неПОнимание

Вы можете не согласится со мной, дорогой читатель (я не знаю, как к вам обращаться, и, более того, я не знаю, стоит ли использовать столь изящные обороты), но душа человека – это загадочное пространство, обнесенное четырьмя стенами. Что происходит внутри этих стен, неведомо иногда даже самому человеку. Какие страсти кипят внутри? Какие сомнения терзают эту несчастную душу, этого несчастного узника? Об этом мы можем лишь догадываться, заглядывая в глаза человека, подобно тому, как мы заглядываем в чужие окна и за краткое мгновение, пока в них еще не потух огонь, попытаться понять, что же происходило там все это время.
Пусть эти окна будут окнами обычной «хрущевки» не выше второго этажа, чтобы мы, люди невысокого роста, смогли допрыгнуть до них. Пусть это будет самый обычный район, какой есть в каждом городе. Пусть это будет двор, в котором есть обычная детская площадка, деревья, которые летом закрывают пространство двора зеленой листвой, а зимой собирают на себе белые снопы снега, и помойка (куда же без нее?). В конце концов, это обычный двор. И обычное окно, в котором самый обычный молодой человек занимается своими обычными делами. Теперь, когда мы заглянули туда немного глубже, чем нам самим хотелось, мы понимаем, что это кухня и что у молодого человека, который, очевидно, только что зашел с улицы с двумя целлофановыми пакетами, самая обычная внешность. Еще со всей очевидностью можно добавить, что он не в настроении, даже в некотором унынии. Ведь с тем, как он достает из пакетов продукты, убирает их в холодильник, можно было справиться гораздо более резво и проворно. А, когда в пакете остаются две внушительные белые восковые свечи и коробка с надписью «ВНИМАНИЕ! При горении выделяет ядовитый газ! СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО!», это вгоняет его в еще большую задумчивость. Сейчас ему следует отогнать от себя ядовитые мысли и засунуть все это куда-нибудь подальше, на верхнюю полку. Но не слишком далеко, ведь в решающий момент он извлечет все эти предметы на свет божий. Он поступает именно так. Сигнал.
Наступает вечер, и на двор опускается мрак. Герой сидит у своего окна и вглядывается в темноту окружающих домов. Ему хочется разделить свое одиночество с другими, но все остальные окна не горят, словно все остальные мертвы. Уличный фонарь разрезает полотно двора на светлую и темную половину. Короткий девичий смешок. Легкий и воздушный, бесконечно счастливый, флиртующий. Это сигнал. Герой подбирает с подоконника коммуникатор. Что там пришло? Просто смайлик «:)». Несколькими движениями пальцев он набирает простой текст «Что делаешь?», откладывает телефон и продолжает смотреть в окно. Сигнал. Сообщение «Иду по улице…». Многоточие.
- Одна? (Знак вопроса)
- Может быть… (Многоточие, а потом еще, вдогонку, следующим сообщением «:)»)
Героя как будто прижимает к земле. Он мрачнеет лицом и смотрит на улицу с каким-то непонятным выражением лица. Смешок:
- А ты?
Герой не отвечает, потому что в свете фонарей появляются две тени. То есть мы, конечно, можем заглянуть за угол дома, где стоят два человека, отбрасывающие эти тени. Мы можем даже подойти к ним на расстояние шага, вглядеться в их уставшие или радостные лица, но из сочувствия герою мы не станем этого делать. Мы останемся с героем и будем смотреть на все с его точки зрения. В конце концов, нас больше интересует, что герой думает об этих фигурах и тенях, которые они отбрасывают, а наш герой – он, поверьте мне на слово, очень проницательный человек. И, я могу сказать, что герой – это человек совсем не обделенный воображением. Хотя окно наглухо затворено, он уже слышит шаги по тротуару двух пар обуви. Он слышит смешки, которые издают эти фигуры, когда более крупная склоняется к более мелкой и что-то шепчет ей. А затем обе фигуры сливаются в одну и приваливаются к стенке, и тут даже слепому становиться ясно, что настало время объятий и поцелуев.
Но почему все это происходит на глазах у героя? Чем он заслужил муку смотреть на все это? Через некоторое время большая тень снова делится на две половины, и большая половина рвется вперед, чтобы, наконец, фигура ее отбрасывающая появилась из-за угла, но малая половина удерживает ее, поворачивает вспять и скоро обе тени удаляются и, чеканя воображаемый шаг, исчезают совсем.
Девушка смеется:
- Ау…
Герой быстро набирает текст:
- У тебя когда-нибудь было чувство, что тебя обманывают?
Ответ:
- Тебя кто-то обманывает?
- Моя девушка.
В этом месте все окружающее пространство замирает в ожидании ответа. И в это время герой видит ее под окном, как она проходит внизу, прижимаясь к стенке, словно не хочет, чтобы он увидел ее прямо сейчас. Она хотела спрятаться от него в темноте, но он ее увидел! Сигнал:
- Почему ты так решил?
Герой знает, что ответить, но стоит ли писать про то, что не скажешь вслух? Впрочем, ему и не надо этого делать, потому что он слышит скрип открываемых замков, слышит шуршание отворяемой двери, тихую поступь в коридоре. Сейчас ему надо выйти туда и встретить любимую девушку. Любимую ли?..
В коридоре он видит ее склонившуюся над расстегиваемой обувью с сумкой, упертой в стенку. Она поднимает на него глаза:
- Привет, - слишком сердечно для нее.
- Привет, - он опускается перед ней на колени и помогает снять обувь, а затем, внезапно, глядя в глаза, - кто это был на улице?
Он успевает уловить ее оторопь, а может быть, ему кажется, что он видит ее оторопь, скошенный взгляд. Секунда, и она делает удивленное лицо:
- Кто на улице?
- Две фигуры: он и она. Ты их видела?
- Не было никого на улице, - она, наконец, сбрасывает обувь и, тихонько прошмыгивая на носках, чтобы не порвать чулки, уходит от него в комнату, - по крайней мере, я не видела, меня вообще привезли на машине.
Он хочет спросить «Кто привез?» (какая глупая ложь, он не видел и не слышал никакой машины), а потом закатить ей скандал с руганью во весь голос (он знает, что, когда надо, она голосит будь здоров), с битьем посуды, как настоящие молодожены. Потом он швырнет ей в лицо обручальное кольцо и даст этой суке просраться…
Но он не станет ничего этого делать. Он просто мрачнеет лицом еще сильнее. Он не носит обручального кольца, потому что не чувствует ее своей. И он знает, что она не ответит на его голос, на его ругань, она просто закроется от него и перестанет разговаривать. Поэтому он пойдет на кухню такой же мрачный, хмурый, разогреет что-нибудь и будет слушать ее вечернее щебетание, пытаясь уловить в словах скрытый смысл, пытаясь понять, кто это был с ней на улице. 
- Ты представляешь, - говорит она, потихонечку разминая рыбу вилкой, - эта овца так сказала. Я на нее после этого смотреть не могу. А потом подходит ко мне, как будто ни в чем не бывало. И я думаю, если она не понимает этого, то тогда с ней вообще не о чем разговаривать.
Он все прекрасно представляет. Почему она не рассказывает ему истории про знакомых парней? Неужели у нее нет таких знакомых или нет таких историй? Все это подозрительно… Но он ничего не скажет? Он промолчит, а потом упрется в свой коммуникатор и напишет ей, другой:
- Потому что она изменилась. Я просто чувствую, что она что-то скрывает.
Она заметит это, но спросит только, когда они будут лежать в кровати:
- Кому ты там все время пишешь?
Он лежит, прижавшись к ней всем телом, и его глаза отсвечивают голубым светом дисплея. Она спрашивает это небрежно с деланным раздражением, она погружена в фильм, который они решили посмотреть вместе. Ей просто не нравится, что он не смотрит вместе с ней.
- Ты ее не знаешь…
- Расскажи…
Он молчит, потом вздыхает, как будто его утомляет то, что он вынужден докладывать:
- Не знаю, подруга по переписке. Я ее даже не знаю. Но у меня получается рассказывать ей какие-то свои мысли. Она меня поддерживает…
- Да? – с вызовом спрашивает она. – Может быть, ты тогда соберешь манатки и свалишь жить к ней?
Это сказано не серьезно, она не злится и даже не раздражена.
- Может быть… - он тоже говорит не серьезно, он так не думает.
Наступает молчание, и оба смотрят фильм. «Ни одно деяние не подготавливалось с такой тщательностью…» - вещает пожилой джентльмен с седыми висками с экрана телевизора.
- Только попробуй, - говорит она и начинает ерзать телом, чтобы поближе прижаться к нему.
Он откладывает телефон, крепче обнимает ее, но вдруг чувствует внезапно осенивший его прозрением укол недоверия:
- А где твой сотовый телефон?
Раньше они всегда клали сотовые вместе.
- Похоже, в сумке забыла, - вспоминает она и продолжает лежать, как ни в чем не бывало, но в его голове опять появляются нехорошие мысли:
- Что, если кто-то звонил? – он проводит носом по ее шее от затылка до основания.
- Никто не позвонит, - вздыхает она. – Ты за меня волнуешься или за кого-то?
Он игнорирует ее выпад, напряженно смотрит в телевизор, оставаясь при своих мрачных мыслях, и накрывает ее руку своей (без кольца). В такой позе они и заснут, а проснется он, к сожалению один, только для того чтобы ощутить, что его рука опустела, и потом первым делом потянется к коммуникатору, чтобы посмотреть, что ответила ему другая. Пусто. Нет даже «:)». Обидно. А она выходит из кухни, такая убранная, такая готовая к рабочему дню, что ему даже противно. Он нехотя поднимается:
- Тебя проводить до работы?
- Не надо, - отвечает она, не глядя на него и одевая серьги. – Сиди дома, домохозяин.
А потом она выскакивает в коридор и задерживается у зеркала только для того чтобы подвести губы и, причмокивая ими, говорит:
- Тем более что за мной уже заехали…
- Кто? – он опирается о косяк, потому что все еще толком не проснулся.
- Миша.
Ах, Миша! Вот оно что!
- Кто такой Миша? – его лицо готово налиться краской.
- Никто.
Она довольно стреляет в него глазами, чтобы торжествующе убедится в том, что шпилька вонзилась в цель, а затем так же легко, как она делает все в этой жизни, порхает в открытую дверь и оставляет за собой только стук каблуков, сбегающих по бетонным лесенкам. Он провожает ее, глядя в окно, и на секунду уже во дворе она видит его в окне. И что-то меняется в ее лице. Что? Что он увидел, когда она смотрела на его лицо в окне? Страх? Вину? Раскаянье? Покаяние? Ее лицо поколебалось, он был уверен. Всего на секунду, но что-то случилось.
Он лежит на кровати и смотрит вверх на потолок, понимая, что теперь не может заснуть. Перед глазами вчерашний фильм: «Много недель, много месяцев размышлял я о том, как совершить это убийство». Потом раздается короткий женский смешок. Снова она:
- Ты уверен в том, что она изменяет? (вдогонку) Привет.
- Привет, - пишет он. – Я уже не знаю, что думать. Она ведет себя очень странно.
- Тогда расскажи все ей. Вам надо поговорить.
Он поднимается с кровати, чтобы заправить ее, потом пишет.
- Не о чем разговаривать. Если все, значит, все.
Он идет на кухню и ставит чайник. Сигнал.
- Что ты намерен делать?
В памяти  опять всплывает вчерашний фильм: «Я отверг тысячи планов, потому что их исполнение таило в себе хотя бы отдаленную возможность разоблачения».
- А что бы ты сделала на моем месте?..
Он заваривает кофе. Сигнал.
- Я бы убила всех к чертовой матери.
Смешок. «:)». Потом еще раз «:)». Но ему не до шуток. Допивая обжигающий кофе маленькими глотками, он встает на табуретку и достает одну из свечей с той высокой полки, на которую положил их вчера. Потом он достает коробку с надписью «СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО» и внимательно читает, что на ней написано. Перед глазами пробегает вчерашний фильм. Какое-то старье (и где она их только достает?), но тот пожилой джентльмен с седыми бачками и решением, гротескным и чудным: «В каких-то французских мемуарах я натолкнулся на описание болезни, которая сразила мадам Пило после того, как возле нее некоторая время горела случайно отравленная свеча. Эта идея поразила мое воображение…»
Эта идея поразит воображение кого угодно. Случайно отравленная свеча. А если свечи две? Сейчас перед ним лежали две свечи. Две свечи: отравленная и нет. И одна жертва, которая ничего не подозревая вдыхает отравленный газ, который выделяет свеча при сгорании. Жертва умирает, свечи меняются между собой. «Наутро его нашли в постели мертвым, и вердикт следственного судьи гласил: «Скоропостижная смерть». Никто ничего не может понять. В конце концов, сегодня люди скорее верят в передозировки, чем в отравления. И даже отравления принято считать следствием естественных причин. Они смотрят на вполне благополучную жертву, на обескураженных родственников, и, сами не отказываясь от версии с передозировкой, пишут что-то вроде: «Умерла своей смертью. Вдруг перестала дышать, остановилось сердце. Смерть от естественных причин».  Все. Это хорошее решение и хорошая месть. В фильме пожилой джентльмен заканчивал свой объемный монолог, откидываясь в кресле и выдыхая струи дыма: «Я унаследовал все. Возможность разоблачения представлялась мне невероятной».
- Что ты сейчас делаешь? – он автоматически пишет ей и другой. Ей он еще добавит что-нибудь личное, например. – Ты самая красивая, скучаю, жду вечера, чтобы все тебе рассказать.
И обе синхронно отвечают:
- На работе, парюсь, - и она еще добавляет – Я тоже. Что рассказать?
А другая пишет:
- Начальник - мудила!!!! Тоже пристукнула бы!!!! «:)» И у меня тоже с парнем своим какие-то странности.
Ну, что ж, раз на работе, значит – можно приступать. Хитрость удалась. Вы можете поставить это под сомнение, дорогой читатель, но убийство человека – задача весьма легкая, а изготовление отравленной свечи – задача, пусть и не легкая, но тоже решаемая и не выходящая за обывательские способности. Полчаса штудирования интернета – и наш герой подкован в этом деле по самую макушку. Конечно, в произвольном магазине отравленные свечи не купишь, там вообще купишь разве что серные шашки (а серные шашки, знаете ли, пахнут), но в интернете прекрасно описываются способы изготовления свечей в домашних условиях, и это уже кое-что. Подводя итог изысканий, герой мог сказать, что для изготовления отравленной свечи необходимо:
1. Отрава («есть/нет» - ненужное вычеркнуть);
2. Свеча (или огарки воска);
3. Фитиль;
4. Два сосуда (функционирующие в системе «Матрешка», для водяной бани).
5. Форма (произвольная) для заливки.
Затем он отвлекся и написал другой:
- Может быть, это к лучшему…
Сигнал. Ответ:
- Может быть…
И как всегда вдогонку «:)».
Не будем отвлекаться на это... Последним пунктом в этом списке значились, раз уж дело касалось работы с вредными для здоровья веществами:
6. Противогаз
7. Печатки (лучше резиновые).
Закончив список, герой, воодушевленный таким осмысленным подходом к делу, стал его укомплектовывать. Резиновые перчатки и все остальное быстро нашлось, а вот противогаз пришлось заменить шейным платком, обвязанным вокруг рта.
Если бы случайный прохожий, который имел удачу проходить мимо кухонного окна вчера вечером, взглянул бы в него сейчас, он увидел бы на кухне разительные перемены. Мало того, что окно было занавешено плотными шторами, и среди бела дня там горел свет (впрочем, читатель легко может с помощью воображения приподнять эти шторы), кухня была заставлена различными предметами, как фигурировавшими в вышеприведенном списке, так и случайно оказавшимися под рукой приспособлениями. Еще более странным показался бы хозяин, который из флегматичного созерцателя, вечерами просиживающего у окна, превратился в деятельного человека с испариной на лбу, с непонятной целью прикрывшим нижнюю часть лица платком.
Итак, свеча была разрезана пополам, затем из нее был извлечен фитиль. Один конец фитиля герой просунул в отверстие, проделанное на дне формы, и завязал узлом. Второй был аккуратно подвешен на зубочистке, так что фитиль нитью растянулся по оси формы. Затем свеча была порезана на равные куски; куски сложены в малую кастрюлю, перемешаны с ядовитым кристаллическим порошком, а затем малая кастрюля была поставлена в большую для создания «водяной бани». После того, как воск был переплавлен вместе с порошком, он отлил в готовую форму. А затем оставалось только ждать, когда воск затвердеет, и извлечь готовую свечу.
  Свеча получилась лучше, чем ей надлежало быть. Эбонитово-черная, пирамидальная с ровными гранями и торчащим сверху белым фитилем, который герой изъял из купленной свечи. Он мог по праву гордиться результатом своих трудов. Аккуратно, не снимая перчаток, он водрузил ее на верхнюю полку к ее предшественнице, а затем стал наводить уборку помещения от всяких следов. Все было тщательно вымыто, разложено, мусор собран в черный пакет, завязан узлом и выставлен в коридор. Вечером он добавит в нее огарок свечи-убийцы и выбросит все это навсегда.
Что-то кололо его, когда он делал все это? Что-то заставляло сомневаться в себе? В правильности решения? Отказаться от него? Увы, да. Несколько раз он чувствовал в своем сердце мрачную тень, которая сжимала его и не отпускала, пока он не откладывал работу. Но потом он вспоминал предыдущий вечер, тени, сотовый, а далее – утро, она уходит к нему… И теперь дело сделано. Не совсем, но уже труднее свернуть. Ведь он еще может взять свечу, присовокупить к прочим остаткам, выйти во двор и швырнуть ее в контейнер, а потом забыть все это как наваждение. Зачем? Нет, он решился. Он написал:
-  Я – молодец. Я все правильно сделал.
Теперь решено. Не кончено, но решено. Безвозвратно. Девушка смеется:
- ???
- Я решу с ней все сегодня вечером. Я ей написал.
Что она напишет в ответ? Похвалит? Поддержит? Задаст вопрос? Сигнал. Он смотрит туда:
- «:)». Почему раньше не сделал?
- Лучше поздно, чем никогда.
И в этот самый миг (можете поверить?) звонок от нее.
- Алло, привет. Как у тебя дела?
- Да ничего, все нормально. А что?
- Ты просто так выглядел с утра…
- Как?
- Ну, не знаю, мне показалось, что ты выглядишь как … ну как зомби, - он наигранно смеется, чтобы не выдавать тревоги.
- Да, нет, все нормально. Нормально я выгляжу.
- А… Ну, хорошо, извини тогда…
- Что ты извиняешься? Не извиняйся.
- О чем ты хотел поговорить вечером?
- Не знаю… Видимо уже перехотел. Просто тебя хочу дождаться.
- А… Ну смотри, дождешься… - в его голосе проскакивает до боли знакомый, до зуда раздражающий сарказм.
- Не хочу тебя долго ждать, хорошо?
- Ты какой-то странный. Может купить чего-нибудь крепкого на обратной дороге?
- Не знаю… Не надо… Захочу, сам схожу.
- Сходи-сходи… Раз самостоятельный!
Он всеми силами пытается удержать комок раздражения, который поднимается к горлу.
- Ну, ладно, кажется, чайник кипит. Пока.
- Пока, а я, пожалуй, возьму все-таки себе «Бэйлис» на вечер.
- Возьми, я пить не буду.
- Как знаешь, - она с раздражением бросает трубку.
Он с досадой смотрит на телефон. Потом пишет:
- Почему вам обязательно нужно нас так бесить?
Минутное молчание прерывается сигналом:
- Не поняла??? (Три вопросительных знака) Кому нам?
Он, не раздумывая, отстукивает ногтем по экрану «Бабам», потом задерживается, все-таки стирает и пишет вместо этого:
- Шикарным блондинкам.
Он уже знает, какой ответ он получит. Короткий смешок. Все верно:
- «:)».
А потом добавка:
- Я, для сведения, брюнетка и мне это нравится.
Он тоже улыбается, ведь она – натуральная блондинка, тут у него нет сомнений. И поэтому, он пишет другой:
- Может быть, как-нибудь пересечемся?
Смешок. Ответ:
- Может быть… (Многоточие)
Потом обязательный «:)». Может быть. Многоточие. Улыбка. Розовые мечты. «Может быть, мы и пересечемся». Но сначала нужно закончить дело. И на этом обязательная программа будет выполнена, а дальше спортсмен уходит от снаряда, предоставляется сам себе и волен поступать, как ему заблагорассудится. Но сначала (и мы все должны это осознавать) дело.
Так, в ленивом ожидании с легким флиртом и обязательным взглядом на часы и в окно, наступает вечер. Секундная стрелка, до темноты предательски тихая и безжизненная,  с каждой минутой начинает отбивать ритм его сердца, а потом ускоряет его и ускоряется сама. Где же она? Он внимательно вглядывается в вечерний мрак. Не так как вчера, совсем не так. Вчера он был всего лишь мягкой тряпкой, сегодня это стержень. В ответ его внутренней энергии, теперь почти все окна двора светятся изнутри, гуляют тенями, перемигиваются. Что за этими окнами? Такая же жизнь или другая. Почему у них не получилось жить так, как ему хочется, чтобы жили за этими окнами. Тихо и счастливо… Они жили тихо. Он никогда не шумел. Она смеялась так, что можно было расслышать, чем занимаются в это время соседи. Может быть, стоило один раз пошуметь? Теперь уже поздно. Теперь есть дело. У него есть дело. Она смеялась над ним,  а теперь он посмеется над ней. Это достаточно просто. Изменник должен лежать в могиле. Или лучше не так: изменник должен лежать под землей, чтобы он (или она) мог понять, как это – когда тебе сдавливает грудь от ревности, когда от обиды, от гордости, от подозрения дыхательные каналы словно забиваются грязью и пылью. Запечатываются так, что не продохнуть, и ты можешь бесконечно долго ударять себе в сердце, бить по щекам и пытаться прокашляться. Это бесполезно, потому что причина этого в другом. Она – в ней. И ее жизни. И, может быть, после ее смерти его жизнь станет даром, который он получит от нее. Искупление грехов. Жертвоприношение. По лицу пробегает зловещая усмешка. Жертвоприношение – это кровь. Невинных или виновных? Виновных!
Монолог так поглощает его, что он не видит, как внизу проходит она, смотрит на него и замирает так же, как утром. Озадаченно изучает его гримасу. Так же, но по-другому. Затем она исчезает в темноте подъезда, и он слышит ее только, когда она отпирает замки входной двери. А потом, не разобравшись в темноте, натыкается на мусорный пакет, громко вопрошая, кто забыл сей предмет именно в этом месте (а кто еще его мог забыть?), включает свет. Хвала небесам, пакет выдерживает все это, но его сердце несколько раз екает. Он врывается в коридор и, отодвигая ее своим телом, пытается инстинктивно разделить ее и это чертов пакет. Она смотрит на него и, ничего не говоря, проходит в комнату. В следующую секунду он застает ее распластавшуюся на кровати после тяжелого дня.
- Умираю, хочу в ванную, - сообщает она ему.
- Набрать тебе ее?
- Угу, - она издает какой-то положительный нечленораздельный звук.
Он уходит. Затем раздается щелканье выключателя и шум воды из-под крана. Какой он сегодня заботливый! Теперь надо не забыть сказать ему про мусор. Он опережает ее, появляется в просвете комнаты и сообщает:
- Пойду, вынесу мусор.
Он скидывает с себя футболку, меняет ее на свитер, и она отмечает про себя, что, несмотря на все его странности, которые она наблюдала в последнее время, он все так же физиологически привлекателен, как и в первые дни их знакомства. Он уходит с мусором, и она поднимается с кровати, чтобы раздеться и разобрать свою большую сумку, в которой притаилась бутылка «Бэйлиса», которую, как она надеется, они все-таки выпьют сегодня вечером вместе. Она скидывает чулки и юбку и в расстегнутой блузке идет на кухню, держа бутылку за горлышко.  И тут останавливается, глазея на шторы, которые он повесил сегодня днем. Эти шторы, и даже не эти шторы, а просто шторы, как деталь интерьера, почему-то вызывают у нее необъяснимое чувство тревоги. И, я позволю поправить себя и уточнить, не тревоги, а беспокойства и неуверенности в том, что она находится на своей кухне. Она открывает холодильник и видит, что в нем все расставлено в полном порядке, но не так, как она ставила кастрюли и бутылки, не так, как она оставляла их. Они стоят странно непривычно, не на своих местах и это (почему-то?) смущает ее. Она пристраивает бутылку между сковородой со стеклянной крышкой и картонным пакетом кефира, а затем с каким-то маниакальным упорством обшаривает кухню. Открывает каждый шкаф, заглядывает за каждую дверь только для того, чтобы убедится, что все находится в идеальном порядке, но (увы) не на своем месте. Что бы это все означало? И, когда она доходит до верхней полки самого далекого шкафа, она видит там странную необычную черную свечу, которая словно (и в это мгновение она в этом абсолютно уверена) создана для какого-то мистического обряда. Что здесь происходит?
Внезапно гаснет свет. Не сразу замирает холодильник. Что здесь, черт возьми, происходит? Она остается в свете уличного фонаря посреди ее чужой кухни. И впервые в жизни на нее накатывает липкое чувство страха. Она понимает, что боится не темноты и не одиночества. Она боится его. Впервые со дня их знакомства она боится того, что он вернется, и она останется с ним наедине в этой темноте. Страх пожирает ее, сжимает ей горло так, что она не может вскрикнуть, боится покинуть этот параллелепипед уличного света и дрожит. Бессмысленное чувство инстинктивного самосохранения.
Он возвращается с тихим скрипом двери и шорохами в темноте. А затем словно растворяется в ней. Она пытается окликнуть его, но горло может лишь издавать хриплый шепот:
- Леша, Леша…
Неужели он ушел? Он оставил ее, даже ничего не сказав? Сигнал. «Ку-ку». Насмешка над ней. Она подпрыгивает на месте и понимает, что это всего лишь его коммуникатор на подоконнике. Сработал будильник, который пока издает только вибрации и тихое невнятное кукование, которое в дальнейшем обретет смысл и силу разбудить спящего. Она берет его коммуникатор и, освещая себе дорогу дисплеем, движется вперед в темноту квартиры, пока не наталкивается на него, от чего вскрикивает и сама сдерживает себя.
- Ты что не следишь? – он очень серьезен. - У тебя ванная уже полная набралась!
Она выдыхает, все страхи мигом улетучиваются, это все еще ее мужчина.
- Ой, я забыла, - она рвется мимо него, чтобы выключить воду, но он останавливает ее.
- Я все выключил. Там пена и соль, все как ты любишь. Что со светом?
- Не знаю, все вдруг погасло.
- У соседей вроде есть. Я слышал, как у них играет радио.
- Позвонить в жилконтору?
- Не надо. Подождем. Может, сделают.
- А как же ванная?
- Можно свечи поставить.
- Романтика, да? А ты со мной пойдешь?
- Нет, - он резко обрывает ее и скрывается на кухне.
Он что-то делает там, в темноте, он что-то задумал, но она уже знает, что сейчас будет и куда он пробирается. И, когда он появляется перед ней с зажженной черной свечой, освещаемый ее желтым огоньком, она еле сдерживает в себе крик, потому что к ней возвращаются все ее страхи.
- Только не ее, давай другую, - настаивает она и, если он потребует умолять, она будет молить на коленях. Ведь в этой свече для нее есть что-то такое, чего она не может объяснить, но что пугает ее до бессознательности. Она видит, что это просто свеча, но в то же время никак не может избавиться от ощущения сверхъестественной силы этой свечи. В этом пламени жизнь отделяется от смерти. – Пожалуйста, зажги другую.
- Другой нет, - с легкостью врет он и исчезает в ванной, которая наполняется тусклым желтым мерцанием.
Он доволен собой, он наслаждается каждым мгновением. Он держит свечу двумя руками, и не боится вдыхать ее теплый, отдающий сыростью аромат, потому что уверен, что ему от свечи ничего не будет. Это не его смерть. Ее. Надо только убедиться, что выгорела вся свеча, без остатка. А он будет страдать завтра от мигрени, нечем не худшей простого похмелья. Он ставит свечу на раковину возле зеркала. Так будет ярче.
Она пойдет сюда, куда она денется? Он находит ее в комнате, подхватывает и как бездушную куклу несет в ванную, раздевает и опускает в воду. Она смотрит на него с непонятной покорностью в глазах. Он знает, а она чувствует, что это их прощание. Теперь ему пора уходить.
Он выходит из ванной, плотно закрывает дверь, идет на кухню, где уже готова вторая свеча. Он зажигать ее с мыслью, что когда она догорит, значит – первая тоже сгорела и дело сделано. А затем словно отшельник, совершая паломничество, идет с ней в комнату, ставит посередине и прячется в тенях пламени так, что видно только отражение огня в зрачках его глаз. Он ждет ее. Ее и свечу. Она не убежит, скоро дурман и усталость отнимут ее волю к жизни, потом она закроет глаза и уснет, а потом ее жизнь уйдет из нее, оставляя ее бездыханное тело раскачиваться в ванной. Сигнал. Это женский смешок. Короткий и жесткий. Где-то пропиликал его коммуникатор. Не в это время. Только не в это время. Оно должно быть священно.
А, может быть, это знак? Он поднимается на ноги и, перемещаясь по комнате, пытается вспомнить, где он оставил свой коммуникатор. Коммуникатор лежит на полу, мерцая зеленным светодиодом:
- Мне страшно… - и это все.
Он хмурится. Сигнал.
- Ты можешь помочь мне?
Не сейчас. Сигнал.
- Пожалуйста, помоги.
Не сейчас. Не сейчас!!! Он швыряет коммуникатор в тусклое мерцание дивана. Тот с мягким уханьем приземляется на него и смолкает. Сигнал. «Я же сказал – не сейчас!!!» А затем она начинает петь, петь, лежа в ванной. Тихий, тонкий трепетный голос резонирует с водой, отражается от кафеля и достигает его ушей совсем неразличимый, как дыхание ветра. Плач одинокой души. И в этот момент он почти передумывает. Он подходит к двери в ванной и слушает ее мелодичный выразительный голос. По его лицу пробегает судорога. Сейчас он борется с самим собой. С желанием настежь распахнуть дверь и выволочь ее из удушливой ванной. За дверью умирает бесконечно близкий ему человек. Он колеблется и поэтому вцепляется в ручку ванной всей пятерней и держит ее, держит отчаянно, чтобы случайно дверь сама не открылась. Держит ее, сжимая зубы и слушая ее тихое пение. Сигнал. Он выглядывает в комнату. Белая свеча почти догорела. Это значит, что черная тоже на исходе. Жизнь и смерть. Скоро все кончится. Он успокаивается, отпускает ручку, идет в комнату и смотрит на свечу. Он склоняется над ней так низко, что пламя, кажется, опаляет его брови. В конце ему чудится, что, когда ее голос перестает доноситься и затихает окончательно, как раз в этот миг, белая свеча догорает, пламя гаснет и курится тонкой струйкой дыма. Белая свеча – ее жизнь, а черная – смерть. В этот момент он понимает, что все кончено.
Он настежь открывает окна во всей квартире. Затем выходит в подъезд и включает пробку-автомат, которую выключил, когда уходил с мусором. Дело сделано. Квартира оживает в густом тумане, исковерканная смертью хозяйки и переменой хозяина. С гулом заводится холодильник. Свет загорается на кухне, в коридоре, в ванной. Он повязывает лицо платком и открывает дверь в ванную, в руках приготовлен огарок белой свечи. В висящем мареве она лежит, странно осунувшаяся, бледная, с синяками под глазами. Рот приоткрыт и обнажает край белый верхних зубов, словно она пытается сделать последний глоток воздуха и никак не может. Концы ее волос слиплись и висят безвольными прядями. Беззащитный взгляд голубых глаз устремлен на него. Он опускается рядом с ней и проверяет пульс на горле. Ничего. Затем пальцами прикрывает ей веки. Остается только заменить свечу и его дело сделано. Утром он избавится от огарка. А, может быть, когда девушку увезут, он вынесет свечи на помойку. Он еще не знает, вернее об этом ему пока не хочется думать.
Он возвращается в комнату, усаживается на диван, и внезапно рукой нащупывает брошенный коммуникатор, а затем как из далекого прошлого вспоминает про сообщения от той, другой. В груди возникает новое странное чувство, чувство свободы. Пока еще он не может осознать его в полной мере, но завтра он будет чувствовать себя уже гораздо лучше, увереннее. Он бросает взгляд на дисплей, затем задерживается на нем и его брови ползут вверх. Перечитывает. Странное сообщение:
- Спроси его, почему он убил меня.
И второе:
- Скажи ему, что я не изменяла. Прощай.
Такое возможно? Он не может взять в толк как? Такое совпадение? Нет не совпадение. Это она – вдруг осеняет его. Другая – это она. Но как? Он бежит в ванную осмотреть ее еще раз  и у изголовья ее, под затылком, там, где волосы падают на край ванной, обнаруживает светлую панель ее сотового.  Теперь он все понимает. Ему даже не нужно копаться в ее сотовом. Но он совмещает два дисплея и видит две одинаковые по содержанию картины. А может все-таки разные? Нет, она – одна. Она одна. Она изменяла ему. А, быть может, не изменяла? А он решил избавиться от нее, чтобы найти другую. А другая – это она! Такое бывает?!
Впрочем, он не ощущает ни горечи, ни свободы, ни обиды, ни облегчения. Только вдруг сводит скулу и колет где-то под сердцем. А потом проходит. Сразу. Он чувствует себя усталым, еще раз говорит себе, что дело сделано. Сейчас, ему остается избавиться от черной свечи, вытащить тело из ванной и обтереть ее насухо, а потом еще удалить всю переписку и все. И она исчезнет из его жизни, будто ее и никогда не было. Эти месяцы забудутся и развеются, как прах на ветру. Он начнет новую жизнь, найдет себе кого-нибудь и будет жить, никогда не вспоминая ее и не думая о ней…
Вы, конечно, задавались вопросом о близости людей. Иногда вечером, глядя на ночное небо? Или на берегу тихой речки, бросали камни в нее, а сами были где-то далеко?.. Если нет, тогда, как говорится, в добрый путь, у вас все впереди. Ведь рано или поздно мы все пытаемся понять истинные корни понимания и доверия, которое возникает между супругами, родителями и детьми, их участия и сопереживания друг другу. И почему так иногда получается, что нам подчас легче доверится первому встречному, поведать наши беды прохожему? В будущем вы, вероятно, зададитесь и таким вопросом. Потому, что проще открыть лишь часть себя, чем раскрыться полностью? Или потому, что общаясь с человеком, который является для нас загадкой, тенью, мифом, мы беседуем не с ним, а с самим собой? Мыслящий человек всегда будет задаваться такими вопросами, находить на них ответы и, в конечном счете, ошибаться. Ведь, как я уже писал выше, душа человека – это пространство, обнесенное четырьмя стенами, а глаза – это окна туда и оттуда. И не стоит напрасно и из праздного любопытства подолгу смотреть в них, потому что там нас могут поджидать страх, непонимание и смерть.
Но, напоследок, прежде чем окончательно покинуть нашего героя и его квартиру, стоит упомянуть об одной странности, которая произошла с ним в ту памятную ночь. В сущности это была безделица, мираж, но, я уверен, что она запомнится ему надолго и, уж наверняка, лишит его покоя до конца жизни. Так вот, в ночь, когда его дело было сделано, мертвая жена лежала на кровати, завернутая в бархатное полотенце, как в саван, сразу после того, как он позвонил в неотложку и сказал, что его жена скончалась, и ему оставалось только ждать, когда за телом приедут соответствующие службы, сидя в темноте на кухне; в этот час он мог поклясться, что явственно видел, как на дисплее его коммуникатора появилось расплывчатое пикселеобразное выражение «:)», а затем с вибрацией он услышал легкий и воздушный, флиртующий, ее смех, который выбрался из его коммуникатора, а затем полетел по квартире, так, что у него поползи мурашки по спине, раскололся во всех углах и затих только в ванной…

Екатеринбург 13 августа 2012 года