Писатель и самоубийство

ИЗ дневника самоубийцы.

Эпилог
Некролог
Диалог
Внимание! Внимание! Говорит Германия!
С вами говорит Бог! Это открытый урок.
Из всего, что с нами в жизни происходит можно извлечь урок.
Открытый урок Бога.
И убежать с него в кино или просто прогулять – невозможно.
Присутствуют все без исключения и без приглашения.
Ночью в комнате большие часы все время повторяют одну фразу ВОТ ТАК. Вот Так. Вот-так. Твердят мне. Вот так. Вот так-то, бля. Это Бог говорит. Время, как форма бога. Как одно из его измерений. Я пишу на ворованном ворде и он не исправляет моих ошибок. Поэтому буду стараться писать без ошибок. Бог ошибки не исправляет. Но иногда прощает. Потому что он тоже может совершать ошибки. Бог может всё.
Чему учит Бог? Я извлекаю урок. Алеф! Алиллуя!
Я сижу на своем диване после всего, что произошло.
Этот диван – это рай и центр мира. Вечный поиск приводит к себе.
Я сыграл своего Пера Гюнта и вернулся домой.
Как пронзительна сукаблять истина.
Не могу сказать. Не могу. Пер Гюнт – любимая моя вещь.
Всю жизнь мечтал ее поставить в театре или в кино.
В результате сыграл эту роль сам своей собственной ****ской жизнью в этом театре теней. 
Пер Гюнт, пергюнтишка, пергюнтик. 
А Ибсен все таки великий гений.
Последнее приключение.
Как сказал Остап Бендер:
 «Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не получилось.
Придётся переквалифицироваться в управдомы».
Короче. Самураем я так и не стал.
Красивый уход из театра жизни не получился.
 Прыжок не удался.
Полёт не состоялся.
Сильный встречный ветер.
В Москве бог не открыл окно.
Не открыл свои двери и не принял меня.
Или он не позволил дьяволу открыть свои.

Я хотел красиво уйти.

Уйди красиво, белый человек – говорит старый цыган в фильме Худеющий.

Марш японских летчиков времен последней войны в вольном переводе звучит так:

Сакуре подобны я и ты.
Расцвели на ветке и опали.
Не живут до осени цветы,
Мы с тобою оба это знали.

Я прилетел в Москву из Германии после нервного срыва и снял номер в сталинской высотке Украина, которая теперь Редиссон 5 звезд.
Снял одноместный номер на 17 этаже прямо напротив Белого Дома.
Сделал маникюр и красивую прическу.
Я приготовился.
Приходили гости. Заказали бутылку лучшей русской водки по телефону. Горничная принесла. 16000 рублей. ****ые пять звезд.  Гнилые райские яблоки. Русская водка. Россия, ты катишься в пропасть.
Я побывал на дне рождения Димонжа, где увидел весь цвет моей любимой Москвы. Я привез из Германии Димонжу в подарок шапочку Пусси Райет, но забыл её в номере гостиницы. На дне рождения все мало пили и пел Макаревич про сына вора и отца прокурора.
На следующий день я встретился с Андреем и сказал, что закончил книгу. Рассказал краткое содержание. Посмеялись. Он сказал завтра же принести файлы – флешку с моей книгой.
Я очень разволновался. Надо же еще раз все пересмотреть и перечитать. И тут осознал, что у меня нет финала.
Поговорили с мудрейшим и великим о смыслах.
Выяснилось как всегда все самое страшное.
Истина.
Что главное здоровье. Что надо осознать и принять то, что все уже было. Все уже произошло. Это и была жизнь, которая пролетела. Людям все похуй. И никто никому не нужен. И что если я умру, то через два месяца все забудут. Как и любого из нас.  Так что здоровье на первом месте.

И я так разволновался, что книга еще не готова и нет финала.
Ах так! Блять.
значит:
Никто никому, блять?
Значит:
Все забудут, блять?
Нет! Блять!
Будет вам и память и финал.
У Льва Рубинштейна есть гениальный сонет номер 66.
Там все построено на диалоге.
Нарастают страшные вопросы, на которые повторяется один и тот же неумолимый знаковый ответ "ДА-ДА!"
Так вот я отвечаю: НЕТ! БЛЯТЬ!

Я вернулся в свой номер в сталинскую высотку на 17 этаж.
Посмотрел на Белый Дом. И решил - ****ец.
Выпил весь минибар и поломал кондиционер.
Выкурил все амстердамские запасы. И решил. Ща полечу!
Прыгну блять на белый дом. Прыгну и сцуко уничтожу его.
Войду в историю Москвы. Блять! Уйду красиво! Пусть все суки знают!
За справедливость!
Я надел любимую шапочку Пусси Райет и рванулся к окну.
О ****ское западло – окна не открываются!
Я вызвал горничную.
Эта молодая красивая тварь, такая ****а-на-цыпочках,  починила кондишн и сказала, что все окна в гостиннице в сторону белого дома заварены наглухо и не открываются в целях государственной безопасности.
А стёкла бронированные.
Бляяяять! Я бросился на стекло в шапочке Пусси и ужасно больно ударился головой. Стекло выдержало. У меня потемнело в глазах. Из носа текла кровь. Я бросался и бросался на окно и представлял себе как в Белом Доме люди смотрят на меня в окна и в мониторы.
Я рыдал от боли и унижения, размазывая по лицу кровь протеста и свободы.
Я вспомнил стихотворение.
"Муха бьётся об стекло. - Ей на волю!
Кто послал мне и за что злую долю?
Я как муха об стекло - головою
А стекла та вовсе нет - что со мною?"

Я не могу покончить с собой!
Выпрыгнуть из окна с видом на белый дом!
Потому что окна не открываются!
Антитеррор!!!
Совершенно не возможно работать!
В таких условиях невозможно стать ни Хемингуэем ни Джеком Лондоном.
Ни Марком, чтоб он был здоров, Твеном, который говорил: "Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, всякий будет с тобой"

Представляю себе фотографию с моим красивым трупом и комком крови и мяса вместо головы, которая обошла бы интернет. Весь Этот ужас, для моих родных и близких. Представляю и слушаю, как в открытую дверь балкона из леса о чем-то нежно поет птица. Щебечет. Смотрю как мягко светит солнце. Тишина. Лето. Благодать. Как ослепительно прекрасна жизнь на окраине лесопарка. Нет людей.

Я выжил. Главное не врать. И вот я живой, и сижу у себя на своём намоленном диване в центре мира в раю в городе под названием Эссен , что в переводе значит - Есть. На улице Хангеталь - Долина Склона. На остановке Хильфенбергвег, что в переводе помощь на пути к горе. Я Бергер – горец. Круг замкнулся.

Я пытаюсь написать эпилог и пытаюсь вспомнить стихи выписанные мною в юности в свой блокнот. Я не помню автора. Я не помню стихи. Я помню пару строчек, но поисковики их не узнают. И вдруг прямо передо мной на полке в ящике со старыми фотографиями возникает этот утерянный зеленый блокнот. Я не видел его 30 лет. Онемевшими от наручников жизни руками я беру его. Желаемое появляется мгновенно. Возникает. Проявляется. Ну просто полный ТЛЁН и УКБАР. Точка абсолютной гармонии нах. Полное ощущение себя на своем пути. Я сейчас перепишу для вас из зеленого блокнота юности эти стихи. Но сначала притча.
К одному просветленному великому наставнику дзен или чань или дао, неважно, пришёл монах и говорит. О великий учитель. Я тоже когда-то был наставником и учителем чань, или дзен, или дао. И однажды ко мне пришел человек и спросил меня: Просветленный человек зависит от кармы? Просветленный человек подвержен карме? Подчиняется законам кармы? И я ответил: Нет! Просветленный человек не зависит от кармы и не подчиняется ее законам. И был за это на пятьсот перерождений превращен в лисицу. Прошло много времени, И вот я снова стал человеком и пришел к вам , о великий учитель, с тем же вопросом. Скажите: просветленный человек зависит от кармы или не зависит? Подчиняется или нет? Подвержен?
И великий учитель ответил:
Просветленный человек не отличает себя от кармы.
Вот.
 Кароче:
Звезды правят миром, а мудрецы управляют звездами.
А теперь выписки из зеленого блокнота 1982 года, как фрагмент эпилога.

«Спустился вечер. Отголоски боя угасли. И остались эти двое
лежать в похожих позах, навзничь, рядом.
 Живое и безжизненное тело.
Одно болит. Другое отболело.
Безжизненные и живые очи
открыты широко на встречу ночи.
И первым звездам над недавним адом.
К своей звезде прикован каждый взглядом.
Живой и мертвый. Пробегают тени.
У мертвого в глазах и у живого.
И губы у того и у другого гримасою искажены и лица внимательны.
Живой и мертвый мнится друг друга слышат.
Диалог:
1.«- Ты, что на колени
привстал и тело жадно в нетерпеньи
ощупываешь – значит не убили....
Ты для кого уже не так кромешна ночная мгла вокруг...
Ты ждешь конечно, чтобы видны пути земные стали,
Ты поспешишь тогда в родные дали,
Где твой очаг... – в нем угли не остыли...
А я уже не поднимусь. Не в силе
пошевелиться даже...
Ты везучий!»
2. «- Не очень... Верно – мы не можем вместе уйти.
Твои следы на этом месте оборвались,
но и моя дорога в конечном счете дальше не намного.
Пойми и завистью себя не мучай – ответил слабый голос.
– Это случай, что я уйду отсюда на рассвете,
а ты достигнул раньше лучшей доли...
что исцелился навсегда от боли...
дороги наши разделил развилок:
я поднимусь, чтобы разбить затылок
о камни твёрже и острей, чем эти...»
«- Тебя уложат на подушки дети – промолвил первый, не меняя позы, - ты дух испустишь на руках супруги,
И съедется родня со всей округи,
И над тобою в скорбный час прощанья
склонятся лица близких для лобзанья...
И твой последний путь усеют розы...
И у стоящих вдоль дороги слёзы в глазах,
когда тебя проносят мимо.
Твой гроб плывущий на плечах проносят.
Ты слышишь – люди имя произносят
ТВОЁ!...»
- Боюсь, что будет все иначе!
Я крики слышу, слышу ужас в плаче у моего одра...
Невыносимо!
И хлопанье дверей неотделимо от обязательного ритуала,
Свечей вокруг  и чёрного костюма на мне...
И я безмолвный среди шума...
И шелест платьев обдувает ветром...
И кто-то надо мной склонился с метром –
знать очередь гробовщика настала...
Ты видишь ночь и звезды! Разве мало?
Опомнись!
Дома умирать страшнее...
Счастливчик! Мертвые не знают муки.
Закрой глаза, раскинь свободно руки,
Лежи,
доверь себя моей заботе – я положу тебя в пустынном гроте.
Я помогу.
Пока что я сильнее...
- Закрыть глаза?
Но так лежать темнее...
Я не слепой!
Лежать как неживому...
Еще не смерть, а ты меня хоронишь!
- Тогда беги за ней!
Даст бог – догонишь!
Иди – найди её!
Не жить – спокойней!
- Но больше нет войны! 
С проклятой бойней покончено.
Пора податься к дому...
- Другие войны есть! И по другому
в ночь погрузиться можно...
Путь к уходу зияет чёрной глубиной колодца...
Отвесная скала всегда найдется,
чтобы оттуда сделать шаг над бездной.
И водоросли хваткою железной
грудь обовьют. Глотать заставят воду.
Всегда тиран какой-нибудь народу жить не даёт...
Гудит повсюду форум...
В любом дому пожар заняться может.
Лети в огонь. Костер тебе поможет.
Безумный мотылёк. Тебя не жалко.
Там золотой телец и эта свалка.
Толпа вокруг и нет конца раздорам!
Попробуй осудить топу укором – и ты узнаешь силу самосуда...
Я там умру, и ты мне не завидуй.
Не надо растравлять себя обидой.
В том мире нет и быть не может мира.
У смерти там надежная секира.
 С размаху, чисто рубит – просто чудо!
Без долгих споров, без венков оттуда уходят.
Без речей, без лишней дани приличиям.
Ступай туда! Ну что же ты?
Иди!»
И сам, чьи дни не прожиты,
стал и пошёл нетвёрдою походкой.
Остаток жизни доживать короткой.
Туда, где видел смутно, как в тумане,
себя у очага, вино в стакане...

На этом я заканчиваю свои повести Бергера и иду сдаваться в клинику. Госпиталь Святого Филиппа. Люблю вас всех. Слава Иегове! И его сыну Иисусу Христу! Ещё увидимся. Аминь. ;
Борис Бергер