Ябоганский перевал. Александр Иванцов

                Рассказ-быль.

      Николай Абрамович гулял с начальником Усть-Канского ПМК и завхозом комбината бытового обслуживания у себя дома с шиком. На столе - разносол. Водки море. В кармане бюллетень (он работал физруком в школе, никогда и ничем, кроме головных болей, не страдал). Была осень, время охоты. В комнате витали охотничьи истории, одна интересней другой.

      Абрамович хриплым от рождения голосом рассказывал: "...выходим на гриву, винчестеры за спиной, лошадей только что привязали к лесине. С той стороны гривы навстречу выходит МЕДВЕДЬ. Здоровый, голова как улей. Петька судорожно шарит по воздуху руками, ищет карабин. Остальные, как вкопанные, медведь тоже. У меня шапка на голове поднималась дыбом. Я ее натяну на голову, а она опять подымается. Натяну - опять. Медведь с перепугу как рявкнет - мы с места в галоп взяли. Рядом кедр. Я карабин бросил и на него.
      Потом до меня дошло, что залезет и сшибет как шишку. Скатился и своих догонять. Медведь впереди чешет, я его обогнал и со своими сравнялся. Иван почти в обморочном состоянии и, не целясь, дал залп. С перепугу ранил мишку. Как давай он кусты из-под себя рвать - вот страх-то! Те бежали параллельно косогору, а тут развернулись и вниз, к лошадям, карабины побросали. Лошади учуяли рев и давай метаться вокруг лесины. Привязали мы их насмерть, на волосяные арканы. Но, когда мы проносились мимо них, сзади еще рявкнул подраненный мишка. Натянутые арканы порвались и,  чуть не обмотав наши шеи, прозвенели над нами (мы машинально пригнулись).
      Вот тут началось! Лошади рванули в одну сторону, мы - в другую. Я чуял, как шапка моя опять поднялась над головой, но почему-то не падает, а бежит вместе со мной. Иван потом рассказывал, что с ним приключилась медвежья болезнь сразу же, но он так шустро рвал по тайге, что (от трения что ли?) весь, до самой шеи, перемазался. Вымазаны были даже уши! Потом его жена два дня в ванне отмачивала, с рассолом..."

Собутыльники, блаженно улыбаясь, слушали и продолжали врать дальше…

- А что, если счас на охоту рвануть? - предложил начальник ПМК, - у тебя, Коля, бюллетень, я никому не подвластен, а Семеныч позвонит, что поехал в колхоз какой-нибудь по делам. Время золотое сейчас стоит. Патроны есть, водка тоже. Машина под ж... Возьмем для компании Леху Дрынова и рванем на Ябоганский.

- Леха не поедет, - сказал завхоз, - он вчера на чьем-то КАМАЗе пьяный в ДК трубу от котельной снес. Как она их не придавила, когда падала? От кабины почти что лепешка, а им хоть бы что. Шофер сидел вместе с Лехой в кабине, бутылку за горло держал. Так в руке, говорит, только горлышко и осталось. И ни у кого ни одной царапины.

- Тем более поедет - раз у него горе, душу залить.

- Нет, не поедет, сегодня его начальник вызывал, спросил, сколько денег у него на сберкнижке? Он сказал: "Шестьсот". Начальник ему говорит - все, что есть, плати за трубу, и чтоб я тебя больше не видел. Сколько же можно выступать-то. Счас он пьяный у одной бабы лежит.

- А жаль, веселый мужик. Да и браконьер хороший, весь в отца. Тот, бывало, права у шоферов поотбирает, полную сумку набьет, а протокол не составляет. А потом у них же на бутылки меняет, каждый день поддатый. Может литр выпить и ни в одном глазу. Недаром у Рокоссовского в войну, в личной охране был.

- Ниче! - рявкнул Николай, - подстрелим кого-нибудь - во вещь!

      До Ябоганского добрались быстро, весело. Да и погода шептала, в лес манила. Сколько не шарахались по лесу - ничего не попадалось. Мысли возвращались к рюмкам с водкой, и не замечалась притаившаяся дичь. Листья под ногами сильно шуршали, и слышно их было издалека.
Сели покурить. В успехе были так уверены, что поесть ничего не взяли, кроме хлеба.

- А нафига мы шарахаемся? - сказал Николай, - видели, бычки километрах в двух отсюда пасутся, и чабана нет. Завалим одного, и на всех хватит.

- А если чабан? - неуверенно сказал завхоз.

- А водка на что? Откупимся, напоим. Скажем, думали марал, обознались.

- А что, давай, - сказал начальник ПМК, - и со свежатинкой будем, и дома перед бабами оправдаемся.

На том и порешили.
Бычок не успел даже "мявкнуть", Колька положил его дуплетом около лиственницы, для опаски отошли метров на десять, искурили по две папиросы, никого не было. Можно было приступать к освежеванию туши, да и остальное стадо паслось где-то вдалеке.
      Делили быстро, профессионально, на три части. Пока делили добычу - не пили, спешили. Потом сели, каждый возле своей кучи, достали водку, утолили жажду. Каждый начал разводить свой костер, жарить свой шашлык. На душе был праздник.
На макушке лиственницы, метрах в сорока, сидел чабан, зорко наблюдая в бинокль за происходящим. Потом старательно выцарапал на коре дерева номер машины.
      
      …Суд был открытый, показательный, в ДК. Благо, трубу уже поставили, было тепло. Чабан очень потешно рассказывал, как он сидел на дереве, а внизу пьяная компания на трех кострах жарила шашлыки, а он был ни жив, ни мертв от страха.  Хохотал весь зал.
      Колька получил три года химии и, хрипло матерясь, покинул "портовый город" Усть-Кан. Судьба уносила его в Барнаул.
      Начальника ПМК и завхоза выгнали с работы - Колька все взял на себя.