Бабуля

           Зоя Петровна как всегда в 8 утра собиралась на работу. Утро шло спокойно и размеренно. И вдруг резкая боль пронзила сердце.

- Господи, помилуй! - перекрестилась она и беспомощно посмотрела на портрет мужа.

15 лет назад (а как будто вчера было!). Она помнит этот день до мельчайших подробностей: Фёдор, собираясь на работу, вдруг как – то неуклюже повернулся, схватился за грудь и крикнул:

- Зоя! Сердце!

И всё. Упал. Она даже сначала не поняла, что произошло. Не понимала и тогда, когда врач скорой сказал ей:

- Поздно!

Не понимает и сейчас: как она выдержала тогда! Ни слезинки не проронила. Даже на похоронах не плакала, а только тихо повторяла:

- Федя, Федя, как же так? Ведь сыну только 10 лет?

Сердце у Зои Петровны как – то неестественно затихло. Боль ушла. Она перевела взгляд на другую фотографию. Где они все вместе. Втроем. На руках мужа сын Никита, которому на кануне исполнилось 3 года. Он в бескозырке и с палочкой от эскимо. Само мороженое только что  слетело с палочки на шортики. Как  они смеялись тогда, когда Никита с умным видом сказал:

- Штанишки мороженого захотели!

Вроде отлегло. Сердце больше не напоминало о себе. Зоя Петровна надела нарядную блузку и черную юбку. Она напоминала строгую элегантную учительницу. За 30 лет работы она всегда одевалась так, как будто шла на какое – то совещание педагогов. Да и считала она себя настоящим педагогом: 30 лет руководила детским садом. Все в районе её уважали, а коллеги побаивались. Она не уставала повторять:

- Дети как никто нуждаются в любви. Они не виноваты, если в стране разруха. Они несчастны и обездолены, если семья неполная. Не жалейте для них любви и ласки. Ваша квалификация тем выше, чем больше любви в ваших сердцах!

Она вообще умела говорить красиво и правильно. Ну, вот кажется, отлегло, пора на работу. Идти до детского сада недалеко – один квартал, а, сколько мыслей налетело, оживляя прошлое, что никак от них не отмахнуться! «Что же сказал Никита тогда, после похорон, когда она, спрятав лицо в ладони, шептала только одно слово «Феденька»… Он как взрослый погладил её руки и сказал:

- Мам, теперь я буду мужчиной. Ты на меня надейся, - и посмотрел на неё такими взрослыми глазами, что она поверила: он будет ей поддержкой. Он не подведет, не оставит её.

Никита рос такой беспроблемный, такой добрый и отзывчивый, что боль от потери мужа стала постепенно затихать. Зоя Петровна стала отличником образования. Никита отличником в школе. Фёдор был бы доволен. Вот и детский сад, наконец, то пришла. «Не хочу больше ничего вспоминать. Не хочу!» - почти вслух сказала Зоя Петровна и набрала код детского сада. В кабинете она накапала валерьянки, но, забыв её выпить, горестно по-бабьи подперла рукой голову и заплакала. Плакала, почти стонала, повторяя беззвучно:

- Как он мог?! Как он мог?! Предатель.

Он – её любимый и надежный сыночек привел в тот день в квартиру Нинку из соседнего дома. Она помнила эту Нину очень хорошо. Помнит, как алкоголичка мать приводила её в детский сад грязную, сопливую. Воспитатели сами стирали ей бельишко. В тихий час постирают, утюгом выгладят и одевают его на худенькое, почти прозрачное Нинкино тельце. Матери её говори – не говори,  всё бестолку. Пила по-черному. Отец Нинки – наркоман, на лавочке в их дворе умер; хоронить некому было. Родительских прав Нинкину мать не лишили, потому что из тьмы тараканьей приехала какая – то старая тетка и до 17 лет за Нинкой ухаживала. Мать её к тому времени померла. Спилась. Стоит эта Нинка в прихожей, а Никита, который уже в институте учился, говорит:

- Мама, это моя невеста.

Зоя Петровна не понимает, почему она тогда не заплакала, не ушла молча. Она вдруг засмеялась долгим и ехидным смехом. Ни раньше, ни потом никогда не было у нее такого смеха. Она смеялась до тех пор, пока они не развернулись и не ушли. Вечером, когда он пришел, то сказал ей тихим и спокойным голосом:

- Мама, я люблю её. У нас будет ребенок. Я за них отвечаю. Я же – мужчина, - и взгляд такой же, когда умер отец, а он утешал её.

              Она помнила все подробно, а вот что кричала ему в тот вечер – забыла. Даже на следующий день не знала, что она ему выкрикивала. И он ушел. К ней. Краем уха услышала, что у них родился сын Федор. Она даже расстроилась. «Ну, зачем имя мужа было трогать? Нинкиному сыну до моего Федора ой как далеко!» У неё даже не мелькнуло в голове, что это сын и её Никиты, и что это её родной внук. После этого сердце ныло непрестанно, пока не слегла в больницу. Сотрудники поочередно приходили к ней, хлопотали, приносили большие кульки фруктов, но ей ничего не надо было. Никита не приходил. А ведь  с того злополучного дня как он привел Нинку, прошло 3,5 года! «И все-таки, Слава Богу, что у меня такая работа» - думала Зоя Петровна – «Вон как меня уважают люди!» Особенно хлопотала Вера, которая 30 лет протрудилась рядом и была правой рукой и верной подругой. В первый же день, когда Зоя Петровна вышла из больницы и приступила к работе, в её кабинет зашла эта самая Вера и, не глядя в глаза, сказала:

              - Тут вот такое дело. Мы без Вашего согласия Феденьку Понкратова в детский сад взяли.

              - Зачем? - невольно вырвалось у Зои Петровны.

              - Затем, что место в ясельной группе было!

              - Ты врешь – то кому? В ясельной группе у нас вот уже 3 года мест нет. Очередь есть! А мест нет!

              - Да ведь это ребенок! Я же вас уважала! Вы же сами  говорили: Не жалейте для детей любви и ласки! А сами для своего внука любви не имеете! А он обездоленный!

              - Почему обездоленный? - опешила Зоя Петровна.

              - Потому что Ваш сынок Никита вот уже год с другой живет, а к Вам не приходил, потому что стыдно видать. Чужую семью разбил, своего ребенка знать не хочет, а Нине работать надо; вот она и определила Феденьку, чтобы  хоть бабушка родная у ребенка была.

              Зоя Петровна встала и тихо, как будто следила за кем-то, пошла в группу. Вера вдруг сорвалась и побежала впереди. Влетев в группу, она взяла из игрового уголка бумажную бескозырку и, одев, её на Федю подтолкнула его вперед.

- Это твоя бабуля!

Он протянул к ней ручки сразу, и доверчиво улыбаясь, повторил:

- Бабуля.

«Так протягивают руки, только кому нужна немедленная защита»- мелькнула  в голове  у Зои Петровны мысль, которая сразу улетела. Сходство с Никитой было таким, как будто он спрыгнул  с той фотографии, из того, далекого времени, где он сидел в бескозырке и с палочкой от эскимо. Она не бросилась к нему. Не обняла. Не заплакала. В душе её вдруг соединилось все: время, потери, боль, нежность. Она наклонилась к нему и тихо спросила:

- Тебе купить эскимо?

              - Да, - радостно ответил Федя.

              - А кто такой эскимо?

              - Куплю – увидишь.

В группе засмеялись все: и няня, и Вера, и Федя, и дети. Засмеялась и сама Зоя Петровна; смех у неё был разливистый и молодой. Она тут же поймала себя на мысли, что с тех пор как Никита сообщил ей о своей невесте, никогда она вслух так радостно не смеялась. Зою Петровну за глаза все стали звать бабулей. А она, узнав об этом, со свойственной ей категоричностью  заявила:

- Бабуля – это лучшее звание, которое я заслужила в жизни.

              Нинка на глаза не лезла. Ребенка приводила чистенького. А тут и Никита пришел с 8 марта поздравить. Огромный букет роз принес и  сказал:

- Мам, прости, я её не люблю. У меня другая женщина, - и взгляд такой же серьезный и умный как тогда, когда говорил, что любит.

              - Никитушка, у тебя же сын, Федор.

              - Мам, не лезь в наши дела.

              Никита быстро ушел. После его ухода осталась горечь. Но дни её озарились неведомыми светлыми чувствами. Особенно любила она выходить на прогулку, где сквозь детский щебет всегда выделялся звонкий голосок «Бабуля, я здесь!» И вдруг однажды в кабинет вошла встревоженная Вера.

-  За Феденькой какая-то девушка пришла, отдавать?            

- Что значит отдавать? Вы что, приказов Министерства не знаете? Ещё новости! Незнакомой девушке!... Феденьку!... – её голос сорвался на крик, - Будто у него бабушки нет! - она выбежала из кабинета  и, подлетев к незнакомке, вырвала из её рук мягкую Феденькину ладошку.

- Вы кто? - громко и агрессивно спросила опешившую девушку.

- Подруга Нины.

- А она где? В загуле? По материнским стопам пошла?

- Нет, в больнице.

- В какой?

- В онкологии, - ответила девушка и заплакала.

- Вы сходите к ней. Она в 5-ом корпусе, на 6-ом этаже. У неё никого кроме Вас нет!

- Господи! Да и меня у неё тоже нет! - чуть не сказала Зоя Петровна.

Феденьку она привела домой притихшего и как будто повзрослевшего.            

-Бабуленька, это Федя! - спросил он, показывая на фотографию Никиты в бескозырке.

– Нет, миленький, это Никита.

Легли спать почти сразу. А ночью она услышала тихие всхлипывания:

- Мамочка, мамочка, иди ко мне, твой Феденька плачет.

Зоя Петровна боялась пошевелиться, и не было сил сказать малышу что-то утешительное. Так и  пролежала с открытыми глазами до утра. Утром набрала телефон Никиты:

- Нина в больнице. Феденька у меня.

- Мама, ты напрасно это сделала. Есть, наверное, какие-то приюты для таких детей?

- Приюты? Пока я жива, мой внук в приютах жить не будет! - она положила трубку и прошептала: «Как он мог? Предатель…»

Зоя Петровна была верующей. Дружба с матушкой Татьяной началась у нее с того давнего времени, как похоронила она своего Федора. За советом пошла именно к ней: тихой, милой женщине в  платочке. Выслушав её,  матушка сразу засобиралась.

- Пойдем. Пойдем вместе в больницу. Акафист «Всецарице» читай. Я своему батюшке скажу, чтобы он молился. А сейчас в больницу. Успокоим Нину, скажем, что  Феденьке у тебя хорошо, да и с врачами поговорим.

В больнице она увидела исхудавшую Нину, прижала к её себе, и они обе заплакали.

- Доченька моя, не поддавайся болезни. Ну, её! И не бойся, будь сильной, тебе Феденьку надо вырастить.

А матушка, оставив их, заспешила в это время к врачу.

Когда шли из больницы Зоя Петровна, будто впервые увидела матушку. Это была не тихая Татьяна, а энергичная и уверенная женщина, которую хотелось слушать и слушаться.

- Так вот, Зоя, дела плохие, но не безнадежные. Операция предстоит дорогая; квартиру тебе придется продавать, - твердо сказала матушка.

- Господи, помилуй! Квартиру продавать последнее дело! Мне-то куда тогда деваться, в бомжи что - ли?

- Да господь поможет, Зоя. Можешь в домике при Храме жить, мы то все равно в квартире живем!

Мысли у Зои Петровны перепутались, но жалости к себе не было. Жалко было только Феденьку и Нину. Ночью она долго молилась, а Феденька опять звал маму. Утром она позвонила на работу что задержится,  и сразу поехала в больницу.

- Ниночка, все будет хорошо. Я квартиру продам, тебе операцию сделают. Будем жить вместе.

- Зоя Петровна, давайте мою квартиру продадим. Вы в своей молились, а в моей водку пили.

Зоя Петровна даже привстала от неожиданности. Как она могла забыть, что у Нины тоже квартира есть!

Ну а дальше всё закрутилось как в кино: реелтеры,  срочная продажа квартиры, операция, беспрестанные молитвы… И вот все позади. Сейчас она зайдет в группу к Феденьке. Нина привела его пораньше – репетиция к утреннику.

- Бабуля, я для тебя стишок выучил, давай я  тебе его на ушко расскажу, слушай:

Очень бабушку мою,

Маму мамину люблю.

У неё морщинок много,

А на лбу седая прядь,

Так и хочется потрогать

А потом поцеловать!

Он звонко целует бабулину щеку и заливисто смеется.

- А ещё мы с мамой сегодня по секрету тебе вечером пирог будем делать!

«Беды, печали, все проходит» - подумала Зоя Петровна - а предательство живет». Но она давно простила его, своего Никиту. Простила, потому что любила.