Новая волна

Секс с нею никогда не был важен для него. Он бы сказал даже честнее – это был не самый лучший секс в его и ее жизни. Возможно, это был худший секс в их жизни. Наверняка, она с ним ни разу не кончила, а только притворялась, потому что была в него влюблена и надеялась на то, что их отношения продлятся до того момента, когда она, наконец, испытает праздник первого совместного полета.

Прошло много лет. Теперь ничто из того времени не представлялось важным. Он не любил ее давно и почти не скучал. Почему “почти”? Потому что скучал, но иногда – особенно темными осенними ночами или летом после бурной пьянки.
Скучал он редко, но терпко – может быть, от одиночества, которое иной раз достигало апогея, а, может быть, потому что она была незабываема для каждого, кто встречал ее (пусть не во всех вселяла глубокие эмоции).
Он начинал видеть ее черты в актрисах, героинях книг, зачуханных прохожих, в холодных сжатых губах незнакомок – не слишком пухлых, но и не тонких, в полуденных тенях, шеях и затылках, в стрижках тех, кто не походил на нее.
Временами он видел ее в пьющей у барной стойки женщине с глупыми глазами, а потом, выходя в час ночи из паба, смотрел на мальчишеские жесты дамочек в юбках до колена, туфлях, пиджаках и зависающих в воздухе серьгах.
Чаще всего царила ночь с пятницы на субботу, и дамочки уходили в запой прямо после офисных будней, не возвращаясь домой.
Она чудилась ему в насмешливых яблоках каре-зеленых глаз, в тонких ключицах редких любовниц за секунду до судорог (редкая любовница приходила раз в год и уходила в слезах, потому что на самом деле никто ни в ком не нуждался). Виделась она ему и в самом себе – тогда ему казалось, что он может превратиться в нее, как брат в сестру или сестра в брата.
***
Похмельными вечерами соседка со второго этажа курила на лестничной клетке. В тишине и темноте она встречала его шаги страшными улыбающимися глазами и предлагала зайти в гости
Он смотрел в ее сторону. Она походила на “дружелюбных” старух из фильмов Дэвида Линча.
- Для вас я Альбина Андреевна. Приходите же ко мне, Женя, приходите, - вещала Альбина Андреевна и пахла горьким медом.
- Женечка, с кем вы курили вчера на балконе? – прикрыла веки Альбина Андреевна и вцепилась пухлыми пальцами в перила.
- Со своим раздвоением личности.
Ночью плохо спалось. Под окном раздавался крепкий мужской смех, потом мелодичный женский. Он вспоминал, каковы на ощупь ее татуировка, запястья и внутренняя сторона бедер. О чем еще думать глубокой ночью, когда только-только перестал ежиться от мыслей о соседке с липким селедочным лбом.
“Интересно думать контрастами”, - размышлял он. Думать с посвежевшим за годы восхищением и чувственной новизной о ногтях на пальцах ее ног. И тут же с омерзением и латентным мазохизмом включаться в поток тошнотворных мыслей о мокрых усах соседки.
***
Была у него еще одна соседка – Лена. Этой осенью молчаливая Лена влюбилась в одну корейскую актрису. Увидев ее на фестивале корейского мэйнстрима, Лена принялась покорно ждать появления актрисы на фейсбуке, чтобы завязать контакт, но актриса игнорировала социальные сети.
Лена не могла забыть лица актрисы, но постоянно забывала ее имя, состоящее из трех слогов. Она скачала все фильмы с этой самой Ли Чжан – в основном в стиле хоррор, досматривала до момента убийства героини ее снов (сбрасывание в пропасть, удушение привидением) и удаляла фильм с жесткого диска.
Однажды любимую актрису “убили” в самом начале фильма, кровь растекалась по белому полу, а Лене было обидно смотреть фильм с губастым неинтересным типом в то время, как Ли Чжан (или как там ее) показалась только в начальных титрах, зияя перерезанным горлом и невозмутимым стеклянным взглядом.
Ее кореянка если и оставалась жива, то постоянно куда-то девалась. В одном фильме она была стервозной солисткой рок-группы с пучком волос, ушмыгнувшим в Лондон, как только ее парня забрали в армию.
***
- ”Когда видишь чуму, то или бежишь от нее, или бежишь к ней. Я бегу к тебе, разве не видно? Если человек – чума, я делаю вид, что мне с ним скучно. Или бегу к нему. Если человек – не чума, то я иду неспешно”
- Так она сказала в твоем сне? – переспросил он Лену.
- Ага, - сказала Лена. – Тебе не противно слушать мои сны?
- С одной стороны как бы противно, а с другой – там вроде какой-то смысл и красота вырисовываются. А где все происходило?
- Я шла по лесу с тремя коробками конфет. Вышла на поляну. А Ли Чжан шла с высокой лестницы, как с египетской пирамиды. Я видела ее издалека, такая маленькая-маленькая корейская актриса.
- А вы созванивались, пока она шла к тебе?
- Да, она сказала про чуму по телефону. И сказала, что не может идти медленно. Бежит. Потому что я настоящая прекрасная чума. А я сказала, что у меня с собой три коробки конфет.
- Что было дальше?
- Мы встретились. Она стала целовать мне лицо. На губах у нее был бесцветный блеск, и я вся была в этом блеске. Зачем так красить губы?
- Не знаю. Я не крашу губ.
***
- Однажды я делаю глоток алкоголя и говорю себе: “Вот здесь, детка, ты неправа” - говорит Лена и падает лицом на подоконник.
***
Менялись местами пиво, работа и пустота. А потом в голову приходил жар, когда и пить уже не можешь, но и не пить невозможно. И хочешь кого-то обнять и прошипеть какие-нибудь глупости в ухо. Но глупости не приходят в голову. Зато мудрости можно солить в бочках.
***
Нет, жизнь не настолько уродлива, как может показаться черной ноябрьской ночью. Однажды у него появилась другая, настоящая. После вакуумных нечувств из ниоткуда пришла она. Звали ее Undertone – оттенок реальности в лучах присевшего солнца, предпочитающий не говорить о своем настоящем имени.
Пришла она, как ни странно, не из Интернета, а из жизни. Он слегка посмотрел на поверхность ее глазных яблок и даже не сразу понял, насколько все понятно. Undertone засмеялась и смущенно скорчила гримасу. Потому что стеснялась. Она стеснялась незаметно. Как будто ей все равно.
Через пять лет, когда ему уже было тридцать пять, а ей где-то слегка за тридцать, они увиделись в больших общих гостях, и передумали смущаться.
Undertone была прекрасна в своей будто вечной наивности (которая иногда казалась абсолютно наносной), в своем врожденном знании сути вещей и глубине, которые даются человеку вне зависимости от его возраста, начитанности, эрудиции и прочих сугробов.
***
Она пришла (тогда, в первый раз) и забросала беседующих словосочетаниями, которыми их, беседующих, было не испугать. Кого испугаешь словосочетанием “новая волна”?
- Ах, да! Новая волна! – произнесла она в ответ на чью-то реплику, и следующей ночью ему приснилось цунами.
***
Он ехал по сумеречному мосту, закуривая сигарету от автомобильной зажигалки. На его автомобиль накатила прозрачная ледяная волна и смыла его в море. Он дрейфовал в машине с разбитыми стеклами и прислушивался к звучанию холодной воды, прикасавшейся к его прилипшей на спине рубашке.
Она не вызвала в нем страсти – скорее, тихое очарование, молчаливую симпатию и ненавязчивое восхищение, которым он одаривал женщин редко, но метко.
Голос у Undertone был низким и тихим, приходилось прислушиваться. И потому слова ее казались еще более ценными.
Он не хотел быть жертвой. До новой встречи оставалось пять лет. Что-то снаружи, не в этом мире, а в том месте, до которого было невозможно в тот день добраться, шевелилось, вздрагивало и летело. Что-то большее, чем Вселенная, приближалось и смотрело большими черными глазами.
“Смотри”, - произнес он в тишину и закрыл глаза.
Отражение полной Луны на дне глубокого колодца, на стенах которого, вцепившись в слизистые столетние булыжники, гнездились, таились и ошивались зомби из комиксов, подернулось рябью и исчезло.


осень 2011 – лето 2012