Кровавые силки. Глава 3. Нежданные гости

После ночного влажного холода, который за считанные минуты забрался под одежду, стягивая кожу в мелкие мурашки, в доме было невыносимо жарко и царил полумрак. Всего пару часов назад здесь хозяйничала суматоха, слышались вызванные ночным происшествием разговоры. Словно пчёлы в улье постояльцы кружили во всех направлениях, пытаясь узнать причину громких криков. Но теперь большой дом, наконец, погрузился в долгожданную дрёму. Дворский оставил Татьяну одну в просторном помещении, которое служило трактиром для заезжих путешественников. Сюда попадал всякий гость, едва переступал порог дома. Длинный дубовый стол тянулся через весь трактир от стены до лестницы, что вела на второй этаж, где находились меблированные комнаты. Часть помещения занимала большая печь, возле которой сушилась намокшая одежда путников. Под лестницей располагалась хозяйская комната. Дворский давно мог позволить себе выстроить отдельный дом, но предпочитал находиться в центре бурлящей жизни постоялого двора круглосуточно. Он не доверял чужому взгляду и сам вёл хозяйственные книги, закупал провизию, следил за наёмными работниками. Но больше всего ему нравилось встречать гостей, привозившие вместе с усталостью и голодом  последние новости из столицы, очередные сплетни и ту радость общения, которая делала жизнь вдали от шумных городов менее серой и унылой. 
Его жена, будучи женщиной экономной, если не сказать прижимистой, радовалась разумному решению мужа и всячески приветствовала его тягу лично заниматься делами, не нанимая управляющего, который по её мнению обязательно окажется жуликом. Сама она большую часть времени проводила с сыном, обучая его чтению и письму, а часы, когда мальчик помогал отцу по хозяйству, женщина коротала в обществе иголок и ниток, занимаясь рукоделием.
После случившейся трагедии Иван Ильич не переставал думать о жене, и поспешил проведать её, едва вернулся в дом. Пока он заключал соглашение с Татьяной, бедную женщину пришлось оставить на попечение старой кухарки, работавшей на постоялом дворе с незапамятных времён. Её привезла с собой Елена Павловна, когда вышла замуж. С тех пор Никитична, так звали бывшую дворовую девку, а ныне кухарку, жила при постоялом дворе, став со временем незаменимым человеком благодаря сметливому уму и сноровистым рукам. Никто лучше Никитичны не умел нанимать работников и управляться с ними. Она намётанным глазом отличала пьяницу и задиру от толкового человека. Здоровые мужики слушались пожилую, широкую в кости бабу, точно родную мать. Голос у неё был звучным с небольшой хрипотцой. Частенько с острого язычка слетали колкие шутки в адрес кого-нибудь из зазевавшихся мужиков, но с постояльцами Никитична была услужлива и приветлива, за что и получала чаевые незаметно от хозяев. Круг её обязанностей за годы работы давно вышел за пределы кухни, но женщину по-прежнему все звали кухаркой. 
Дворский бесшумно открыл дверь в свою комнату, перекрестился, глянув на иконы в углу, и тихонько прошёл до кровати по выскобленным добела некрашеным половицам, не издавшими ни единого скрипа, соглашаясь хранить тишину. Иван Ильич любил иной раз укрыться в уютном гнёздышке от посторонних глаз, чтобы передохнуть от забот за добротно сколоченным столом у окна. Он был покрыт белой полотняной скатертью, по которой вились узоры, вышитые женой. Елена Павловна слыла на всю округу искусной рукодельницей, особенно красивыми получались рушники и всякий постоялец норовил прихватить с собой на память полюбившуюся вещь. Но сейчас в увядающем отблеске свечи, притулившейся на старом комоде возле кровати, комната терялась в печальном полумраке. Лицо жены выделялось на постели бледным пятном в ореоле чёрных волос. Никаких стонов и рыданий не срывалось с застывших губ. Со стороны казалось, что женщина спит.
– Как она? – едва слышно произнёс Иван Ильич.
– Забылась на время голубка. Доктора надо бы привезти, – так же тихо ответила Никитична, поднимаясь с табурета, уступая хозяину  место возле жены.
– Ты посиди ещё немного, – он чуть надавил ей на плечо, усаживая обратно. – Я сменю тебя через часок.
– Воля ваша, – закивала головой кухарка, взглянув на хозяина. Его холодное и осунувшееся лицо становилось всё мрачнее.
– Решу дела, сменю, а пока сделай милость не отходи от Елены Павловны ни на шаг, – Дворский наклонился и смахнул прядь прилипших волос с влажного лба. – Что же с ней такое? Не могу предположить. Но как бледна и холодна! Привезу доктора, как только смогу.
Он не на шутку испугался, желая тотчас оставить дела и умчаться за доктором в город. Сердце билось в груди, подобно вольной птице запертой в тесной клетке. Всю жизнь мужчина надеялся на себя и умел многое, но болезни вызывали в его душе тягостные предчувствия приближающейся смерти. Сколько раз ему случалось видеть больных в горячке, но никогда они не были белы, точно снег. Иван Ильич дотронулся до пухлой ручки жены и в страхе сжал со всей силы, рука выглядела неживой. Елена Павловна застонала, лицо её сморщилось от боли, но глаза не открылись.
– Прости, Еленушка, – прошептал он и, тут же ослабив хватку, стал дышать на ледяную ладонь. – Прости, родимая. Никитична, неси ещё одеяла, да пошевеливайся.
Кухарка прошмыгнула за его спиной к двери. Так же, как и хозяин, она передвигалась быстро и почти беззвучно. Годы усердной долгой службы сделали женщину похожей в движениях и повадках на Дворского. Она добежала до печи, отодвинула заслонку и, ухватом вытащив круглый плоский камень, сбросила его на подстеленную рогожку.
– Подсобите-ка, барышня, – не оборачиваясь, попросила она, заворачивая камень в ткань. – Надобно в хозяйскую комнату отнести.
– Как скажешь, – Татьяна встала со стула, на котором сидела в ожидании Дворского, нетерпеливо отсчитывая минуты до рассвета.
– Несите, – Никитична без раздумий вложила завёрнутый камень в девичьи руки, не заботясь о разнице в положении. – А я одеяла прихвачу.
– Хорошо, – девушка усмехнулась приказу, но не возмутилась, понимая, что кухарка торопится неспроста. Предчувствуя беду, Татьяна не стала мешкать. Она желала увидеть своими глазами, отчего задерживается Дворский.
– К ногам, к ногам кладите, – из-за стены, отделяющей кухню, донёсся хрипловатый голос Никитичны.
Татьяна заторопилась к хозяйской комнате под лестницей, прижимая к груди горячий камень. Не стуча, она открыла ногой дверь и вошла. Дворский сидел возле жены, пытаясь согреть её ледяные руки.
«Кабы не остался без жены, – в душе вновь шевельнулось чувство похожее на жалость, и Татьяна удивилась. – Неужели, во мне до сих пор живы отблески сострадания?» Она вздрогнула от мыслей, которым давно не было место в её жизни.
– Вот, просили к ногам приложить, – сказала она, когда оказалась возле кровати.
Дворский вздрогнул от неожиданности, но промолчал, забирая камень. Он заботливо приложил его к ногам жены и накрыл одеялом.
– Спасибо, – тихо прошептал Иван Ильич. – Сейчас придёт Ники-тична, и тогда мы сможем обсудить за дверью наши дела.
– Ей что, совсем худо? – Татьяна кивнула в сторону Елены Павловны, походившей лицом на мертвеца.
– Не знаю, что и делать, – вздохнул он, чувствуя, как сердце сжимается в груди от отчаяния. – Надо бы доктора, а…
– Я задерживаю вас, – договорила она вместо запнувшегося на слове хозяина. Ей самой не терпелось вскочить на Гранда и умчаться вслед за Вороновым.
Он кивнул и подошёл к большому сундуку, открыл застеленную тканой половицей крышку. В нём мужчина прятал втайне от жены деньги на учебу сына в Петербурге. Старый сундук был неприкосновенным для всех и единственный ключ Дворский всегда носил при себе. Уже следующей осенью он хотел послать мальчика в столицу.
«Что ж, не пригодились при жизни, пусть послужат после смерти», – подумал он, доставая увесистый мешок золотых монет. В подсчёте деньги не нуждались, каждый золотой, заработанный честным трудом, складывался один к одному в течение многих лет.
– Возьмите, – Иван Ильич протянул увесистый мешок Татьяне. – Вторую половину получите, когда дело решится.
– Гарантии нет, – напомнила она, забирая деньги.
– Я знаю. Вам пора, самое время, – он подошёл к жене и наклонился, прислушивался к дыханию. – Жива. Сейчас оседлаю коня, и можете ехать.
Они вышли из комнаты и столкнулись с Никитичной, которая несла ворох одеял.
– Собаки лают, – взволнованно сказала она.
В этот момент за стенами дома раздался глухой стук по запертым воротам. Все трое вздрогнули. В поздний час редкий путник заглядывал на постой, а после недавних событий любой звук виделся в ином, нежели прежде, свете. Дворский первым очнулся и втолкнул женщин в комнату; одеяла рассыпались по полу.
– Спрячь её, – отрывисто крикнул он кухарке и кинулся к столу, на котором лежала сумка Татьяны.
«Неспроста ночные гости пожаловали. Видать по её душу», – Иван Ильич бросил взгляд на печь, возле которой среди множества одеяний сушился тёмно-зелёный, под стать сюртуку, женский плащ.
Стук по воротам усилился, послышались мужские голоса. Собаки рвались с цепей, заливаясь лаем.
Дворский торопливым шагом вернулся в свою комнату, швырнул вещи Татьяны и быстро захлопнул дверь. Он надеялся, что Ники-тична как всегда поймёт его без лишних слов. Волнение нарастало с каждой минутой. Чем дольше находились незнакомцы за воротами, тем больше сомнений могло поселиться в их головах. Иван Ильич зажёг свечу в фонаре и вышел на порог.
Гранд, привязанный к столбу возле крыльца, бил копытами и пуг-ливо косил глазом.
– Тише, тише, – мимоходом сказал Дворский, спеша к воротам. – Кто там?
– Открывай ворота! – ответил мужской голос, прозвучавший требовательно и грубо. – Не то разнесём их в щепки.
Дворский распахнул одну створку и впустил во двор двух всадни-ков на высоких скакунах. Они быстро спешились и направились к дому, не ожидая приглашения. Наглость и дерзость, с которой действовали молодые люди, вызвали волну негодования. Не так часто сюда заезжали жандармы, особенно среди ночи. Иван Ильич терялся в догадках, откуда они узнали об убийстве. Неожиданно он поперхнулся, словно нужная мысль влетела в разгорячённое горло с холодным воздухом.
«Можно не гадать на пальцах, кто эти господа и зачем пожаловали», – Дворский закрыл ворота и пошёл следом за нежданными гостями.
– Чья это лошадь? – вдруг спросил один из них, задержавшись возле Гранда.
– Это мой конь, – быстро соврал Иван Ильич.
– Твой говоришь? Что ж ты коня держишь не в конюшне?
– Собирался в город…
– Ночью? – грубо перебил его гость. Высокий молодой человек приблизился к Дворскому и, схватив Ивана Ильича за руку, держащую фонарь, поднял её вверх. Маленькие мышиные глазки пристально вглядывались в лицо хозяина постоялого двора. – Не ври.
– Ей богу, не вру, господин хороший, – Дворский не моргнув глазом, перекрестился. Ему не нравился чужак, нервно кусающий редкие некрасивые усики. – Жена занемогла. А доктора в округе днём с огнём не сыщешь, не то, что ночью. Вот и хотел до города ехать, чтобы к утру воротиться.
– Проверю, – пообещал молодой человек и отпустил руку с фонарём. Он гордо развернулся и прошёл в дом, стягивая на ходу перчатки. Его попутчик, столь же высокий ростом, был шире в плечах, но одеждой уступал. Изрядно поношенный плащ удивительно подходил к давно вышедшей из моды шляпе.
«Нет, это не сыщики. Вольные наёмники не иначе», – Иван Ильич немного успокоился. Закон он чтил, но с разбойниками дружбы не водил и помогать не торопился.
– Желаете отдохнуть с дороги, господа? Приготовить комнату? – елейным голосом произнёс он, скрывая за ним презрение, с которым относился к подобным личностям.
– Некогда нам, – ответил молодой наглец.
«Видать главный из них будет. А второй молчит, словно воды в рот набрал», – Дворский вновь принял привычный хозяйский вид.
– Тогда, чего изволите? – спросил он.
– Поесть бы, – вдруг пробасил молчун, но голос прозвучал так жалобно, что Иван Ильич удивлённо вскинул брови. Недавние горькие, страшные по своей жестокости события не выпускали из своих цепей, и все эмоции вдруг перестали подчиняться разуму. Они выплёскивались наружу, как из полного ведра, которое неожиданно раскачалось на коромысле. Как ни старался он сдержаться, злорадная усмешка соскользнула с его губ.
– Как ты смеешь? – визгливо вскрикнул худосочный мужчина, брызгая слюной. Тонкие, костлявые пальцы вцепились в рубашку Дворского. – Ты забываешься. Подай на стол.
– Слушаюсь, – Иван Ильич мгновенно стёр с лица иронию, поняв, что не время затевать опасные игры и скрылся за дверями кухни. Его мысли лихорадочно совещались друг с другом, споря в больной голове. Душу раздирало от желания выгнать взашей наглецов и умчаться за доктором. Потерять сына и жену в одну ночь было бы слишком жестоким наказанием за грехи. Никогда в жизни он не каялся, как сейчас, проклиная мысленно свои слабости. Ему всегда казалось, что они искуплены каждодневным трудом, отказом от отдыха и многих удовольствий. Но видимо, никуда не скрыться от Божьей кары, и  рука провидения настигла его, сделав возмездие немыслимо горьким и тяжёлым. Ошибки молодости превратили всю оставшуюся жизнь в плен. Словно и не было четырнадцати лет душевной боли. Дворский вздохнул и бросил на тарелки по холодной куриной ножке к тушёным овощам. К его великому сожалению он не мог выставить гостей за дверь, не привлекая ещё большего внимания.
– Простите, господа, кухарка сейчас при моей жене, – Иван Ильич подошёл к столу и поставил тарелки. Взгляд его сразу метнулся к грязным плащам и шляпам, брошенным прямо на стол. Гости с каждой минутой нравились всё меньше, и вполне объяснимое желание выпроводить их поскорее, нарастало. 
– Кстати, – сказал молодой человек, чувствуя себя генералом рядом с хозяином дома. – Я думаю, что ты врёшь. Нет, я уверен, что ты скрываешь некую особу.
– Извольте открыться мне, чтобы я был уверен в ваших словах. О какой особе идёт речь? – Дворский прекрасно понял, о ком говорит гость, но предпочёл притвориться.
– Не юли. Нам сообщили, что одна девица остановится у тебя на постой.
– Кто такая? – Иван Ильич вполне натурально изобразил удивлённое внимание на лице. Впрочем, на самом деле он испытывал некое разочарование, узнав, что передвижение его наёмной убийцы так хорошо всем известно. Это сильно усложняло выполнение работы.
– Некая Татьяна Беляева, которую все зовут Ангел Смерти. Юная девица, но крайне опасная. От её чрезмерной жестокости уже пало несколько достойных людей.
– До нас доносились такие слухи, – закивал головой Дворский, всем видом показывая покорность и учтивость. – Говорят, страшная женщина.
– А ещё говорят, что она въехала в твои ворота давеча вечером.
– Вечером? Да, заезжала молодая девушка. Ваша правда, барин. Да только через час уже ускакала, торопилась, говорила, ищет кого-то. Отобедала и ускакала. Неужели это и есть Ангел Смерти?
– Она! – воскликнул молодой человек и стукнул кулаком по столу. Уголки его рта странно дёрнулись и вслед за ними всё лицо неприятно сморщилось. Он смахнул со стола тарелку с нетронутым ужином и вскочил на ноги. – Или ты мне врёшь? А, ну, показывай свою больную жену. Поглядим, кто скрывается под личиной страдалицы. Уж не Беляева ли?
Он толкнул в бок приятеля, который никак не отреагировал на звон бьющейся посуды, продолжая с жадностью доедать остатки рагу. Широкий подбородок блестел жиром, щёки разрумянились. В глазах мужчины потеплело,  веки чуть отяжелели и норовили закрыться. Грозный вид давно потерялся, дородный детина выглядел, как деревенский увалень только что поднятый с печи. Он качнулся от толчка и поднял голову, не понимая, чего от него хотят.
– Упаси Господь наш дом от несчастий, – Дворский осенил себя крестным знамением. – Не гневайтесь, барин. В толк не возьму, чего вы от меня хотите.
– Не прикидывайся дурнем, показывай жену!
– Извольте, – вздохнул хозяин дома и, покорно повесив голову, направился к своей комнате. На сердце было неспокойно, смогла ли Никитична спрятать девушку или они мечутся как угорелые по комнате, в которой и затаиться-то негде. Иван Ильич уповал на сметливый ум кухарки. – Ступайте за мной, господа.
Но, не нуждаясь в особом приглашении, гости уже возвышались за спиной хозяина дома. Один из них в нетерпеливом ожидании надменно и напористо толкал в плечо Дворского, другой молодец плёлся, будто по принуждению, а не по доброй воле. По всему было заметно, что ему безразлично, кто окажется за дверью – убийца или больная женщина.
«А этот не так дерзок, как его дружок. Надо держаться к нему поближе», – подумал Дворский, незаметно скосив взгляд. Он уже приметил ранее несоразмерность отношений между путниками и теперь пытался придумать, как сыграть на этом.
– Что медлишь? – грубый окрик вывел Ивана Ильича из задумчивости.
Он открыл дверь и быстро вошёл первым, пытаясь сохранить спокойствие на лице. Но спустя мгновение Дворский облегчённо выдохнул, едва не выдав себя с головой. Никитична, как и прежде, сидела на табурете возле кровати. Она с укором посмотрела на вошедших мужчин, желая выразить свой гнев без слов.
– Как она, Никитична? – спросил Иван Ильич, подходя ближе, и тут же осёкся. В глазах верной кухарки перекатывались слёзы.
– Не поспели вы, барин. Померла душечка наша, – хриплый голос был полон горькой тоски.
– Нет! – Дворский бросился к постели, где под ворохом одеял еле виднелась Елена Павловна. Её лицо выглядело спокойным и бесстрастным. В другую минуту, он уверенно мог сказать, что жена спит мирным сном, но сейчас отчего-то сразу поверил страшным словам. Ещё не остывшая боль после трагической смерти сына стала во много раз тяжелее, невыносимее. Ивана Ильича разрывало на части изнутри, что-то горячее разливалось в груди, обжигая острой болью. Дышать стало трудно, не хватало воздуха, чтобы сделать спасительный вдох. Дворский упал на пол. Из вздымавшейся груди доносились хрипы и свист.
– Батюшки светы, – всплеснула руками Никитична и бросилась к хозяину. – Что стоите, ироды? Воды несите.
Но гости стояли не шелохнувшись. Они никак не ожидали увидеть мертвеца в доме. Вся спесь мигом слетела с ретивого молодого человека. Он прятался за широкой спиной сотоварища, обливаясь потом от страха. В долгой погоне за Беляевой ему ни разу не встретилась смерть на пути, несмотря на заверения, что она ходит за девицей по пятам. Ещё пять минут назад его душа пела восторженную песнь от осознания того, что беглянка находится в доме, что награда за её голову уже скоро отяжелит карманы и тогда можно будет избавиться от тупого Алексашки, который годился лишь для отпугивания народа своим видом.
– Что примолкли? А ну, живей тащите ковш с водой. Не видите, барину плохо, – Никитична зыркнула в полумраке блестящими от слёз глазами.
Могучий Алексашка очнулся и бросился вон из комнаты, громыхая огромными сапожищами по деревянному полу.
– А ты чего стоишь, как изваяние. Подсоби хозяина на кровать положить, негоже ему на полу стыть.
Но напрасно кухарка произносила свои речи, молодой наглец неожиданно съёжился, вжался в стену и отчаянно замотал головой. Он закрывал глаза руками, пытаясь избавиться от наползающего страха. Его самого можно было выносить из комнаты прямиком на студёную землю. Он вздрагивал и что-то бормотал, отдалённо напоминающее то ли молитву, то ли проклятия.
Дверь снова распахнулась, впуская Алексашку с полным ковшом воды. Он протопал до лежащего на полу Дворского и, недолго думая, окатил того водой.
– Что ж ты творишь, ирод окаянный? – зарычала Никитична, норовя ударить мужика рукой, но Иван Ильич вдруг глубоко вдохнул, и синева с его лица стала спадать. – Давай-ка подымай хозяина.
Алексашка послушно поднял обмякшее тело, слегка крякнув от натуги и следуя указаниям кухарки, перенёс его на кровать к недвижно лежащей жене. К смерти молодой человек относился философски, считая её той неизбежностью, что случится со всеми рано или поздно, но мёртвых не любил и старался держаться в стороне. В его голове крутились вопросы, которые не терпелось задать.
– Дмитрий Платоныч, – Алексашка переметнулся к своему попутчику. – Чего делать будем? Нет её тут.
Но в ответ раздался слабый стон.
– Кого вам надобно, господа? – устало спросила Никитична, не отрываясь от хозяина и промокая его мокрую голову своим платком.
– Девицу молодую. Хозяин твой сказывал, что уехала она.
– Раз сказывал, значит уехала.
– Спроси его, куда уехала?
– Да, что ж он за всеми приглядывает?  Выехала на своём коне за ворота и была такова. А куда, не могу знать, и хозяин не знает. Ступайте с миром, вы тут без надобности.
– Может, помочь? – Алексашке стало не по себе. Он хотел быть полезным всем и всюду, таким уродился. Всю жизнь находился при Дмитрии Платоновиче, сначала молочным братом (матушка кормила своим молоком маленького барчука), потом бегали по двору вместе, а когда Митенька пошёл учиться, таскал его учебники, чистил форму и ботинки. Алексашка рос хватким и ловким, но исключительно добродушным, и все пользовались этим обстоятельством. По любому поводу его звали каждую минуту то господа, то прислуга, то соседи через забор. Барин вырос избалованным и надменным, Алексашку не ставил ни во что, понукал бесконечно, обвиняя во всех своих неприятностях. Ко всему прочему к двадцати годам Митенька пристрастился к азартным играм, проматывая деньги родителей. Проигравшись в последний раз, он пал так низко, что заложил Алексашку вместе с конём заезжему князю. Помаявшись пару дней без незаменимого слуги, Митенька пошёл на поклон к странному в своих привычках князю и к удивлению обнаружил, что Алексашка живёт припеваючи, не тужит на барских харчах. Зависть и злоба переполнили душу молодого барина, но показывать свой норов он побоялся, напротив, был любезен и льстив. Вот тогда князь и предложил ему выкупить слугу, вдобавок заработать лёгких деньжат. Работа не пыльная – отыскать девицу и доставить в любом виде, хоть живую, хоть мёртвую. Дмитрий Платонович приободрился, сразу распрямились поникшие плечи, подбородок взлетел непозволительно высоко, щуплая грудь неожиданно выкатилась вперёд, точно у надутого индюка. Он жадно смотрел, как князь отсчитывает деньги. В глазах вспыхивали красные огоньки.
– Получишь в два раза больше, если выполнишь работу. Сроку даю месяц, – князь бросил увесистый бархатный мешок с золотым вензелем в руки Митеньки. – Если же не выполнишь – разыщу, Алексашку заберу, а тебя в долговую яму.
После сказанных слов Дмитрий Платонович вновь поник плечами, но жажда денег уже сушила горло. В придачу к мешочку он получил двух коней с полным снаряжением и узнал направление, в котором следует искать девицу. То, что она убийца, охотник за головой узнал в пути, останавливаясь в придорожных кабаках. Там уставшие от долгой дороги постояльцы любили обсудить последние сплетни. Немного струхнув, он внимал словам, касавшимся Ангела Смерти. Алексашка не отходил ни на шаг, боясь оставить барина в одиночестве. До постоялого двора Ивана Ильича они добрались быстро, если не считать ночных остановок, чтобы дать коням отдых. Конечно, никто из них не знал, здесь ли Ангел Смерти. Дмитрий Платонович решил взять наглостью, чтобы не тратить время даром. Тем более, князь совершенно уверенно сказал, что она будет у Дворского непременно. Откуда он мог это знать, было непонятно, но отчего-то Митенька сразу внял словам, как поверил цепкому взгляду больших тёмно-карих глаз. Они словно угли прожигали насквозь и проникали прямо в душу, вызывая странное ощущение на-ползающего холода. Кожа быстро покрывалась мелкими мурашками, волосы на голове оживали и неприятно кололись.
Сидя на полу в комнате хозяина постоялого двора Дмитрий Платонович отстранённо слушал бас Алексашки, желая как можно бы-стрее исчезнуть из страшного места. Тёмная комната с коченеющим трупом и хрипящим Дворским походила на ад, пропахший догорающими свечами. Ему мерещилось, что князь где-то рядом наблюдает за ним своим испепеляющим взглядом.
– Подай руку, дурак, – прошипел молодой человек, обращаясь к Алексашке, который стоял посередине комнаты, разрываясь между барином и Никитичной, хлопотавшей возле хозяина.
Алексашка последний раз взглянул на большую кровать с горой одеял и повернулся к Дмитрию Платоновичу, пусть и своенравному, но с детства родному.
– Прощайте, не поминайте лихом, – он поклонился и, поддерживая хозяина, вышел за дверь.
– Бог в помощь, – тихо прошептала Никитична, не глядя вслед уходящим гостям. Ей хотелось скорее рассказать Ивану Ильичу, что Еленушка жива, что не по злому умыслу она подвергла хозяина страшному испытанию, но пока чужаки находились в доме, открыться не получалось. Старухе не было никакого дела до девицы, погребённой с головой под одеялами. Кухарка чутко прислушивалась к торопливым шагам, но всё равно вздрогнула, когда хлопнула входная дверь, и послышался топот уводимых прочь лошадей. Только после того, как громыхнули ворота, Никитична вырвалась из комнаты и, не накидывая тёплого платка, побежала во двор, чтобы задвинуть надёжный засов на воротах. Сердце женщины бешено колотилось. Она взглянула на полоску света, разлившуюся на вос-токе бледным голубым сиянием. Для дождливой осени занимался редкий ясный рассвет. Время бежало, час-другой и поднимется прислуга, половые займутся своим привычным делом, лакеи и слуги постояльцев выйдут вперёд хозяев и новый день станет одним из многих, что уже пролетели и никогда не воротятся.
Никитична, поёжившись от холодного воздуха, вернулась в дом и поспешила в хозяйскую комнату. Она переживала, что вместо трёх счастливо спасённых обнаружит мёртвое царство.
– Вставайте, батюшка Иван Ильич. Простите старуху, Христа ради, – торопливо шептала она, поднимая хозяина, безучастно смот-ревшего в потолок с кровати. – Жива Еленушка, жива радость наша. Простите меня грешную.
– Что? – Дворский с трудом понимал, о чём говорит кухарка. Го-лова кружилась, в ушах стоял звон. Он сел на постели, свесив ноги, и обхватил голову руками.
– Говорю, Елена Павловна жива. Вот уже и разрумянилась, – Ни-китична откинула часть одеял в сторону.
Елена Павловна приоткрыла глаза. Ей казалось, что она лежит в большой луже. Пот крупными каплями струился по лицу, волосы слиплись мокрыми дорожками, горло мучила неизвестно откуда взявшаяся нестерпимая жажда. Она пыталась сказать об этом, но сухие губы лишь беззвучно шевельнулись. Кто-то живой, пышущий жаром лежал рядом и с трудом дышал, уткнувшись ей в плечо.
– Свет мой, Еленушка, ну и напугали вы всех, – суетилась Никитична, не зная, что делать вперёд – бежать за водой, чтобы смочить скованные лихорадкой губы, искать сухую одежду или откопать девицу, которую пришлось схоронить возле больной.
Кухарка искоса поглядывала на Ивана Ильича, ожидая вспышку гнева, но он сидел, как потерянный, ничего не соображая, вцепившись пальцами в волосы. Красные глаза безумно смотрели прямо перед собой и ничего не видели, словно их заволокло туманом. Боль в груди немного отпустила, но продолжала обжигать сердце тлею-щими угольками после опустошающего пожара. Медленно в голове оседали слова Никитичны, но так и не доходили до сознания.
– Жива, – монотонно произнёс он, и вдруг яркая вспышка озарила разум. – Жива?!
Дворский вскочил с постели на пол и зашатался, стены поплыли в неведомом танце, раскачивая дом гигантскими волнами. В голове сильно загудело, по вискам застучали молоточки, к горлу подступила тошнота. Тело стало ватным и непослушным, колени в ослабевших ногах неожиданно подогнулись. Иван Ильич раскинул руки, чтобы ухватиться за что-нибудь неподвижное и не упасть на пол.
– Да, что с тобой, батюшка? – переполошилась Никитична и подхватила шатающегося хозяина под руку.
– Уйди, старуха, – неожиданно зарычал он и оттолкнул кухарку прочь, вырываясь из тугого мешка отчаяния. Шатаясь, он повернулся лицом к постели и как куль муки осел на пол перед женой. Непослушная голова упала на её ладонь, и горькие горячие слёзы вырвались из глаз. – Прости, Еленушка, за всё прости!
Никитична отпрянула к дверям, радуясь, что хозяин не убил её на месте. Он горяч, но отходчив, пройдёт время и страдалец поймёт, что другого выхода не было.
– Я принесу воды, барин, – тихо сказала кухарка и исчезла за дверью.
– Пропади ты пропадом со своей водой, – простонал Дворский, пытаясь подняться. В его голосе уже не слышалось злобы, лишь смертельная усталость, которая копилась долгие годы в бесконечных трудах и заботах.
В это время из-под одеял донеслись странные звуки, похожие на чихание, а вслед за ними на свет показалась мокрая голова. Дворский с трудом поднялся на ноги, опираясь о край кровати. Ему не надо было объяснять, кто прятался в постели рядом с женой.
– Они ушли? – спросила Татьяна, выбираясь из жаркого плена и жадно хватая воздух ртом. Поначалу ситуация выглядела не так уж и плохо, когда Никитична толкнула её в постель за спину Елены Павловны, походившей на ледяную сосульку. Потом сверху навалилась гора одеял, и воздух понемногу стал нагреваться, но тело женщины оставалось как прежде холодным и неподвижным. И если бы не тихий, почти неуловимый стук сердца, то Татьяна с уверен-ностью бы сказала, что обнимает коченеющий труп. Однако стоило услышать чужие шаги в комнате, как тело девушки свело судорогой. Боясь сделать лишний вздох, она зажимала рот рукой. Но тут Никитична устроила невообразимый спектакль, и у Татьяны на глазах появились слёзы, сначала от ужаса происходящего, а потом от смеха, когда стало понятно, что кухарка самозабвенно играет роль. Тело Елены Павловны, которое едва подавало признаки жизни начало быстро нагреваться, отдавая тепло с неукротимой силой, и вскоре под одеялами стало нечем дышать от пышущего жара.  Девушка молилась, чтобы устроившие охоту за её головой мужчины, исчезли поскорее. Она не видела их лиц, но слышала голоса, надеясь, что сможет распознать при случае, который, несомненно, представится.
– Ушли, – Дворский помог ей выбраться из-под вороха одеял.
После адской печи, озноб быстро пробрал до костей влажное от пота тело. Татьяна отыскала свой плащ среди одеял и поспешно закуталась в него, натянув на голову глубокий тяжёлый капюшон.
– Мне пора. Это даже к лучшему, что они скачут впереди меня, не придётся оглядываться.
В комнату заглянула Никитична с кружкой воды. Вид у женщины был пристыженный и робкий. Она заискивающе поглядывала на хозяина, словно извинялась за доставленные неудобства, между тем незаметно оттесняла его от постели, чтобы самой ухаживать за больной.
– Эх, Никитична, – вздохнул Иван Ильич, не тая на неё злобы. – Чуть на тот свет не отправила.
– Прости, барин. Не со зла.
– Знаю. Скоро приду. Прибери тут, – ответил он и ласково взглянул на жену, которая жадно пила воду. – Я скоро вернусь.
Татьяна вышла из комнаты, не прощаясь, торопясь выехать, как можно скорее. На втором этаже уже слышались шаги, народ просыпался. Хотелось скрыться с глаз долой, не привлекая лишнего внимания к своей и без того заметной персоне.
– Подождите, – Дворский замялся, словно не мог решиться, а потом махнул рукой. – Вы едете в N-ск. Я знаю там одного человека и дам рекомендательное письмо.
Девушка удивилась, но ничего не ответила, терпеливо дожидаясь, когда послание будет готово. Видимо оно вышло коротким, поскольку Иван Ильич очень быстро свернул бумагу, едва дождавшись, когда высохнут чернила.
– Оно не запечатано, – сказал он, демонстрируя отсутствие тайн. – Но постарайтесь передать его, когда поблизости никого не будет.
Дворский уже пришел в себя после шока, силы вернулись. Он быстро оседлал коня и пристроил дорожную сумку, понимая, что медлить нет никакого смысла. Небо просветлело, обещая ясный и солнечный день. За ночь немного подсушило, и вчерашняя грязь не так сильно чавкала под ногами. Татьяна легко вскочила в седло, и необъяснимая детская радость вместе со свежим воздухом наполнила грудь.
– Я вернусь в любом случае, с ним или без него, – сказала она, то ли Дворскому, то ли самой себе. – Прощайте.
Не оборачиваясь, она пришпорила коня, который тут же сорвался в галопе с места, едва Иван Ильич открыл ворота, указав рукой направление. Мужчина посмотрел девушке вслед, мысленно желая удачи, и заторопился в дом. Ему предстоял сложный день…