Бал Сатаны. Август 1991

   (Отрывок из романа "Страна Сияющей Богини")

   - Елена, Васильевна? Вот уж не ожидал вас увидеть здесь и в такое время! – Выкатив противные маслянистые глаза неопределённого цвета, полуприкрытые, сползающими на нос очками, искренне удивился появлению Соколовой в своём кабинете, выглядевшем так, словно здесь только что побывали неведомые погромщики, ответственный редактор отдела пропаганды и парторг издательства Алексей Вениаминов.
Крупнотелый пятидесятилетний мужчина с сильно выпирающим «пивным животом» и красным потным лицом, лихорадочно копавшийся в ящиках огромного письменного стола, очевидно в поисках документов, компрометирующих его как партийного функционера низшего звена, растерялся при виде женщины, которой ещё сравнительно недавно откровенно побаивался.
Елена Васильевна нередко подвергала острой критике его методы работы, находя весомые аргументы, и продолжалось это вплоть до её исключения из партии в феврале прошлого года, когда коммунист Соколова потребовала от членов первичной партийной организации осудить внутреннюю и внешнюю политику, проводимую Горбачёвым.
   «Пожалуй, тогда она была права», - вспоминал теперь Вениаминов. – «Вот ведь до чего дело дошло…»   
   Бумаги, которые он укладывал в раскрытый объёмистый портфель, посыпались на пол из его непропорционально маленьких, холёных рук, не державшие до сего времени иных инструментов или орудий труда кроме ручек, карандашей и столовых приборов. Руки, потные, как и весь с ног до головы Вениаминов, дрожали так, словно прикасались не к макулатуре, которой теперь грош цена, а к оголённым электрическим проводам.
Раскрытый настежь массивный несгораемый сейф, папки лежавшие на столе, стульях, па полу и повсюду разбросанные рукописные или машинописные документы, бумаги и фотографии, неожиданно напомнили Соколовой кабинеты офицеров СД, разбегавшихся кто куда из здании Управления имперской безопасности Гамбурга, какими она увидела их 30 апреля 1945 года, когда приняла решение выбираться из города, в который со дня на день войдут британские войска.
   Ей следовало пробираться на восток, навстречу  советским войскам, добивавшим остатки Вермахта и Ваффен-СС, отходивших на северо-запад в Шлезвиг-Гольштейн, сдаваясь целыми дивизиями на милость англо-американцам, у которых имелись сверхсекретные планы по их использованию в грядущей войне с СССР.
   Эта, уже третья в двадцатом веке мировая война с СССР, а по сути с Россией силами объединённой коалиции стран Запада, возглавляемых Великобританией и США, идеологом которой был ярый русофоб и антикоммунист Уинстон Черчилль, должна была начаться не позднее, чем через два месяца после падения Третьего рейха и носила кодовое название «Rеnken», что в переводе с английского означало «Немыслимое» .
   Вот и сейчас спустя сорок шесть лет в стране творилось что-то «немыслимое». Похоже, что планы покойного премьер-министра Великобритании удалось осуществить его последователям, разрушив страну, победившую фашизм, изнутри с помощью предательства правящей верхушки СССР. И предотвратить катастрофу, обезвредить разлившийся по стране яд предательства, уже не могли никакие ГКЧП. Слишком поздно…
   - Как вы сюда прошли? У вас ведь нет пропуска! – Беря себя в руки, Вениаминов повторно удивился появлению Соколовой.
   - Внизу никого нет, вахтёр прокинул свой пост, - ответила Соколова.
   - А вы зачем здесь? Вы одна? – Забеспокоился Вениаминов пока ещё ответственный, никем не отстранённый от дел редактор отдела пропаганды и руководитель первичной организации партии, которую теперь, несомненно, запретят , а потому опасавшийся расправы, которую могли над ним учинить «распоясавшиеся элементы». Исходя из этого, следовало поскорее наполнить портфель документами, которые следовало уничтожить, сжечь где-нибудь в укромном месте, и отсидеться дома хотя бы в течение нескольких дней пока всё уляжется…
   - Проходила мимо, вот и зашла по старой памяти посмотреть на своё прежнее рабочее место. Где же сотрудники? Неужели всех распустили? В редакции пусто.
   - Какая уж тут работа, Елена Васильевна! Все разбежались по домам. Кругом твориться такое! Провокационная затея с ГКЧП провалилась, теперь Ельцин фактически отстранил Горбачёва от власти, готовятся указы о приостановлении и полном запрете деятельности КПСС. Толпа рушит памятники бывшим руководителям страны , вот-вот начнутся аресты партийных руководителей и активистов! Поверьте, желающие для таких дел найдутся. Ещё вчера Терёхин, помните такого тихого человечка и весьма посредственного работника? – Напомнил Вениаминов, - призывал к отстранению членов партии от работы и даже к аресту собственными силами! Пытался создать дружину из беспартийных! Слава богу, его не поддержали. А что будет завтра? Столько повсюду развелось ненавистников, готовых вешать коммунистов на столбах! – Негодовал Вениаминов, нагоняя страх прежде всего на себя любимого.
   - Вот и вы, Елена Васильевна, должно быть теперь так же ненавидите нас за то, вас исключили из партии. Теперь вы пострадавшая и не станете препятствовать расправам! – Плаксивым голосом пожаловался Соколовой Вениаминов.
   - Алексей Венедиктович, выбросьте всякую чушь из головы, если она у вас ещё  имеется! Или уже потеряли от страха! – С гневом ответила Соколова. – Такие, как вы никому не нужны. Те лица, что с помощью спровоцированных ими членов ГКЧП, показавших свою полную беспомощность, совершили государственный переворот, члены той же партии, в которой ещё состоите вы, состояла я! Эти перевёртыши, давно изменили данным клятвам, и ради корпоративных и личных интересов готовы на слом существующего строя. Они напомнили мне о тех членах Германской компартии, которые после тридцать третьего года сжигали свои партбилеты и, публично покаявшись, вступали в перспективную Национал-социалистическую партию. Таких предателей называли  «бифштексами» - коричневыми снаружи и красными внутри.
   - Что вы имеете в виду, Елена Васильевна? – не поинтересовавшись ни перевёртышами их Германской компартии, ни «бифштексами», спросил, застёгивая портфель, набитый документами, несколько успокоившийся Вениаминов, размышляя, как бы ему теперь покинуть здание издательства, не привлекая к себе внимания «распоясавшихся элементов» жаждущих немедленной расправы с партийными функционерами.
   - Неужели вам, парторгу и идеологу, не ясно, что Ельцин и его окружение с одобрения «вашингтонского обкома», даром ли Борис Николаевич – этот типичный «перевёртыш», посещал США, спешно закрывают коммунистический проект и инициируют возврат к капитализму, рассчитывая присвоить государственную собственность, прежде  всего самую доходную её часть – экспорт нефти, газа и иного сырья.
Помимо этого эти отечественные «перевертыши», которым сродни немецкие «бифштексы» тридцатых  готовы, опираясь на провозглашённые союзными республиками суверенитеты, готовы распустить Союз, надеясь, что России без союзных республик будет легче перестроить экономику на капиталистический лад и не допустить социального взрыва среди населения, которому грозят нелёгкие испытания.
   - Развалят СССР? – Не поверил своим ушам Вениаминов. – А как же Ново-Огарёвский процесс? Заключение нового Союзного договора?
   - Об этом просто-напросто забудут, и Союз похоронят уже в этом году, - подтвердила Соколова.
   - Средняя Азия – это действительно балласт. Можно обойтись без Кавказа и Прибалтики, но Казахстан, Украина, Белоруссия останутся с нами? – Как-то неуверенно высказал своё мнение Вениаминов и вопросительно посмотрел на Соколову.
   - И они уйдут, - вздохнула Соколова, - а кто ослушается, тех выдавят !
   - Если бы я не знал о том, что ваши пророчества обычно сбываются, то ни за что бы не поверил, - вздохнул Вениаминов, вытер платком пот с лица  и поправил очки. – Думаете, никаких репрессий не будет?
   - Не будет, - подтвердила Соколова.
   - А редакцию закроют?
   - Думаю, что нет, но тем, кто не уйдёт по собственному желанию, придётся основательно перестраивать свою работу, особенно вам, «ответственному идеологу».
«И ведь перестроится…» - подумала Соколова, собираясь уходить. Вид раскисшего Вениаминова внушал ей отвращение. 
   - Елена Васильевна, я думаю, что нам следует выходить из здания вместе, - выглянув в окно, предложил Вениаминов.
   - Это почему же?
   - Понимаете, если там, на улице кто-то поджидает сотрудников редакции, угрожая расправой, подумает, что мы муж и жена. Понимаете, так будет безопаснее для нас обоих и следует воспользоваться случаем, - попросил Соколову Вениаминов, умоляюще заглядывая ей в глаза.

         - Партработники перепугались и наделали в штаны: 
           "всё, ребята, отплясались на балу у сатаны..."

   - прочитала на память пару строк Соколова, ответив Вениаминову презрительным взглядом.
   - О чём это вы? – Обиделся он, вспоминая фрагмент вечернего концерта «в честь победившей России», переданный из Ленинграда в вечерних новостях, и песню, которая заставила его передёрнутся перед экраном и по настоянию жены выключить телевизор, так что фамилии исполнителя Вениаминов, никогда не интересовавшийся подобной музыкой, так и не запомнил, хотя лицо певца было узнаваемым.
   - Слова из песни не выбросишь, - добавила от себя Соколова. - Ну что ж, гражданин Вениаминов, идёмте, если опасаетесь расправы! – Пожалела она своего бывшего коллегу и партийного руководителя, который по возрасту годился ей в сыновья.
   - Мне до метро, а вам?
   - Мне тоже, - обрадовался Вениаминов, пытаясь взять Соколову под руку свободной от портфеля левой рукой.
   - Это лишнее! - Одёрнула его Елена Васильевна. – Не отставайте!

                * *
   Вчера вечером, находясь в гостях у Ольги Лебедевой в Ленинграде, который пока не был переименован в Санкт-Петербург, несмотря на июньский референдум, она побывала вместе с близкой подругой на Дворцовой площади, и ей было жаль тех ленинградцев, которые праздновали «победу», не думая о том, что ожидает страну. Там был устроен вечерний «праздничный» концерт. Запомнился Игорь Тальков с его жутковатой песней, которая и сейчас назойливо донимала.

Кончен бал, погасли свечи,
Не успевшие поджечь
Всю планету,
И не вечным
                Оказался красный меч,
                Пропитавший кровью землю
                Невиновной стороны,
                Что бельмом сияла белым
                В чёрном глазе сатаны.

                Сатана гулять устал,
                Гаснут свечи, кончен бал.

                И на площади на Красной,
                Над которой бес кружил,
                Перестанут поджигаться
                Те, кого допёк режим.
                И следит шароголовый
                С пьедестала прямо в ад,
                И ему там черти новый
                Мавзолей соорудят.

                Сатана гулять устал,
                Гаснут свечи, кончен бал.

                Партработники перепугались
                И наделали в штаны:
                «Всё, ребята, отплясались
                На балу у сатаны».
                У чертей на сковородке
                Вы будете, как караси,
                Ой! Лихо вжаривать чечётку
                За предательство Руси.

                Сатана гулять устал,
                Гаснут свечи, кончен бал.

                Сатана гулять устал,
                Гаснут свечи, кончен бал!

                С новой эрой вас, господа!

   Закончил свою песню Тальков…
   Тот вечер, мокрый от холодных августовских дождей, запомнится навсегда, а спустя некоторое время за августом надолго закрепится дурная слава, как о «месяце катастроф».
В тот вечер ни Соколова, ни Лебедева ни с кем не вступала в споры о будущем страны. В той эйфории, которая царила на площади, это было совершенно бесполезным занятием.
Исключением стал лишь Тальков. Покидая сцену, он мимоходом заметил красивую немолодую женщину с пронзительно грустными глазами и поинтересовался.
   - Мадам, отчего вы такая грустная в этот праздничный вечер?
   - Жаль мне людей и вас жаль, Игорь, - ответила Соколова. – Воистину, бал Сатаны!
   - Это почему же вам меня жаль? – Удивился Тальков. – Разве это не здорово, что Россия, наконец-то, сбросила с себя проклятое иго коммунизма и становится «нормальной страной»?
   - Сомневаюсь, что «нормальной». Не для того всё это затеяно, да и что вы понимаете под «нормальной страной»? Уже очень скоро, окунувшись в новую, жестокую реальность,  вы поймёте, Игорь, что заблуждались, что обмануты. Вас мне особенно жаль. Вы молоды и ещё много не понимаете. Некоторыми своими песнями вы нанесли тяжёлые раны родной стране. Очень скоро вы опомнитесь, но будет поздно. Прозрения вам не простят и новых, иных песен, вам спеть не дадут. Увы, Игорь…

                «Сатана гулять не устал,
                И не окончен жуткий бал…»

    Побледнев, перефразируя слова автора, напомнила ему Елена Васильевна, и добавила.
   - Впереди я вижу ещё более жуткий бал….
   - Знаете, уважаемая госпожа, не знаю вашего имени отчества, но вы тоже ничего не понимаете! - Разозлился задетый за живое Тальков. – О потерянном «коммунистическом рае» жалеют только «задубевшие совки » или «впавшие в маразм» члены КПСС! Интересно, кто мне посмеет угрожать? Чего же мне не позволят петь? Неужели о Чистых прудах?
Соколова не ответила, с состраданием посмотрев на известного барда, купавшегося в лучах славы этим августовским вечером.
   - Прощайте, Игорь…
   - Пойдём, Руса, не стоит с ним связываться! – Ухватила подругу за локоть разволновавшаяся Ольга Лебедева, на которой не было лица
   - Нет уж, ответьте, почему же вам жаль именно меня? – Продолжал настаивать взвинченный Тальков, ощущая себя «героем вечера». – Какая «жестокая реальность? Кто мне угрожает? Что-то не пойму! – В голосе  певца послышались жёсткие, угрожающие нотки и в то же время плохо скрытая тревога.
   - Этого я вам не скажу, пожалею, - вздохнула Соколова, отчётливо видевшая печальную судьбу известного и, несомненно, талантливого барда, ставшего кумиром толпы, собравшего после своего «эпохального выступления» бурю оваций .
Впрочем, Талькова уже окружила и оттеснила от двух пожилых женщин толпа преимущественно молодых людей, среди которых преобладали лица женского пола, протягивавшие певцу открытки, а то и просто клочки бумаги с просьбой подарить свой автограф. А одна бесстыжая девица сбросила майку и сияла от счастья, показывая окружающим автограф Талькова на левой груди чуть ниже сердечка, нарисованного красным фломастером.
    - Пойдём, Руса, пройдёмся до вокзала пешком. Через час с четвертью отходит твой поезд, – напомнила подруге Ольга, и женщины, не оглядываясь на шум разогретой концертом толпы, направились в сторону Московского вокзала.