Тантрические кoлебaния

Как-то один мой товарищ сказал: "Нужно быть очень смелым человеком, чтобы опубликовать сборник стихотворений на портале прозы". Раньше я был с ним согласен, теперь у меня нет выбора.

Давно я тут ничего не публиковал. И давно не писал ничего длиннее, чем записка на салфетке, как у Фета.

Казалось, что эта часть моей жизни давно ушла в прошлое и принадлежит какому-то другому, ирреальному времени. Сначала пишешь, потому что хочется, потом - потому что не можешь не писать, а в кульминации - пишешь не только потому, что не можешь не писать, но и потому, что появляется, что сказать. наверное, в какой-то момент каждый из нас перестаёт говорить. сначала с окружающими, потом - с близкими, как итог - с самим собой. Наверное, опубликовав это, я снова переступил черту. На этот раз черту внутреннего безмолвия. Простите за длинное вступление, я слишком давно их не писал, чтобы не написать и сегодня.

Читайте. Или не читайте. Но мне не все равно :)


I.

дни идут однообразные как жужжание мухи,
горизонт завален, но в целлюлит сворачивается
ближе к ночи. и только невменяемые слухи
о конце света подтверждаются. раз уж начали

говорить о конце света, он просто не может
отказать во взаимности. стрелки тоже идут
на часах, но слегка неуверенно. что же,
неуверенность только на первый взгляд редут,

на второй укрытие, а на третий - данность.
телефонный разговор стал роскошью, забыты
также твои глаза и даже имя. такое случалось
раньше, но теперь есть чувство, что я вытер

салфеткой с обрезка своей губы не кусочек курицы,
а всю тебя. пальцы по-прежнему бегут по клавиатуре
от неведомого преследователя, и то, что внутри курится,
а не дымится, как это бывает с пепелищем на натуре.

II.

корабль двигает горизонт только на первый взгляд.
посмотрев еще раз, понимаешь, что, закруглённость
земного шара это лишь достояние вида с холма. и так
становится ясно, что море это отражённая небесная ось.

прищурившись, замечаешь рыб в облаках вместо звёзд,
вот и команда Кусто из-под некрасиво обрезанного ногтя луны
выныривает, как зрачок из-под века, полного детских слёз.
ночью пейзаж изменяется с поправкой на свет. унылой

ясности дня придаётся особый смысл за счёт шелушенья теней,
уводящих даже не в глубину, а в бездну.
При свете фонаря не видно, что абрис её груди красив как Эдельвейс
и что если ты так усердно смотришь в Пензу,

рано или поздно Пенза начнёт смотреть в тебя, но это волнует мало,
когда по её неожиданным родинкам есть возможность составить карту мира
и что вам ещё есть, что сказать друг другу, а не просто - осталось.
ты смотришь в море и видишь море, хотя это небо, а в голове spero dum spiro
и ещё - усталость.

III.

двое не могут быть поэтами.
наверное, именно поэтому
двое не могут быть вместе.
заключенные в объятия в месте,
.
которое находится на линии
горизонта, они, как Пазоллини
бросают вызов мировому вкусу.
т.е. выбирают крест, подобно Иисусу,
.
и от них самих остаются только тела.
на краю земли они в чём мать родила
противятся ветру, чтобы дать надежду
миру, но мир выбирает тепло и одежду

IV.

она везде. во сне,
где я пытаюсь быть другим,
но остаюсь собой, как снег
который, испаряясь в дым

пара подчёркивает воду в основании
себя же. она везде. и там
где я не называл её словами
она теперь яснее слов и по пятам

меня преследуют её ключицы.
она везде. я выплюнул её, собрав
слюну, и мне она не снится,
но остаётся между рёбер сплав

воспоминаний и того, что есть сейчас.
метафорически похоже на темницу,
в которой нет меня, но существует абрис нас
она везде, и я пытаюсь с этим свыться.

V.

эти чужие люди в окне чата
рифмуются со словом девчата.
девчата впрочем тоже чужие
я ел себя долго и похоже выел.

лихорадочно обновляя вконтакте
я не ждал ответа и писем но как-то
надеялся, держа в уме формулу, что голова
есть умноженные на мысли слова

минус отведенное время. усталость
это черта, которая сверсталась
с характером, как в дорогом журнале,
прежде, чем вы посмотрели и узнали

себя в зеркале. двигаясь в тумане
понимаешь, чего не хватает: ума ли,
сердца ли или знаний, которые дают
в худшем случае веру, в лучшем - приют.

я листаю газеты вместо того, чтобы
листать память и это путь, который
позволяет забыть сегодня и не думать
о будущем ночью, когда накрывает.

однажды ты посмотришь в мои глаза
и за сигаретным дымом увидишь там то за
что не любила меня и почему мы расстались
роговицу, белок, зрачок и всё, что внутри из стали.

VI.

ты мне дорога как город,
в котором рождаются, но не живут.
я как магнит, который прикован
к холодильнику. через пять минут
.
одиночества он чувствует себя лишним
кораблём в мраморном море с ручкой.
и хотя это всего лишь магнит: нищий,
с сердцем из камня, с мыслями ни о чём,
.
ему хочется верить во что-то лучшее,
чем в холодильник. например, в железо.
на вопрос, кому ты действительно нужен,
правдивый ответ даст только сигарета
в ее руках. пока она горит, ты безоружен.


---


I.

страшно сознавать,
обнимая эти хрупкие плечи,
что в ней была жизнь до тебя
что пила не только в твоей постели
и не только с тобой курила.

страшно понять,
с дрожью притрагиваясь к бретельке,
что целый мир сокрыт там,
где казалось заканчиваешься ты,
но на деле начинается она.

страшно простить,
опуская свои глаза в её,
как перископ, что её губы
были не одиноки, пока ты
искал номер телефона у знакомых.

страшно подумать,
нашарив кромку её одеяла ночью
что такая песчинка, как прошлое,
будет натирать и саднить до тех пор,
пока один из вас не выхватит револьвер.

II.

если закрыть глаза ладонью,
горизонт окажется глубоко внутри.
останется вывести воронью
черноту за скобки и на счёт "три"

вскрыть память консервным ножом.
это делается много проще, чем пишется,
но стоит на секунду задуматься о том,
так ли это необходимо. любые излишества,

когда речь идёт о карме, душе, внутренней
(именно - внутренней) религии, а не церкви,
важно понимать, что пути назад как будто бы
и нет, и каждый сделанный шаг на отрезке пути,

будет означать не новое, но единственное.
если всё-таки решился, тогда лезвием пройди
этот круг, сними крышку. помедлив, приложи алоэ.
открой глаза и, не моргая, следуй за меридианом на юг,
растворяясь, как память, в каждом сказанном слове.

III.

Когда читаешь Сола Беллоу
хочется взять парабеллум
и отстрелить себе часть головы
чтобы развеять сигаретный дым
слов, встроенных в тетраэдр, а не прозу;
и архетиктонику, которая скорее поза,
чем понятный читателю слог
из которого можно усвоить прог-
рамму жизни хотя бы на несколько лет вперед,
но проза эта пуста, как коктейльный лед.
И зря, читая, ждешь, что тебя заберет,
совсем как крестьянин, который заглядывает в рот барина словно в манускрипт
и видит не сакральное знание, но губы, горло, кадык

IV.

знаешь, у меня тоже есть душа.
возможно, поэтому так хочется снега
вместо кофе по утрам не спеша
идущего, рисующего сугробы-лего,
звенящего, как тишина в ушах,
словом, первого чистого снега.

знаешь, у меня тоже есть душа.
и с годами все труднее стоять к тебе
спиной. в ней зреет ощущение ножа,
как у того Ли, оказавшегося за китайской
стеной, или орлеанской героини Жа-
нны Дарк, которую повесил отнюдь не герой

знаешь, у меня тоже есть душа.
считается, равновесие - лишнее, когда есть
перила, а помнишь те стародавние времена,
когда ты, обняв меня, слегка с придыханием
говорила, что когда мы вместе, остальные идут на...
то есть, просто берут и проходят мимо?

V.

пропотевший злодей закуривает
последнюю сигарету в ожидании
жертвы. глаза, как остывшие угли,
тухнут. фонари, напротив, выжигают

пространство желтоватым цветом.
в тени повсюду ощущение агонии,
даже сердце замедляет ход. где-то
цветут акации, небо синее, кони и

наездники живут в мире и согласии,
но только не тут. револьвер нагрет,
как полуденный камень. не в своей ипостаси
здесь всё, начиная от девочки шестнадцати лет,

которая дурачится с дошкольными ребятами,
заканчивая подъезжающим автомобилем,
который точь-в-точь катафалк. совсем рядом
проносится юный велосипедист или

его отражение в витрине, размытое кронами
деревьев. открывается дверь и водитель, замерев,
вздрагивает от скрипа спиц. каркают в'ороны,
подавляя первобытный голод, и мерзавец затягивается,
в последний раз, распадаясь в витрине на сумму частиц,
совсем, как в сумерках, распадается город

VI.

Небо в сумерках напоминает коньяк
В отражении столика под углом сорок градусов.
По привычке - рюмка, янтарный яд.
Все ради приступа ободряющей радости

На лице снующего между столиков официанта
Который к тому же еще и студент
А может, сменившая пол лесбиянка,
Которая весь вечер крутит задом затем

Чтобы было на что жить с девушкой
Когда утром смена подойдет к концу
И ты, оставив щедрые чаевые, немощный
От выпитого, сорвешь себя с него как коросту

VII.

когда-то мне было хорошо.
в ритмической форме еще
не сформировалось, а впрочем
лирика - это всегда ни о чем.

хочется говорить о серьезных
материях, но выходит паршиво
и с матами. а ещё сводит дёсны
от ледяного ветра внутри машины

души. "машина души" - метафора
спорная, но только пока не сломалась.
строчки, как поток песочного сахара,
движутся рывками. это всё малость

наскучило. голова, как кусок сала
стекает по кромке тарелки вниз.
руки падают, сердца как не бывало
и вместо точки кривоватый дефис


VIII.

я за культ солнца
в диоптриях сердца.
за ассонансы и стоны
в пределах текста.

за чувства в переводе
на французский в гугле.
за то, чтобы похоти
предпочли иероглиф,

означающий похоть.
за то, чтобы "бодлер-2"
сменил "дом-2" и плохой
контент на телевидении

стал частью истории
ушедшей в прошлое.
за то, чтобы строили
не только ложь, но

и будущее культуры.
как будто картины Дали
написанные с натуры
и вшитые фотошопом в умы.

IX.

номер из вызубренных семи
цифр или распылитель души?
он же наиболее нами всеми
пригубливаемый кувшин

в котором - не вскипячённое
молоко, но изнанка поцелуя в пене.
и моё сердце, немного чёрное
от ненависти и твоей измены.

гудки. перебираю номер паль-
цами когда-то перебиравшими
твои волосы цвета сна. жаль,
но разговор делает нас страшными

могильщиками друг друга, а безмолвие
приумножает страх смерти. в шахматах
это пат, в жизни - бытовое безумие.
и только осколки кровоточа'т,
равные количеству наборов зуммера


X.

хипстер
это когда
заводишь твиттер
играешь в твистер
и предлагаешь выпить
вместо того
чтобы найти
жену/мужа
работу
оставить след
словом,
стать
достойной
ячейкой
общества

XI.

компас моего безумия
указывает на отсутствие
границ и... в общем, ну его.
перейдем к тому самому сну

он всегда рядом
ртом, ушами, зубами, смирительным
взглядом и смирительной ру-
башкой вокруг меня, как эпителиальная
ткань на кончиках пальцев, рук

и всего остального, что есть тело.
я бы выплакал море, если бы не
морская болезнь. страх пределов
начинается со страха перед временем

который есть отец страхов в принципе.
закрываю глаза и, снова, вижу, ползет
приговаривая
"поздно, чёрное" губами, как небо, выцветшими
и это меньше всего похоже на зов,
больше на эпитафию

XII.

матовое полотно на входе испол-
нено мастером в восточном стиле.
и хоть ты и смотришь на него в упор,
твои следы в отражении простыли

как гулявший в дождь под луной
босиком. Напомни, дорогая, не ты ли
утверждала, что это продлится немно-
гим меньше, чем если бы мы были

античными богами, т.е. не вечность,
а часть ее? как будто сноп пыли,
поднятый дуновением, суть нечто
невесомое, затмил зрение. слепыми

делает отсутствие не глаз, но век. и когда
мы вырыли ров, позабыв навести мосты,
я подумал об ассонансе; он как лёд, вероломно
соединит строки, несмотря на отсутствие воды.

XIII.

я никогда не ел твоих волос
и в этом моё горе
и хоть поцелуями исполос-
овала горло, море
твоих глаз было дороже
мне, чем явление летнего солнца
ночному сторожу в холодном гараже
после расставания длинные гудки, как стронций
отравляют слипшиеся ночи и дни
смешно, но одинокая луна указывает
на то, что мы не одни
и вместе с тем базовые
мысли о прекрасном прерываются на
раз, два, три
закрыл, открыл уставшие глаза,
но логике отчаявшегося вопреки
календарь не стал мотаться назад
вместе с тобой стремительно утекли
мои любимые "Битлз" и Буковски
я не хотел реветь по поводу всего этого
ведь умершие похожи на Пушкинские сноски
в черновике - вроде не в тексте, но и не вне его
так стоит ли винить тебя, дорогая, за то,
что теперь я один смотрю на звёзды?

XIV.

ветер, шум волн
ускользают вон

самодельный плот
побывавший под

льдиной вроде и жив
но команда сгинула

дождь, пух, снег
идут, но время из тех

кто не считает минут,
гнёт баранки на "ну?"

говоря проще: неумолимо
невозвращаемо, неделимо

календарь проржавел
люди с ним иже

на руке тик-так часов
с годами слушать ещё

сложнее. мысли о смерти
закрывают открытые двери

души. но уже умершим не
остановить по меньшей

мере 6 миллиардов живых/
как неподходящий жених

не в силах сказать да
за невесту, если она жива

впрочем это просто слова
в глубину закатывается как кадык
усталая голова

XV.

Сердце опять скомкано в комок
Неутолимый приступ безумия
А все потому что не сумел, не смог
Вспомнить твой номер насилуя зуммер

Мне остается прожить без тебя на
Тысячу километров ревности больше
Рвущий овцу в клетке бестиария
Волк или разрывающий жертву коршун

С точки зрения библейской морали
Которую принимаю в том числе и я
Поступают намного правильнее
Во всяком случае духовней меня

XVII.

глаза цвета мохито со льдом
сидит в окружении трёх мужчин
подтекстуально намекает на то
что сегодня она ни с чьим

не захочет мириться либидо.
Херувим вышел покурить в тамбур
пошлости прерываются спокойным: «идите!..»
Перестук колёс делает плавным
молчание.

внутренний монолог о красивом
прекращаем вопросами официанта;
последней новостью с Фукусимы;
общим настроением, что Санта

Клаус есть и сейчас на санях по вагону
раздаривает изнывающим презервативы
одни всю жизнь пытаются из искры огонь
развести, другие на раз предъявляют ксивы

и получают огниво. Вопреки несправедливости
Она думает о Рио
мятных поцелуях отражённых в воде
о том как это, должно быть, мило

придумать свою первую девушку в "ворде"
несмотря на ссоры дарить ей букеты букв,
а на возможную близость намекать письмами...
издав до боли нечленораздельный звук

один из тех трёх, возвысившись над лысинами
остальных, приобнял её и попросил пройти в купе,
сразу перейдя на ты. Отмахнувшись: "не лапать"
прошептала оскорбленным голосом она: "вкупе

я прошу обращаться на вы, а после - обойтись без храпа"
наблюдая её бёдра те двое в ожидании последнего траха
перед тем как сойти в Сибири, а может на Дальнем Востоке
думали о сущности первобытного строя или первобытного страха
что, впрочем, не мешало им пребывать в восторге.


XVIII.

на монмартре

мимо проносятся перекрёстки.
кажется, светофор озарился нимбом.
зубы остаются, выпадают дёсны,
у доноров регенерируется лимфа

вместо крови. А может, оно правильно?
Мир других, кроме твоего внутреннего
жалкая попытка записать на цифровую камеру
традиционно идеальное французское утро.

как ты наконец встаёшь с постели какой-то женщины
небритый и кажется пьяный после вчерашнего
свежевыжатый сок и врёшь себе, что изменишься
ломаясь перед зеркалом, как плохой карандаш

XIX.

в движении по трассе мазда
превращается в масдам
дырявит пространство и время
спойлер, приобретающий обтекаемость тремя
переключениями передач
твоих спокойных рук. Не знач-
ит ничего усиливающийся звук
и страх скорости на моем лице как и бук-
вы мертворожденные после
на дисплее телефона. возле
твоих губ невдоха и невыдоха
которые я представляю раз за разом
до молчаливого крика, до сердечного вывиха
я готов лежать недвижимым глазом
и принять все как данность
только бы наше движение продолжалось

XX.

давая интервью, старайся абстрагироваться. главным образом от себя. говори простыми понятными фразами. максимум из четырех слов. никогда не раскрывай планы. чаще себя упоминай маму. или девушку (можно - жену). если хочешь - дочь, сына. ненужное желательно зачеркнуть заранее. иначе выйдет нежелательный казус. жена узнает о внебрачном сыне. неизвестный сын обнаружит отца. и позвонит тебе вскорости. характер разговора будет истеричным. кто-то после наглотается "бромизовала". нужно ли это тебе? хорошо подумай, открывая рот. особенно в обществе камеры. телевидение не стоит страданий. тем более твоих близких. лучше лишний раз покури. представляя полулуны ее груди. представляя себя на месте ее. представляя ее глаза внутри. если все-таки решился - ладно. не смотри на результат. никогда - это очень важно. интервью - отрубленная часть себя. живи с этим, всегда.

XXI.

Мы познакомились в душе. Я думал, ты будешь слушать. Я думал, ты будешь слушать. Я думал, ты будешь слушать. Но шум волн заглушил всё.

XXII.

лишенные стройности,
слова приобретают в весе
так и наделенные томностью
глаза женщины занавеши-
.
вают реальность, впрочем иначе
быть просто не могло бы,
в этом библейское предначе-
ртание её рядом, сделать так чтобы
.
вышло забыть печаль если и когда
забыть собственно не выходит
но знай, что после её ухода бардак
установится в голове на долгие годы
.
и наёмом уборщицы (даже из серьёзной
клининговой конторы) спасёшься вряд ли
вместо пыли протрёт мозги, пропылесосит дёсны
вытряхнет коврик души, но оставит памятные пятна

XXIII.

музыка это когда время
течёт не вовнутрь, а вне
опровергая закон трения
для влюблённых на мне
.
музыка это когда хочется
но уже не вернуть и поздно
похоже на одиночество
спутника, запущенного в космос

XXIV.

классного парня перед камерой
дели на четыре, а лучше на десять
желание сыграть правильно
превращает Нью-йорк в Одессу

в автомобиля приспущенном колесе
тоже есть нечто похожее
во-первых, деффект замечают далеко не все
во-вторых, лезут вон из кожи

заметив. и, как итог, неестественность.
закат снова опаздывает на свидание
озлобленный, звоню, к телефону подходит тесть его
то есть, солнце, и ни да, ни нет

не отвечает на вопрос о затянувшейся встрече
так чаще всего и бывает, пока
ждёшь любимую, день превращается в вечер
и естественный свет питают частицы тока
естественные чувства же питать нечем
и они умирают, но их ещё достаточно много

XXV.

ты опять с кем-то увидела
космос. нераспечатанные письма
просят разочароваться в идоле
с твоим характером, но я весьма

бессилен в этом отношении.
знаешь, скучно быть сукой
скучнее, чем работать в НИИ.
можно умереть со скуки

разбивая сердца и теребя нечто
неподвластное законам цензуры.
я пытаюсь забыть, но вечно
твоя фотография. и белые зубы.

ассоциация с диролом без сахара,
который не ты жевала, а я.
хорошая поэма равна точной метафоре,
из которой выжаты водопады нытья

XXVI.

извозчик мог тронуться с места,
но вместо этого
тронулся с ума в пределах текста
на ноутбуке "lenovo"

в действительности он остался просто
извозчиком, движение которого однообразно
в том числе замедленное движение по мосту
и даже если речь о движении его мыслей не важно

ведь он не сможет красиво упаковать пустоту,
образовавшуюся вследствие однообразия
проживаемой жизни, в своём незамолкающем рту
задвигая в уютном французском браззери

телегу об исключительности своего ремесла
очередной миловидной барышне за соседним
столиком, которая опять безрезультатно его посла-
ла в ожидании мужа затерявшегося в уборной комнате



XXVII.

маятник сохнущего зонта
на ремне безопасности
качается приближая сно-
видения. Снится сти-

хотворение как оно есть
инь-яневым пунктиром также:
красота теплохода, ее смесь
с жестяным уродством баржи,

мотивы европейских сказаний,
цербер, спущенный с пищевой цепи,
российские города вроде чернобровой Рязани
девушки пресс-службы Селигера (кажется, это в Твери)

действительность часто подменяется снами
им веришь, но это не в силах изменить суть вещей
пустые люди, стеклянные сердца остаются с нами
во все времена, как порода цирковых мышей

ведь кто-то должен олицетворять собой катастрофу
быть дебоширом, нюхать клей, не принимать на веру стихов,
когда конец наподобие кукушки определяют строфы
это удобно если учесть лимит чернил и рифмованных слов

тем более что в дороге сон обрывается на каждой кочке
и хоть высохший зонт в движении не меняет амплитуды, координат
никогда не знаешь когда поэту придется поставить точку
на тебе, спокойно погружаешься в сон и несказанно этому рад

XXVIII.

остановиться дыхание
невозможно успеть
кардиограмма неправильно
зовут аня ведь

опять таблетки в гортани
молния режет пунктиром
зигзаг воспоминаний
лена запятая ира

вышел закурил приступ
тебя поливали тобаско
спартанцы кажется триста
вторая мировая Власов

печали в привкусе лунного
света твой запах и кажется
руки гладили и если песенка спета
всегда можно испечь оладий

готовить кажется не умела
были ещё какие-то таблетка
слишком ****ское имя лена
гортань резануло поцелуи редко

пальцы высокая нота эскиз
таблетка гортань резануло
кристина я потерял но не скис
без тебя а впрочем невыносимо

XXIX.

художника тянет ко дну
пучина Монмартрских улочек
хотел написать луну
а вышел скромный подлуночек

и свет фонаря не такой -
в теории оттенки теплее
вот это, предположим, герой
вот та, ради которой он тлеет

осталось разобраться с тенями
от урны, деревьев, его плаща
подобрать цвета под орнамент
кафе, увитого лианой плюща

за дымом вуали она спрячет смех
палец на курке, атмосфера кофе
не раздавшийся выстрел напугает всех
в кафе сбегутся из кафе напротив

но прочтется ли в каждом мазке
драматизм дрожащей руки?
скорее картину повесят на сте-
ну украсить неровность шпатлевки

XXX.

силы работать закончились ожидаемо
запылившийся филипп дик на тумбочке.
как отключить бессознательное
так долго голову кушавшее?

получилось бы раствориться в музыки
многообразии электронных темпов
все было бы проще, но узники
совести, вины которых нет и не было,

не могут раствориться в темнице
как, впрочем, и сахар в холоде
так и турист впервые прилетевший в Ниццу
неспособен забыть небо в городе

детства несмотря на красоту окрестностей
и тот факт, что небо всегда подёрнуто
кофейной плёнкой и взгляд в него служит лестницей
в мир другой, к которому всё повёрнуто

XXXI.

пей каждый кадр моей
замысловатой души
лей на пики елей
голубые глаза. напиши

об этом в твиттер
или живой журнал.
каждый поэт вытер
враждебный оскал

глядя в бесцветное
марево зеркала.
и только потом
нашел то, что искал
в отражении неба,
которого раньше не было
XXXII.
Запомни становление пальцев её ног.
Будешь вспоминать удушливым вечером
как не сумел или - лучше - не смог
Броситься гулей в них кутаясь в вечности
.
Глоток ананасового сока
В июньскую жару
Доказывает, что не надо много-
Го от жизни наяву
.
"о любви" апостола павла
брошенное в пустоту
способно осветить темноту
космоса, но этого безбожно мало
XXXIII.
как скрыться в музыке,
окунувшись в отражение
темницы твоей тени? узников
высвобождает движение

линейной перспективы.
стылые губы в пустынных
трещинах некрасивы
но еще не остыли

чувства. хулахуп языка
вертится, продлевая жизнь
тебе и мне. это и есть музыка.
закрой глаза, забудь про все
и держись
XXXIV.
остатки вчерашней курицы.
пармезан, два деревенских яйца.
в принципе сохранить счастливость лица
утром можно не только фильмом кустурицы

деления зарядки растворялись в дым на глазах -
вчера пересматривал твои короткие смс-письма
снова пришлось притворяться больным и весьма
чтобы вместо работы преодолевать страх

Вооружившись двуручным ручки и щитом листа.
Ты знаешь как это бывает - днями неспавший
С выпученными глазами и сердцем дырявым, как баржа,
Дрожишь над плоским А4 не в силах родить ни черта

Сдаёшь оружие, снова возвращаешься к письмам,
Теша себя надеждой, что там найдёшь те слова,
которые, как средневековый алхимик, превратишь из олова
в золото, но потом понимаешь, что это все ерунда
закуриваешь, закрываешь глаза и спокойно растишь годовалую
бороду
XXXV.

курение это бессилие. как ни кури
на повестке дня побег девушки.
сигареты не вернут вкус её груди
даже забив дымом опустевший склеп двушки
.
в лучшем случае отодвинут желание кушать
себя на второй план, оставив на первом запах
гари и освежёванную тушу души, не лучше
ли оставаясь собой приклеиться к очередной
девушке в баре и, нажравшись, влюбиться в неё по уши?



XXXVI.
набери в рот кремниевой воды
и по молекулам растекайся в дым
всё же лучше, чем зажигать огни
сигарет, отсчитывая последние дни
.
не советуй никому и не проси совета
и глагольных рифм не бери. эстета
всё равно не удивишь позапрошлым веком
красота - очевидна, остальное - под веком.
.
даже если невмоготу, никогда не смотри
в зеркало, чтобы оценить других. сатори
не озарит, если разделить мир на чужое
и родственное, а впрочем делай, что хочешь
(имей свое собственное)



XXXVII.

тебеотебе

невыносимо, когда удушье.
не слушал, зато кричал.
тот лишь становится лучше
кто рубит себя по частям

отказывался от привычек.
по-бабьи скулил в домофон.
замызганный улицей нищий
симпатичнее меня и то.

в отблеске фар напротив
день растворяется в дым
жизнь равна кружкам кофе
поделенным на мечты


XXXVIII.

Где-то в Провансе, а может быть в Ницце
Ты ждешь белого коня верхом на принце
Или хотя бы единорога умеющего быть верным
Знающего что для того, чтобы быть первым
Совсем необязательно родиться единорогом
Или единоросом, достаточно сказать о многом
Одним мгновением моноцветного взгляда
Глаза в глаза. Иначе - зачем все это надо
(Окончание поэмы загибается в сутулость вопроса)
Как жаль, что люди не видят дальше своего носа
В лучшем случае не видят дальше носа Гоголя
Но разве это важно в пределах руинов города
Который от бессилия разрушил ты сам
Преследуя себя (и тебя) по горячим, горячим следам

XXXIX.

заслужить улыбку ангельски беспристрастных губ
равно как и укуса дракуло-фарфоровых зубов -
гораздо легче, чем будучи таким глу-
пым, растопить ее сердце камином безуглистых слов

хуже всего, когда ты не напоминаешь, а и есть камин
и больше с тебя - увы - нечего спросить
как заржавевший и навсегда списанный эсми-
нец, закрываешь глаза и теряешь нить

повествования в надежде, что где-то в заокеанской дали
тебя поймёт, простит и решится отреставрировать девушка
которой ты дал больше, чем репродукции (или даже оригиналы) Дали
сделав себя частью не просто мимолетной любви, но вечности

XXXX.

Питер это пора не одиночества но холода
когда пустота большого города
заливает этажи глубоко внутри
сердца. ты по-прежнему есть
но деленный на три
как правильная дробь.
и только скошенная бровь
при взгляде глаза в глаза
воспринимается как поза
при которой можно курить и любить
ментоловые сигареты.
в отражении Финского на тебя смотрит кто угодно но только не ты
и вдалеке видно хвост ушедшей кометы

XXXXI.

Иногда закрываю глаза и кажется, что
Тебе достаточно кончиком ногтя
Провести по моему оголенному локтю
Чтобы я, к слову, согласился надеть кашпо
Себе на голову

XXXXII.

ты так редко пишешь
что каждое твое письмо
как пережеванная пища
проникает внутрь. сно-
.
видений сериал перешел
в следующий сезон, но
тебя там нет. может, еще
не пришло время... мно-
.
готочие вместо точки
оправдано если
сидел над текстом ночи
напролет, как ремес-
.
ленник, которому навязали
заказ. если заказа нет,
в конце ставится запятая
и текст идет дальше
несколько долгих мучительных лет,


XXXXIII.

ты как ветер, который оседлал
волну и стал её стержнем,
внутри моей головы. с годами я перестал
подмечать красоту. по меньшей

мере красоту девушек и искусства.
для нормального человека это грустный
приговор, но для настоящего русского
обычное дело. все вроде бы хорошо, но лучше-

го хочется всегда, и ты это прекрасно знаешь,
как впрочем прекрасно знаешь и всё остальное.
рядом с тобой, как закатившаяся звезда эстрады,
я боюсь говорить в микрофон сердца. стальное

выражение и абрис дрожи на моем лице,
едва заметном в тени остальных, заслонивших
меня от твоего солнца, создают вкус мацы,
словно на банкет для гурманов готовил нищий,
остальную еду у которого украли мерзавцы и подлецы

XXXXIV.

джаз это когда лицо мужчины
прячется за лицо женщины
и они становятся неделимы.
как будто каждый из них женится

на своем отражении в зеркале.
ударные здесь - глубина резко
изображаемого пространства, равная
взгляду в запотевшее окно. неско-

ро проходит боль от утраты бита.
барабаны, уступив слушателей саксо-
фону, еще звучат, как сериал петард,
в некоторых ушах. похоже на плаксу

по щекам которого течет не тушь,
но время. сложно зарифмовать скрипку
и контрабас, не использовав ретушь,
видную обыкновенным глазом, как белую нитку

на темной ткани. словом, безобразны
любые попытки описать музыку. лучше
соберись с силами, отключи разум
и, вцепившись в колонку моей руки, слушай.