Гл. 15. Яичница с сахаром

Если до сих пор мы шли по обожженным солнцем глинистым породам,  где не защищенная тенью трава выгорела под солнечными лучами дотла, то теперь от наших ног простирались вниз по склону густые и высокие травы, уже тронутые вечерней росой.

Тропинка с пригорка ныряет в гущу травы, которой жизнь даёт родник, бьющий из близкого склона. Вода, пересекая тропу, струится далее и весело журчит неглубоким ручьем вниз по склону, омывая длинные стебли растений, легко стелющиеся в прозрачных струях. Через ручей можно перейти по удобно уложенным камням-голышам. Затем тропа переходит в горбатую каменистую дорогу, ведущую к первым домам селения Екетиш.

У родника пасутся упитанные овцы с тугой мохнатой шерстью и одинаково кроткими глуповатыми мордами. Чёрный баран, замерев выше всех на склоне, гордо демонстрирует крутые рога, собственное достоинство и презрение к чужакам.

Умиротворенное блеяние овец, оживленные голоса женщин и детей у родника подчеркивают идиллию тихого горного вечера, не омраченного непогодой, идиллию обжитого высоко в горах места.

Толпа ребятишек наперегонки  понеслась к нам. Они шумно, не боясь угодить под копыта, окружили Игоря на лошади, прочно вцепились в стремена  и бурку, и, галдя   цыганским табором, сопроводили нас до первых домов.  Примерно половина жителей маленького горного селения, ожидая нас, толпилась у обочин дороги.

Старики степенными возгласами встретили дедушку и отца, выступили вперёд и церемонно поздоровались, приступив к расспросам о походе, женщины ахали и вздыхали, мужики громко, наперебой обсуждали ситуацию, пускали табачные дымки и стремились упредить друг-друга, приглашая гостей. Дети, так те уже просто силой тащили нас за руки к своим жилищам!

– К нам! Пойдемте к нам!

– Нет, давайте к нам! Они останутся у нас! – горячились и вздорили они.   

Встречают нас так радостно, будто мы вернулись откуда-нибудь с полюса. 
Резко наступает прохлада, к чистейшему горному воздуху волнительно примешиваются   горьковатые дымы очагов, аппетитные запахи, влекущие к вечерней трапезе. Мы чувствуем, как сильно проголодались.

Стремительно надвигается ночь. Я смотрю на нашу гору. Мы так долго шли от неё, а она, все равно, кажется такой близкой! В полной тьме верхушка горного пика в последних лучах заката одна выступает из фиолетового мрака, которым укрылось все вокруг, и сияет ярким оранжевым факелом. Феерическое зрелище!

Игорю помогли спешиться, извлекли из бурки и быстренько сопроводили в чье-то жилище. За него можно уже не беспокоиться  – туда же пошёл и местный врач.

На ночлег в одну из гостеприимных семей мы попали с  братом. Пока умывались в крошечном, размером с пятак дворе, где нам лили воду из металлического кувшина с высоким узким  горлышком и тоненьким, плавно изогнутым носиком, я рассмотрел, что за невысоким глинобитным заборчиком вместо соседнего двора  начинается плоская крыша уже другого саманного жилища.

Не все дома построены из распространенного самана. Есть и дома, сложенные из плоского светлого камня, которого в слоистых породах, выступающих отовсюду, тоже хоть отбавляй.

Внутренний дворик традиционно огорожен глинобитным дувалом или заборчиком, сложенным из мягкого дикого камня.

Дефицит дерева ощущается в горах остро. ДорогА каждая щепка.

Обязательна скамеечка снаружи у калитки. Часто эти завалинки лепятся прямо к забору. Они тоже из самана и гладко обмазаны глиной. Сюда можно бросить мягкую овечью шкуру и посидеть с комфортом, здороваясь с редкими прохожими, или же в одиночестве погрузиться в мысли и чувства, которые наверняка волновали и предков, глядевших  на эти же вечные вершины - то ободранные беспощадными солнечными лучами, то торжественно сверкающие снегами, то сумрачно укутанные плотной облачностью. С незапамятных времён скалы никуда не сдвинулись и на миллиметр. Они те же. И так же отражают восхищённые взоры, теперь уже наши.

Самая независимая и вечная красота - красота природы. Её никому и никогда ни купить, ни завоевать, ни присвоить.

В кривых и чрезвычайно узких, похожих на лабиринт улочках, дома горцев прилепились друг к другу, причудливо цепляясь за склоны террасами и уступами.  Издали небольшое компактное селение напоминает гнезда ласточек, а его улицы - хитрую лестницу в небо.

С удовольствием умылись, разулись, освободив ноги, которые буквально горели от тяжелого пути, и, блаженствуя, омыли стопы, которыми и шевелить-то не хотелось под холодными струями воды. Трудно представить, что простейшие процедуры могут доставлять столько счастья.

Потом нас пригласили к столу.

Мы так проголодались, что все наши мысли - о предстоящем ужине. Разместили нас в комнатушке, в три слоя устланной коврами ручной работы. В их грубую ткань мягко вминаются ноги, освобожденные от обуви; стены тоже увешаны цветастыми коврами с национальным орнаментом. Кроме низенького стола с клеенкой в комнате практически никакой мебели нет.

Не называть же мебелью тяжелую деревянную раму-ткацкий станок, наполовину затянутую будущим ковром. Из десятка клубков, лежащих у основания рамы, к станку тянутся разноцветные нити, призванные в будущем превратиться в красивейший узорчатый ковёр. Семья хозяев, как и многие другие, входит в ковровую артель. Ткут женщины, принося в семью дополнительный заработок. Только трудолюбивые женские руки и их терпение, идущее из глубины веков на генном уровне, могут выдержать удручающую монотонность этого тяжелого и древнего ремесла.   

Электричество к селению ещё не провели. Поэтому сидим мы с керосиновой лампой, свет которой двигает за нашими спинами большие тени, уменьшает пространство комнаты, загадочно поигрывает бликами и быстрыми отсветами огня на наших обгоревших от высотного ультрафиолета лицах.

С наслаждением вытянув совершенно измученные походом ноги, которые нас уже не держат, мы медленно разместились на полу рядом со столом, обложив себя толстыми подушками. Никуда не надо идти, взбираться-спускаться, тревожиться о товарище, опасаться лавин. В последующей жизни ни в одном мягком кресле  я себя не чувствовал так комфортно, как здесь и сейчас!

На столе с пылу-жару уже высятся горкой  лаваши, распространяя горячий и неотразимый хлебный дух.

С улицы внесли небольшой попискивающий самовар, от которого ещё пахнет дымком. Поставили мёд, варенье из диких абрикосов, фрукты. Из летней кухоньки доносится вкусный запах громко скворчащей яичницы.

Когда же поставили на столик огромную чугунную сковороду с ещё подрагивающим толстым омлетом из дюжины яиц, мы с братом переглянулись – где-то внутри зигзагом пробежал голодный спазм.

У противоположной стены уселись, глядя  блестящими от любопытства глазами, загорелые до черноты хозяйские ребятишки - все стриженные под «ноль» (в том числе и девочка лет четырех-пяти с крохотными рубинового цвета сережками в ушках).

Хозяин присел рядом с нами. Ему было лет сорок - сорок пять. Но в полутьме и с щетиной недельной давности, а также благодаря бурому от загара цвету кожи, он выглядел старше. 

Мы, оторвав себе по большому куску лаваша, приступили к трапезе, еле сдерживая  нетерпение, коротко поглядывая на  суровое в отблесках пламени  керосиновой лампы лицо хозяина. Мужчина всё понимал и поэтому молчал, отложив всякие расспросы.

Однако, отправив в рот первую порцию горячей яичницы, мы так и замерли – с открытыми ртами, с недоумением глядя друг на друга. Яичница почему-то оказалась неожиданно сладкой.

Брови брата поползли вверх, и он, чуть повернув голову, шёпотом спросил меня:

– Она  что – сладкая?

– Точно! Ничего не понимаю, – пробормотал я, испытывая странные вкусовые ощущения, не совсем приятные, как если бы начал есть сладкий шашлык.

По крайней мере, мы ожидали совсем иного.

– Вах! Что случилось? Вам не нравится?! – встревожился хозяин.

– Мне кажется, наверное, вы, когда солили, как-то перепутали соль с сахаром – проговорил брат.

– А-а-а! Вот оно что. Ну-у, это... Не перепутали! Э-э-то... такая... яичница. В нашем селении многие привыкли так готовить, мы и не подумали, что вам может быть не по вкусу.

–  Амин-а-ат! – громко позвал он жену, – иди сюда, тут такое дело, ребята не привыкли к сладкой яичнице. Отдай это детям, а ребятам надо сделать яичницу, к которой они привыкли – с солью.

– Ой, Аллах! Как же это мы - не подумали? – всплеснула руками смуглая и бойкая жена хозяина, – хорошо, я сейчас, быстро!

Аминат сочувственно улыбнулась нам:

– Бедные ребята, вы так устали, так проголодались, а мы-то, мы-то. Охо-хо! Бестолковые горцы - чего с нас взять!

– Да ничего страшного не случилось, не беспокойтесь зря. Мы и так съедим! – не очень уверенно пытались мы остановить хозяев.   

– Нет-нет! Вы попейте чаю с вареньем, а за это время будет вам и яичница! С солью. Хвала Аллаху, куры наши несут яйца быстрее, чем играет барабан на свадьбе!

Мы испытывали неловкость, что так получилось. Не стоило подавать виду. Здесь не до капризов. Но уж слишком велико было разочарование!

Когда вторая яичница появилась перед нами, хозяин, хитро подмигнув нам, сказал:

– Раз такое дело, нам, думаю, не помешает эта вещь, – и он, как фокусник, извлёк откуда-то бутылку водки «Русская» и утвердил её на столе, – сначала намечалось сладкое, водка не очень с этим идёт, ну, а теперь, чувствую, без неё  –  просто нельзя!

–  Амин-а-ат! Стопки!

Сказать, что мы отменно поужинали - ничего не сказать. К яичнице с водкой подали свежую зелень, помидоры, огурцы, разносолы, острейшую аджику, брынзу. Завязалась непринужденная беседа, будто между старыми знакомыми. Приятная волна пошла по телу. Мы устали и сразу почувствовали действие алкоголя. Глаза наши начали слипаться, сказывались непомерная физическая усталость и напряжение прошедшего дня.

Вышли на улицу проветриться перед сном. Очень посвежело. Мы не могли надышаться чистейшим воздухом высокогорья, к которому примешивались древнейшие запахи близкого коровника с большой и сытой, неторопливо и слышно жующей жвачку, коровой.

Над плоской крышей коровника возвышалась высокая копна из разнотравья с альпийских лугов. Густой запах свежескошенной травы завораживал и доводил нас, городских жителей, до сладостного обмирания души.

В углу дворика смутно выделялось что-то бесформенное и живое. Это сгрудились сонные овцы.

Поражали первозданный покой и не городская темень – вытянутой руки не видать. Зато высокое небо, как алмазами, усеялось мириадами перемигивающихся звёзд. Такого количества мельчайшей звездной пыли на абсолютно чёрном небесном бархате - внизу я никогда не видел. Широкой мистической рекой мерцал Млечный путь, этот светящийся звёздный планктон.

Диковинные мысли и яркие ощущения распирали разум. Вселенная во всей своей потрясающей  реальности - над нашими головами. Мы сами, умиротворенные покоем - в этом уютном дворике горцев.

Через некоторое время из устроенной в толще стены ниши, завешенной ситцевой занавеской, достали постели: толстенные шерстяные матрацы и тяжелые стеганые одеяла, огромные пуховые подушки. Нам постелили на полу: обычное здесь дело. В таких постелях, наверное, можно ночевать даже в снегу.

Пара минут - и мы уже испытываем новое блаженство: от мягкости постелей, в которых приятно потонули, от накрахмаленных до ломкости прохладных простыней. Мы ещё раз улыбнулись по поводу «сладкой» и «соленой» яичницы и провалились в глубочайший сон, тот самый, о котором метко сказано - «без задних ног».

(продолжение следует   http://proza.ru/2012/08/25/513)