустился рядом с ней на колени и продолжил свою любимицу подначивать, с трудом от смеха произнося слова.
 - Те-тя Ма-ня! Что ж ты наделала?
Тебе ж нужно было еще потянуть немного на взлете верх! –
Орест показал рукой, как ей надо было взлетать.

– А, ты? – Трагично махнув рукой, он завершил полет руки, и уже поучительным тоном добавил. - Ты ж в ступу забыла сесть.
Тетя Маня! Вот и не взлетела.
 - Заболейте только у меня! Я на пятиминутке все как есть, главному доложу! - Парировала нянечка, все также лежа, но только нежданно открывши глаза и «оживши».
 
- Тетя Маня, мы больше не будем…. Ну, тетя Маня, ты только не докладывай…. – Несколько рук потянулось к ней, чтобы помочь встать.
- А мы тебе новую метлу за это подарим. Хочешь?
 По-детски, обступив её, упрашивали медики, старательно отряхивая с нянечки снег.

- С вами я еще разберусь.- Погрозила она молодым кулаком.
- А ты? Взрослый человек, военный. И провокацию устроил.-
Она подошла к Антону, и с искренней любовью, погладила его, по коротко стриженой седой голове. Антон взял ту руку и прижался к ней губами.

- Прости, мать. И спасибо тебе за все. За шарф, за плед, за меня.
За все за все... Только вот что плохо, носков ты мне так и не связала....
 - О-х… - Вырвалось из груди тети Мани.
- Будет тебе, родимый. Не рви ты своё сердце.
Лучше уж так, чем совсем не живым то быть.
Да хранит тебя Господь. Матерь Божья. И Ангелы хранители.

Нянечка трижды перекрестила, Антона и, благословив, прижала к себе. Заморгав глазами, прошептала. – Ты совсем как мой соколик,
 …бывало за дверь не выйдет, чтобы не простится, и руку мне не поцеловать.
– Мама, - скажет перед выходом из дома - благослови и прости меня.
О-х… - еще тяжелее вздохнула она.
- Забрала бы я тебя к себе да отцу ты нужнее…
– Сморгнув носом, отошла в сторону.

Стали подходить к Антону и остальные, пожимать руку и по-мужски, сдержано прощаться. Водитель, увидев сцену прощания, поторопился открыть задние двери в машине, и нетерпеливо притоптывая замершими ногами, стал поджидать клиента.
К коляске, наконец, добрался Орест Иванович, стиснув двумя руками, руку своего пациента он растрогано произнес:
 
-Антон Герасимович, я тебе телеграмму пришлю, когда за протезами приезжать.
Ты пока так приспосабливайся, а там глядишь, и новые ноги научимся выращивать. - Похлопав растрогано по плечу Антона, продолжил.
– Не попадайся больше солдат на удочку смерти.
Негоже нам бывалым бойцам, юнцам дурной пример подавать. -
 Заведующий кивнул на Ожана и Луку, ожидающих своей очереди попрощаться, и отошел, уступив место Ожану.
 
- Гьерасимофичь, если гирустино бутиеть, ти пиесни пой.
Музика етьё чютьесное льекарстифо. Пой, в тьерьефние сосиети в стьенку стючиать не бутут.
 Как всегда, улыбаясь, пошутил Ожан, и тут же  вежливо пропустил на свое место, красавицу Марину. Та протянула Антону пакет с продуктами.

- Возьми Антоша. Я тут тебе вкусненького собрала, в дорогу. Ты обязательно хорошо кушай. Мы женщины крепких мужиков любим.
- Ну, да. Ну, да... Но я та знаю, какой мужик тебе люб.
- Подмигнул ей Антон, кивая в сторону сияющего радостью Ожана.
- Ты гляди у меня, никуда не смей уезжать. Поверь мне, родина, она за всегда милее, всех их…них за...кордонов.

Они обнялись. Девушка поцеловала его в щеку, и смущено опустив голову, отошла и прижалась к машине. Её место занял Лука.
Присев на корточки перед старшим товарищем он по-детски сконфужено молчал.
 Антон, растроганный церемонией прощания, совсем размяк.
Но увидев сквозь щели повязок влажные глаза друга, он взял себя в руки, и приступил к главному, что планировал на сегодняшний день.
Схватив друга крепкой своей пятерней за шею, притянул голову Луки к себе и прошептал ему на ухо. -
 
- Люка…,- сказал он уже по привычке дразнить Ожана - я не знаю, как сказать тебе, не умею... Но ты, надеюсь, понимаешь, что чувствую я по отношению к тебе?
Я подружился, я привык к тебе.
Я хотел бы быть тебе родным, ну если не отцом то братом.
Дай, Бог конечно, чтобы ты вспомнил все и нашел своих родных...
Мне самому в жизни пришлось многих потерять, безвозвратно.
Поэтому я теперь страшно боюсь, боюсь терять снова...
Ты мне нужен, брат. И надеюсь я тебе тоже. Так что приезжай. Я тебя жду. -

 Они крепко обнялись. На бинтах Луки проступили мокрые пятна от слез обоих друзей. Ожан поспешил успокоить, и как всегда пошутить над ними:
 - Воть стиелаемь, Люке ис попики ньёвое лицио. Тьёхта и пириетит. А сьейчиас хфатьить сльёзи льить. Солья рани раззьиетаеть.

Тетя Маня стояла в одиночестве и, наблюдая прощание с Антоном концом рукава «боевого» халата вытирала глаза.
- Здравствуйте. – Обратилась к ней Зина. – Скажите, вы здесь всех врачей знаете?
- Здравствуйте… - Исследовала взглядом подошедшую к ней женщину тетя Маня.
– Знаю. А тебе кто собственно нужон?

- Мне нужно найти иностранца господина Жанна.
Он должен в этой больнице работать.
- Нету. Такого у нас нет. Никакого господина Жана у нас нету.
– Чего-то вдруг рассерчала тетя Маня.
– Да к тому же милая моя сейчас каждый сапожник стал себя господином называть.
Может он и не врач вовсе, этот твой Жан. А как он выглядит, очень черный из себя будет?

- Нет, мне сказали, что он смуглый на араба похож, и еще он музыкант.
- Ну, есть у нас один арап, который музыкант.
Да на что он тебе нужон? Неужто, что натворил, поганец такой?
- Нет, этот как раз плохого ничего не натворил, даже наоборот.
Он помог одной больной девочке, вот я его ищу, чтобы поблагодарить за это.

- А-а-а, тогда другое дело. Есть у нас дохтор Ожан, который под твои прикмехты подходит, да вон он и сам перед тобой, как лист перед травой. –
 Тетя Маня облегчено, вздохнув, что парень не в чем дурном не был замечен, и махнула в его сторону рукой.
– Ожжан! – Позвала громогласно она перса.
– Поди сынок сюды! Тебя тут молодица поджидает. –

Ожан повернулся на зов тети Мани и радостно помахал ей рукой. – Чего ты мне там воздух гоняешь? Иди сюды, чего мне, орать на весь двор прикажешь?!
- Та, та иту, иту, тьётья Манья! – 
Улыбаясь, Ожан поспешил к уже начинающей сердиться на него нянечке.
– Тьёбрьий вьечиер! – Взволновано поприветствовал парень незнакомую ему женщину.
- Здравствуйте, господин Жан!
- Ниеть! Я ни есить госьпотьинь, я есить camarade – тьёварьишь Ожан. Тьёктьёрь - Ожан. –
 Закивал головой Ожан и заулыбался на все свои белоснежные зубы.

А тетя Маня деликатно отошла в сторону, но не далеко и внимательно прищурив глаза, принялась наблюдать за их разговором.
- Ну, как хочешь, товарищ, так товарищ, мне все равно, лишь бы ты был тот который мне нужен. – Согласилась нетерпеливо с ним Зина.
– Ты мне лучше доктор Жан ответь, ты на машине ехал?
- Ехаль, ехаль! – Отозвался еще больше развеселившейся на такой вопрос Ожан. – Тьёлико я нье Жан! Я есть Ожан.
On m'appelle Ажан. – Ласково улыбаясь, поправил он Зинку.

- Что ты мне все лыбишься, и талдычишь свое имя, запутал в конец.
То, Жан, то Ожан, теперь уже АААЖЯН! –
Занервничала Зина, первый раз в своей жизни, общаясь с иностранцем на тему, не относящуюся продажи ему пива или сигарет на работе в киоске.
Там было все предельно просто, ткнул иностранец пальцем в товар на витрине, показал на пальцах, сколько штук, получил сдачу и ариведерчи.
А тут получалось сложновато, да еще и тетка эта как коршун глаза и уши свои на них навострила.

- Аж-жян! – Произнес перс по слогам. Пирьяфельно бутиет
- Ажян! -  Он взволновано достал блокнот и ручку и левой рукой красиво вывел имя «Ажан». – Воть тьяк парафильно.
Но, рюсские пошемутьё насифають Ожан. – Пожал плечами перс.
– А, я нье пиротиеф чито гофорьять «Ожан». Ожан тьяк Ожан.
 Можьеть имь тьяк льехчье. Я тьёжье пльёхо гофорьить ихь имьен. –
 В подтверждение сказанного Ажан снова закивал головой.

- Ну, фиг с ним, а то я так с тобой до утра буду знакомиться.
Значить на машине ты ехал? – Ажан уже совсем растерялся и снова замахал утвердительно головой.
- Вот, и хорошо, что ехал! – Тоже обрадовалась Зина.
– Девушку видел?
- Витьел, витьел! Мньёго, тефушьек витьел! –
Совсем уж обрадовался Ожан чудным вопросам незнакомки.

- Еще лучше, только я тебя не о многих девушках спрашиваю, ты одну, такую должен вспомнить. Ты ехал на машине так…? -
Ожан снова весело закивал головой.
– Она лежала на лавочке, вспомни такая слабая, ты ее еще на руках домой нес. – Зинка для большей убедительности принялась очень громко объяснять непонятливому арабу и жестикулировать руками как при сурдопереводе.
– Ну, вспомнил? Турок, ты Царя Небесного!

- Я нье тюрьёк… Я, есить п-е-р-с! Ирьан! Тьегьеран! Перс… -
Запротестовал Ажан.
- Ну, едрить твою через коромысло!
Ну, что ты все заладил перес, перес…. Поняла я уже.
Ты давай мне персидский ты наш товарищ, лучше девушку вспоминай!
Ты ехал на машине, увидел, что девушке плохо, она лежала на лавочке, ты ей пульс пощупал и маме…, маме ее сказал, что она спит. –

Зина все сказанное демонстрировала на себе.
– Затем взял ее на руки ты понес ее к ним домой.
Помнишь, ты еще ее картины хвалил! – Зинка от перевозбуждения совсем перешла на крик. Поэтому все провожающие Антона обратили на них внимание.
– Ну, вспоминай уже, не то меня с работы выгонят, а я-то думала быстро все тебе растлумачу и обратно, а тут, фиг вам называется!

- Карьтьини…? Лафочика… Мама пилякаль… Тьефушьки пльёхо… Бельий, бельий тьякой тьефушька как аньгель ньебестьний хрюпикая и крьясьифий тьякой… Хсьеньия!!!
Да-а-а? – У Ажана лицо вспыхнуло румянцем, и цвет его кожи стал похожим на начищенную бронзу.
 
- Ну, Слава Тебе Господи! Вспомнил. Ксения, Ксения… -
Перемену в лице собеседника Зинка отметила сразу и уже более пристально принялась изучать перса. – Ты ей еще лекарства свои заграничные оставлял.
И сказал ее маме, что еще зайдешь к ним…. Так чего ж не пришел?
Что больная девушка Ажжана не интересует?

- Я прьежьтье фисего вирачь! И больиние етьё моия роботья. –
Ажан совсем расстроился, услышав такое обвинение в свой адрес.
– А, тьефушика Хсьеньия…, - Ажан опустил глаза и вздохнул – мение ошьень понирьяфилась… Но, тьетья Манья… сиказаль... – Парень глянул на нянечку.
- Сиказаль чито я нье тольшен хотьить к тьефушке тьёмой.
Сьёсьети бутьют пилиёхо гофориль о Хсьеньия.

Я нье смьель тиелать пильёхо. У ньяс тьёжье не лизия так тиелать, ета позиёрь. Пильёхо, тохта. –
Ажан, в конце концов, поднял глаза на Зинку, и та улыбнулась ему, увидев в темных глазах перса яркий перламутр, искренней печали.

- В-о… как…. – Обрадовалась Зинка своему открытию, и от радости чуть не бросилась обнимать этого чудного иностранца.
Хотя она по своему недолюбливала всех этих не русских, но что-то в этом парне ей очень понравилось, да еще так, что она готова была его связать и так и притащить его и бросить к несчастной Ксении в ноги.
Зинка даже от этого желания взъерошилась вся, и уже чуть не насильно предложила парню: -

- А давай, доктор я тебе машину поймаю, ну, такси значит,  и ты к ним съездишь.
А то боюсь, пока ты соберешься, то они уедут. –
 Заметив тревожный взгляд Ажана, Зинка уже более сдержано добавила.
– Понимаешь, товарищ доктор Ажан, она все еще болеет, ничего не помогает, но…, твои таблетки ее как то успокаивали. Ну, хотя бы, на какой-то период… Мы без них не сможем ее на улицу вывести. Ну, теперь понимаешь? – Ажан потер пальцами глаза. И совершено серьезно ответил.

- Я, пониемаю, пониемаю…. Но, я сиечьяс ние какь нье моху…
- Тогда хоть таблетки дай! – Резко вырвалось у расстроившейся Зинки.
- Ниеть, ниеть… Я самь её витиеть хочию… Ошьень…
Я самь пириету. Скорьё.
…Водитель открыл уже кабину, показывая этим своё не терпение.
Ажан заметил, что все уже приготовились к погрузке, он быстро «по благородному» как подумала Зинка, попрощался с ней и поспешил к друзьям.

Подойдя ближе, он встретил не только вопросительный взгляд мужчин, но и очень встревоженный и расстроенный взгляд Маринки.
Девушка, не сдержавшись, шагнула к нему на встречу. Но, спросить не решилась, лишь заглянула в его сияющие черным жемчугом глаза, и эта перемена в Ажане не радовала втайне влюбленную в него девушку.
…Несколько крепких рук, дружно потянулись помочь Антону, забраться на сидение "санитарки". Но бывалый солдат волевым движением остановил их.

- Я сам! С этой минуты, я должен все делать сам.
Он ухватился за сидение и дверную ручку, подтянулся на сильных руках, и коленями опустился на подножку.
Глубоко вздохнув, набрал полные груди воздуха, перехватился руками за другой край сидения, и втащил своё короткое тело в кабину.
Но, не сумев, удержать равновесие завалился на бок.
Быстро как неваляшка поднялся и, вдавив, своим корпусом спинку сидения уселся вертикально. Все наблюдавшие за ним дружно зааплодировали, женщины вытирали слезы.

Водитель, замерший окончательно, в конце концов, дождавшийся своего пассажира, быстро захлопнул дверь за Антоном и, подбежав к коляске, попытался сам поднять её, чем вызвал легкий смешок у собравшихся вокруг «санитарки».
Но спасовать после вызова Антона ему было неловко и он, поднатужившись, втащил все-таки коляску в кузов, громыхнув старой дверью "санитарки", весь раскрасневшийся от напряжения, наконец-то уселся за руль.
Мотор машины заработал активнее, но его звук заглушила сирена подъезжающей скорой помощи.

Провожающие помахали на прощание руками и быстро разошлись по своим местам. Только одинокая тетя Маня, все махала, толи на прощание отбывающему, толи, уже встречая вновь прибывшего пациента.
Антон еще успел увидеть, как рядом с ней появились два плечистых санитара, и встали как  её телохранители с двух сторон…