***

ЕЛЬ ПАДРИНО 

Трудно прожить в день на рупь двадцать пять суточных! Очень всё время есть хочется.
 Кто-то скажет - ерунда! Можно, при желании, питаться одним хлебом с молоком!
Пробовали – нельзя.
На третий день от такой диеты начинаются тяжелые мясные галлюцинации и молочный понос. Можете, конечно, попробовать лепить из мякиша домашние котлеты и сосиски с горошком. Но поверьте мне, мучения ещё хуже. Понос тоже.
 
А вот у Корецкого Аркадия Моисеевича в рюкзаке всегда было что поесть.
Да и рюкзак у него был особенный. Огромный, раздувшийся по бокам, похожий на зеленого бегемота, который только что плотно пообедал. Из рюкзака всегда очень аппетитно пахло. Чувствуешь запах копченой колбаски с чесночком  -  ага, значит рюкзак рядом. Ну а если рюкзак, то и тов. Корецкий тоже поблизости. Они никогда не расставались. Что там были за сокровища внутри, я не знаю. Никто не знал. Но, каждый в своем воображении, рисовал себе что-то своё, любимое. Я всегда представлял свиную сырокопченую колбасу. Такую красную, с крупными, как мозаика, белоснежными кусочками сала.
 Рюкзак был безнадёжно затянут на толстые,  кожаные ремешки, и крепко пристёгнут к широкий спине тов. Корецкого.

А у фокусника  с заморской фамилией Фабер, рюкзака не было. У него был роскошный, кожаный чемодан. Господин Фабер всегда питался исключительно в ресторанах. И вообще, по его словам, он был чистокровный корсиканец.
Маленький, злобный человечек с большой красивой головой викинга, Фабер был совершенно помешан на своих длинных, густых и кудрявых волосах. Когда он с тобой разговаривал, его руки, не переставая, двигались, поправляя то с одной, то с другой стороны золотистые локоны. В первый же день поездки он отвел меня в сторонку и, как лучшему другу, сказал:
 – Шура, если хочешь подружиться с господином Корецким, предложи ему помочь нести его рюкзак.
Я предложил.
- Не нуждаюсь, - коротко ответили мне.
 Больше тов. Корецкий за всю поездку не сказал мне ни единого слова. А когда я с ним здоровался, смотрел на меня с подозрением и лютой ненавистью.
Фабер был в восторге. Они с Корецким взаимно ненавидели друг друга и постоянно делали гадости. У Фабера работала невероятно красивая ассистентка Белла. Белла имела внешность Мальвины, страдающей от безнадежной любви к самовлюбленному Пьеро. Белла нравилась всем, даже тов. Корецкому. Она была единственная из артистов, с кем он вообще разговаривал.
- Белла,  - говорил он ей своим гнусавым, дребезжащим голосом. - Вы не знаете, где я могу купить свежую прессу?
 Белла очень ему нравилась. Самое любопытное, что Белла тоже очень тепло относилась к нелюдимому и злобному Корецкому. Она никогда не смеялась над злобными шутками Фабера в адрес Корецкого. Фабер это видел и бесился ещё больше.

Самая популярная байка была о том, как Корецкий во время выступления потерял свою вставную челюсть.
- Ну, вы, конечно, представляете себе господина Корецкого, - рассказывал Фабер, то и дело встряхивая роскошной копной волос, как породистый жеребец гривой. - Идёт выступление, в зале аншлаг. Этот кретин, (Корецкий) объявляет, что он, видите ли, будет сейчас глотать огонь.
 На этом месте, Фабер обычно уже весь вибрировал от приступа безудержного смеха.
-  В зале ни звука. На огромной, пустой сцене, бесстрашный маленький Аркаша, повелитель огнедышащих спичек и укротитель диких рюкзаков. В руках связка пылающих факелов. Он, как питон, заглатывает их один за другим, швыряя погашенные на сцену. Зрители в восторге, дружно стучат башмаками. Аркаша счастлив. И вдруг - фиаско! Очередной укрощенный факел, жалобно шипя, падает к ногам артиста. Но не один. За компанию, в широком оскале, летят нежно розовые и безумно дорогие вставные протезы господина Корецкого! Шлёп - челюсти приземляются на пол, и радостно постукивая, в зажигательном ритме Фламенко, скачут по сцене. За ними обезоруженный «глотатель» огня. «Опушкай занавешшш шволошь!» - дико кричит Корецкий рабочему сцены, разом растеряв все согласные. Такой конфуз!
А свободолюбивые протезы на следующий день нашла буфетчица тётя Жанна. Челюсть сидела в пустом ящике из-под коньяка, и доедала копченый окорок. Когда добрая женщина протянула к ней руку, челюсть больно укусила её за палец. Пришлось звать усатого пожарника. Смелый пожарник накрыл одичавшую челюсть медной каской и посадил в пустое ведро из-под песка. Ведро отдали Корецкому. «Шпашибо»  он не сказал. А палец у уборщицы весь почернел, и его пришлось ампутировать.
 «С тех самых пор…» - сделав многозначительную паузу, завершал свою историю Фабер – «господин Корецкий на сцене, ничего постороннего в рот не берет».
 Финита ля комедия!

Вся эта корсиканская вендетта началась много лет назад. В то время у Корецкого ещё не было вставных протезов, а у Фабера причин над ним издеваться. Они были друзья и выступали вместе. Потом Фабер завел собаку, и всё пошло наперекосяк.
 Он придумал номер для детей. В этом номере участвовала его собака... но не участвовал его друг. Корецкий такого предательства не перенёс и отвинтил у собаки хвост. Звучит ужасно, я согласен. Но, с таким же успехом, он мой бы отвинтить у неё и голову. Собака была металлическая, радиоуправляемая и работала на батарейках. Звали её  Пуговка. Или его... При создании Пуговки гениальный Фабер использовал детали от старой швейной машинки Зингер, пару ржавых почтовых ящиков, новогодние огоньки, совсем новый эмалированный таз с жёлтой резиновой уточкой и атомный реактор. Детям во время выступления Пуговки родители закрывали глаза. Те несчастные, кто все-таки успевал разглядеть смешную собачку, превращался в зомби. Пуговку боялись все. Даже храбрый пожарник бледнел и прятался под каску, когда видел Пуговку.

 Чтобы объяснить происходящее, рассказываю вкратце сюжет номера с Пуговкой. 
Сцена. На сцене, сверкая золотыми локонами, прекрасный Фабер. У его ног Пуговка. Она тоже дивно как хороша. В красной бархатной попонке, с большим бантом на длинном, прямом как палка хвосте. За кулисой прячется ассистент. У него пульт управления от Пуговки. Фабер громко спрашивает:
 – Пуговка, а скажите-ка нам, сколько будет два плюс два?
 Умный ассистент быстро жмёт кнопку. Пуговка открывает пасть и лает басом четыре раза. «Молодец!» - хвалит её Фабер и гладит по жесткой спине. Ассистент снова жмет кнопку. Пуговка, мигая красными глазами, поскрипывая подшипниками, кружит по сцене и машет нарядным хвостом. Дети плачут. Все счастливы. Кроме Корецкого.
И вот в одно из таких выступлений у Пуговки неожиданно отвалился хвост. Все сразу стали коситься на неожиданно порозовевшего Корецкого. Хотя, вполне вероятно, что Пуговка сама от него и избавилась. Кому понравится пошлый, красный бантик на твоём хвосте. Но факт остается фактом. Хвост отвалился, рухнув на сцену со звуком падающей рельсы. Фабер на тот момент, видимо, уже забыл, что его воспитанница собрана из железа и работает на батарейках. «Пуговка!» -  кричит он в неописуемом ужасе. «У вас отвалился хвост?!» И дрожащими руками  пытается вставить его обратно. Дурацкий хвост не приживается.  Пуговка смущенно мигает  красными глазками.
- Не той стороной! - Кричат  со смехом из зала.   
Дают пыльный занавес.
После этого происшествия оскорбленный корсиканец на хвосте поклялся  страшно отомстить обидчику. А Пуговка оставила карьеру артиста и пошла работать сторожем на мясокомбинат.   
 
  Я не буду пересказывать весь перечень взаимных гадостей, которыми обменялись Корецкий с Фабером с момента таинственной истории с хвостом. Список будет длинный. Оба артиста постарались. А вот последствия для каждого получились разные. Репутация мстительного Фабера не пострадала вообще. Злобный Корецкий  был уничтожен. На театральной афише имя Фабер,  как и раньше, ярко красовалось в самом центре рядом с большим,  ухмыляющимся изображением потомственного корсиканца.  Тогда как Корецкий медленно сполз в самый дальний, нижний угол листа. О фотографии речь даже и не шла. Фабер оказался гораздо живучее Аркадия Моисеевича. А главное хитрее. Чтобы окончательно прикончить врага, ему надо было только посильнее дунуть. Фабер дунул.
   В программе Корецкого, кроме заглатывания огня и танцев с челюстями было множество других любопытных эпизодов. В том числе  трюк с освобождением от цепей и  верёвок. К сожалению, в связи с возрастными ограничениями, тяжелые цепи пришлось сдать в металлолом.  Осталась одна веревка.
«Попрошу на сцену двух добровольцев», - обычно обращался он к зрителям, ослепительно  сверкая лысиной. Желающие находились всегда. Связывали его обычно долго и тщательно. Как паучки мушку.  Мужская половина зала  нервничала:  «Ты чего, потуже завязывай! Руки, руки за спину ему крути! Затяни узел на шее, а то он ещё шевелится!»
Женская  переживала: «Ой, куда же вы так затягиваете то! Да вы его уже задушили всего! А он ещё дышит, бедный?»
В общем, было очень весело. Освобождение, обычно, занимало не больше десяти секунд. Корецкий был профессионал. Фабер решил этот зоопарк прекратить.
Коварный план был  прост. На выступление  решили подкинуть  парочку подставных зрителей. Эти злые люди должны  были связать Корецкого навсегда. Как связать «навсегда», Фабер  им объяснил.
 
Как поется в грустной корсиканской песне -  налейте,  налейте скорее вина, рассказывать нет  больше  мочи!

  Был жаркий, летний вечер.
 Первое отделение концерта вяло  подходило  к  концу.  Ничего неподозревающая жертва, словно невинный барашек, прыгала по сцене, срывая травку в виде редких и чахлых аплодисментов из зала. Если бы в эту секунду сонный осветитель перевел луч прожектора  чуть вверх, все бы увидели под потолком кровавую месть Фабера, нависшую как стервятник над своей жертвой.  Багряные   руки сжимают металлический хвостик. Хорошо, что этого не произошло. Была бы страшная паника.
 
- Попрошу на сцену двух добровольцев! -  гостеприимно  обратился ничего не подозревающий Корецкий к зрителям, вытирая  мокрую лысину. И уже через несколько минут Аркадий Моисеевич напоминал немолодого, плешивого утопленника, запутавшегося в рыболовной сети.  Немногочисленная публика, равнодушно шурша фантиками, ждала магического освобождения  и …перерыва. В зале было душно и страшно жарко. А в буфет привезли свежее пиво. В том, что связанный на сцене маленький, лысый и потный  дядька развяжется, никто и не сомневался. Лишь бы не долго. Если бы уважаемая публика была ознакомлена  с планами Фабера, они принесли бы пиво с собой. И подушки для сна тоже. Дело в том, что Аркадий Моисеевич и не собирался развязываться. Вернее он бы развязался, с огромным, невероятным, сумасшедшим удовольствием, если бы смог. А он не мог. Первый раз в жизни Корецкий не мог освободиться от веревок без посторонней помощи. Это вовсе не означает, что он и не пытался распутаться, он пытался. Аркадий Моисеевич яростно шевелил кончиками пальцев, грозно  вставал на мысочки,  делал страшные лица  и оглушительно сопел.  Да, ещё он становился краснее и краснее, что, к сожалению, тоже не помогало. А когда он отчаянно стал кусать веревку, пытаясь расслабить узел у подбородка, в зале раздался смех. Корецкий вздрогнул, испуганно посмотрел в темный зал, глубоко вздохнул и тихо сказал:
-  Веревка попала на пульс, прекратилось кровоснабжение... И я не смог освободиться.

 
Развязывали Корецкого всем театром. Спасением руководил усатый пожарник в медной каске. Корецкий стоял, не двигаясь, отрешенно уставившись в пространство. Только к утру, когда все уже спали, настойчивая Белла своими тонкими, сильными пальчиками смогла распутать страшные узлы. Она взяла его за руку, и как ребёнка отвела домой.
В итоге в награду побежденному , Белла покинула торжествующего Фабера. Она ушла к поверженному, униженному и раздавленному Корецкому. Наверно зализывать его раны, ну и, конечно, самолюбие. А может быть даже помогать носить его рюкзак. Всё-таки женщины непонятные и удивительные существа!
Вот такой, значит, как говорят на Корсике,  неожиданный  Эль-Падрино получился.