Теория безумия

Homo Sapience- человек разумный. Так мы  назвали себя, так подчеркнули собственную уникальность. Мозг, в биологическом понимании этого слова, есть у многих животных, но только мы считаемся разумными. Но кем? Нами же. На протяжении столетий способности мыслить, анализировать, что-то искать и к чему-то стремиться заставляли человека верить, что эта особенность исключает его из общего ряда, ставит в сторону и вешает на него большую табличку: « Человек. Не животное – человек».
Сейчас я хочу опустить человека  с небес на землю, скинуть его с Олимпа всех живых существ и поставить в те ряды, где ему место на самом деле. На самом деле разум – лишь тонкая грань, особенность эволюции, разрушить которую и показать свету истинное обличие существа не так и сложно. За привычным мировосприятием, за законами, за которые маленький несчастный человек держится, как за плот в бушующем море, кроется основа, суть, которую никто и никогда не напишет вам ни в одной книге по биологии или анатомии. И имя её – ярость. Слепое безрассудное желание к уничтожению. Вы можете отрицать это, можете соглашаться и принимать, но ярость, эта основа безумия, будет всегда с вами . Возможно сейчас она спит, возможно будет спать ещё долго, но рано или поздно она даст о себе знать. И к чёрту разум, к чёрту закон и мораль, к черту, что я человек разумный , всё это кажется ничтожным и глупым. Увидев её, познав её мощь, уже вас уже больше не будет желания так часто говорить о человеке, как о чём-то ином, разумном, не животном.
Вы могли бы подумать, что я сумасшедший, и что это ощущение, о котором я тут так складно говорю, подавило и меня. Ну что - вы правы. Я может и не сумасшедший, раз способен так оценивать себя, но точно уже и не обычный человек.
Маленький занятный эпиграф к небольшой автобиографической истории. Знаете, сколько раз мне доводилось читать эти короткие складные рассказы людей о себе. Большинство из них похожи друг на друга, и только малая часть пишущих вдаются в крайности. Я же постараюсь, ничуть не соврав, пустить других людей в свою душу, которую я не сам долгое время не мог понять.
Эта история началась ещё в школе. Довольно популярное место для начала каких- либо историй, тянущихся потом за вами, словно тень, всю жизнь. И всю же, до поры до времени я считал школу хорошим времяпровождения, и совсем не потому, что испытывал тягу к знаниям, нет, просто тамошний социум занимал мою деятельность целиком. Конкурсы, соревнование, просто споры, болтовня: всё это довольно неплохо помогает раскрыть личность, оценить себя.  Я не был лидером класса, но занимал достойное, хорошее место в этой особой иерархии.
Однажды мне поручили подготовить и показать классу один довольно занятный опыт, напрямую связанный с использованием химических реактивов. Я не особо радовался, когда мне сообщили эту новость, но по ходу подготовки немного изменил своё мнение в лучшую сторону. В какой-то момент , когда опыт, проведение которого я скрупулёзно тренировал у себя дома, подходил к своей кульминации, я ощущал себя едва ли не его первооткрывателем , учёным химиком, которые подошёл к самому важному моменту своей научной деятельности. Эмоции захватывали, руки тряслись от радости. Всё это не могло не оставить самые положительные впечатления о работе. На следующее утро я имел честь показывать его четверым классам, которые на тот момент проходили тему, которую ярко описывал опыт. Кто-то из вежливости старался слушать и смотреть, кто-то демонстративно не желал наблюдать, но никто не решался открыто мешать или тем более срывать урок. Уже этим я был доволен. Сперва всю шло хорошо, была проведена почти половина дела  и чтобы перейти к очередной стадии опыта, мне требовалось нагреть колбу. Я аккуратно взял её специальным инструментом за край , я делал такое же много раз, поднёс к горящему спирту и стал ждать, пока вещество не достигнет нужно температуры. В тот момент кто-то поднял руку и задал вопрос , а я, обрадованный хоть каким-то интересам к своим трудам, стал медленно и чётко излагать ответ. Не успел я договорить последние слова , как звук трескающегося стекла ударил мне в уши. Он показался мне невыносимо громким, а руку обожгло что-то небольшое и острое. Я посмотрел вниз и с ужасом понял, что держал колбу на огне слишком долго - она треснула и жидкое тягучее вещество вылилось на стол. Я резко отодвинул щипцы с остатками колбы в сторону и нечаянно задел коробку с порошком, которая стояла на подставке. Это был один составляющих элементов опыта, но я напрочь забыл, что это такое. Коробка свалилась с подставки, порошок высыпался, какие-то его частички достигли разлившегося вещества и оно вспыхнуло. На мгновенье меня обдало жаром, я с испугом отпрянул от стола, споткнулся и упал к стенке. Учитель, который до этого был увлечён наблюдением за этим недолгим действом, наконец, решил действовать. Он резко подбежал ко мне, почти перепрыгивая небольшой помост, нагнулся и протянул мне руку.
- Стол…- прошептал я, медленно вставая. Спина сильно болела, но я знал, что вскоре она должна пройти, а вот лицо …. Когда я бросил взгляд на стол, то к своему облегчению отметил, что никакого пожара нет. Вспышка была единичной, возгорание отсутствовало.
- Всё хорошо,- успокаивающе сказал учитель,- такое бывает со всеми.
Мои одноклассники и ученики других классов внимательно наблюдали за нами. Сперва она могли найти это смешным, но потом, после маленького взрыва, юмор улетучился, как дым. Смех, розыгрыш, курьёз - всё это никогда не должно нести за собой последствия. Все они внимательно смотрели на моё лицо; девочка, которая сидела на первой парте, протянула мне платок. Я хотел было взять его, уже потянулся за ним, но учитель остановил меня.
- Нельзя,- сказал он,- сперва рану надо обработать. У тебя есть маленькие ожоги.
Девочка виновато посмотрела на меня и спрятала платок в сумку. Учитель довёл меня до конца кабинета, усадил на стул, попросил сидеть здесь и никуда не уходить, а сам пошёл за медсестрой. Я ощущал небольшую боль на щеках, они горели так, словно я пробежал добрые две мили. Многие с сочувствием рассматривали моё лицо, но меня немного задевало, что я временно стал чем-то вроде экспоната для них.
- А здорово эта штука бахнула! – с лёгкой улыбкой сказал кто-то,- знаешь, в комиксах у людей после всяких взрывов и тому подобной требухи лицо почти такое же.
Я бросил на  него воплощающий взгляд. Девочка, сидящая рядом с ним, ткнула его локтём в бок, а потом как-то медленно и осторожно вытащила зеркало и передала его мне. Я так и не понял, что же с моим лицом. Знаете, когда оно всё же отразилось на том маленьком пыльном стёклышке, я невольно подумал, что такое этот аксессуар отражает такое  впервые. И тот парень был не так далёк от истины, когда говорил про комиксы.
Подбородок, нос, обе щеки, нижняя часть лба, веки, даже виски – всё было в тусклой чёрной краске. И только в некоторых местах, большей частью на левой щеке, виднелись небольшой покраснения – ожоги. Многие думали, что я грохнусь в обморок или закричу что-нибудь жуткое и нечленораздельное, но они ошибались. Я лишь жалостливо сжал губы, нахмурил брови, немного повертел зеркало,  меняя ракурсы, а затем положил его колени.
- Ну как? – спросил кто- то в классе.
- По истине чёрное невезение,- сказал я, улыбаясь, и многие последовали моему примеру.
Смех немного расслабил меня, мысль « а могло быть и хуже» немного взбодрила, так что я тогда я был уверен, что уже скоро буду рассказывать об этом своим друзьям.
- Знаешь что, химик неудачник, тебе не стоит соваться с такой рожей на Риджест Стрит!
Кто-то засмеялся, а поднял голову. Возле последней парты стоял Билли Брокер, худой долговязый парень с со светлыми, как лучи солнца, волосами и вечно не спадающей ухмылкой на лице. Я не совсем понял смысл его слов, потому что половина из них почти не дошла до моего задумчивого сознания.
- Что ты сказал?
- Я говорю,- он наклонился на край парты, его до отвращения тощее тело изогнулось , он оскалил белые зубы и продолжил,- тебе не стоил повторять опыт малыша Эрни .
Те , кто смеялся, перестали это делать и теперь внимательно слушали его.
Я ничего не отвечал.
-Знаешь, он нацепил на себя футболку с довольно расистской надписью и даже не заметил этого,- он рассмеялся, но никто не поддержал его,- а нигеры , когда заметили это, не особо то старались проявить толерантность. Они подвесили его за рубашку к ветке здоровенного дуба, и он торчал там 3 часа, пока копы не сняли этого полумёртвого идиота.
Многие вообразили себя эту сцену, и смех вновь покатился по комнате. И вдруг, я , непонятно от чего, крепко стиснул зубы , да так, что не заскрипели. Только спустя мгновенье я вспомнил, что слышал о том парне. После того, как копы сняли уже охрипшего от криков и стонов Эрни, они отвезли его в больницу и там выяснили, что у него сильно повреждён позвоночник. 9 к 10 , что парень останется калекой на всю жизнь.
Я стиснул кулаки и резко встал. В голову ударила острая боль, перед глазами поплыли круги. Все замерли, глядя на меня. Брокер так и остался стоять со своей улыбкой.
- У Эрни повреждён позвоночник. Он может, - я сделал два уверенных шага вперёд, весельчак отшатнулся,- остаться калекой или того хуже умереть.
Неведомая сила рождалась во мне. Сила, постичь которую я хочу и спустя тридцать лет. Я ощущал её по всему телу, она подступала к горлу и превращалась в огромный комок гнева.  Я не заметил сам, как резко двинулся на Билли, но кто-то встал и удержал меня.
- Довольно,- сказал он, немного запинаясь.
Я непонимающе посмотрел на него, потом на перепуганного весельчака, потом на себя , и только после этого отошёл. Я словно видел себя издалека, словно все то, что я делал только что, делал совсем другой человек. И я не был в беспамятстве, я отчётливо видел и ощущал всё , но совладать с собой не мог. Все глядели на меня удивлённо и испуганно. Билли Брокер походил теперь на забившуюся в угол и громко скулящую собаку. От его смелости, мнимого красноречия и плоского юмора не осталось и следа.
- Я не…,-прошептал он, но я не хотел слушать его, не хотел видеть. Я быстро подошёл к двери, лихорадочно нащупал ручку и вышел из кабинета, перед этим вновь взглянув на Билли. Он стоял почти там же, где я его оставил, но выражение его лица утратило тот страх. Тогда вдруг  я отчётливо увидел картину: маленький мальчик  едет по коридору на кресле-каталке. Его глаза опущены, страх перед сверстниками, перед их насмешками, заставляет его крутить колёса всё быстрее. Он ездит так каждый день, снова и снова испытывая те же чувства. Я с трудом заставил себя закрыть дверь. Билли пропал за нею, а за ним и картина с мальчиком. Я заметил, что тяжело дышал и всё ещё сжимал кулаки. Рубашка, теперь вся  в пепле, помялась и выпирала из штанов. Боль на лице уже почти не ощущалась, хотя я уверен, что она была. Где-то далеко послышался разговор учителя и медсестры. Они шли за мной. Я облегчённо вздохнул. « Всё кончилось»- пронеслось у меня в голове. Если бы я только знал, что тогда всё только начиналось.
*******
С тех пор прошло 30 лет. И за всё это время это чувство, это ощущение не покидало меня никогда. Я ощущал его , оно было почти  осязаемо, но никогда оно не давало о себя знать просто так. Тот человек, Билли Брокер, весельчак, как его прозвали одноклассники, был чем-то вроде красной тряпки для быка. Он освобождал эту силу и тогда я уже ничего не мог сделать. Иногда я задумываюсь, а что если когда-нибудь я буду так реагировать на всех, что, если эта сила, эта ненависть навсегда останется во мне. Пока ничего подобного не было, но как знать. Я до сих пор под страхом смерти не могу сказать, почему тот эпизод, почему тот парень, и почему так всё обернулось и идёт до сегодняшнего дня, потому что не знаю.
С момента моего неудачного опыта и первого столкновения с яростью, как я это чувство для себя прозвал,  прошло 2 года. Всё это время я избегал Брокера, всячески старался не думать о нём, не смотреть на него . Иногда это не удавалось и прежнее чувство росло во мне до тех пор, пока я силой мысли и желания не придушу её в себя хотя бы на время. Два года мне удавалось проделывать такое. Иногда я думал, что близок к сумасшествию, может быть так и было, но раз я могу это осознавать, значит не всё потеряно, не правда ли?
Но всё же однажды летом случился один неприятный  эксцесс, которого я никак не мог ожидать. Так вот, дело было в конце года, выпускной был на носу, стояла невыносимая знойная жара, и мы всем классом решили пойти в лес. Идея была довольно неплохой. Кроме спортивных игр, в которых учувствовал по определению,  существовала ещё красота природы, нетронутая человеком красота, которую я очень любил и которой восхищался. 
Билли Брокер в тот день тоже был с нами. Он не любил играть, хотя был уверен, что у него это просто не получалось. Слишком уж неуклюжими были его движение по сравнению с остротой языка. Брокер больше говорил, иногда тыкал на кого-то пальцем и отпускал свои привычные шутки. Я же, как обычно, делал вид, что для меня этого человека просто не существует.
Наша игра подходила к концу, все порядком подустали, вымокли, словно только что выкупались в пруду, и теперь желали отдыха в тени, где обычно в такие дни ещё оставались крупицы прохлады.
Мы сидели, подперев руки под головы и что-то негромко обсуждали , как вдруг перед нами появилась большая, словно небоскрёб, тень Дина Брауна. Он шёл как-то нервно, то и дело  сжимая  и разжимая пальцы, по его широкому лбу текли капли пота.
- В чём дело, Дин?- спросил кто-то из нас. Я немного приподнял голову.
- Синди Голд вернулась из лесу, с прогулки,- сказал он почему-то он очень отрывисто.
- Обалдеть, как интересно,- кто-то громко фыркнул и все последовали его примеру,- ты только за этим к нам и пришёл.
- Нет,- на лице Брауна не было ни доли улыбки,- она гуляла вместе с Брокером и моей сестрой.
Они не вернулись.
Тот парень, что первым начал смеяться, застыл в полуулыбке. Все остальные вместе со мной  медленно поднялись на колени и внимательно смотрели на  Дина. Усталость куда-то бесследно ушла.
- Как давно? – спросил я.
- Где-то пол часа назад они разошлись и договорились встретиться на опушке…
- Их там не было,- мрачно закончил я.
Мы все встали и пошли вместе с Дином к остальным ребятам , которые уже вовсю говорили о случившемся событии. Громче всех кричала учительница, она бегали от одного к другому, что-то спрашивала, периодически набирая  номер телефона Билла.
- Его телефон у меня в сумке,- сказал кто-то из толпы и показал его всем. Учительница с гневным видом положила свой мобильный в сумку, затем что-то пробормотала про вопиющую безответственность Брокера, и только потом, уже громко и чётко, объявила о том, что нужно их искать. Почти всем мальчики вызвались добровольцами. Я тоже был среди них, и хотя мне было откровенно наплевать на Билли (вы хорошо помните, что я ощущал при каждой мысли о нём), но вот за Энни, сестру Дина, я волновался. Она была умной весёлой девочкой с горящими глазами и вечно не закрывающимся ртом. В спорте она не уступала не одному из мальчиков, всегда носила джинсы и футболку, и так как росла она без матери,  только в компании отца и брата , то переняла от них все мужские повадки , которые были у них.
Мы разделились на 5 групп, в каждой группе по 3 человека. У каждой был свой маршрут.   У одного человека в группе должен был быть заряженный, готовый к использованию телефон. И хотя на лице Дина я так и не увидел тени страха, я уверен, что он у него был. Его сестра, пусть сильная и волевая девочка, всё же человек, и никакие опасности ей не были чужды. Кроме ям, бугров , всякого рода веток и сучьев, о которые можно было споткнуться и сломать ногу, в глубине леса, за рекой, водились волки. Так говорил мой отец, и у меня не было резона ему не верить . Последнее , на что мы  надеялись, так это то, что у Энни хватит ума не переходить реку. Я в ней не сомневался.
Дин шёл в своей группе первым. Он уверенно ступал  по тёплой весенней почве, с лёгкостью обходил бугры и поваленные деревья, и иногда выкрикивал имя сестры. Но вековечные дубы, стройные сосны и кудрявые берёзы молчали. Всё это нагнетало пустоту и одиночество. Деревья, древнейший из продуктов природы, не казались почему-то живыми. Когда ветер гуляет по лесу, их листва поёт дивные песни старых мёртвых языческих богов.
Все это навевало грусть и тоску и выбивало из сил. С каждым перевалом дыхание Дина усиливалось, он всё больше и больше давал тревоге верх над собой. Наконец на одном и бугров он оступился. Ветка громко треснула, словно старая побелевшая от времени кость, и Дин упал. Ребята, которые шли с ним, не на шутку испугались и через мгновенье оказались  рядом с ним. Но Дин быстро встал, коротко заверил всех, что с ним всё хорошо, и потребовал поторопиться. Он повернулся и пошёл дальше, теперь уже сильно хромая. Кожа на колене была сильно разодрана, по ноге текла кровь. Но Дин упорно продолжал идти, только теперь монотонно бормоча себе под нос: « Всё будет хорошо. Хорошо.»
Через 10 минут кто-то из ребят в группе остановился, пытаясь, пригладятся к чему-то за густыми зарослями шиповника.
- В чём дело?- нетерпеливо и почти с гневом спросил Дин.
- Там, кажется, я вижу…,- парень тыкнул пальцем в кусты, сперва его лицо на мгновенье побледнело, затем озарилось ясной и облегчающей улыбкой.
- Энни, - пробормотал он, а потом повторил громче, уже обращаясь ко всем,- Энни!
Дин сперва не поверил услышанному, страх и предрассудки блокировали его разум, но вскоре он осознал смысл этих слов. Парень резко двинулся вперёд, крича всем « Скорей за мной», расставляя дебри шиповника и обкалывая себя руки.
- Энни, - пробормотал Дин и кинулся к кустам. Он обогнал всех и уже через несколько секунд оказался по ту сторону .
- Туда!
Дин посмотрел в ту сторону, в которую ему указывали, и увидел Энни. Она сидела на камне, стирая большим листом кровь с руки. Хруст веток  и чьи-то возгласы заставили её поднять голову и она заметила рябят с Дином во главе. Энни резко вскочила, на её лице читалось облегчение . Дин бросился к ней, и не давай ничего сказать, крепко обнял. Худенькая девочка , казалось, оказалась в объятьях огромного медведя. Вскоре к ним подбежали остальные ребята, которые  что-то кричала, сыпали вопросами, и всё это получалось так громкое и хаотично, что ничего не возможно было разобрать. Дин, не переставая обнимать сестру, жестом руки попросил всех замолчать . Прошло ещё несколько секунд, прежде чем Дин открыл рот:
- А теперь, Энни,- он ещё раз посмотрел на неё, словно для того чтобы убедиться, она перед ним или нет, а потом продолжил,- мы все хотим услышать твой рассказ. И скажи бога ради, где Брокер?
Улыбка спала с лица девушки. Она вновь присела на тот камень ,  стыдливо опустила голову и начала говорить:
- Мы гуляли, срывали цветы. Билли находил потрясающие ландыши, делал из них букетик и дарил мне. Он редко шутил, а больше смотрел на меня. Мне это казалось глупым и по этому я смеялась.
Все смотрели на неё довольно удивлённо. Дин задумчиво рассматривал свою раздёртую руку.
- Странно,- продолжила она, - я ведь хотела погулять с девочками, как обычно, но Билли умолял меня пойти с ним. Он не был похож сам не себя. Иногда он пробовал шутить, но это получалось очень несуразно. Мы шли довольно долго, вышли к реке и даже перешли её.
Дин беспокойно уставился на сестру. Мысли  о реке, и то том, что водится за нею,  ему не нравились совсем. Но он по-прежнему молчал.
- Я даже забыла об отцовском запрете. Всё казалось слишком сказочным. Оно бы таким и оставалось, если бы не неосторожность Билли.
Дин не стерпел больше молчания:
- Что с ним?
- Он угодил в яму для медведей.
- Дьявол,- вырвалось у Дина. Все забеспокоились . Вокруг компании вновь нависла напряжённость.
- Где это было?- спросил кто-то из ребят.
- В двух ста метрах от отмели, если идти прямо.
******
- Будь же проклят этот лес! Никогда больше в сюда не пойду,- так кричал Дейв Харисон, мой однокурсник, который только что упал, споткнувшись о выглядывающие из под земли корни дерева.
По его ноге струйками текла перемешанная с грязью кровь, которая вскоре окрасилась в зелёный цвет.
- На кой чёрт так много?- спросил возмущённый Дейв, когда Сандра, другая девочка из нашей группы, щедро лила на его ногу зелёнку.
- Замолчи,- рявкнула она,- не хочешь, не буду мазать вообще.
Дейв недовольно засопел.
- Что будем делать?- спросила у меня Сандра, закрывая бутыль.
- Вы идите обратно, - ответил я, глядя на другой берег реки, - только осторожно. А я пойду через отмель на другой берег.
- А ты…?- начал было Дейв.
- Да - отрезал я, - иначе я бы не говорил.
Он замолчал и опустил голову. Для всех сегодня должен был быть праздник , день отдыха среди непроглядной учёбы. Никто не надеялся, что всё может так обернуться. Ноги мои гудели, по лицу бежал пот. Чем больше мы шли, тем сильнее я стал замечать, что беспокойство за пропавших у меня пропадает. В конце концов, они сами виноваты.
Я встал, поправил рубашку и пошёл в сторону реки.
- Удачи, - бросила мне в след Сандра.
Я повернулся, поблагодарил её и направился к яру, за которым была река. Когда я обходил яр, внимательно глядя себя под ноги, у меня в мозгу появилось уже привычное чувство. Я вдруг отчётливо осознал, что хочу смерти Билли Брокера. Слепая ярость, которая двигала мною раньше, теперь вновь прозрела. Я чувствовал это так чётко, так ясно, словно это некое ощущение может дотронуться до меня в любой момент.
Вновь пробудившееся во мне чувство придавало мне сил. Я с лёгкость преодолел небольшой яр, вскоре услышал шум воды. Река была невелика, где-то 15 метром в ширину и 2 метра до дна в самом глубоком месте. Её  можно без труда перейти и так, но чтобы не намочиться одежду и не порезать себя ноги о всякую дрянь, которая лежит дне, лучше и проще пользоваться отмелью.
Уровень воды там был не более 30 сантиметров, ступни полностью уходили под воду, но не более того. Шлёпки, удобная летняя обувь, вмиг погрузились в зеркально прозрачную воду. Камни, омытые водой и поэтому приятные на ощупь, забивались между пальцев, так что при ходьбе звучал некий скрежет. Близ отмели плавали мальки. Их хрупкие извивающиеся тельца легко и свободно проходили среди бескрайних лабиринтов камней и всегда находили дорогу на другую сторону реки. При виде меня часть из них беспорядочно разбегалась, а часть пряталась между камнями. Когда я сделал первый шаг уже на другом берегу, откуда-то далеко, словно из глубин подсознания, грянул гром. Я поднял голову наверх и увидел, как вдалеке, близ горизонта, сгущаются чёрные хлопья летних туч, окрашивая горизонт в серый цвет, цвет дождя и прохлады.
Мысль о дожде несказанно меня порадовала. Тело , пропахшее  потом и грязью, требовало чистоты и свободы.
В лицо подул холодный ветер, и я невольно вздрогнул. Зашелестели листья и покачнулись ветки на деревьях. Хоть на мгновенье, но мысли о смерти прошли.
Я шёл уже пять минут, но только сейчас отчётливо уловил себя на странной мысли - я точно не знаю, куда же я иду. Некое проведенье, интуиция, шестое чувство, называйте, как хотите, вело меня.
Я шёл сквозь густую лесную  чащу, то и дело, раздвигая руками ветви. И чём дальше я шёл, чем сильнее и лучше чувствовал приближение чего-то.
В тот момент я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Моя нога уже собиралась ступать в пропасть, медвежью яму, и теперь нависала над ней. Моя ступня онемела, я попытался найти рукой какую-то опору, но не нашёл. Пульс подымался, я слышал громкие удары сердца , словно удары молотка. В горле пересохло, а перед глазами, словно короткий  видео-фильм, пронёсся сценарий моего падения. Я падаю быстро и незаметно. Первой о землю ударяется моя нога, кость ломается, гнётся и пробивает кожу, торча теперь остриём,  похожим  кол. Тело изгибается в болезненной судороге, я дотрагиваюсь до ноги и вижу, как пульсируют  жили и сосуды, а кость, уже совсем не белая от грязи, заливается кровью. Возможно, я кричу, но этого не слышно. Я, вопреки воле разума, окровавленными руками  пытаюсь запихнуть костью обратно , но острый приступ боли, откидывает меня назад и я теряю сознание. Тут вдруг картинка меняется. Стервятник, большой  и чёрный, с острым, как серп, клювом садится на моё израненное тело. Грудная клетка немного подымается, я ещё жив. Я поворачиваю голову и издаю тихий стон, а стервятник подлетает к ней, садится мне на шею  и начинает выклёвывать мне глаза. Веки, тонкая плоть, поддаются мастерским ударам зверя, и клюв проходит в глазницу. Стоны повторяются, но не более. Я никак не сопротивляюсь. Наконец два глаза были выклеваны, в небольших выемках, где раньше были глаза,  осталось немного белого вещества, похожего на яичный белок.  Тогда вдруг я слышу тихий шелест листьев, затем взмах крыльев ещё двух стервятников. А потом ещё двух. Десяток, а то и больше птиц прилетели на добычу. Они клевали мне пальцы, ноги, руки, лицо, пробивали клювом живот и лакомились кишками.
Я почувствовал сильный приступ тошноты и открыл глаза. К моему удивлению, я находился в двух метрах от пропасти и сидел на земле, весь в поту и со страстным желаем извергнуть свой завтрак наружу. Я закрыл рот рукой, закрывать глаза не стал, а начал считать до десяти в обратном порядке. Мысли о цифрах немного отвлекли меня от зрелища собственно линчевания, и я сумел сдержать приступ тошноты. По телу и пробежала дрожь, а усталость обволокла всё тело, словно заряд электрического тока, пущенный по венам. Я убрал руку ото рта, неторопливо встал, ожидая нового желания вырвать, но кроме небольшого головокружения, которое вскоре прошло, ничего не было.
То , что только что произошло со мной, невозможно до конца  понять и объяснить  с точки зрения психологии или медицины. Тайны разума, его причудливые особенности доподлинно неизвестны человеку, а неизвестность всегда пугала и будоражила его. Он боролся с ней, как слепой борется с тьмой, и наивно думает, что во многом добился победы. Томы книг по философии, медицины, психологии редко могут дать что-то поистине полезное, они перемалывают из пустого в порожнее одни и те же факты и домыслы, загоняя читателя в ещё более глухой тупой.
Долгое время после этого я провёл в библиотеках и беседах с так называемыми именитыми докторами и психологами, пытаясь найти резонный ответ на то, что происходило со мной. Люди и книги пытались объяснить моё сумасшествие, но спустя много лет я понял, что сумасшествие уже не было бы таким, если бы имело объяснение и логику. Такое состояние есть неплохая альтернатива здравому смыслы. Если есть альфа, всегда найдётся и омега.
Прежде чем пойти дальше, я вновь рискнул посмотреть на дно ямы. Я ожидал, что история повторится, но ничего подобного не произошло.
« Дальше нужно быть внимательней, а то видения станут реальностью»- сказал я себя.
Пульс уменьшался, а сознание всё больше возвращалось к реальности. Вещи вновь приобрели своё обычный  облик, стали прежними.
Я и по сей день не могу точно сказать, как далеко вглубь леса я тогда зашёл, потому что я не уверен, что с те двести метров, о которых я узнал позже из рассказа Дина, я прошёл в точности. Мне казалось, что я петлял среди похожих друг на драга лесных уголков, ходил и бродил от одного к другому, пока, наконец, не увидел Брокера. Я раньше упоминал о некой силе, которая вела меня по лесу, но после случая с ямой она исчезла. В какой-то момент я подумал, что окончательно заблудился. Я не помнил даже приблизительно, откуда я пришёл и куда должен идти дальше. Кто-то скажет, что само провидение указало мне дорогу к несчастному Брокеру, кто-то возразит и спишет всё на волю случая и удачи. Я не уверен, кто из них будет больше прав, скажу лишь факт, который сомнению не подлежит – когда я увидел в яме, похожей на ту, в которую я чуть и провалился, Билли, то испытал странную, почти сумрачную радость. Наверно подобное испытывает кот, которые загнал  мышь в угол.
В прочем, когда я говорил, что сперва увидел, я немного не верно выразился. Я услышал его нытье, тяжёлое и почти истерическое всхлипывание, а затем только заметил его самого. Он лежал в небольшой землянке, с два метра глубиной, распластав ноги в разные стороны и закрыв лицо грязными руками. Его одежда была покрыта пылью и потом, в волосах застревали комки грязи, а на лице и  локтях были ссадины. На земляной стенке я увидел большое количество рубцов, а на дне, рядом с ними, кучку земли. Ветки и листья, которыми были, замаскирована  яма, беспорядочно валялись рядом. Некоторые из них были разломаны, на некоторых была оборвана листва.  Похоже, кто-то, скорее всего это была Сандра, пытался вытащить его из ямы. В какой-то момент, я почувствовал огромное облегчение, что он был там один. Никого рядом с нами не было. Брокер увидел меня не сразу. Я специально тихо подошёл и резко наступил на ветку. Билли поднял голову, убрал с неё руки, и мне тот час же захотелось бросить в то лицо камень. Таким оно было жалким , таким ничтожным, что казалось, его можно взять в ладонь и раздавить ко всем чертям. Но я, разумеется, ничего такого не сделал.
Он тихо, заикаясь, назвал моё имя. Я думаю, что сперва он принял меня за мираж, плод своего измученного сознания, но потом сразу же поверил в мою реальность.
- Помоги,- сказал,- я не могу сам вылезти.
Я взял большую палку, самую большую, которую мог увидеть, и подал её Билли. Он неуверенно , как годовалый ребёнок, схватился на неё руками .
- Крепче держи,- очень странно, почти не своим голосом сказал я.
Он повиновался. 
- Упирайся ногами, как можно сильней и ни за что не отпускай палку,- говорил я.
- Я… я..,- заикаясь, сказа он. Его губы дрожали,- я попробую.
Я сам сильно ухватился за другой конец и стал медленно, но уверенно тянуть на себя. Билли , не сколько от уверенности, сколько от страха, крепко вцепился своим длинными пальцами в ветку и шёл по неровной стене ямы. Пару раз его нога соскальзывала, земля вперемешку  с камнями кубарем катилась вниз. Вскоре я почувствовал влажность рубашки на груди и неприятный запах пота.
 На четвёртый раз Билли всё же удалось ухватиться рукой за камень, и подтянувшись, он таки вылез из своей ловушки. Парень припал лицом к земле и едва не плакал. Где было тогда его самообладание, я не знаю. Он потерял всё, чем славился в школе. Его харизма, красноречие, юмор, что скрывалось под ним. Гнилая, трусливая душонка жалкого человечишки, не способная  ни на что.
Я присел на колени, и не заметно для него взял в руку камень. Он был не велик, но конусообразен, с довольно острой вершиной.
- Вставай, Билли! – торжественно, словно на церемонии, сказал я.
Он бросил на меня удивлённый взгляд, но по-прежнему лежал на земле.
- Вставай сукин сын,- рявкнул я,- или я сам заставлю тебя это сделать.
- Ты чего? Я ведь, - он не закончил. В тот момент послышался хруст ветки, но я этого не заметил, даже обернулся в ту сторону.
 Я набросился на него, схватил за плечо, сжал его так, что почувствовал пульс в вене, и быстро и безжалостно дёрнул его вверх. Билли взвыл, сказал что-то невнятное, но я его не слушал.
- Сейчас , ты, дружочек, отправишься в ту яму обратно! – я замахнулся на него камнем, намереваясь ударить им в шею, в сонную артерию, а затем бросить его в это медвежью ловушку. В ту же секунду моя рука должна была совершить роковой удар, но одно обстоятельство остановило её.
В пяти метрах от нас стоял волк.
Вы спросите меня, как городской житель определил, что перед ним волк , хотя ни разу не видел его раньше. Поверьте мне, если перед вами, не дай боже, вдруг окажется волк, вы поймёте это сразу.
Он был немного больше собаки, серый с белыми пятнами на спине. Передние его лапы были растопырены, задние упёрлись в землю, вытянутую морду окрасил огромный оскал. Жёлтые зубы клацнули, из глотки послышался рык.
Я сперва опешил и толком не знал, что делать. Даже простейший инстинкт самосохранения молчал. Билли тем временем вырвался из моей ослабевшей хватки, со злобой, граничащей с паническим страхом он метнулся в сторону, хотел было что-то сказать, уже открыл рот, но тут застыл, словно увидел привидение. Я уверен, что в те минуты он чувствовал то же, что и я . То есть ничего. Я стоял на том же месте, глядя на волка и боковым взглядом на Билли. Первая мысль была о камне, который всё ещё был у меня в руке и теперь больно впивался в ладонь. Если волк нападёт и его шея окажется так близко, что я смогу распороть её камнем, это было бы отлично. Эта сцена невольно прокрутилась у меня в голове и доставила мне удовольствие. Наконец, где-то в глубине начал зарождаться страх, сводя уверенность на нет. Но я мысленно задушил его в зародыше. «Нет, - сказал я себя,- эта чёртова тварь не оборвёт твою жизнь, не здесь и не сейчас. Пусть даже это самый матёрый волк в этом лесу. В конце концов, не тебе умирать»
Я видел, что ноги Билли начинают трястись, лицо приобрело мертвенно бледный оттенок, а пальцы ходили из стороны в сторону, словно он играл на пианино. Билли попробовал что-то сказать, но получился невнятный здавленный визг. Он испугался сам себя и потерял последние крупицы самообладания. Ноги парня рванулись в сторону, тело изогнулось,  и он побежал так быстро и так неуклюже, как должно быть, ещё никто не бегал в этом лесу. Я хотел было сказать, чтобы он стоял, иначе резко движение явно спровоцирует волка на нападение (я слышал где-то об этом, кажется в передаче на Дискавери), но ошибся. Волк лишь  провёл Брокера взглядом и остался в той же позе, что и раньше. В какой-то момент я испытал к этому зверю искренние уважение . Зачем бежать за кем-то, если ещё одна добыча, более верная, и не такая быстрая, стоит здесь, перед тобой.
Когда резкие, как отбойный молоток,  шаги Брокера стихли в тишине и я остался один на один с волком,  страх по настоящему овладел мною. Я не ревел, не падал на землю в бессознательном состоянии, никак не показывал своего волнения снаружи, но внутри страх уже заранее расписал исход нашей схватки.
Волк сделал два шага вперёд и застыл. Он играл со мной.
Я наблюдал за ним, стараясь не глядеть прямо в глаза и не делать резких движений. До поры, до времени.
Над нами нависла тишина. Зверь оскалил зубы, не желая ждать.
Я резким движением нагнулся и схватился палку. Волк тут же кинулся  на меня , спина его изогнулась, рот открылся, обнажив широкую длинную пасть с рядом острых зубов. Я упал на спину, едва успел отдёрнуть руку от волчьей челюсти, и нанёс удар палкой. Сухая ветка хруснула под нажимом звериных зубов. Волк  взвизгнул. Я нанёс удар камнем ему в шею. Хлынула кровь, волк заревел и всеми силами, со всей злостью, он навалился на  меня. Палка переломилась пополам, волчьи зубы нашли мою ладонь и стиснули её в мёртвой хватке. С трудом стараясь держать самообладание, я двинул рукой вправо, повалил волка  и начал наносить ему удары по морде. На третьем ударе он отпустил мою руку, всю его морду заливало кровью, шерсть, ранее гладкая и красивая, теперь  была взъерошенной и окровавленной.
Я схватил одну из частей разломленной палки и со всей силы всадил её волку в грудь. Он издал утробный рык, дёрнулся в сторону, попытался встать, но тут же упал. Зверь совершил последнюю попытку укусить меня, но не смог. Его ослабевшая челюсть еле слышно щёлкнула, лапы обмякли ,и он упал на землю.
Я так и продолжал лежать, наблюдая за его смертью. Я смотрел ему в глаза  и знал, что победил. Так смотрели в глаза мамонтам пещерные люди, которым удалось заполучить добычу.
Я посмотрел на свою кровоточащую руку. Между костяшками виднелись глубокие следы волчих зубов, красная струя текла по пальцам. Я зажал порезы пальцами другой руки и тут же почувствовал острую боль, худшую, чем при укусе.
Опираясь на дерево, я встал и немного оправился. Зверь уже не дышал, из его рта текла струйка тёмной противной крови, а глаза утратили то волчье сияние, которое пугало своим светом людей многие сотни лет до этого.
Я оглянулся и мысленно попытался найти взглядом дорогу обратно. Местность утратила свои знакомые черты, словно её кто-то стёр из моей памяти. На короткий момент времени я даже подумал, что забыл своё имя, забыл себя. То было жуткое, после шоковое состояние, напоминающее полёт в вакууме. Ты отчётливо видишь и знаешь то, что присутствует рядом , здесь и сейчас, а всё прочее кажется далеким и нереальным, как детские годы для седого старика.
Но идя дальше, борясь с усталостью и болью, я начал потихоньку оживать. Мысли, которые раньше были замкнуты в узкой камере сумасшествия, теперь выбрались на свободу и открыли широкий кругозор старых образов и истин, которые, как казалось мне до тех событий, забыть нельзя никогда.
Тогда я вдруг остановился и в последний раз оглянулся в сторону ямы, в которую угодил Билли. Тело волка казалось меньшим и не таким страшным, и сама схватка перестала быть чем-то ужасным и из ряда вон выходящим.
«Некоторые люди каждый день прыгают с гор, рискуя разбить себя голову об острую скалу, только ради удовольствия, а я вообразил себя героем из-за того, что только что прикончил старую дряхлую псину»- я глянул на свою окровавленную руку и не стал больше думать об этом.
Я шёл 5 или 10 минут, пока не увидел другую яму, ту, в которую я едва не угодил сам. В тот момент я испытал чувство, которую испытывают нерадивые картографы, которые вдруг случайно положили карту верх ногами. Тогда она напоминала бессмысленный набор фигур и рисунков, но стоит только перевернуть её, как чушь становится привычной и до боли знакомой вещью.
Теперь я уже был на сто процентов уверен, куда должен идти. Мысленно я прошёл весь путь до лагеря и не разу не заблудился. Повторить такое наяву не казалось мне сложным. Шаг мой стал твёрже, он обрёл ритм, силу и уверенность.
За очередной чащей я услышал голоса. Они показалась мне какими-то необычными, новыми, словно я, подобно Робинзону Крузо, много лет провёл в одиночестве, не слыша человеческой речи. Борясь с этим новым и не очень приятным чувством, я всё же последовал в сторону голосов.
За плотной листвой, словно через сито, я увидел Дина, тревожно и громко говорившего о чём-то с Сандрой. Она неспешно кивала и указывала куда-то пальцем.
Я попытался окликнуть их, они были всего лишь в 20 метрах от меня, но голос мой был очень хриплым и несвойственно грубым, таким, что я сам не узнал его. Меня не услышали. Я позвал громче, теперь уже сильно надрывая  связки, как тетиву на луке. Сандра резко обернулась, за ней и Дин.
Она восторженно, но очень измученным голосом, произнесла моё имя и кинулась бежать ко мне. Дин ещё мгновенье стоял, глядя прямо на меня, затем молча и медленно пошёл в мою сторону. Я сделал несколько шагов на встречу бегущей Сандре, и крепко обнял её, когда она оказалась рядом со мной, но стараясь при этом не прикасаться к ней окровавленной рукой .
Словно услышав мои мысли, девочка в ужасе и с каким-то укором произнесла:
- А что у тебя с рукой?
Я сперва хотел сказать, что порезался о чёртов шиповник, но затем передумал. Во-первых- рана была слишком глубока, во-вторых- историю с волком я не собирался таить ни от кого.
- Укус,- спокойно сказал я, убирая руку.
- Кого?- спросил Дин. Мне показалось, что его больше волнует моя разодранная рука, чем сам факт моего благополучного возвращения.
- Волка.
- Кого?- Сандра отпрянула от меня, словно я вдруг оказался воплощением кошмаров её детских сновидений.
- Теперь уже «чего»- не без ноток гордости изрёк я,- зверь мёртв.
Дин и Сандра молча глядели на меня, как на непонятную и бессмысленную картину на выставке искусств.
- Мне повезло, что волк был стар,- добавил я.
- Невероятно,- пробормотала Сандра.
- У вас есть бинты?- спросил я, наконец. Рука, кроме шуток, жутко болела. А об инфекции, которую туда могли занести полчища лесных паразитов я и думать не хотел.
- Конечно,- Дин достал из походной сумки бинты, отрезал мне длинных кусок и начал перевязывать.
Порватая ткань немного сопротивлялась, издавая болезненные удары, похожие на филигранные удары ювелира, слабые, но точные. Вскоре моя рука покрылась тугим и довольно толстым слоем  бинтов, которых на месте самых глубоких порезов приобрёл багряный оттенок.
- Я хочу увидеть волка,- неожиданно сказала Сандра, когда Дин поспешно запихивал бинтовой рулон в сумку.
 - Ты, должно быть, шутишь?- он недовольно глянул на девушку,- у нас нет времени.
- Я вас не держу,- Сандра упёрла руки в боки.
Мы перекинулись с Дином короткими, но выразительными взглядами.
- Это глупо, Сандра, и я…
- Я хочу увидеть его, Дин Кельвин. Я хочу знать, хочу быть уверена, что та чушь, которую нёс Брокера, таковою является.
Я удивлённо уставился на неё. Я совсем забыл про него, выдавив мысли о нём впечатлениями о схватке с волком. У меня в голове ярко возник образ Билли, трусливого, жалкого человечка, который бежит не только от волка, а ещё от жизни .
- Сандра, - вновь сказал он, но я перебил его:
- Я не знаю, что Брокер говорил,- тут почём-то мой голос дрогнул, а взгляд Дина сделался более пристальным,- но раз это как-то связано с волком , то я могу вас отвести и показать .
Лицо Сандры выражала облегчение и радость, которые та с трудом могла скрыть.
- Куда идти?- спросила она.
- Туда,- я указал на большое сплетение нескольких деревьев, за которыми росли  кусты папоротника.
Мы дошли до нужного места спустя 15 минут. Все троя шли молча, словно собирались совершить какое-то жертвоприношение. Чем ближе мы подходили к волчьему трупу, чем больше Сандра волновалась. Наконец мы обогнули небольшой склон и оказались на месте, где хорошо и отчётливо видно место моей схватки со зверем. Повсюду в беспорядке были разбросаны палки, листва была помята, яма теперь уже никак не походила на ловушку.  Среди всей это природной суматохе мирно лежал мёртвый  волк, закатив глаза к небу. Его лапы скрючились, рот безобразно открылся, большой хвост покоился на земле. В метре то волчьей морды лежал тот самый камень, благодаря которому я выиграл схватку. Теперь его остриё не казалось мне таким опасным, но не мне сомневаться в его эффективности.
Дин оборвал мои мысли тихим свистом. Он всегда свистел, когда видел что-то необычное.
- И как ты его…? - начала было Сандра, но тут же запнулась. У неё перехватило дыхание, а тошнота подступала к горлу.
- Камнем. Вон тем,- я положил ей руку на плечо,- тебе надо отойти. Это не совсем приятное зрелище.
Она кивнула, и всё ещё прикрывая рот рукой, отошла  на три метра  и села на поваленное дерево, глядя теперь себя под ноги.
Дин по-прежнему с неподдельным любопытством разглядывал сцену боя, изучая её самые мелкие детали. Мысленно он пытался воссоздать  сценария схватки.
- Не каждый способен на такое,- сказал он через несколько минут .
- Я знаю. Просто мне удалось сохранить самообладание.
Дин кивнул.
- А что там насчёт Брокера. Просто я нашёл его  вот здесь, в этой яме, затем помог ему выбраться, но в тот момент откуда ни возьмись появился волк и Билли убежал так, что аж пятки сверкали.
Дин повернулся ко мне  и с очень пристальным оценивающим взглядом стал говорить:
- Он нам рассказал немного другое. Видишь ли, об этом ещё никто не знает, кроме  нас с Сандрой и ещё двоих людей, и я бы хотел, чтобы никто больше и узнал. Брокер нам заявил , что ты сперва угрожал ему, а потом попытался убить.
- Что он сказал? – я старался сделать мой голос как можно более правдоподобным : удивлённым и возмущённым.
Дин смотрел мне прямо в глаза, желая, а может и боясь, уловить там крупицу лжи, как изголодавшийся рыбак, который рад  даже самой мелкой добыче.
- Послушай, - сказал он, наконец, после длительной паузы,- давай на чистоту. Я знаю, что у вас с Брокером не всё так гладко, уже не знаю почему, но это ваши проблемы. Я знаю тебя, по крайней мере, я так думаю, и, понимая, что как бы там ни было, ни на что противозаконное ты не пойдёшь. Его слова, это только слова, а у нас тут живое, то есть мёртвое доказательство.
- Ты во всем прав,- теперь мой голос приобрёл характерную твёрдость,- Брокер действительно порядочная скотина, но я и пальцем к нему не притронулся. Когда я его нашёл, он лежал в той яме и скулил, как перебивший лапу щенок. Я взял палку, протянул её ему, и ждал, пока он вытащит свою тощую задницу оттуда.
- Хорошо. Может быть, он сказал это на нервной почве, всё возможно. Состояние аффекта, так сказать. Но как далеко оно может зайти, мы не знаем. Никто не даёт гарантий, что этот парень завтра не расскажет свою интересную историю копам, а они наведаются к тебе с не совсем приятным заявлениям.
Эти слова заставили меня заволноваться, губы немного дрогнули. Когда я замахивался на него, чтобы наконец покончить с ним и утолить ту ярость, которая побуждала  меня к этому, я никак не мог предвидеть , что в мои спонтанные планы ворвётся голодный и злой обитатель этих лесов.
Дин был абсолютно прав насчёт возможных намерений Брокера, и я теперь имел хорошую возможность угодить за решётку.
- Во всяком случае, спасибо, Дин,- я похлопал его по плечу, а он сумел выдавить из себя невзрачную улыбку.
Сандра, которая по-прежнему сидела на бревне , иногда бросала взгляд на нас. Она сняла обувь, небольшие миловидные босоножки, и теперь грела ноги на горячей майской земле. Её волосы были взъерошены, шея и руки были в грязи и местами раздёрты. Девочка закрыла лицо руками и тихо и медленно дышала, словно умирала.
- Сандра?- сказал Дин,- мы уходим. Я только что,- он потряс перед ней телефоном, - сказал учительнице, что мы уже идём. Она была очень довольна.
Сандра лениво подняла голову, молча выслушала, затем одела обувь и с тяжёлым страдальческим вздохом пошла с нами. При ней ни я, ни Дин ничего о Брокере не говорили, да и сами тема исчерпала себя. 
Я в который раз удивлялся гробовому спокойствию своего друга. Иногда это даже пугало, но зачастую было полезным. Я вспомнил его лицо, когда он говорил нам о том, что его сестра пропала. Оно было таким же, как обычно. Он не сидел на месте, он действовал слаженно и чётко, как вершина технологической мысли.  Теперь, спустя много лет, такое уважение постепенно сводится на нет, потому что если всегда держать всё в себя, сознательно душить в себя все эмоции, рано или поздно ты, словно труба, наполненная водою, не выдержишь давления и взорвёшься. И бог его знает, на что ты будешь способен. Я знаю, по крайней мере, троих людей, которые в порыве этого эмоционального апокалипсиса убивала своих жён, один прикончил ещё и двух детей. Я не знаю, как сложилась судьба Дина после школы, но я надеюсь и сейчас , что мои доводы так таковыми и останутся.
****
Было уже где-то 3 часа ночи. Весь дом мирно спал, из окон иногда угрожающе поблескивал свет фар от проезжающих машин, а я тихо, боясь каждого шороха, боясь собственной, едва видимой тени, крался в кабинет отца. Самым сложным отрезком пути была лестница, на которой каждая третья ступенька скрипела так, словно была недовольна тем, что каждый раз на неё наступают. За долгое время проживания в этом доме (отец купил его 5 лет назад) я почему – то привык к этим неприятным звукам и даже не замечал их. Теперь же, когда мои родители спят лишь потому, что в домашней аптеке было снотворное, мне нужно было быть поосторожней.
За лестницей следовал длинный узкий коридор, в конце которого находилась дверь от рабочего кабинета отца. Я заходил в эту комнату крайне редко, и если мне не изменяет моя память, всегда выходил  оттуда с довольно неприятными впечатлениями. Отец считал эту комнату своей территорией, своим самым домашним уголком, где его правила были законом, а желания других только пустым звуком. Так он относился к коллегам, к  партнёрам, и к своей семье.
И ни одни, ни другие, ни третьи не послали моего отца только потому, что  каждый из них зависел от него.
Я запустил руки в большой карман ночной рубашки, достал оттуда небольшой блестящий ключ и сунул его в замочную скважину. Последовал приятный на слух щелчок, дверь спокойно поддалась, и я вошёл.
Стоило ли говорить, что мои отец, при всех своих практических взглядах , был безвкусным и тривиальным человеком. У окна, закрытого длинными шторами с  узорами, стоял широкий стол в стиле Викторианской эпохи. По правую сторону от этой громадины находился шкаф, по левую – удобная, но очень скрипящая  софа. Сзади от меня, в стене рядом с дверь находился сейф, вбитый в стену. Именно в нём находилась та вещь, ради которой я совершил эту внеплановую ночную прогулку.
Я огляделся вокруг, растягивая время и не решаясь приступить к делу. Мой взгляд застыл на стуле, где 5 часов назад у меня состоялся разговор с моим отцом. После того, как мы с Дейвом вернулись из лесу, Брокера уже не было - его отправили на скорой помощи прямо в больницу. Когда этот придурок бежал, он умудрился вывихнуть лодыжку.
Мою руку осмотрел врач из другой кареты  скорой помощи, и не смотря на то, что учительница настаивала на поездке в больницу, доктор заверил и её, и меня, что ничего большего, чем перевязка, здесь не требуется. Дальнейшим доктором будет только время.
Мои родители приехали 20 минут спустя, после того, как уехала карета скорой помощи. Мать с отцом были в бешенстве, волнения за мою жизнь и недовольство моей халатностью превратили их обоих в двух летящих фурий, которые готовы смести всё на своём пути. Отчасти во всём этом виновата была сама учительница, которая всегда давала волю своему воображение, когда беседовала с родителями учеников по особо важным делам.
Я много наслушался о себе и своём поведении, пока ехал домой в на отцовском Седане, но ничего в своё оправдание не говорил, так как понимал, что каждое моё слово отзовётся мне звонкой монетой. Мама заявила, что, не смотря ни на какие советы доктора, они завтра всё равно поедут к врачу.
Спустя час после приезда, когда я спокойно лежал у себя в комнате, заложив руки под голову и смотря в синий потолок, отец без стука зашёл ко мне и заявил, чтобы я проследовал в его кабинет. Я сказал, что сейчас буду, а когда его шаги на лестнице стихли, я вскочил, словно ужаленный осой. Такое заявление от моего отца могло сулить только проблемы. Словосочетание «разговор в кабинете», с тех самых пор, как он был оборудован, всегда заставляло моё сердце биться чаще и быстрее.
Но сопротивляется  было ничего. Здесь, как в суде, использовать возможность не давать показание всегда вызывает ещё больше подозрение. Это игра моего отца, и играть надо по его правилам. Не мне ставить условия.
Через 10 минут я уже стоял у двери. Рука дрожала, зубы стучала, словно я вдруг потерял контроль над всеми мышцами сразу. С трудом, со страхом и какой-то ненавистью я открыл дверь. Отец сидел за столом, читал какие-то бумаги. Слева от него, у лампы находилась большая папка в кожаном переплёте. Я знал, что в такой хранились отчёты из торговой кампании, в которой мои отец уже 2 год занимал должность в Совете Директоров.
Он перевёл на меня взгляд, который из под толстых очков казался очень странным.
- Садись,- сухо сказал отец, указывая на стул. Я обычно, если и бывал здесь, то всегда сидел на софе, ибо та была на более приличном расстоянии от отца, чем стул.
Я подошёл, и, держась за спинку стула, сел.
Отец положил бумаги в папку, закрыл её молнией , сложил руки в замок перед собой и стал на меня смотреть. Этой части ритуала, который проходит каждый, кто хоть когда либо общался с моим отцом, я ненавидел больше всего и поэтому теперь рассматривал хорошо мне знакомый узоры на домашних тапочках.
- Итак, - сказал, наконец, он, а затем полез рукой в стол и достал оттуда какую-то синюю бумажку,- знаешь, что это?
- Билет на самолёт,- на нём крупными синими буквами было написано « American Flights».
- Так вот. Я хочу чтобы ты запомнил - никогда нельзя противиться. воли родителей. Никогда.
Он взял и порвал билет на 4 равных куска, а затем положил их передо мной. Я сжал кулаки так, что кости  заскрипели, как на старых качелях. Это был мой билет, билет в Лондон, куда я собирался поехать этим летом. Отец пообещал, что к окончанию школы, в случае хорошего аттестата, он организует мне эту поездку.
- Доволен?- спросил он, ухмыляясь.
Я молчал, но мои губы побагровели от ярости. Я глубокого вздохнул, но по-прежнему прятал глаза под чёрными волосами.
- Молчишь. Ну что ж, будем считать, что да. Я уверен, что ты понимаешь, к чему это всё. Ты пошёл чёрт знает куда, рисковал собою, повредил руку, возможно серьёзно , и ради чего?! Чтобы попытаться найти какую-то очумевшую девку, которой вдруг взбрело погулять по лесу, из которого можно даже не вернуться. Так?
- Я помогал другу найти его сестру,- с нажимом  поправил я.
- Другу,- отец сказал это слово так, словно в этот момент жевал кислое гнилое яблоко,- а если бы она кинулась с моста в реку, ты бы кинулся за ней?
Я снова посмотрел на билет, и ярость вспыхнула с  новой силой. « Ты никогда и ни за кем не прыгнешь, хрен старый»- подумал я, а в слух сказал:
- Да.
Отец скривился ещё сильнее. В тот момент он презирал меня и в глубине души жалел, что именно я его сын. Человек, который ни оправдывает ожиданий своего папаши, человек, который не хочет быть похожим на него.
- Я двадцать лет работал в этой компании, начинал с простого клерка, а сейчас заседаю в Совете Директоров. Я унижался, работал, как проклятый, не спал ночами, и вот чего я добился. Я всего этого я добился сам, без могущественного покровителя, да. Я никогда не помогал никому, никогда защищал никого, потому что в этом мире, сынок, каждый сам за себя. Я не лез в капкан  к другому, чтобы спасти его,  потому что сам мог в него угодить. Единственное, что для каждого должно быть священно - это дом и семья. Я всё делал ради вас с матерью. А за пределами нашей «крепости» всё лишь жалкие лгуны и неудачники. Многие, кто пророчили мне мой век в канцелярии, теперь убирают мой кабинет за 10 долларов в час. Вот где они,- он положил ладонь на условную метку внизу стола, а затем поднял высоко над столом,- а вот, где мы.
- Это твоё мнение,- тихо, но твёрдо сказал я.
- Дурак,- заревел отец,- упрямый осёл.
Я встал, понимая, что должен уйти , пока ещё могу владеть собой. У двери отец мне крикнул:
- Я стараюсь преподнести тебе урок методом пряника до того, как это не сделает жизнь кнутом .
Теперь, в полуночной тьме, в пугающей тишине я вновь слышал те слова, который он говорил. Он ненавидел меня, и сам старался ухватиться за последние нити, которые доказывали противоположное.
 Я круто развернулся, подогреваемый какой-то спонтанной смелостью, подошёл к сейфу, начал медленно и спокойно набирать код. Замок тихо стучал, отбивая цифры, как маятник часы. Наконец последовал громкий, победный щелчок. Сейф был открыт. Я потянул железную противоударную ручку на себя, она с трудом поддалась,  и я увидел кучу банковских бумаг, счетов, на верхней полке лежали драгоценности матери, рядом с ними дорогие часы отца из Швейцарии. Сперва мой взгляд не нашёл нужной мне вещи, но вскоре я  заметил её в дальнем углу третей полки. Я достал ее, и луч света из окна на миг осветил комнату.
Я держал в руке старый шестизарядный револьвер , который теперь блестел от  жёлтого света с улицы . Я аккуратно положил его в карман, затем закрыл сейф и пошёл прочь.
« Думал так легко отделался ,Билли,- думал я, уходя,- нет уж, ты только оттянул время. Хочешь ты или нет, а своё  получишь.
***
Я стоял на стоянке возле больницы, никак не решаясь туда войти. Сзади, за поясом, прикрываемый рубашкой, покоился пистолет. Наручный часы по-прежнему тикали и показывали половину пятого, хотя в некоторой мере ощущал, что этот мир сошёл с катушек и теперь творил всякую несуразную чушь, словно в калейдоскопе.
Пока я шёл в больницу (именно шёл, потому что она находится всего в двух кварталах от моего дома), я так и не смог придумать какой-то ясный и понятный план, который бы учитывал все нюансы и предрассудки, которыми была забитая моя голова. Сон, который обычно царствует над моим сознанием в это время, сегодня покинул его. Возбуждение подавлялось здравым смыслом, а ненависть, словно от приближения потенциальной жертвы, росла в геометрической прогрессии.
Я переминался с ноги на ногу, смотря то на пустой сквер, то на изредка проезжавшие по пустым улицам машины, то на вновь на освещённый вход больницы, двери которого удобно раздвигались перед каждым посетителем, словно  желая устроить ему хороший приём.
Две основные проблемы, которые держали меня на этом месте, были таковы : первая и самая основная - как , будучи  незамеченным, выстрелить в пациента и так же покинуть заведение, и вторая – я не знал , где именно находится Брокер. Это проблему можно было поправить довольно легко – просто узнав нужную информацию на ресепшене, но не было гарантии, что мне её  скажут и не было гарантии, что это не вызовет у эскулапов подозрений.
Но и стоять здесь, пока наступит утро, и родителя хватятся за меня, было не лучшей идеей.
Я медленно, оценивая обстановку на ходу, пошёл в сторону входа. Меня приветствовали яркие огни, двери послушно, словно по велению невидимого волшебника, распахнулись,  и я вошёл в светлый, не большой, но по домашнему уютный вестибюль. Свет был мягким, не утомлял, а расслаблял глаз, так что даже немного растерялся.
Когда взгляд привык к новой обстановке, я огляделся и увидел небольшой столик, ограждённый маленькой стенкой, за которым сидела приветливая, но очень уставшая по виду девушка.
Я уверенно, по крайнем мере я уверял себя в этом, двинулся туда. Девушка, подперев подбородок рукой, просматривала картотеку. Её глаза бегали от одной строчке к другой, но я был уверен, что её вялое  сознание ни черта не понимало в этой пляшущих докторских надписях.
Я постучал по окну, и она подняла голову.
- Чем я вам могу помочь?
Я сделал глубокий вдох, стараясь не смотреть ей в глаза, и сказал, немного хрипя:
- Я пришёл  к своему другу, Билли Брокеру. Я хотел бы узнать, где находится его палата.
Девушка секунду глядела на меня, словно не понимала, что я говорю, проворным наработанным движением взяла из стола другую картотеку, на сей раз более старую и объёмистую и улыбаясь, сказала:
- Подождите минуточку.
Я стоял, облокотившись о стойку,  рассматривал скудное однотонное убранство стола дежурного врача. В какой-то момент, когда мой взгляд скользнул от одной ручки к другой, я подумал, что нагнулся слишком сильно, рубашка задралась, и теперь пистолет был виден. Я резко дёрнулся назад, слишком резко, ибо моя спина болезненно хрустнула. Я сжал губы, чтобы не закричать или не издать какой-нибудь странный звук.
- Что-то не так?- спросила девушка с неподдельным интересом.
- Билли Брокер,- протянул я, хотя тогда моя речь была похожа на лёгкий стон.
- Ах, да,- девушка странно посмотрела на меня, затем метнула взгляд на картотеку и сказала,- палата 18  этаж 2.  Там дежурит его мать, если доктора и она разрешат, то вы можете проведать своего друга.
- Доктора?- переспросил я,- он, насколько я знаю, сломал ногу.
- У него инфекция,- теперь девушка ещё хуже на меня смотря, даже изучала, как мне казалось,- так здесь написано. Он под капельницей.
- Ладно,- я криво и очень неестественно улыбнулся и пошёл к лифту, двери, которой выступали из проёма в стене. Спина болела довольно сильно, но терпимо. Я был уверен, что так скучающая девушка провожала меня взглядом, но я не последовал своего желанию обернуться.
Я нажал на небольшую красную кнопку и услышал наверху слабое, но постепенно нарастающее гудение. Красная кнопка загорелась приятным зелёным  светом, двери плавно открылись, освобождая путь в небольшую, но уютную кабину. Передом мной стояло зеркало, слева находилась панель с кнопками и вызовом диспетчера.
Лицо, которое показалось в зеркале, я не сразу признал за своё, и это не потому, что я очень изменился или моё лицо что-то изменило, просто я тогда уловил себя не мысли, что я почти никогда не смотрю в зеркала, а если и смотрю, то не обращаю  внимания на своё отражение. На секунду я застыл, глядя на свои зелёные, как у кошки, глаза, грубоватые, словно высеченные неумелым скульптором черты лица, высокий лоб, на который ниспадает прядь чёрных волос.
Не отрывая взгляда от зеркала, я вошёл в кабину и нажал кнопку с цифрой 2.
Двери закрылись, и лифт понёс меня вверх. Через пару секунд он, немного скрепя, так же остановился. Я вышел из кабины и огляделся по сторонам. Передо мной был длинный пустой коридор, по обе стороны от которого находились множество дверей. Блеклый свет лампы, гораздо более тёмный, чем в вестибюле, слабо отражался на прозрачно чистом кафеле, шаги по которому отдавались небольшим цоканьем.
Палата № 18 находилась через две двери от лифта, и насколько я мог судить по расположению других дверей, она была единственной одноместной на этом этаже.
Я неторопливо двинулся к цели, когда вдруг заметил женщину, которая сидела на низкой скамейке прямо под дверью. Её лицо опустилось, рука поддерживала подбородок. Она  спала. У глаз виднелись небольшие круглые синяки. Я мог бы поспорить, что открой она сейчас глаза, она были бы красными и выпуклыми, словно у умалишённого.
Когда я подошёл ближе, то смог узнать в спящей мать Брокера. Я видел её несколько раз до этого, но лично знаком не был. С какой-то отдалённой полки в кладовке воспоминаний слетела мысль, что эта женщина бухгалтер среднего звена, давно разведена, и её сын – единственная отрада. Я в который раз подумал, какая же чушь иногда остаётся в нашей голове.
Я тихо шёл к двери, ощущая стук своего сердца громче, чем звуки шагов. Страх, что она неожиданно проснётся и заявит мне что-то вроде: « Какого чёрта ты делаешь у палаты моего сына?» только нарастал. Как только металлическая ручка двери оказалась в зоне моей досягаемости, я протянул руку и дотронулся к холодному металлу. Женщина сидела в той же позе; её сопение, негромкое и постанывающее, немного раздражало.
Я медленно и плавно, как в замедленной сьёмке, нажал на ручку и дверь открылась. Последовал глухой скрип, сердце моё ударило в лёгкие, но мать Брокера по-прежнему спала,  двигая только скулами.
Я зашёл в тёмную, тесную, бедную на убранство палату. Вряд ли бухгалтер мог позволить себя номер люкс, так ведь?!
Посредине комнаты стояла большая высокая кровать на длинных металлических ножках с колёсиками. По правую сторону от неё стояла тумба коричневого цвета с двумя выдвижными ящиками. Окно, низкое, почти квадратной формы, было завешено железами.
На кровати, укрытый белыми простынями и подвешенной за верёвку перебинтованной ногой лежал Билли Брокер.
Он тихо сопел, его грудь вздымалась в такт редкому дыханию. В какой-то момент я подумал: « За что я так его ненавижу? За что?», но перед глазами появилась привычная картинка парня на коляске, которые теперь вечно будет крутить ети железные колёса. Ненависть росла, перерастая в не контролированный  гнев. Я ощутил холод рукоятки пистолета ещё раньше, чем взял его в руку. Я хотел, по крайней мере сперва, убить его без слов, без лишних пустых разговоров- только выстрелить и всё. Но кто-то верит, что  правила лишь для того, чтобы их нарушать, а планы - чтобы менять.
Я не сразу заметил, что на его кровати лежало две подушки, причём одна почти сползла вниз. Я аккуратно взял её в руку, ощущая мягкую и приятную, как человеческую плоть, ткань больничного белья. Брокер во сне инстинктивно  повернулся, желая достать рукой подушку, но его рука словила лишь воздух, и он продолжил спать дальше.
Я постоял ещё секунду, словно ожидая кого-то знака, а потом плавным движением, каждую секунду переводя взгляд с лица Брокера на подушку, я начал медленно опускать её ему на голову. В левой руке покоился пистолет, готовый в любой момент продырявить парню голову. Подушка опустилась на рот и шею, почти перекрывая кислород к его дыхательным путям.
Билли дёрнулся, ощущая что-то странное и непонятное у себя на шее. Он вяло, как-то с неохотой отрыл глаза, но в следующий момент они, сперва безмятежные и сонные, налились кровь и ужасом. Ещё до того, как моя жертва осознала, что у неё на шее  подушка, она увидела, как к её лбу медленно плывёт револьвер. Чёрный, в чёрном свете комнаты , и блестящий, он походил теперь на нечто фантастическое и нереальное.
Брокер дёрнулся, но прежде чем его рука коснулась подушки, я тихо, но довольно отчётливо произнёс:
- Если ты сейчас сделаешь ещё хоть движение, Билли, то 9- миллиметровый кусок свинца продырявит тебе башку,  и ты отправишься в лучший из миров быстрее, чем твоя поганая мамаша сможет что-то либо сделать. Усёк?
Он молчал, но его рука остановилась в сантиметре от подушки. Моя рука лежала её середине, не сильно давя на шею. Сквозь пух я ощущал, а может мне так хотелось, биение его сонной артерии.
- А теперь,- почти пропел я,- прежде чем я сделаю то, зачем сюда явился, я хочу тебе кое-что сказать.
Я действительно собирался начать говорить, что-то про того парня с коляской, но меня вдруг ударило в жар. Пульс резко подскочил, перед глазами поплыли круги. Я закрыл их, дабы восстановить зрение, и когда через 2 секунды открыл, то увидел, а может и ощутил, что мой палец скоро дожмёт курок и револьвер выстрелит. Я быстро дёрнул его назад, а Брокер, пользуясь моим замешательством, с силой ударил меня по руке. От неожиданности и боли, которая пронизала мою кисть, я отшатнулся от койки.
- Мама,- завопил Билли, отдёргивая подушку,- помоги!!!
Его голос, который пронизал гробовую тишину со звуком летящей стрелы и  слился со звуком выстрела. Револьвер, в такт моим движением , отошёл от лба Брокера и теперь находился над подушкой. Передо мной пронёсся столб белоснежного пуха.
В тот момент трудно было сказать, что именно разбудило мать Билли: звук выстрела или его тошнотворные крики, но в тот момент она со страхом на лице влетела в тёмную комнату.
- Билли,- сказала она, сперва даже не замечая меня, но следую его взгляду, по прежнему полного ужаса и боли, она перевела взгляд на меня.  Я по-прежнему стоял, глядя ей в лицо и совершенно не зная, что делать. Пистолет был у подушки, мне ничего не стояло поднять его и выстрелить.
Они сделала шаг вперёд и сказала ,переводя взгляд на Билли:
- Что вы здесь…?
- Замолчите,- выкрикнул я, страшась собственного голоса. Гнев сменился страхом, я потерял контроль над ситуацией. Сознание требовало самозащиты. Я навёл на миссис Брокер пистолет и продолжил:
- Не смейте ничего делать или я вас убью.
Она панически закричала, отходя назад. Этот крик, подобный крику тысячи мёртвых душ из ада, дезориентировал меня. Я так и стоял, с выставленной перед собой рукой с оружием, и не мог уже вспомнить, зачем я сюда пришёл. Моё нутро больше не диктовало мне никаких инструкций, я вдруг  превратился в маленького мальчика, который вдруг потерялся в толпе.
- Замолчите,- вновь прошептал я.
- Вы не можете,- выдавила она сквозь крик и слёзы, которые струились из глаз,- он … мой сын, он ничего не… у меня нет денег.
Я посмотрел на Билли. Думаю, он ощущал то же состояние, что и я. Всё перевернулось верх дном. Он только смотрел на меня, затем на мать и снова по кругу.
Послышались шаги у двери и чей-то уставший вялые голос:
- Тот парень на коляске. Его ведь забрали родители да?
Дверь распахнулась, и в комнату вошёл высокий врач в синем халате и закатанными рукавами.
- Что  с вами , миссис Брокер?- спросил он , не видя меня.
«Мальчик на коляске. Ушёл. Его забрали родители. Он никогда больше не встанет с неё. Крутить тебя эти ржавые колёса до конца дней своих»
Послышался громкий выстрел, руку отвело в сторону. Барабан тихо щёлкнул. Миссис Брокер лежала на полу, с небольшим кровавым пятном на груди. Её лицо смотрело теперь на белые стены больничной палаты. Доктор повернулся ко мне, туманно смотря на мою руку. Где-то далеко закричал Билли Брокер, мальчик, которого я ненавидел.
********
С той поры прошло 20 лет. Вы могли бы подумать, что их я провёл в тюрьме, но это не так. В тот день доктор, который вошёл палату, оказался куда более решительным, чем миссис Брокер. Спустя несколько секунд после выстрела он уже вышел из оцепенения и выхватил у меня пистолет. Я особо не сопротивлялся.
На крики и звук выстрела пришло ещё несколько докторов, двое из них вывели меня из комнаты, остальные пытались заткнуть рот малышу Билли. Кто-то склонился над телом миссис Брокер, пытаясь как-то помочь ей, но даже я понимал, что это вряд ли возможно.
Спустя пол часа меня забрала полиция. Всё это время я смирно сидел в углу ординаторской и слышал шёпот медсестер, которые стояли в другом конце комнаты и косились на меня. Я удивлялся, как эти люди не пошли на самосуд, и думаю, что этому мешало только все вечное чувство страха, которое мешает всему и всегда.
Меня обвиняли в убийстве, схема обвинения была выставлена довольно гладко и ясно, но усилия моего отца, который теперь боялся смотреть мне в глаза, перекинули чашу весов совсем в другую сторону. Тут появилось и состояние аффекта, которое может в некоторой степени и было, и пистолет, случайно найденный на улице у мусорного бака, и непонятные, неясные и бредовые оскорбление матери Билли Брокера, которая, кажется, обезумела от горя, которое случило с её единственным сыном. Ко всему этому добавили ещё и отпечатки пальцев некого наркомана по имени Артур Герк, которые «нашли» на револьвере. Ему предписали убийство одной проститутки возле салуна недалеко от больницы. Сам Герк был пьян или накурен, так что ничего вспомнить не мог. Я никогда не забуду его осунувшееся, посиневшее от героина лицо, утратившее, как может показаться, все человеческое, которое  страдальческим голосом спрашивало:
- Неужели я и вправду её убил, неужели…,- дальше следовали рыдания, который впервые можно было услышать от законченного наркомана.
Убийство миссис Брокер теперь отошло на второй план. Смерти бездетной больной проститутки придали большую огласку, чем убийству добропорядочной матери. Мир жесток, ибо с какими бы законами мы не жили, деньги могут разом переплюнуть их все.
Случившиеся в ту ночь больнице в значительной мере повлияло на мои отношения с родителями. Отец, который в суде защищал меня едва ли не с пеной у рта, в часы наших недолгих бесед ограничивался лишь общими фразами. Он почти не называл меня по имени, никогда не говорил ничего грубого. Каждый раз его решительность при виде меня бесследно исчезала, как раньше исчезала моя. Что же касается моей матери, то первое время я не говорил с ней вообще. Каждый раз, когда я видел её на суде, она то смотрела в пол, разглядывая свои туфли, пряча тем самым красные глаза, то вслушивалась в речи отца , которые грех было не послушать. Моему адвокату, молодому зелёному пареньку стоило многому у него поучиться. Врать он умел, ни дать, ни взять.
Однажды она зашла ко мне одна, без отца, закрыла лицо руками и разрыдалась. Я сжимал и разжимал кулаки , не зная, что говорить. Вид слёз, вид какой-то притворной жалости вызывал у меня гнев, который я с трудом тогда сдерживал. В этом плане отец и его бывшие грубости и оскорбление нравились мне больше. Чётко и быстро, как снайперский выстрел. Никакой жалости.
- Ты…, - говорила она, вытирая лицо синим платком,- зачем ты это сделал…, я не… за что же нам такое горе?
- Мама!- крикнул я.
Она посмотрела на меня ясно и прямо, в первый раз.
- Зачем ты сюда пришла? Сказать мне то, о чём я и так думал не раз. Сыпать соль на рану?
- Но я не…,- начала она.
- Если человек стреляет в кого-то, то поверь, у него есть на это причины.
«Мальчик теперь будет ехать на коляске. Его ноги отказали. Вечно тебе крутить эти ржавые колёса»
Я встал и пошёл к выходу, затем остановился и уже спокойно сказал:
- Я не просил вас о помощи. Но если отец так рвётся меня защищать, значит, вам не всё равно. Каждый ребёнок в чём-то разочаровывает своих родителей . Каждый по своему.
Мама подняла голову, платок сполз с её искажённого лица.
- Милый , -сказала она, но я уже вышел из комнаты свиданий и сообщил охраннику, что сеанс закончен.
Я не хочу описывать всю длинную тягомотину судебного процесса, скажу лишь, что стараниями моего отца я был оправдан. Мама лила слёзы счастья, а я не удостоил родителей даже улыбки.
Сразу после того, как меня отпустили, мы переехали в новый дом в окрестностях  Бангора, штат Мэн.
Жизнь там нельзя назвать плохой, но и прежней, старой она уж точно не была. Отстранённость и напряжённость витали в воздухе нашей семьи до тех пор, пока я не купил  свою квартиру в Бангоре и не окончил тамошний  университет.
Дальше моя жизнь потекла как нельзя лучше. За 7 лет работы в на первый взгляд бесперспективной маркетинговой кампании я не только вывел её в статус одной из самых надёжных и конкурентоспособных в Бангоре, но и сам занимал почётное место в совете директоров, как когда-то мой отец.
Ненависть, из-за которой я едва ли не загремел за решётку, никуда не делась. Она осталась со мной, я привык к ней, как к соседу, плохому или хорошему, не важно. Ярость давала силу, и не важно, что было её источником. Ненависть, как некий мощный несгибаемый двигатель, помогала мне не сломаться, не отступить там, где другие сдавались. Бизнес, как и многие другие коммуникативные сферы деятельности человека, требовал не только холодного расчёта, но и выдержки. Когда дело казалось провальным, и все другие разводили руками, я уходил куда-то , обычно в сортир, и там сильно, со всего маху бил рукой по холодному кафелю. Руку пронизывала боль, и двигатель, нервный импульс, дарил силу и терпение.
Я вновь возвращался за стол переговоров, снова гнул свою прямую линию, и когда здравый смысл, единственный тормоз этой силы, подсказывал, что прямая дорожка не проходима, я сворачивал. Я извивался, как рыба на сковородке, искал лазейки, обходный пути и зачастую это срабатывало. Я ставил на кон все, и зачастую удача улыбалась мне.
Говорить, что я никогда не проигрывал, значит врать, нагло врать. Поражения сопутствовали победам, как зло сопутствует, но в моём случае они были редкими и несущественными.
Можно подумать, я кончил свою жизнь в таком же духе успеха и везения. Нет, друзья мои, и никогда уже не кончу.
Бог, судьба, рок или что-нибудь ещё как дают, щедро и сразу, так и забирают – всё и немедленно.
Очередная успешная сделка, в которой мне и моим коллегам удалось без особых усилий скупить контрольный пакет акций конкурирующей кампании, закончилась в шумном кафе. Один мой коллега, Барри Теллер, заядлый любитель подобных заведений, пригласил нас всех отметить успех переговоров. Я не был в восторге от подобной затеи, и не только потому, что не любил подобного рода места отдыха, (дом, пусть и пустой, без семьи и детей,  в этом плане привлекал меня гораздо больше)а ещё и просто потому что устал. Но кампанейский дух, некое маленькое братство, совсем не терпело индивидуальности, так что куда большинство, туда и меньшинство. Это работает везде.
В тот день мы сидели за одним из столиков у окна и распивали две бутылки коньяка на пятерых. Вспоминалось и плохое, и хорошее. Я особо не пил, лишь иногда поднимал бокал в такт какому-нибудь тосту и делал символический глоток. Мне тогда было почему-то грустно. Тогда я впервые ощутил себя одиноким. Даже здесь, в шумной кампании.
«Мой дом пусть, моё сердце пусто»- подумал тогда я. Все прочие победы, успехи в миг сошли на нет. «Крутить тебе эти колёса вечно. Вечно»- вспомнил я уже давно забывшуюся фразу. У каждого свои колёса. Так или иначе.
Миловидная девушка, наша официантка, бегала по шумному набитому людьми залу и с трудом старалась обслужить всё обилие столиков. Она, что-то говоря мужчине за барной стойкой, передала молодому парню, другому официанту, поднос с тремя чашками кофе. Я бросил на него мимолётный взгляд. Улыбка, которой он ответил девушке, показалась мне до боли знакомой. Я положил стакан и отвернулся, не желая прерывать ход своих мыслей. Кто-то рядом начал громко рассказывать шутку, и когда она закончилась, смех шаром покатился по нашему столику. Я отдалённо улыбнулся, вяло поднял бокал и что-то промямлил.
Официант аккуратно подходил к нашему столику. Его лицо я видел плохо из-за слабого освещения, только тёмный контуры его лица. Наконец он подошёл к нам, и свет лампы открыл нам его фигуру. Я положил стакан и небрежно открыл рот, глядя на лицо официанта.
- Спасибо,- сказал Барри, кладя молодому человеку на поднос 20 долларов. Официант улыбнулся, поблагодарил (этот голос) и пошёл к другому столику. Но тут Барри остановил его и попросил:
- Дайте нам ещё бутылку. Ваш коньяк очень хорош,- Барри обернулся в мою сторону и тихо заторможено произнёс,- эй, что делаешь? Ты…
Странную реплику, которой Барри закончил свою речь, можно объяснить только одним – я снова, теперь уже в последний раз, сошёл с ума. В моей руке была горячая чашка кофе, чёртов хрусталь жёг мне руку, но я этого особо не замечал, потому что через секунду схватил официанта за грудки и вылил ему на лицо, в глаза, это дешёвое кофе. Всё это происходило в моём сознании довольно реально и просто, словно я совершал привычный ритуал.
Я не стал медлить, так что вскоре орущий, нелепо отбивающийся официант был ударен мною в обожжённое лицо маленькой кружкой. Она тут же разбилась на 5 частей. Все они разлетелись на полу. Я держал лишь небольшую рукоятку, другая отломившаяся часть которой напоминала наконечник стрелы. Я вонзил её в глаз официанта с такой силой, что та полностью вошла в мягкую плоть, обрызгав мой рукав кровью.
В тот момент мои оторопевшие друзья схватили меня и попытались оттащить от корчащегося от боли несчастного. Все они что-то кричали, посетители  из ближних столиков вставали , кто-то кричал, кто-то закрывал лицо руками, кто-то даже опрокидывал блюда и давился едой, а люди с  дальних столиков ближе всматривались в происходящее.
Девушка, которая обслуживала  нас до того, подбежали к парню и дрожащими руками попыталась перевернуть его лицом вверх, но когда остатки лица, кровавые и бесформенные,  похожие теперь картинки из книг по анатомии, оказались в зоне её видимости, она вскрикнула, закрыла лицо руками и грохнулась в обморок, во многом теперь походя на своего товарища. 
Моё тело обмякло, я в бессилии упал на мягкий стул, повинуясь стараниям друзей. Мой взгляд был прикован к умирающему человеку, который должен был умереть ещё 20 лет назад.
- Вызовите скорою,- крикнул кто-то из зала.
- Ничто тебе не поможет, Билли Брокер. Ничто. Однажды я уже промазал, но теперь довёл дело до конца!
********
Эпилог
Билли Брокер всё же умер, но далеко не сразу. Скорая помощь и полиция, которая прибыли спустя пять минут, наблюдали довольно странную картину – три лежащих человека, один которых жертва, другой убийца, а третья – просто несчастная сочувствующая, которая увидела больше, чем ожидала. Разобраться в этом каламбуре любезно помогли мои друзья, которые, то и дело, запинаясь и через каждый три слова поглядывая на меня, поведали эту странную полусумасшедшую историю, где их друг без каких-либо видимых причин пытался убить незнакомого ему официанта.
Спустя неделю состоялся суд. Присяжные с самого начала процесса не оставляли мне никакой надежды, да и мои вялые попытки что-нибудь сказать заканчивались довольно плохо.
Теперь уже не было богатого отца-лгуна и вечно плачущей матери, они оба отдали богу душу 3 года назад в автокатастрофе.
Перед решающим заседанием, где я должен был выступать с совершенно бредовой речью, которую написал мой нерадивый адвокат, в зал заседаний зашёл какой-то человек в костюме, который сперва подошёл к прокурору, сказал ему что-то, затем повторил подобное с судьёй и наконец, подошёл к адвокатской стороне.
Я уже собирался вставать и говорить  заученную вчера  речь, как тот человек произнёс, обращаясь к судье:
-Мистер Брокер сегодня утром скончался.
Я отрыл рот, чтобы начать лгать, но тут, словно груда камней застряла у меня в горле. Все, что я так старательно учил, мигом вылетело из головы. Я разорвал бумажку с речью, затем с уклончивым видом сказал:
- Неделю назад я убил Билла Брокера. Я сделал это потому , что всегда хотел его убить.
И в первый раз на этом ветхом от сырости зале кто-то сказал правду. Просто и ясно, как её и должны говорить всё люди, клянясь до этого на Библии.
Зал ответил мне возмущённым эхом. В мою сторону летели проклёны, возмущённые речи и тому подобное я.
Мне было абсолютно всё равно. Даже если мир перевернётся вверх дном, всё падёт прахом, а зло восторжествует над добром, мою, теперь уже пустую душу, никак это не коснётся.
В начале рассказа я говорил о некой невидимой грани, которая отделяет разум от безумия. Разум, как некая сфера и оболочка, довольно не устойчива, так что довольно легко поддаётся влиянию другой стороны сознания.
Разум можно объяснить разумом: это повадки, привычки , характер и тому подобное. Безумие всегда будет необъяснимым, потому что невозможно объяснить то, где нет закономерностей, правил и прочего.
Моя без мотивная ненависть, желание уничтожить, основанное на неком образе мальчика на инвалидной коляске, пришла из ниоткуда и вернулась в никуда. Никуда - это в некотором роде одно из мест безумия.
Это некой повреждение разума, его трещина, которая с годами разрасталась до гигантских размеров, заполонила всё: повадки, привычки, убеждения.
А после смерти Брокера она прекратила своё функционирование, её не стало. И всё, что я называл собою, моим внутренним я, ушло вместе с ней.
Тюремная жизнь, глупая и бесплодная, послужила неудачной попыткой к самоанализу. Но одни двери, которые я открыл, привели к другим, и чёрт меня возьми, если эти не выведут меня к новым.
Я стал амёбой, у которой мозг находится в узкой колбе, где он и не умер, и не жив.
Сейчас я держу в руках кусок крепкой металлической  проволоки, которую я отрезал старым ножом своего сокамерника из перил на тюремной кровати. Спустя несколько минут мой хладный труп будет валятся на полу с куском железа в горле.
Лучшая смерть тому, у кого нет жизни.