Вегетарианец

     Его стали часто видеть на рынке, в овощных рядах, он не спеша, проходил туда-сюда, словно прогуливался, уступал дорогу женщинам, огораживал от напирающей толпы детей и послушно отходил в сторону, когда небритый грузчик в грязном фартуке катил тележку, хрипло крича: «Дорогу! Осторожно, ноги…»
     Он любил пройтись по всему овощному рынку, останавливаясь возле каждого прилавка, спрашивая, откуда товар и какой свежести. Он то брал в руки тугой кочан капусты, вертел, щупал сочно потрескивающие листья, то разглядывал ядреные клубни картофеля или золотистые головки лука. У прилавка с фруктами он особенно любил задержаться, выбирая яблоки. Самое большое, с красным наливом, он протирал носовым платком, подносил к лицу и глубоко вдыхал нежный аромат. От удовольствия он прикрывал глаза и чуть слышно говорил:
     - Ах, хорошо-то как…
     Большие тяжелые кисти винограда он выбирал, тщательно разглядывая, взвешивал в руке и смотрел на солнце густой вязкий сок, налитый в спелых ягодах. Срывая какую-нибудь, он пробовал на вкус и обычно говорил: беру.
     Он никогда не торговался и старался брать самые дорогие овощи и фрукты, отмечая, с каким уважением и благоговейным трепетом смотрят на него продавцы, когда он доставал широкий кожаный бумажник и вынимал оттуда хрустящие банкноты, еще не испачканные отпечатками пальцев, и протягивал, вручая в грязные потные руки.
     Чаще всего он покупал у женщин или у девушек, миловидных на лицо и наряженных в яркие фартуки. Иногда он задерживался на несколько минут, заговорив с какой-нибудь жгучей брюнеткой, у которой страстно игра-ли черные, как смоль, глаза, красиво оттеняющие белизну белков. Он улыбался, хвалил товар, замечал что-нибудь насчет ее одежды, прически, а сам любовался молодым упругим телом, спрятанным под тонкий шелк об-легающего платья. Говоря что-нибудь, он не имел в виду ничего существенного, что потом могло произойти между ними: он просто  любил поговорить с обаятельной девушкой, блеснуть перед ней своим  тонким юмором или между прочим ввернуть какой-нибудь комплимент о ее выразительных глазах.
     Глядя на него, можно было подумать, что он какой-нибудь солидный чиновник или, может быть, средней руки начальник процветающей  фирмы, а то и преуспевающий ученый, к примеру кандидат наук.
     Но он был не тем и не другим.
     Хотя очень высоко ценил искусство, посещал с женой и дочерьми раз в неделю театр, бывал на выставках, презентациях, с видом знатока прохаживался по просторным коридорам вернисажа, сжимая в заложенных за спину руках дорогую газету. Раз в полгода, а может быть, и два, он привозил с выставки какую-нибудь понравившуюся ему картину и вешал на место старой, которую выносил в кладовку: она пылилась там некоторое время, а потом попадала на дачу. Чаще всего он обращал внимание не на художественную ценность картины, а на ее стоимость. Та из них, что стоила невероятно дорого, почему-то в первую очередь привлекала его внимание; он ходил возле нее, присматривался ко всем мелочам, вздыхал, покачивал головой, а затем говорил:
     - Заверните мне эту…
     На лето он уезжал или улетал с семьей куда-нибудь на юг, поближе к песку, морю, где на просторе дул сильный ветер, от тепла распускались цветы, а солнце бороздило небо, едва не касаясь гор. Но больше всего он любил путешествовать по зарубежным странам, фотографироваться возле памятников и достопримечательных мест, чтобы потом дома, в уютной квартире, расставив и развесив по стенам заморские сувениры, вспоминать о своих приключениях, погрузившись в большое мягкое кресло. В такие минуты он любил подумать о жизни или, как он говорил, - пофилософствовать, перебирая в памяти свое прошлое, настоящее и заглядывая в будущее.
     За последние полтора года он серьезно занялся своим здоровьем: начал употреблять только качественную органическую пищу, исключив любую домашнюю живность и раличные мясные полуфабрикаты. В большом цветном журнале он вычитал интересную статью о здоровой пище, при помощи которой можно восстановить здоровье и продлить жизнь. Подумав, он решил, что пора позаботиться о себе и своих близких.
     Он сам ходил на рынок, сам выбирал и покупал овощи, фрукты, а затем сам готовил из них еду. Ему нравилось, облачившись в чистый белый фартук, крутиться на кухне: строгать капусту, молниеносно – в мгновение ока – чеканить ножом лук, помешивать в кастрюле поварешкой, сдувая пар, снимать пробу и подсыпать приправу из разных коробочек. Откусив от яблока большой кусок, он ходил по кухне, размышляя над тем, что ему приготовить на второе, а потом на третье. И всякий раз его блюда по-новому изумляли домочадцев, когда они собирались за столом. Поначалу они с неохотой привыкали к столь диетической пище: хотелось поесть поджарки, отбивных… А потом перестали замечать, что вместо жирной тяжелой пищи стол украшают всевозможные салаты, винегреты, зеленые супы и пироги с яблоками.
     Может показаться странным, но он почти все время проводил дома, практически не занимаясь ничем, кроме как прогулками с собакой, посещениями различных публичных мест и приготовлением на кухне еды. Однако иногда он вдруг исчезал на два, на три дня. Жене он объяснял это просто:ездил в командировку – такая у него была работа. А та не вдавалась в подробности: ее устраивало, что он в последнее время вел трезвую здоровую жизнь, возил их на природу, в театр и вообще был хорошим семьянином, что нельзя было сказать о его прошлом. Впрочем, они о том уже не вспоминали…
     Вот и в этот раз он исчез из города на несколько дней, предупредив жену по телефону, еду срочно в командировку. Когда вернется, он не сказал, она и без него знала – скоро. Но в этот раз он задержался дольше обычного. Пусть на день, но задержался. А когда вернулся – на нем не было лица: так он сильно устал. Он поставил в сейф свой дипломат, скинул с себя все вещи и, набрав полную ванну, окунулся в нее с головой.
     …Дом, который значился в его инструкции, он нашел не сразу. Сразу поднялся на последний, шестой, этаж и открыл дверцу, ведущую на чердак. А вот на чердаке ему пришлось попотеть несколько часов подряд, дожидаясь «клиента». Он сидел возле распахнутого чердачного окна на своем дипломате и курил, иногда посматривая то на часы, то на улицу – просторную площадку, где у бордюра было припарковано несколько машин, а рядом, под тенью разросшейся ивы, за столом сидели мужики и забивали «козла», гремя костяшками домино. Он тушил окурок и бросал его в прорезь баночки из-под «фанты». Снова закуривал и ждал. Вообще-то он давно бросил курить, но здесь – на работе – иногда позволял себе. Голова так работала лучше.
     Наконец он дождался «клиента»: пара легковых машин остановилась на площадке, скрипнув тормозами, раздались хлопки открываемых дверей, и на улице появилось несколько рослых парней в галстуках; они угловато двигали руками и поворачивали свои бритые затылки слева направо… «Клиент» был маленький, толстый и вдобавок – лыс. Он держал подмышкой блестящую пухлую папку, на носу у него неуклюже торчали золотые очки в тонкой оправе; он что-то говорил, показывал рукой и собирался идти в учреждение напротив, как вдруг подпрыгнул, взмахнул руками – папка, казалось, медленно падала вниз, - потом ударился спиной о дверцу машины и начал сползать на асфальт…
     Было тихо, и ничто не говорило о грозе, которая только что тут разразилась, но если бы кто-нибудь взглянул на чердак соседнего дома, то, может, смог бы увидеть в слуховом окне блестящий глазок оптического прицела. Он еще раз мелькнул, ловя зайчика, и исчез.На чердаке запахло порохом; он быстро отвинтил со ствола глушитель, разобрал  оружие и, подхватив в руки дипломат, в последний раз оглядел свое место. Гильзу он подобрал, валялась только баночка с окурками; он наступил на нее и сильно пнул в сторону. А потом растворился в полумраке душного чердака, словно его тут и не было…
     Он возвращался домой, удачно, хотя и с трудом, увильнув от «хвоста»; дворники машины с приятным писком слизывали с лобового стекла потоки мутного дождя и, казалось, все, что там, позади, произошло, вода давно смыла в сточную канаву, и теперь его отделял от того места поток ливня, обрушившийся с неба неприступной косой стеной. Но это было позади, а впереди его ожидала уютная чистая квартира, мягкая постель и нежные  любящие глаза жены. Он вспомнил об ужине: вкусных салатах, политых растительным маслом, десерте, и на душе стало хорошо, спокойно, - разлилось легкое приятное блаженство.
     Завтра, как всегда, он пойдет на рынок, будет прогуливаться, выбирая к столу лучшие овощи, зелень, будет пробовать сочный виноград, стекающий по губам медовым соком, будет со знанием толка в продуктах беседовать с какой-нибудь милой девушкой, а потом с полной сумкой направится домой, стараясь как можно дальше обойти распахнутые двери мясного павильона, откуда несет освежеванными тушами, разит мертвечиной, раздается скрежет ножей, хруст костей под отточенным лезвием топора, и в стороны летят черные сгустки крови…
     Он терпеть не мог этого места; он считал себя – вегетарианцем…