Без наук люди живут и жили

 

Старый Сема идет с большими сумками по вокзалу.
Останавливается перед сидящим и спрашивает:
- Извините, как вы относитесь к евреям?
- О, я очень уважаю еврейскую культуру и люблю еврейский народ!
Старый Сема идет дальше, спрашивает другого:
- Скажите, а вы любите евреев?
- О да! Я поражаюсь их уму и талантливости!
Старый Сема идет дальше, спрашивает третьего:
- Вам нравятся евреи?
- Что? Да я их просто ненавижу!!!
- Я вижу вы честный человек! Последите, пожалуйста, за моим багажом, а я схожу пописать.
С самого раннего детства Сема ничем не выделялся среди товарищей. Мальчик не изумлял наставников своим феноменально ранним развитием. Нельзя сказать, чтобы он с юных лет увлекался чтением. Ни один почтенный старец ни разу не возложил руку на голову Семы и не сказал, что пусть, мол, люди попомнят его слова - этот мальчик рано или поздно станет большим человеком. И у отца Семы тоже не было обыкновения смотреть на сына с благоговейным восторгом. Отнюдь нет! Отец просто никак не мог решить - от природы ли Сема так глуп или он только прикидывается дурачком, считая, что это модно. Другими словами, Сема был такой же человек, как я, как все остальные люди.
Занимаясь спортом, этим украшением и отрадой современной молодежи, Сема, в отличие от великих людей, ничем не затмевал своих сверстников. Он не умел ездить верхом, как молодой бог. Он не умел кататься на коньках, как молодой бог. Он не умел плавать, как молодой бог. Он не умел стрелять, как молодой бог. Он ничего не умел делать, как молодой бог. Он был точно такой же, как мы с вами.
Нельзя также сказать, чтобы необыкновенная храбрость мальчика возмещала его физические несовершенства, как об этом неизменно сообщается в биографиях знаменитых людей. Напротив. Он боялся своего отца. Он боялся своего школьного учителя. Он боялся собак. Он боялся выстрелов. Он боялся молнии. Он боялся ада. И.....он боялся девушек.
Выбирая профессию, Сема не проявил того жадного стремления к какому-нибудь определенному занятию, какое мы часто наблюдаем у будущих знаменитостей. Он не хотел быть юристом, потому что для этого надо было изучать законы. Не хотел быть врачом, потому что для этого надо было изучать медицину. Не хотел быть бизнесменом, потому что для этого надо было изучать коммерцию. И не хотел быть школьным учителем, потому что слишком много видел их на своем веку. Если бы это зависело от него, Сема выбрал бы нечто среднее между путишествием и принцем из Умбу Юмбу. Запретив ему и то и другое, отец устроил его приказчиком в галантерейный магазин.
Таково было детство Семы. Когда оно кончилось, в наружности юноши нельзя было найти ничего такого, что выдавало бы в нем человека гениального. Случайный наблюдатель не заметил бы никаких признаков гениальности ни в его удлиненном покатом лбе, ни в широком лице, ни в тяжелых складках рта, ни в больших ушах, торчащих по бокам коротко остриженной головы. Да, он не заметил бы этих признаков. И, по правде сказать, их там и не было.
Вскоре после того, как Сема начал свою деловую жизнь, он впервые подвергся приступу той тяжелой болезни, которая так часто посещала его впоследствии. Этот приступ случился с ним однажды ночью, на пути домой, когда он возвращался с чудесной вечеринки, где пел и танцевал вместе со своими школьными товарищами. Симптомы были таковы: появление каких-то неровностей на тротуаре, пляска уличных фонарей и необычное покачивание домов, требующее исключительной устойчивости, ловкости и умения приспособить к нему свой шаг. На протяжении всего приступа больной упорно отказывался принимать воду, что, по-видимому, указывало на наличие одной из форм водобоязни. Начиная с этого времени такого рода мучительные приступы сделались у Семы хроническими. Они случались с ним довольно часто и уж непременно - в святые субботние вечера, первого числа каждого месяца и в последний четверг ноября-День благодарения . Жестокие припадки водобоязни бывали у Семы также песах, а после выборов становились просто ужасными.  Но вот в жизни Семы произошло одно событие, о котором он, быть может, не раз сожалел впоследствии. Не успел он достигнуть зрелого возраста, как судьба свела его с прекраснейшей девушкой. Она не походила ни на одну женщину в мире. У нее была более глубокая натура, чем у всех остальных людей. Сема, конечно-же, сразу заметил это. Она понимала и чувствовала такие вещи, каких обыкновенные люди не понимают и не чувствуют. Она понимала его, Сему. Она тонко чувствовала юмор и умела ценить шутку. Как-то вечером он рассказал ей те шесть анекдотов, которые знал, и она хохотала и сказала, что они великолепны. В ее присутствии Сема чувствовал себя на верху блаженства. В первый раз, когда его пальцы коснулись ее пальчиков, он весь затрепетал. Вскоре оказалось, что когда его рука сжимает ее руку, он трепещет еще сильнее, а когда ему случается сесть рядом с ней на кушетку, причем его голова прижимается к ее ушку, а рука обвивает ее талию, его охватывает неудержимая дрожь. Сема протер очки и вообразил, что жаждет пройти свой жизненный путь вместе с ней. Он предложил ей поселиться у него и взять на себя заботу о его жизни. А взамен он обещал ей стол и квартиру, около семидесяти пяти центов в неделю наличными, а также изъявил готовность стать ее рабом....
Он таки стал ее рабом, и вскоре десять младенческих пальчиков вошли в его жизнь, потом еще десять, а потом еще и еще, пока весь дом не заполнился ими. Теща тоже постепенно вошла в его жизнь, и всякий раз, как она появлялась, на Сему накатывал страшный приступ водобоязни. Как это ни странно, ни один ребенок не исчез из его жизни и не стал для него грустным, но дорогим воспоминанием. Ну, нет! Маленькие Семики Цицкис были не из таковских. Все девять выросли и превратились в длинных, сухопарых парней с массивными челюстями, с большими, торчащими, как у отца, ушами и с полным отсутствием каких бы то ни было талантов. В жизни Семы никогда не было тех важных поворотных пунктов, какие бывают в жизни великих людей. Правда, с годами в его служебной карьере произошли кое-какие изменения. Сначала его повысили в должности - из отдела лент перевели в отдел воротничков, из отдела воротничков - в отдел мужских брюк, а из отдела мужских брюк - в отдел модных женских бюстгалтеров. Потом, когда он состарился и стал работать хуже, его понизили - из отдела модных женских бюстгалтеров перевели в отдел мужских брюк и так далее - до отдела лент. А когда он стал совсем уж стар, его уволили, взяв на его место молодого человека, у которого был рот до ушей и рыжие волосы. Он мог делать то же самое, что делал Сема, а получал вдвое меньше. Такова была карьера Семы Цицкиса. Она не может сравниться с карьерой мистера Гольдмана, но ничем не отличается от нашей с вами.Но жизнь берет свое и после этого Смит прожил еще пять лет. Сыновья кормили его. Они делали это без особой охоты, но таков был их долг. В старости Сема не мог поразить тех, кто вздумал бы зайти его проведать, блестящим умом и богатым запасом забавных историй. Он знал семь историй и шесть анекдотов. Истории были очень длинные, и все они касались его самого, а в анекдотах говорилось об одном дельце и одном священнике. Впрочем, никто никогда не заходил его проведать, и потому это не имело значения.
Шестидесяти пяти лет Смит заболел и после надлежащего ухода умер. Над его могилой был воздвигнут памятник с рукой, указующей на север-северо-восток.Что он там приметил? "Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть забудется правая рука моя. Пусть присохнет язык мой к гортани моей, если я не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима выше веселия моего."Библия.
Но я не думаю, чтобы ему довелось когда-либо попасть туда. «Блаженна молодость моя, что не посрамила старость мою», – так говорили добродетельные. «Блаженна ты, старость моя, что искупишь грехи молодости моей», – так говорили раскаявшиеся,но это не про Сему.