Портрет

    В  Париже Виктория не впервые: она модельер, пока известный только в определенных кругах, но её платья пользуются спросом и отлично продаются. Она даже подумывает открыть собственный магазинчик.

    Завтра последний день командировки, в десять утра самолет. Как же она любит этот город! А осень в Париже? Она никогда не была здесь в эту пору года. Золотая осень, дождливый теплый вечер. Виктория, укутавшись в уютное пончо из своей новой коллекции, решила пройтись по старому городу. Бредёшь по притихшим, малолюдным улочкам и знаешь, что не встретишь ни одного знакомого лица - так спокойно. Правда полностью расслабиться Вика себе не позволяет. Она всегда за что-нибудь беспокоится: непременно за трёхлетнюю дочь Сонечку, которую оставила со своей мамой, за работу: вот например, когда она уходила с показа, её девушки–манекенщицы оставались в костюмерной, а вдруг они забудут выключить свет, и так далее…  От постоянного  напряжения и беспокойства  у неё на лбу образовались горизонтальные складки, а у переносицы пара вертикальных, которые ужасно огорчают тридцатисемилетнюю женщину. Но, несмотря на них, Вика отлично выглядит. Вот с мужчинами у неё как-то не складывается. Первый и последний раз она по-настоящему влюбилась в седьмом классе в паренька из девятого, как ей казалось, безответно. Тогда она очень страдала. Мужчины,конечно же были, но ни к одному из них ничего подобного она не испытывала. Замуж не вышла. Сонечку родила после тридцати от женатого мужчины. Этот, на её взгляд аморальный, поступок все эти годы не давал покоя.

    Дождь усилился, и Вика раскрыла зонт.

   «Какой странный сон приснился этой ночью, - подумала она. - Приснится же такое». А приснилось ей будто глядится она в зеркало, а в отражении старое, сморщенное, сухое лицо, её лицо, смотрит на неё так печально и говорит: «Каждый получает в старости то лицо, которое заслужил». Она проснулась, встала, прошлась по гостиничному номеру, выпила стакан воды, легла и снова заснула. В течение дня об этом кошмаре она не вспоминала, но сейчас почему-то её память вернулась к нему. «Какая чушь», - подумала женщина.

   «Выставка русского современного живописца Алексея Севостьянова» - у входа в небольшую галерею стоял этот рекламный щит. Виктория решила зайти. Просторный зал был увешан множеством замечательных картин. Она интересовалась живописью, но с творчеством этого художника не была знакома. Видимо, он из эмигрантов.
Взгляд её остановился на портрете одной старушки. Вика не могла отвести глаз от этого лица: было в нем что-то завораживающее. С полотна смотрели живые улыбающиеся глаза, да-да, именно  улыбающиеся глаза, не губы, а глаза, испещрённые морщинками-лучиками. Старушке лет восемьдесят пять, не меньше, но глаза молодые. С полчаса, она не отрываясь смотрела на портрет.

   - Это портрет моей бабушки, – произнёс  бархатный тихий мужской голос.
   На долю секунды женщина подумала, что это сон. Она медленно повернулась: позади стоял мужчина лет сорока очень привлекательной внешности с такими же улыбающимися глазами, как у старушки с портрета.
   - Месье Алекс, мы уже закрываемся, - сказала по-французски хозяйка галереи.
   - Уже закрывают, как жаль, - произнесла Вика.
   - Приходите завтра. А хотите, я вас подвезу? - спросил художник.
   - Если вас не затруднит.
   - Нисколько, - улыбнулся он.
   - Здесь отель недалеко.
   - Да хоть на другом конце Парижа.

    Они сели в припаркованный неподалеку его автомобиль.
   - Интересный портрет, какой-то магический.
   - Нет-нет, ничуть. Просто бабушка у нас была уникальным человеком. Она прожила   непростую жизнь, но никто и никогда не слышал от неё жалоб или недовольства. Она всегда была спокойной, уравновешенной. К жизни относилась как-то легко и с долей иронии. Помню, в детстве она мне говорила: «Ничего не бойся, нет такого слова «боюсь». Жизнь увлекательная штука - в ней нет ничего страшного. Самое ужасное в ней – это болезнь и смерть близких -  не своя, а все остальные неприятности - ерунда, все проходящее, все можно пережить: и тюрьму, и суму. Да, ещё страшно, когда ты не способен любить, когда никого и никогда не любил. Вот это страшно». Но уж её-то, Бог сполна наградил этой способностью. Любила мужа, несмотря ни на что, детей, внуков, друзей. Никогда не повысила голос.  Сейчас вспоминаю её спокойствие во всем. В детстве перевернул чашку с молоком, - у всех обычно, хоть какие-то эмоции вызовет, - а бабуля невозмутима, даже бровью не поведет, улыбнется, молча вытрет, как ни в чем не бывало.
   - Да…  Ведь на самом деле сколько растрачиваем эмоций: пустые страхи, переживания, беспокойства. А зачем?
   - Портрет этот писал незадолго до её смерти. Это должен был быть подарок к юбилею, девяностолетию, - десять дней не дожила. Говорю ей: «Бабуля, глаза у тебя молодые», а она в ответ: «В старости мы получаем то лицо, которое заслужили».
   - Это точно. А в глазах у неё, действительно, столько любви. Я поняла магнетизм лица. С портрета смотрит, и кажется, что и тебя, незнакомого человека, тоже любит. И ты веришь ей. И от этого так хорошо и тепло на душе становится, - Вика промокнула платочком проступившую слезинку. – Что-то я в России ничего о вас не слышала.
   - Я в России не выставляюсь. Пятнадцатый год живу в Европе. Севостьянов – это бабушкина фамилия: решил таким образом её увековечить. Алексей Калашников, - он посмотрел в её глаза, он ведь её сразу узнал.
   - Лёша?..

    Они уже подъехали к её отелю. По лобовому стеклу стекали капли дождя. Время для них остановилось. Ей было рядом с ним так хорошо и спокойно.