глава IV

                1904 год

-Ну, вот, наконец, стемнело – говорит про себя Лёха и осторожно, как кот, стараясь не греметь котомкой со сковородками, крадется к речке, к зарослям ракитника. Надобно посуду песком почистить, маманя просит. Шибко ей нездоровится. А парни – Лёхина ровня – в ночном. Сейчас, наверное, костер развели, купаются. Вода от, как молоко парное, А звезд-то, звезд, эх красотища! Леха потихоньку замурлыкал под нос свою любимую «В островах охотник», посмотрел, полюбовался на отдраеную   песком сковороду и тут же за спиной услышал звонкий хохоток.
 - Ой, «Лёша- варежки вяжи». Ну, здорово. Может, за одним, мое бельишко прополощешь?- Соседка, Манька Дубкова, шустрая, задиристая молодуха, упершись в крутые бока, хохочет так, что сиськи ходуном ходят.
  -Чего ржешь? – огрызается 17-летний Лёшка,-Маманя хворает.
 – Эх, казачок, жениться тебе надобно. Женилка от, поди, выросла?
  Манька скромно потупила очи, а у самой рот от хохота так и растягивается.
- А я вот мужа на сборы готовлю, бельишко полощу.
 - Ну и полощи себе - буркает Лёшка, складывает свои сковородки в котомку и частой рысью летит огородами к своей избе.
Избенка совсем неказистая. Не любитель тятенька спину ломать на работе. Вот с удочкой по бережку ходить, али с ружьишком  куда – другое дело. Душу, говорит, отвожу. Душе-то его может и хорошо, а семье каково? Отказался отец от земельного пая, ни казацкое, мол, дело, землю пахать, как холопу.Казак завсегда от охоты да рыбалки кормился, а таперича привязали нас к земле, чисто кобелей на цепь да в форму обрядили, а ить мы вольно завсегда жили, в халатах бухарских шелковых ходили.А Лешке приходится то к казакам богатущим наниматься то к баю в соседний аул овец пасти. Отец хоть и прирабатывал пошивом тулупов овчинных, а на житьё всё одно не хватат. Одна справа в каку деньгу встала!Парень потихоньку открыл сени, выложил из котомки утварь.
- Лешенька, ты? – приподнялась мать на локте. Голова немного трясется.
 – Эх, маманя, маманя.
 Лешка чувствует, как слезы горячие, соленые - бегут, бегут, капают на рубаху. Хорошо, что темно, не видно. Мать Лешки – Елизавета, была когда-то первой красавицей в станице. Лицо – как у Богородицы. Только глаза огромные, голубые – лучше, чем на иконе. К 40 годам Лизавета превратилась в старуху. Непосильная работа, да бесконечные мужнины упреки, да побои сделали свое дело.
 Принято у казаков жен воспитывать кнутом да нагайкой. Рукой нельзя. Баба, она ить поганая. Руку марать негоже, потом в бою подведет, рука-то. Лешка с ненавистью глянул на храпящего отца. Гад ленивый! Обе Лешкины сестры - Натаха да Маньша – замужем, отрезанные ломти. Наташка в Миассе – далеко, а Маньша в Бобровке. А маманю тятенька изувечил. Теперь вся бабья работа легла на Лешку. Бабы станичные ему даже прозвище дали- «Леша-варежки вяжи».