Один из шедевров черкесской словесности

        Вместо вступления

Произведения адыгского фольклора всегда несли в себе мощный мировоззренческий, философский, нравственный заряд, необходимый для своего времени. Они как столпы подпирали гуманитарную надстройку общества – Адыгагъэ, были пропитаны этой идеологией, служили законодательными актами института Адыгэ Хабзэ. Без них, без их осмысления, трактовок, без их понимания и принятия народ не мог осуществлять самых простых действий, не говоря уже о полутора вековом противостоянии многократно превосходящему противнику.

Хранил и преумножал произведения устного народного творчества адыгов институт «джэгуакIо». Это были труппы профессионалов, каждую из которых, как правило, возглавлял свой сочинитель (музыки и текстов) и которые кочевали из одной земли в другую, из гостиной в гостиную. Именно гостиные с приездом очередной труппы «джэгуакIо» превращались не только в место отдыха селян, что было естественно, но и в своеобразные университеты, где легенды, притчи – даже те, что имеют тысячелетнюю историю, при детальном анализе получали современную трактовку.

Сочинитель обладал практически неограниченными правами в выборе темы, оценки тех или иных событий, роли людей, участвовавших в них. И никто не был в праве не только на его преследования, но и на обвинение в необъективности. С другой стороны, на сочинителя накладывались и жесткие обязанности. Так, например, профессионалы, входящие в труппы, не имели права ношения оружия. При этом если сочинитель хотел написать о бое, то ему следовало участвовать в нем, причем опять же без оружия. Единственной его защитой становился серый конь, по которому воюющие могли отличить «джэгуакIо» от воинов.

Вольного обращения «джэгуакIо» с чужими, тем более древними текстами не допускалось. Сохранность произведений фольклора в первозданном виде обеспечивалась периодическими съездами трупп, на которых производились сверки общеизвестных текстов. На этих же съездах естественным образом проходило как бы включение в классику и новых произведений. И процесс этот никто не регламентировал, специально не организовывал, просто другие «джэгуакIо» перенимали у автора понравившиеся им произведение.

Особый статус среди творческих людей имели девушки-сочинительницы. В культуре адыгов, особенно рыцарского периода, прослеживается не только почитание девушки-сочинительницы, но и просто девушки на выданье. Если по обычаю при появлении в помещении младшего мог никто не вставать, то навстречу девушке обязаны были встать все. Сочинительницы слагали песни, как правило, об участии в боях молодых витязей, часто в первых. Поэтому над многими из них девушки-современницы нередко надсмехались. И эту насмешку молодые витязи обязаны были смыть подвигом в следующем бою.

Теперь, зная все это, попробуем проанализировать одно из произведений адыгского фольклора. Данное сказание причисляется литературоведами к так называемой устной литературе, т. е., безусловно, является классикой адыгского фольклора.

        Татлюстенко

Татлюстенко - молодой человек, жил без семьи, родители у него умерли, и оставался у него лишь младший брат. Старший из братьев по вечерам время от времени ходил перекинуться шутками к девушке Химсад, единственной сестре пятерых братьев. Наблюдая за этим, ее братья решили:

- Сюда приходит Татлюстенко, и сестра пойдет за него замуж. Но мы ее не отдадим ему, а выдадим за князя, который интересуется ею. Мы получим от него хорошее вознаграждение.

Химсад узнала о замысле братьев, и он ей не понравился. Поэтому она позвала одного из игравших на улице мальчишек и сказала ему:

- Малыш, предай Татлюстенко, чтобы он пришел ко мне.

- Конечно, передам, - ответил мальчик и побежал выполнять поручение. Когда он вбегал во двор Татлюстенко, было время вечернего намаза, и парень убирал в конюшне.

- Химсад просила тебе передать, - сказал мальчик, - не посчитай за труд, загляни ко мне сегодня вечером.

 - Возвращайся, малыш, я буду у нее, - сказал парень и отпустил его.

Сам же решил отправиться к девушке чуть позже, когда в домах зажгутся лампы. А пока продолжил уборку. Когда настало намеченное время, Татлюстенко вошел в комнату Химсад. Как это было и прежде, они много шутили, и поскольку она все молчала о том, зачем звала, он спросил:

- Химсад, я должен был отлучиться сегодня вечером по делу. Но прибежал мальчик и сказал: «Тебя зовет Химсад». И вот я здесь. Скажи, зачем звала, и я пойду.

- Ты приходишь ко мне по вечерам, - ответила девушка, - и мы предаемся шуткам. И я не знаю, объединяет ли нас с тобой что-либо более серьезное, чем эти шутки. Если есть что-то иное, ты скажи об этом, мне необходимо знать это сейчас.

Парень ответил:

- Химсад, на свете много и таких, как ты, и таких, кто был бы лучше тебя. Если я, пройдя мимо них, предпочитаю шутить с тобой, то, очевидно, в этом есть что-то серьезное. Ведь меня никто не неволит.

- Если так, - заключила девушка, - в пятницу за мной приезжает князь, а ты забери меня в четверг. И закончим на этом.

Парень вернулся домой, и все пошло своим чередом. В четверг вечером он предупредил младшего брата, чтобы тот никуда не уходил, а сам отправился к девушке. Вошел к ней, когда в домах зажигали свет.

- Проходи, - вскочила девушка и замерла, - садись.

- Нет, - возразил Татлюстенко, - я пришел за тем, чтобы выполнить наш уговор.

Услышав это, девушка подхватила свой узелок с одеждой, и они вышли из дому никем не замеченными. Парень привел ее к себе. Кайткоко (видимо, второе имя младшего брата) не отлучался из дому. «Братья, должно быть, осерчают и явятся сюда», - подумал парень (Татлюстенко) и сел ждать, не снимая оружия.

Четверо братьев в тот же вечер поняли, что сестры уже в доме нет, но самый старший из них был где-то в ауле.

- Она ушла с Татлюстенко. Если она согласится с нами, то мы вернем ее, а нет - убьем обоих, - решили братья и вооружились. Когда вернулся старший и увидел их, он спросил:

- Не знаю причину, но вы, видимо, чем-то сильно огорчены. Нет драки, нет войны - так для чего вы так снарядились?

- Татлюстенко ушел с нашей сестрой. Если она вернется с нами - приведем, а нет - убьем обоих, - ответили те.

- Братья, неужели вы надеетесь, что будете стрелять пулями (щэ в адыгском языке и пуля, и молоко), а Татлютенко в ответ сметаной (щатэ – производное от щэ – молоко)? - спросил старший. Если с той стороны может быть лишь один убитый, то с нашей - все пять. Не смотрите на то, что у него достаток скромен - мужества ему не занимать. Поэтому оставьте оружие, пусть будет все, как есть. Если она ушла с ним по своей воле, это скоро выяснится. Ведь кто-то знает, как это было - узнаем и мы.

Младшие братья сняли с себя оружие.

В тот же вечер Татлюстенко позвал своего младшего брата Абгана и сказал:

- Оседлай коня и овса приготовь, мне нужно отправляться в путь. Об одном прошу: если у нас будет гость, встреть его, как подобает, ни в чем ему не отказывай - ни в большом, ни в малом. Если у нас нет - проси у соседей, найди и дай. Меня не будет ровно год. В такой же день следующего года я вернусь.

И парень уехал. Как он и предупредил, его не было ровно год. В такой же день он снова вошел в свой дом. Вечером собрались родственники, но скоро один из них сказал:

- Друзья, хозяин с дороги. Должно быть, он устал. Не пора ли дать ему отдохнуть?

Компания разошлась, а муж и жена, как в прежние времена, принялись перешучиваться. И он неожиданно уснул, как был - одетым, прислонившись к свернутой постели. «Нет, не смогу я его разбудить, так сильно уставшего», - думала Химсад, стоя над мужем. «Вот если бы ему расстегнуть на груди черкеску, он задышал бы свободнее. Но ведь он может проснуться».

Прошла ночь, и наступил предрассветный час. Вдруг она услышала шум, по которому определила, что в ауле идет бой. Когда звуки приблизились, Татлюстенко вздрогнул.

- Какая досада, Химсад! Не слишком ли бережно ты оберегала мой сон? В ауле что-то происходит, а я не знаю что, - сказал он, - выведи коня, пока я приведу в порядок свое снаряжение.

И он вскочил на коня. На аул напало русское войско, которое пыталось разорить его. Но оно было развернуто по краю аула и в тот час, когда рассвет занимается в полную силу, обращено в бегство. Татлюстенко был в группе всадников, преследовавших войско, когда его смертельно ранили. Его быстро доставили в один из крайних домов, но жизнь уже едва держалась в нем. Старики сидели у его изголовья, когда парень скончался.

- Как же быть, как его хоронить? Домой его везти нельзя, оставаться здесь тоже нельзя. Что делать? - спрашивали друг друга те, кто сидел у его изголовья. И тогда один из стариков, который был постарше остальных, сказал так:

- Почтенные! Ничего зазорного не будет, если мы посоветуемся с кем-то из женщин. Я знаю одну такую старую и очень уважаемую женщину, к которой можно было бы обратиться.

За ней послали, и она пришла. Когда она вошла, старики, приветствуя, встали:

- Садись, мать, - предложили ей, и она ответила:

- Нет, дети мои, я не буду садиться и уйду сейчас же, как выслушаю вас.

- Мать, мы тебя позвали, чтобы получить совет. Вот пред нами лежит Татлюстенко – и отсюда его нельзя хоронить, и нести домой тоже нельзя. Как быть, что с ним делать? - спросили старики.

- Дети мои, у меня не наберется столько ума, сколько у вас остается и во сне. А поступить вам следовало бы так: найти не очень старую женщину, велеть ей одеться во все черное. И пусть она отправляется в таком виде прямо в гостиную Татлюстенко.

Нашли женщину не очень старую, велели одеться во все черное и направили в гостиную Татлюстенко.

Химсад сидела на разостланной циновке, а с ее боков стояли две корзины. Она ничего не знала о произошедшем, когда женщина предстала перед ней. Увидев женщину, Химсад встала и замерла. А женщина, дойдя до середины комнаты, вдруг развернулась, собираясь уходить. Химсад схватила ее и остановила:

- Именем Аллаха заклинаю, постой! - попросила она. Задержав ее так, она подмела пол, подняла корзины и сказала:

- Мать, теперь мне в гостиной оставаться незачем. Проводи меня на кухню.
Женщина отвела ее на кухню, а сама поспешила обратно в дом, откуда явилась с поручением. Она рассказала все, как было.

- Если так, то покойника здесь больше держать нельзя - отвезем его к нему в гостиную, - сказали старики.

В гостиной подготовили все к погребению, затем похоронили. Химсад в доме Татлюстенко прожила один год, когда к ней явился человек от отца, который передал его слова:

- Что она и теперь делает там – в пустом доме Татлюстенко, пусть возвращается. Но она отказалась идти. Отец снова прислал человека, затем еще и еще. Делать ничего не оставалось, пришлось вернуться.

После ее возвращения домой дал о себе знать князь, который сватался к ней в девичестве. Сказал, что готов взять ее замуж, и братья согласились. Об этом узнала Химсад и позвала к себе младшего брата.

- Брат мой младший, - обратилась она, - разве ты не знаешь, что ваше слово в этом деле не может быть последним? Так почему бы не сказать князю, чтобы он шел прямо ко мне? А я отвечу ему, как это и положено.

Старшие братья сообщили князю: «Надо ехать, по-другому не получится».

В один из пятничных дней князь приехал. Он вошел, сел, сложив ногу на ногу, начал с шуток, затем, когда перешел к серьезному, Химсад сказала ему:

- Теперь, конечно, все по-другому, поэтому я выйду за тебя замуж, если ты примешь мое условие.

- Какое условие? - спросил князь.

- Я пойду за тебя, но уговор такой: в течение последующего года ни ты не войдешь в мою комнату, ни я в твою, - ответила она.

Князь возмутился:

- Аллах милосердный, на что это будет похоже?

Химсад возразила:

- Если тебе кажется невыполнимым мое условие, то ведь в этой стране много таких, кто был бы лучше меня. Да ты и достоин лучшей. Тогда между нами не может быть никакого дела.

Химсад была небезразлична князю, поэтому он пошел на уговор.

Прошло шесть-семь месяцев с тех пор, как она появилась в его доме, когда случился неурожай в тех местах, откуда Химсад была родом. Пятеро ее односельчан отправились туда, где, как они слышали, можно было раздобыть зерна.

Дорога проходила через аул князя, где путники и остановились на ночлег. Они не пошли ни к кому - не было здесь знакомых ни у кого из них, дали корм лошадям и разожгли костер прямо на улице. Парни проголодались, и один из них запел песню-плач, а другой подхватил. Плетень, у которого они расположись, оказался княжеским, а князь в то время был во дворе и все слышал. Химсад, несмотря на темноту, тоже оказалась во дворе. Когда зазвучала песня, она попросила девушек, сопровождавших ее:

- Какая красивая песня, давайте послушаем ее.

Когда песня закончилась, Химсад покачнулась, и девушки всплеснули руками: «О, Аллах!» Увидев это, князь спросил девушек:

- Что случилось?

- Ничего не случилось, но ей плохо, поэтому мы заводим ее в дом, - ответили те.

Князь развернулся, накинул на себя полушубок и вышел к парням, исполнявшим песню-плач.

- Добрый вечер, братья, - сказал он.

- Спасибо, садись, - пригласили парни.

- Нет, я не буду садиться. Но скажите, откуда вы путь держите, из какого аула? - спросил он. Они назвали. Поинтересовался князь и тем, куда они отправились. В таком-то ауле, мы слышали, можно купить продовольствие. У нас случился неурожай, ответили парни.

- Если так, - сказал князь, - пусть двое пойдут со мной, - и дал им яловую откормленную овцу, проса и котел для приготовления пищи. - Готовьте и ешьте на здоровье. А утром я найду котел здесь.

На рассвете он забрал у путников котел и принадлежности к нему.

- Бог да покровительствует твоему дому, наградит здоровьем, - поблагодарили его парни.

- Теперь отправитесь дальше? - спросил князь.

- Да мы уже собрались, - ответили ему.

- Коль так, то когда проедете аул и встретите курган, остановитесь у него. Если там буду раньше я – подожду, - велел князь.

- Приехали?

- Да.

- Хорошо. Пройдемте дальше, - сказал князь и подвел путников к пяти амбарам, которые стояли в поле. Он велел наполнить зерном все мешки, которые они прихватили с собой и погрузить их на свои подводы.

- Спасибо, дай Бог тебе блага и скажи: сколько все это стоит, чтобы мы расплатились и могли возвращаться? - спросили парни.

- Ничего не стоит. Везите домой, - ответил князь.

- Нет так нельзя: это не один мешок, не одна подвода, а целых пять. Скажи все-таки цену, - настаивали они, но тот не хотел слышать возражений.

- Везите домой, - повторил он и проводил подводы за околицу.

Напоследок он сказал:

- Об одном попрошу я вас, парни. Больше никогда не пойте плач о Татлюстенко в нашей округе.

- Больше никогда не будем, - ответили с радостью они и тронулись в обратный путь.

Князь вернулся домой, и когда к нему зашла одна из девушек, он сказал:

- Скажи ей (Химсад), если она не возражает, завтра в обед я зайду к ней.

Химсад дала согласие, поэтому на следующий день князь зашел к ней:

- Химсад, я зашел к тебе не потому, что настал назначенный срок, но потому, что ты худа, бледна, и ты мне сейчас скажешь причину этого.

- Я нисколько не больна, и семья, в которую я вошла - дай Бог каждому: живу как в раю. Просто я худа и все… Но есть у меня одна тяжесть на сердце, о которой я теперь хочу тебе рассказать. Ты знаешь, что я была в гостиной Татлюстенко и ушла оттуда, ничем не отягчив подола своего платья. Всего два часа я сидела напротив мужа, и он сказал мне: «Вечером уже может и не быть того, что мы имеем днем. Если так случится, и я уйду первым, сделай поминки на моей могиле, чтобы люди могли помолиться за меня. Если ты уйдешь первой, то и я обещаю собрать людей для тебя», - сказала Химсад, - и эта сердечная тяжесть гложет меня.

- Я помогу тебе выполнить твое обещание, - сказал князь и вышел. Мало ли, много ли - он снарядил обоз продовольствия, рассчитанный на всех жителей аула, сам не поехал, но отправил ее с провожатыми.

Химсад, не заезжая домой, остановилась у кладбища и кликнула людей. Когда они узнали, в чем дело, вышли повара, быстро сварили мясо, пригласили людей. Поставили столы и стулья, хорошо поели, помолились об умершем. Затем к людям вышла Химсад и сказала:

- Баракет босын! Теперь мне пора собираться. Пусть мои провожатые запрягают повозки, а я еще раз схожу на могилу, - и она удалилась с двумя женщинами. Она сидела, причитала и плакала, когда к ней подошел отец.

- Что, нерадивая, кроме тебя в этой стране уже и нет такой, кто потерял бы своего доброго мужа? Вставай, тебя ждут провожатые, - сказал он.

- Откуда тебе знать, отец - душа моя здесь погребена, - ответила Химсад.

Отец, больше не говоря ни слова, вернулся к мужчинам. Когда он рассказал им обо всем, старики решили:

- Так не годится, нужно увести Химсад оттуда, - и направились к ней.

Увидев их приближение, она выхватила ножницы и покончила с собой.

Провожатые встревожились: «Как нам быть, как поступить - приехала живой, как везти ее обратно мертвой?» - говорили они. Но выступил один старик от односельчан Химсад и сказал так:

- Куда ее отсюда везти? Здесь покоятся ее родственники, дед, бабушка. Отправляйтесь и сообщите князю: захочет приехать - милости просим, нет - мы сами похороним.

Князь приехал на похороны и участвовал в них. Ее положили рядом с Татлюстенко. Два дерева выросли - по одному на могилах. Никто не знает, посажены они были кем-то или сами выросли, но, говорят, на уровне, куда достает вытянутая вверх рука, стволы деревьев сошлись и слились воедино.

***

(Текст сказания «Татлюстенко» взят из книги «Адыгэ тхыдэжъхэр», подготовленной Ш. Хутом и выпущенной в Майкопе в 1993 г. Перевод А.Ш.)

***

        30-е годы XIX столетия

Сказание «Татлюстенко» - очевидно, произведение, созданное в XIX веке. На этот период указывают многие признаки, содержащиеся в нем, главным из которых является социальный строй общества описываемого времени.

Обратим внимание, герой сказания – Татлюстенко – среднего достатка селянин, который тем не менее ни от кого не зависит, ни в юридическом, ни в материальном плане. Он, например, неожиданно уезжает в неизвестном направлении сроком на один год. И один этот поступок показывает его полную свободу от обязательств перед властью, в данном случае феодальной.

Подобную самостоятельность низших слоев граждан Черкесии можно объяснить тем, что в конце 70-х годов XVIII столетия в четырех адыгских землях - Шапсугии, Убыхии, Абадзехии и Натухае - произошло «изгнание князей и дворян», т.е. победила эгалитарная (народная) революция. Власть в свои руки взял народ. Попытка реванша в Бзиюкской битве, предпринятая почти через 20 лет знатью Черкесии, подстрекаемой и поддерживаемой войсками царской России, потерпела неудачу. Это впоследствии и вынудило аристократов других черкесских земель дать аналогичные свободы своим народам, чтобы остановить уход подданных в стан освободившихся.

События, которые описываются в сказании «Татлюстенко», происходят, очевидно, в одной из княжеских земель. На это указывает не только присутствие в повествовании образа князя, но и вполне лояльное отношение к его персоне самого повествователя, чего никак нельзя было бы ждать от «мятежников». Традиции демократизма и нетерпимости к сословному делению крепки даже и доныне, скажем, среди шапсугов, как здешних – прикубанских и причерноморских, так и зарубежных в местах их компактного проживания на Ближнем Востоке.

По времени описываемые в сказании события отдалены поколениями не только от Черкесской революции, но и от Бзиюкской битвы. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что князь, успев забыть о своем «небесном» происхождении, ищет союза с девушкой из простого сословия. И окружающими такой его выбор не воспринимается как случай из ряда вон выходящий. Более того, князь, несмотря на то, что он родовит, богат, имеет послушную челядь, не решается перехватить инициативу у своего соперника даже в сватовстве, где умыкнуть невесту, казалось бы, дело обычное.

И еще одна деталь датирует время описываемых событий – это нападение русского отряда на аул, где живут герои, а также успешное отражение этого нападения силами, подчеркнем, одного аула.

Суммируя все сказанное, можно сделать вывод: события, описываемые в сказании «Татлюстенко», относятся к тому времени, когда любой гражданин Черкесии был более свободен, чем его прежний господин. Когда кольцо блокады царских войск вокруг Черкесии не было еще сомкнуто, когда князья и дворяне, благодаря этой блокаде, пока не успели вернуть свои утерянные привилегии. То есть – это 30-е годы XIX столетия – время расцвета черкесской демократии, хорошо описанное европейскими этнографами.

        Эталон блюстителя Адыгэ Хабзэ

Само название сказания – «Татлюстенко» должно указывать на то, что автор видит главным героем своего произведения именно этот персонаж. Между тем Татлюстенко, как действующее лицо, фигурирует в сказании только в его начале. О нем говорится, что он живет без родителей, видим мы его в сцене с мальчиком, в девичьей Химсад при умыкании невесты, в ожидании мести со стороны братьев девушки, во время отъезда, возвращения через год, в сцене с женой в своей кунацкой, в закадровом бое и гибели. Все эти моменты в общем объеме повествования занимают лишь небольшую часть. Другая, наиболее значимая часть событий происходит под знаком Химсад.

То есть, с точки зрения нынешнего понимания литературы классическим главным героем должна была стать Химсад, которая активно действует в разворачивающихся событиях с самого начала и до самого конца, оказывая наиболее сильное воздействие на аудиторию своей гибелью. И вообще для современного литературоведения «Татлюстенко» – это история о трагической любви в ее, казалось бы, чистом виде.

Вместе с тем, нельзя не обратить внимания на то, что в нем нет, скажем, враждующих сторон, из-за которых, собственно, эта любовь и гибнет. Нет, кажется, и предмета для конфликта, и там, где он мог возникнуть, например, в сцене, когда братья Химсад намереваются отомстить «обидчику» – все разрешается миром. Нет даже упоминания о любви – ни это слово, ни его однокоренные слова не употребляются на протяжении всего повествования.

Случайно ли это, случайно ли отсутствие в сказании явных враждующих сторон?

Чтобы понять смысл происходящего, прежде всего, думается, необходимо разобраться в главном – в чем неизбежность ситуации и отчего произошла трагедия с Химсад? Но чтобы ответить на эти вопросы, нужно все опять начать сначала.

Адыгские произведения устного народного творчества, созданные в XIX столетии, довольно сильно отличаются от предыдущих, что вполне естественно, если учитывать социальные изменения в обществе, которые произошли накануне. Своеобразие ситуации в Черкесии, ее народовластия заключалась в том, что прежняя элита как в освобожденных от нее землях, так и в княжеских передавала полномочия своей смене относительно мирно.

Консолидирующим фактором здесь, видимо, выступала внешняя сила, т.е. сама Русско-Кавказская война. Как бы то ни было люди типа Татлюстенко, проявив преемственность, переработали, обогатили Адыгэ Хабзэ рыцарским кодексом феодальной верхушки – Оркъ Хабзэ и создали качественно новый вариант, который оказался пригодным для всего консолидированного общества.

Именно поэтому автор произведения мог рассматривать в роли главного героя исключительно лишь Татлюстенко, на которого ориентированы в своих поступках все задействованные персонажи.

В связи с социальными изменениями в жизни не мог не появиться и новый вид конфликта в произведениях устного народного творчества. Он вытеснил, точнее, видоизменив, вобрал в себя практически все известные ранее его виды, кроме, пожалую, конфликта, возникающего в борьбе с внешним врагом. Не стало конфликта сословного, между отцами и детьми, между мужчиной и женщиной и т.д. Их заменил конфликт иного уровня, может быть, более бескомпромиссный, чем все предыдущие вместе взятые. Условно его можно назвать так: конфликт внутреннего соответствия героя критериям Адыгагъэ, установкам Адыгэ Хабзэ.

Разумеется, и продажа, и похищение девушки, пусть даже с ее согласия, были неприемлемы для норм новой морали свободного человека. Это могло быть пережитком старой школы рыцарства – Оркъ Хабзэ, когда знатный юноша в соответствии со степенью своей родовитости и доблести, а также с учетом привлекательности девушки пригонял, скажем, табун лошадей той или иной численности в качестве вознаграждения за свою невесту. А если не добивался желаемого этим, то лихо умыкал избранную.

Татлюстенко столкнулся с ситуацией, когда был вынужден преступить закон, образцом выполнения которого до этого выступал. Сделал он это во имя того, чтобы не случилась еще большая несправедливость – скажем, продажа Химсад князю.

Однако данное обстоятельство отнюдь не снимает ответственности за содеянное и даже не смягчает вины. Ведь на самом деле Химсад имела возможность отказать братьям в их желании выдать ее замуж за князя. Ей достаточно было заявить свое несогласие. «Разве вы не знаете, что ваше слово в этом деле не может быть последним», – сказала она младшему брату, который говорил с ней от имени всех братьев, всей семьи. Но правом этим она воспользовалась лишь во второй раз с тем, чтобы лично дать согласие князю и продиктовать ему свои условия.

Не уменьшает ответственности и то, что умыкание произошло по настоянию девушки. Этот факт делает молодых людей в глазах народного правосудия сообщниками. Поэтому Татлюстенко, говоря современным языком юриспруденции, сам избирает меру наказания для обоих – разлуку сроком на один год.

Любопытная деталь: он велит вывести коня не девушке, которая, попав в его гостиную, формально становится женой, а младшему брату. Таким образом Татлюстенко, видимо, дает знать Химсад, что за ней оставляет право не принимать, если она того не хочет, избранного им наказания, например, вернувшись в тот же вечер в отчий дом.

И еще несколько слов следует сказать для завершения образа блюстителя Адыгэ Хабзэ – Татлюстенко. Адыги, вероятно, всегда знали, что главной опасностью для их системы ценностей, образа жизни является, прежде всего, царизм, императорская безграничная власть. Именно этим объясняется их яростное сопротивление в войне. Но и царизм тоже не менее четко представлял себе, какую взрывную опасность представляет для него новая мораль адыгов. Поэтому он в лице того же Николая I и уничтожал дотла «французскую заразу» на Кавказе. На других территориях, например, в мусульманском Закавказье, в Средней Азии он вел себя несколько иначе.

        Что не могла принять Химсад в князе

Практически 100 процентов современных девушек предпочли бы, несомненно, князя. И осуждать их за это не приходится. Богат, знатен, молод, умен, красив. Наверное, к тому же, доблестен и честен. О первых двух его достоинствах прямо говорится в сказании, об остальных – не упоминается, но если бы дело обстояло иначе, это непременно нашло бы отражение в тексте. Поэтому сделанный здесь акцент внимания на том, кого предпочли бы современные девушки – это лишь оценка состояния нынешнего общества, а не иначе. Демократизм, тем более, Адыгагъэ, Адыгэ Хабзэ, по которым судила об избраннике Химсад, ныне просто не востребованы.

Ну и что, что князь «вошел, сел, сложив ногу на ногу» (у адыгов эта поза считалась неприличной, даже вызывающей)? Аристократы всегда любили подчеркнуть свое превосходство над людьми из простого сословия. Может быть, эта поза нашего героя – что-то наносное, чисто внешнее. Ведь дальнейший разговор между молодыми людьми поставил все на свои места.

Поэтому Химсад и не отказывает князю, желая проверить: может быть, ошиблась в нем. И вероятность такой ошибки как бы подтверждается в эпизоде встречи князя с односельчанами девушки, которые поют песню-плач о Татлюстенко. Князь, как мы видим, великодушен и щедр с путниками, он внимателен и участлив к ней. Правда, и тут действует он с какими-то едва заметными помарками. Например, дав путникам яловую откормленную овцу, проса и котел для приготовления пищи, он не смог не подчеркнуть: «А утром я найду котел здесь».

Не этого ждет от своего избранного девушка. И главное ведь – в испытании: для нее важно, чтобы князь оказался верен данному слову. А он не понимает даже смысла данного девушке обещания. И лишь увидев это, Химсад решается на окончательный выбор: едет на могилу к единственному мужчине, встретившемуся на ее пути, прощается с ним, а заодно и с собственной жизнью.

        Химсад – новый нартский характер

Если бы эта история рассказывала просто о любви, то Химсад должна была бы покончить с собой сразу после гибели Татлюстенко. Но этого не произошло, а значит, в нашей истории есть нечто, что более важно. Любовь – да, конечно, но что еще?

Многие ученые – этнографы Европы, отмечая общую строгость нрава черкешенок XVIII – XIX столетий, обращали внимание на то, что они значительно более свободны, чем большинство их современниц на родине. Поэтому не удивительно, что подобное мы можем наблюдать и в образе Химсад.

Да, но откуда берется эта свобода?

Думается, в разгадке этого может сослужить свою службу все тот же фольклор, анализ его женских образов. Ведь он, фольклор, был адресован не только к мужской половине адыгского сообщества. И не столько.

Первый женский образ нартского эпоса – Сэтэнай-Гуащэ. Она выступает и матерью Саусоруко, самого доблестного рыцаря своей эпохи, и – практически во всех текстах – главой всех нартов. Эта женщина жестка, а порой и деспотична так, что мужчины-герои, не смея ей перечить, предпочитают слать проклятия на ее голову за ее спиной. Другими словами, данный образ – типично матриархальный, и эта его черта особенно ясно проступает в ее партнерских отношениях с мужчиной.

Как мы помним, она увидела на берегу Кубани нартского пастуха, который понравился ей. Без тени робости или смущения, она подала ему знак внимания. Ответная реакция не заставила себя ждать: пастух пустил «стрелу вожделения» на противоположный берег, которая вошла в камень, лежавший у ног Сэтэнай-Гуащэ. Женщина подхватила камень, завернула в подол и забрала с собой. А через девять месяцев отнесла его – выросший и пылающий, кузнецу Тлепшу, который извлек изнутри младенца – Саусоруко.

Во всей этой истории нас интересует не блестящий поэтический рассказ о непорочном зачатии главного героя нартского эпоса, а более прозаическая вещь: на месте нартского пастуха мог оказаться любой другой мужчина. То есть, выбор определяла женщина, поскольку она являлась главным персонажем эпохи. Не случайна и такая деталь: в разных списках этого сказания мы встречаем разные имена нартского пастуха.

Следующий сюжет, который необходимо рассмотреть, связан с Акондэ-Дахэ, непревзойденной нартской красавицей. В нем также фигурирует образ Сэтэнай-Гуащэ, но теперь матери или наставницы девушки. Сюжет можно начать с того, что Акондэ-Дахэ видит приближающегося доблестного Шэбатнуко, и, указывая на него, обращается к Сэтэнай-Гуащэ, чтобы та пригласила путника в гости. Главный аргумент при этом – он способен дать достойное продолжение нартского рода.

Однако, выслушав вышедших к нему навстречу женщин, нарт выбивает рог с хмельным напитком из рук Аконэ-Дахэ кнутом и отвечает, что ему некогда заниматься подобными шалостями – его ждут ратные дела. Но на обратном пути, совершив свой подвиг, герой останавливается в доме женщин. А в знак того, что в доме мужчина, он вешает свой меч у входа.

Данный эпизод, думается, ярко иллюстрирует переходный период от матриархата к патриархату в нартском сообществе.

Третий сюжет показывает, как должно происходить становление мужчины среди нартов. Примером здесь может послужить эпизод с Чэчанако Чэчан. Этот герой мальчиком играл со своими сверстниками на улице. В азарте он причинил боль одному из партнеров, и тот в обиде бросил ему в лицо следующее: если ты так силен, то почему до сих пор не разыскал своего отца? Юноша, думавший, что его отец погиб, выпытывает у матери правду. Мать, уступает сыну и, как бы передавая ему отныне право старшинства, снаряжает юного витязя конем и доспехами мужа.

Данный эпизод замечателен именно с точки зрения этой демонстрации: мать, так считали нарты, не должна ждать того, что ее сын, проведя ночь, например, с доступной женщиной, будет назван ею мужчиной. Она сама это обязана сделать и судить ей при этом нужно по способности сына к геройским поступкам, а не по иным качествам.

Последний сюжет – о верной жене – Адыиф. Этот образ говорит о прочном установлении патриархальных отношений в среде нартов. Эта женщина всегда встречала мужа, как поздно он ни возвращался бы домой, и освещала ему дорогу своим рукавом. И муж неизменно с легкостью преодолевал узкий мост над обрывом – последнюю преграду на пути домой. И лишь однажды, обидевшись на бахвальства мужа, Адыиф не сделала этого. Герой погиб в ту же ночь, сорвавшись с кручи.

В анализе данного эпизода важно подчеркнуть то, что и с установлением верховенства мужчины в семье, в обществе, женщина оставляет за собой свои позиции. И в этом не последнюю роль играет тот факт, что в нартском эпосе продолжают сосуществовать матриархальные и патриархальные типы женских характеров. При том значении, которое имел эпос для повседневности, это и стало своеобразным гарантом женских свобод с любой сменой исторических формаций в обществе.

И именно это стремление – беречь нартские традиции сегодня, стать матерью нарта в это время было сильнее любви Химсад к Татлюстенко. Именно это и побудило ее испытать князя, убедиться, ее ли эпохи человек, который стремится быть рядом с ней.

***