Всё во что верил

Всё во что веришь, всё на что надеешься, все, что любишь, есть химера.
Всё во что верил, всё на что надеялся, все, что любил, дало тебе мудрость.

Сон.

...Безлюдно. Только я. По обе стороны – пустынный берег. По-утреннему не жаркое солнце; ни звука ни облачка на небе.
Далеко-далеко почти там, где небо сливается с водой - чёрная точка. Точка, постепенно приближается, увеличивается, и уже различимо как низко, почти касаясь крылом воды описывая круги, парит, высматривая поживу, большая птица. Ещё круг и отчётливо видно – это альбатрос; он пролетает от меня так близко, что я различаю даже внимательно всматривающуюся в меня бусинку глаза.
Альбатрос взмывает ввысь, ударом крыла меняет направление полёта и с высоты, набирая скорость, почти падая, несется в мою сторону.
Неужели альбатрос выбрал своей добычей меня? Ах ты, глупая птица! Я же знаю, так быть не может: птицы не должны нападать на людей! А может добыча вовсе не я, а кто-то другой или то что за мной? Нет. Вкруг меня ничего и никого: только я, вода, солнце на синем почти лазоревом небе и несущийся на меня обезумевший альбатрос.
Чтобы вспугнуть птицу я пытаюсь махать руками, но руки недвижимы. Я кричу, кричу, но беззвучно шевеление губ. Я чувствую, нет, понял: мне никак не увернуться от этой разросшейся до гигантских размеров птицы. Мне страшно.
Бусинка всё увеличивается, увеличивается, увеличивается и вот это уже неподвижный хищно всматривающийся в меня закрывающий собою всё пространство слезящийся кровью глаз. Ещё немного и столкновения не миновать. Всё!..
От сковавшего тело страха в ожидании столкновения безуспешной попытки закрыть лицо руками инстинктивно пытаюсь присесть, не ощущая удар, проваливаюсь в ватный налившийся кровавой влагой зрачок. Всё!!!
И мысль быстрая как выдох: а имя тебе как: Смерть?
- А вот и не отгадал. Любовь! – слышу красивый мягкого тембра женский голос.
- Какая же это любовь? – пытаюсь возразить, - я скован, слеп, дышать не могу!
- Глупый!.. Разве бывает по иному? Это желание ослепляет, сковывая разум. А когда весь мир твой умещается в её дыхание? Когда слезинка скатывающая по её щеке - кровоточащая рана на твоём сердце? Когда только от случайного прикосновения дрожь по телу, когда захлёбываясь восторгом поцелуя готов пить его вечность! А страсть в сплетении тел? А чувственный стон? а томление ожиданием? а нежность? Это ли не любовь?
- Как-то всё просто?..
- Да, да! Именно так. А ты любил, когда-нибудь?
- Может быть, только это было так давно, что и не вспомнить...
- И кто это был?
- Странный вопрос, конечно женщина! Девушка, девочка, если быть точным. Женщиной она стала потом. А тогда мы были беззаботны и очень молоды и только вступили на порог познания мира.
- И что? Ты её забыл? Всё-всё-всё? Забыл?
- …
- Молчишь? А какое у неё было имя?

Обрывки услужливой памяти.

…Джулька! – кричу, сложив ладони перед лицом в виде рупора, - Джу-у-лька!..
Из глубины комнаты в открытом настежь проёме окна второго этажа, из темноты проявляется как на фотобумаге вечно сварливая старуха, - Джулькина бабушка.
- Чего орёшь! Иди прочь, тоже мне, кавалер! – и потом как милостыню, - Не выйдет она, завтра уезжает, собирается!..
За фигурой старухи мечется, смешно жестикулируя, Джулька. Поочерёдно вертит пальцем у виска, - сумасшедший! - потом воображаемый диск телефона, затем, изображая трубку, прикладывает кулачок к уху с двумя растопыренными пальцами, - мизинцем и большим, – позвони!
Старуха замечает Джулькину пантомиму, что-то сердито говорит ей, грозит мне кулаком и окно с треском закрывается.

- Ты только не скучай! Вот, держи!
- Это что, амулет? Такой смешной! Взъерошенный!.. Милый!.. Как ты!
- Я его сам сделал; из ниток. Повесь себе на шею, соскучишься, дотронешься до него и, как в сказке, я появлюсь.

…По машинам! Пионеры гурьбой с радостным ором заполнили старенький автобус и он, сначала медленно переваливаясь сбоку на бок на неровностях дороги, скрипя, поехал, нехотя выкатился на перекрёсток, замер у светофора, моргнул на прощание стоп сигналом, влился в ряд растянувшихся гуськом других подобных же и скрылся.
А я стоял, махал рукою, смотрел в след и помыслить не мог, что увёз от меня этот старенький автобус мою любовь. Навсегда. И только как заклинание всё повторял и повторял: Ты только не скучай. Не скучай, ладно?
***
Горнист вытягивал на трубе: пам-пам пам-па-ра-а-м пам - Спать, спать! По пала-а-там! - отбой. А на кресле в крохотной каморке камеры хранения щуря в наслаждении глаз, развалился Вожатый. Перед ним стоя на коленях вспомогая рукой, облизывала его член Джулька.

Явь.

Столько времени прошло, а вот вчера случайно встретились.
Джулька всплеснула руками: Это ты? Жадно заглянула в глаза, вдруг коснулась моего плеча, и потом почти неуловимым, но таким давним знакомым движением растормошила на моей голове волосы. И как тогда, давным-давно, когда я, замирая, ловил эту невинную ласку, от прикосновения так же опалило жаром, затомило, растеклось по телу желание, вскипела кровь, понуждая учащённо биться сердце. Сколько оно ждало? Честно ждало. Ждало, когда сам отомкнётся заветный замочек. Но какой-то хитрец вероломно подобрал отмычку – чик! - и замочек пал.

...Столько лет, а ничего в моём сердце не изменилось: всё также волнительно её прикосновение, ворожит голос, манит тело. Я понял: забудешь прошлое и оно повторится в настоящем. Но важно ли понять или важнее забыть ошибки прошлого? Не знаю.
Прощай, Джулька!