Байки Бермудского леса

  Байки Бермудского леса. Каждому из нас, хоть раз в жизни, приходилось их слушать. Вот и сейчас, седоволосый мужчина с кожаным портфелем рассказывает чудесные сказки о службе в армии и военном училище, пытаясь соблазнить добра-молодца. Но парень не сдается и всеми силами уходит от темы. Печальная картина. Неужели офицерское звание может гарантировать стабильность и счастливую жизнь? Где угодно, только не в нашей стране. Голоса сталкиваются и отлетают от стен, как баскетбольный мяч и что там говорят – уже не важно. В голове намертво, как клееные костяшки домино, засели свои мысли. Раньше я всех людей сравнивала с кем-нибудь из известных личностей,.. – и то, лет в шесть. Но все новое – хорошо забытое старое. Не красиво, конечно, и не по-человечески, а все равно – сравнение меня захлестывает. Профессор важно поправил очки. Да простят меня боги древних Шумеров! Передо мною сидит настоящая сова, знающая латынь и финский. Са-но-ма. ... Что это такое и с чем его едят? Какое-то скандинавское скопление звуков. Наверное, все совы такие начитанные. Вспоминается мне, что и жена Совы тесно дружит с книжной пылью; отсюда и вся каша по поводу и без. Метаморфозы! На наших глазах «бедных» и сонных студентов, Сова превращается в Павлина. Перышки серые, неказистые сменяются грубой наждачкой с голографическим эффектом. Да-да! – Говорит Сова по телефону, -Да-да! Значит, да.  Ущербной себя чувствуешь – у Совы соседом был Медведев, что очевидно, конечно, а у меня только людское общество. Смятые лужи нервно вздрагивают за окном. Почему-то, хочется накрыть их ватой, чтобы не шуршали. А лучше уплыть домой, в легкое одеяло и забыть – Сову, Медведя, байки. Но не уплывешь – обязанность слушать. Мы, отчего-то, всем обязаны, хотя и не обязаны вовсе! Нас приводили в школу, сажали за парту, и попробуй только уйди с урока! Обязан учиться, уважать старух в накрахмаленных блузках и давно вышедших из моды  юбках гаде; слушать краем лисьего уха про таблицы Брадиса, неведомые химические элементы и «дружбу» Радищева с Екатериной. Чего не коснись – байки.

  Отсюда, из детства все катится клубком по дороге вранья. Детское сердце еще пытается отстранить от себя потоки нравоучений, но взрослая сторона пересиливает, и нас запирают в клеточку из сказок, вешают громадный замок и табличку с надписью: «Вот вырастешь...». А вырастая, мы сами плетем байки всем, кому не лень, взрослым тем более.
Мам, а правда, что ночью волки по улицам ходят? Правда. Спи. И ты закрываешь глаза, будучи твердо уверенной, что мама никогда не лукавит. Но немного поворотишься в постели и спросишь еще, чтобы наверняка. Мам, а ты когда была маленькой, ты котов любила? Конечно, любила, - скажет мама, - У нас жил красивый рыжий кот. Мама гасит свет и уходит, а я лежу и думаю: почему, если мама так любила котов, теперь не разрешает их заводить? Дождь потихоньку наступает на подоконник. Я стараюсь уснуть, мечтая о рыжем коте. И еще не знаю, что пушистого зверя смогу завести только тогда, когда «буду жить в своей квартире». В детстве казалось, что двадцать лет – это как до Луны, а когда тебе – бац – и уже двадцать, и даже больше, чувствуешь себя старой лошадью. Что-то там, у Маяковского про лошадей было.

  Пам-пам-пам – грохотом ржавчины барабанят соседи по батарее. Очередное веселье по еще прожитому дню. Как же мы радовались, когда узнали, что эти интеллигентные люди переезжают за Тридевять земель! Мы сами были готовы закатить пир, но тщетно. То ли домовой их не отпустил, то ли добрые знакомые помогли – никто никуда не переехал. Моя бабушка тоже любила слушать чечетку по ночам. Мальчик Руслан, хоть и ходил на цыпочках, но топал очень громко. Русланчик, - говорили родные, - Ты топаешь, как Конь-Огонь! Я – не Конь-Огонь! Я – мышка! – гордо заявлял малыш и также тихонечко мчался в свою комнату. Мышка бежала, говорили мы, указывая на трещины потолка.  В детстве себя можно назвать кем угодно: хоть мышкой, хоть Фурцевой и играть перед друзьями. Дети легче верят в придуманные миры, созданные рамки, шаблоны. А еще в детстве мы могли закапывать «секретики» в соседнем дворе. Все было настолько тайно и священно, что ритуал проводили строго по рассказам старших ребят.
Первая дачная мята уже проросла и теперь кружит в вальсе с колодезной водой в белой чашке с эмалевым снегирем. Что-то таинственное в ее аромате. Сладковатый вкус слегка обжигает губы. Ностальгические хроники мирно уселись на веранде, и подпевают гостям за круглым столом. Нас с братом отправляют спать, но мы не торопимся и выходим на улицу, пропитанную густой чернотой звездного неба и свистом диковинных птиц. Холодно. Старая керосинка покачивается на ветру, привлекая мотыльков на «бензиновое» пламя. Холодно и страшно. Страшно от съедающей пустоты громадного мира. Кажется, что там, за родником, начинается иллюстрация Васнецова к народным сказкам. Нет. Лучше зайти в дом и со спокойной душой заснуть. Яркие лампы звезд усмехаются с купола ночи над нашей трусостью. Закрыв глаза, отворачиваюсь от них и опускаю голову. Большая Медведица, расправив серебряные нити, занимает свое почетное место. Какой бы они ни была – звездной или реальной, медведь – он и есть медведь. Это еще больше подталкивает спрятаться, убежать за обитую свежими досками дверь – обратно, в теплый, раскочегаренный печкой, воздух, скинуть стеганое пальто и неудобные сапоги, доставшиеся по талонам на Швейной фабрике. Лежим. Стена приняла на себя часть страданий умирающей от жара буржуйки и с любезностью прогрела стены на втором этаже. Еще доносятся разговоры, истории, споры о вечном замирают в щелях и опускаются на пол. Прислушиваясь к ним, детский сон останавливается и укрывает хрупкое тело.