Батюшка Дон кн. 2 гл. 14

Вокруг продолжала цвести навязчивая сирень, но запах молодой растущей травы уже разносился по всей округе и постепенно перебивал сладкий цветочный аромат. Летняя природа щедро наполняла воздух растительными благовониями. В степи и в стоймах доминировал запах пряностей, уже не цветочный, а свежий травный. Вот уже и тополь распустил прилипчивый пух в семенах, чтобы только дождаться лёгких порывов ветра и нагло разнести по свету новую жизнь. 
С 12 по 23 мая 1942 года 13-я гвардейская стрелковая дивизия участвовала в генеральном наступлении на Харьков, атакуя западнее Волчанска. Она была переподчинена 28 армии Красной Армии. Вначале им повезло - полк, где служил старший лейтенант Михаил Кошевой, наступал во втором эшелоне.
- Время от времени лишь редкий обстрел, - радовался неунывающий Павел Лисинчук, - ерунда на постном масле!
- Не каркай! - осадил его ротный командир.
Рядом с окопами роты плелись вперёд пехотинцы передового батальона, нагруженные как верблюды. По обочине, расталкивая всех, пёрли высокомерные танки, пуская густую пыль и вонючий дизельный дым.
- Каркай не каркай, а потери маленькие…
- Убитых пока действительно попадается немного, единицы, - удивился опытный офицер.
Вскоре, выдвигаясь на новые позиции, они заметили, что на одной полянке лежало человек тридцать-сорок, очевидно, жертвы налёта авиации. У одного, старшего сержанта, в груди виднелась громадная дыра, а на краю её, на лохмотьях гимнастёрки, горел исковерканный осколком орден.
- Видно, с сорок первого воевал, - сказал Павел и отвёл глаза.
- И орден не помог…
Продвижение на Запад замедлилось и роте пришлось занять оборону.
- Сколько они могут стрелять? - думали красноармейцы, глядя на бесконечные залпы немецких пушек.
Вражеская артиллерия несколько суток беспрерывно обстреливала развороченную железнодорожную насыпь, за которой окопались бойцы под командованием старшего лейтенанта Кошевого.
- От этих чёртовых тяжёлых снарядов у меня постоянно гудит в ушах. - Михаил тряхнул головой, словно хотел вытряхнуть посторонний шум.
- Главное, что голова есть! - сказал Паша, зарываясь в землю.
… Полевая кухня прибыла для раздачи суточных пайков поздней ночью. Каждый солдат в нагрузку получил по сто граммов «наркомовских». Горький опыт научил всех не особенно радоваться такой щедрости. Лисинчук издали, увидав командира, засмеялся и сказал:
- Начинается потеха.
- С чего ты взял?
- Когда нам дают водку это определённо плохой признак.
- Почему?
- Значит, скоро будем наступать! - ответил бывалый сержант. - Выпивши, оно как-никак сподручнее…
- Точно, - нехотя подтвердил командир. - Нам приказано начать атаковать в шесть утра.
- А танки нам придадут?
- Нет, - кривясь, проговорил Кошевой.
Вообще-то, не положено раньше времени раскрывать замыслы командования.
- Основной удар будет наноситься не на нашем участке…
- И на том спасибо!
Командир роты плохо спал тревожной ночью. Ровно в 5 часов 30 минут утра на фоне нескончаемой орудийной пальбы немцев русские пушки открыли беглый огонь. Множество снарядов взмыло в воздух и с диким воем пролетало над головами изготовившихся солдат. Позиции противника тотчас потонули в море ужасных взрывов, пыли и порохового дыма.
- Не знаю, как вас, ротный, - почти прокричал Лисинчук, - но меня это зрелище очень воодушевляет и помогает развеять страхи.
- Подготовиться к атаке!
Поскольку ротные пулемёты находились в ремонте, вместо них расчётам выдали пехотные карабины. Это делало атакующий взвод более подвижным, так как не нужно было тащить с собой тяжёлые ящики с патронами. За считанные минуты до шести часов Кошевой подал громкую команду:
- Примкнуть штыки!
Неожиданно откуда-то сверху свалилась плотная тишина, которая лучше всяких команд предвещала приближение атаки.
- Вперёд! - крикнул Михаил и первым выскочил из укрытия. - За Родину, за Сталина!
- Ура!
Три или четыре крупных шага бросили его в опасную зону ничейной земли. Немецкая артиллерия атакующих не тревожила, но вместо неё по поднявшемуся в рост батальону стреляли из всех видов стрелкового оружия. Вражеские окопы оказались так хорошо замаскированы, что бойцы на ходу не в состоянии были их обнаруживать, и стрельба большей частью велась наугад.
- Только не останавливаться, ребята! - орал, задыхаясь от бега, Кошевой. 
Он оглянулся назад и с ужасом заметил, что бежит один. Бойцы взвода, как и всей роты, попадали кто куда. Позади жалобно и громко кричали раненые, а санитары-носильщики сновали с места на место, оказывая им посильную помощь.
- Трусы, вашу мать, - выругался взводный и шлёпнулся в первую попавшуюся канаву. - Ты надеешься, что человек прикрывает тебе спину, а он, оказывается, за ней просто прячется...
Он высунул голову и осмотрелся. Неподалёку притаился вездесущий Лисинчук. Слева и чудь сзади расположился пожилой украинец Симоненко. Он производил впечатление человека нервного типа, но считался хорошим солдатом. Хотя он не был ни недружелюбным, ни угрюмым, Кошевой так по-настоящему и не познакомились с ним.
- Павел, - позвал командир своего сержанта. - Почему залегли?
- Набираемся храбрости для нового броска. - Как всегда, с юмором ответил сержант. - Сейчас подышим пылью и рванём.
Кошевой бросал настороженные взгляды вокруг, чтобы посмотреть, нет ли кого поблизости. На глаза опять попался Симоненко, неподвижно лежавший поодаль на спине.
- Эй, Лисинчук! - позвал он бывшего шахтёра.
- Что?
- Оглянись назад, посмотри, - Михаил показал рукой на соседа. - Вон там Симоненко лежит на спине…
- Ну и что?
- Может, его зацепило?
Лисинчук приподнялся и резко повернул голову. Он вёл непрерывный огонь из трофейного автомата, и любая заминка заметно раздражала его.
- Шевелится, - азартно выкрикнул сержант. - Жив старый пень…
- Ладно!
Потому что они случайно посмотрели в ту сторону, то увидели, как Симоненко поднял вверх левую руку и уставился на неё, ничуть не беспокоясь по поводу царившей вокруг суматохи. Он навёл на неё невесть откуда взявшийся у него немецкий пистолет и выстрелил.
- Вот гад, - изумился Кошевой и натурально расстроился, - только самострела мне и не хватало.
Этот одиночный выстрел, конечно, потерялся в общем шуме боя. Михаил увидел, что Симоненко отбросил в сторону пистолет и зачем-то пополз вперёд. Затем он повернул назад, а его окровавленная рука висела вдоль туловища как плеть. Лисинчук осуждающе покачал головой.
- Полный придурок, - проворчал он и закончил: - Надеюсь, никто больше не заметил...
- Мы одни вырвались вперёд.
Членовредительство расценивалось, как очень серьёзный проступок, причём наказание могли понести и его непосредственные командиры. Обычно стрелялись через буханку хлеба, чтобы копоть от близкого выстрела не изобличила самострел. Стрелялись через мертвецов, чтобы ввести в заблуждение врачей. Стреляли друг другу в руки и ноги, предварительно сговорившись.
- Особенно много среди «самострелов» казахов, узбеков и других азиатов, - ляпнул не к месту Павел.
- Совсем не хотят они воевать.
- А теперь и хохлы начали…
Большей частью членовредителей разоблачали и расстреливали. Однажды они встретили целый отряд - человек двадцать пять с руками в кровавых повязках. Их вели куда-то конвоиры из особого отдела с винтовками наперевес.
- Некто Шубин, писарь продовольственного склада, - рассказал Лисинчук в паузах между прицельными выстрелами, - был переведён в разведку. Здесь он узнал, что на передовой стреляют и можно погибнуть. Тогда Шубин забрался в дзот, высунул из амбразуры кулак с запалом от гранаты и взорвал его… Товарищи отправили раненого в медсанбат. И уехал бы он домой, если бы не старший лейтенант Толстой - контрразведчик части. Один вид его приводил всех в трепет. Огромные холодные глаза, длинные извивающиеся пальцы… Толстой пошёл на передовую, нашёл дзот и оторванные пальцы. Он успел догнать Шубина в медсанбате. Увидев его, раненый забился в истерике и во всём сознался. Позже его расстреляли.
Кошевой слушал товарища и стрелял как ненормальный, думая о наивном самострельщике. Постепенно мысли о нём стал вытеснять азарт боя.
- Но с какой стороны на это ни посмотреть, - сказал Паша, тщательно прицеливаясь, - Симоненко от этого ничего не выигрывал.
- Почему? - поинтересовался ротный.
- Если рана окажется незначительной, его вернут на фронт через несколько недель…
- С другой стороны он может остаться добровольным калекой на всю жизнь! - согласился командир.
Михаил пару раз смог поднять бойцов в атаку, и рота медленно, но уверенно пробивалась вперёд. Чем ближе они продвигались к стрелявшим немцам, тем злее становились.
- Они отстреливают нас, как зайцев, - злился от чувства беспомощности Кошевой, - а мы даже не знаем, где они прячутся.
В третий раз рота сделала короткий бросок к немецким позициям. Очень многие из бежавших рядом сослуживцев резко сгибались пополам и падали ничком, как поражённые молнией. Но, по крайней мере, нападавшие смогли увидеть позиции противника, они были всего на расстоянии броска гранаты.
- Бросайте ручные гранаты, живо! - скомандовал старший лейтенант.
- Громи их, ребята! - закричал рядом Лисинчук.
Всё больше и больше немцев выскакивали из своих окопов и пытались спастись бегством. У них оставалось мало шансов, теперь красноармейцы могли вести прицельный огонь. Узкие окопы оказались настолько хорошо замаскированы, что атакующие замечали их, только когда чуть ли не проваливались в них.
- Вот же он, - опешил Михаил, вдруг увидев худого немца почти под своей правой ногой. - Сейчас стрельнёт в меня…
Его крупная голова едва приподнималась над землей. Нос под потёртой каской был удивительно широким, как у боксёра. Он ещё не видел внезапно выросшего сбоку противника, который гадал:
- В кого он целится?
С удивительным спокойствием гитлеровец поднял свою штурмовую винтовку и принялся целиться в кого-то за спиной у нападавшего. Внезапно тот понял, что враг целится в Лисинчука, который беспечно стоял во весь рост и стрелял с бедра по убегавшим немцам.
- Павлу капец настаёт, - мгновенно сориентировался Михаил и скомандовал себе: - Прыгай, может, успеешь спасти!
Одним прыжком он оказался возле медлившего пехотинца, тот в испуге отшатнулся. От резкого движения его защитная каска сдвинулась в сторону, и Кошевой увидел лицо баварского бюргера, который смотрел на него изумлённо, с неподдельным ужасом. Удивительно, но Михаил за секунду даже успел лихорадочно подумать:
- Осторожнее с этим штыком... куда угодно, но только не в лицо... верхняя пуговица его формы, прямо под адамовым яблоком... вот куда!
Кошевой вскоре перестал думать совершенно. Всё, что видел старший лейтенант, была эта проклятая пуговица, в которую он ударил изо всех сил, прямо в пятно коричневого цвета.
- На! - выдохнул он.
Штык неожиданно легко вонзился в податливую плоть, и по инерции фашист завалился спиной глубоко в окоп. Кошевой не удержался на ногах и упал вслед за ним, опустившись прямо сверху.
- Твою мать! - вскрикнул офицер.
Худой немец корчился под Михаилом, будто хотел освободиться от непосильного груза навалившейся смерти. Он делал руками слабые попытки отбиться, потом схватился за кожаный поясной ремень своего убийцы и безвольно затих.
- Неужели я просто убил его ударом штыка! - удивился старший лейтенант. - Так просто… раз и нет человека.
Русая голова врага медленно склонялась всё ниже и ниже. Помятая каска постепенно соскальзывала вперёд, пока не закрыла залитое кровью лицо, и слабый предсмертный хрип вырвался из его узкой груди. Михаила обильно стошнило прямо на тёплый труп.
- Убивать своими руками совсем не то, что просто стрелять по людям… - рассеянно рассудил он и вытер дурно пахнущие губы. - Этот чёртов немец мне точно будет в кошмарах сниться…
Некоторое время Кошевой чувствовал себя так, будто из него выкачали весь воздух, в голове не возникало ни единой мысли. Затем он с отвращением выдернул штык, по которому стекала дымящаяся кровь и выбрался из обвалившегося окопа, шагая, как лунатик, подальше от тёплого мертвеца.
- Где же наши? - мучительно гадал он.
Когда Михаил, наконец, увидел знакомые лица своих подчинённых, то постепенно успокоился, и его сердце перестало колотиться как бешеное. Он воткнул штык в мягкую землю, чтобы очистить его от липкой крови и нарочито твёрдо спросил:
- Потерь много?
- Зараз посчитаю, - ответил сержант Лисинчук. - Ну, мы им всё же дали прикурить…
- Да и они ответили, будь здоров!

***
Азартные игры в советском госпитале были, конечно, запрещены. Если бы игроков застукали, все деньги со стола, до последней копейки, были бы конфискованы. По этой причине один из больных всегда стоял на стрёме на случай, если появится главный врач или политрук.
- Шухер! - предупреждающий свист прозвучал в последний момент.
- Попались… - вздохнул Пётр Шелехов.
Игроки молниеносно сгребли свои деньги и хотели удрать, когда в проёме двери показался дородный политрук Мелащенко с выступающим, трясущимся, будто холодец, животом.
- Опять азартные игры! - проревел он, и его лицо стало свекольно-красным. - Ещё хоть раз поймаю с поличным, все отправитесь на фронт!
Затем он обжёг взглядом стоящего рядом Геннадия Шахова.
- Что ты делаешь здесь?.. Разве ты не с первого этажа?
- А, разве запрещено подниматься по служебной лестнице?
- Как ты со мной разговариваешь? - набросился Мелащенко на Гену. - Стать смирно!.. Ты, похоже, не знаешь, как уважать командира.
 В ответ Шахов вынужденно говорил «так точно» и «никак нет», хотя внутри у него всё кипело.
- Марш на свое место! - проорал напоследок пузатый политработник.
- Погоди у меня, - шепнул Генка другу. - Вот увидишь, как я рассчитаюсь с этим ублюдком, даже если это будет последним, что мне останется сделать.
Спустя несколько дней Гена выполнил угрозу, придумав уникальную месть. Политрук очень любил свою собаку Белку, которая, как на грех, была чистокровной восточноевропейской овчаркой. Он просто обожал это животное и разговаривал с ней так, будто она человек. Шахов случайно узнал, что у сучки недавно началась течка.
- Я тебе устрою любовные игры, - накручивал себя злопамятный солдат. – Навек запомнишь…
- Может, не надо? - робко вставил Петя.
- Я хамства никому не спущу…
 Однажды тёплым майским утром он выглянул из окна палаты и окликнул проходившего мимо молодого украинца. Они перекинулись парой слов. Тощий юноша, задумчиво почесав круглую голову, поймал табак, брошенный ему Шаховым, и, ушёл усмехаясь. Через час растрёпанный парень вернулся. Он тащил на поводке отчаянно упиравшегося шелудивого пса.
- Это то, что надо, - сказал Гена со знанием дела. - Самая прекрасная дворняжка, какую я когда-либо видел.
- Лучше не бывает…
Накануне ему сняли гипс с переломов, и он иногда с удивлением поглядывал на свою розовую руку. Ненасытные личинки аккуратно съели мёртвую плоть гнойников, и страшные раны зажили почти без следа.
- Лучшее лекарство! - изумился Петя.
- Просто на мне всё заживает как на собаке… - равнодушно заметил Шахов.
Генка с удовольствием побежал в комнату Мелащенко, где обычно тот запирал ненаглядную Белку. Ключ как обычно, торчал снаружи в замке. Освобождённая собака выскочила, виляя хвостом, и бегала, ласкаясь к мнимому спасителю.
- Пойдём, милая, - сказал Шахов и потрепал её по загривку. - Почему бы тебе не порезвиться хотя бы раз в жизни?
Суке не нужно было повторять дважды, так же, как и дворовому кобелю. Когда тот её почуял, ничто не могло удержать готового к любви самца. Украинец отпустил поводок, и пёс прыгнул к случайной подруге. Тут же Генка бросился в кабинет политрука.
- Скорее, товарищ командир! - закричал он с иронией в голосе. - Ваша сука!
- Что с ней?
- Она может попасть в беду!
Мелащенко выскочил на улицу, тяжело дыша и отдуваясь.
- Белка! Ради всего святого, что ты такое вытворяешь?.. Ко мне, я говорю, ко мне, - вопил он и попытался оттащить любимицу.
Но природа брала своё и сучке было в ту минуту наплевать на хозяина.
- Принесите ведро воды, - кричал отчаявшийся политрук. - Скорее! 
Он схватился обеими руками за обрубленный хвост кобеля и сильно потянул за него, пытаясь прервать позорный процесс. Пёс зарычал и укусил его, но не оторвался от своей партнёрши.
- Чёрт! - Мелащенко выхватил у санитара ведро воды и вылил его содержимое на обоих грешников.
Дворовый пёс от неожиданности отпрянул, отряхнул шерсть, презрительно оглянулся на толстяка и обиженно затрусил прочь. Весь госпиталь собрался у окон и заливался истерическим хохотом. Шахов повернулся к тем, кто оказался около него.
- Теперь нам надо узнать, как зовут того пса, и где он обитает, - сказал он будничным тоном.
- Для чего?
- До вас что медленно доходит?.. Для алиментов, конечно! 
… Солнце равнодушно освещало пыльные и кривые улицы шахтёрского города. Своенравной весной 1942 года мимо госпиталя тёк беспрерывный поток солдат и вооружения в направлении на Харьков.
- Видать готовится большое наступление! - посерьёзнел наблюдательный Генка. - Кончилась наша вольготная жизнь.
- С каких делов?
- Видишь, вся громада армии пришла в движение, - ответил Шахов, провожая взглядом уходящие на Запад ряды солдат. - Началась потеха…
Внезапно на улице перед зданием госпиталя упала авиационная бомба. Очевидно, за громким хохотом бойцы прозевали сигнал воздушной тревоги.
- Откуда она взялась? - сказал Петя, беспомощно рассматривая чистое небо.
- Оттуда…
Все оконные стёкла разлетелись вдребезги. Бомба попала в середину плотной колонны. Армейский офицерский автомобиль закрыл собой половину образовавшейся глубокой воронки. Его передние колеса нависли над её краем, но, по-видимому, повреждены не были.
- Мы живы? - из машины выбрались два ошеломлённых офицера, полковник и лейтенант, оба белые, словно льняное полотно.
- Чудом отскочили…
Вокруг валялись исковерканные тела погибших и контуженных. В связи с большим наплывом раненных более пятидесяти человек были сразу выписаны из госпиталя.
- Побалдеть больше не дали! - среди выздоровевших оказались рядовые Шелехов и Шахов.
- Не всем же балдеть, - сказал повзрослевший Пётр, - кому-то же и воевать надо…
В тот же день, когда дома повесилась его мать, их вновь отправили на пришедший в хаотичное движение фронт. 
 
***
17 мая 1942 года из района городов Краматорск и Славянск противник бросил в наступление против 9-й и 57-й армий Южного фронта Красной армии 11 дивизий армейской группы «Клейст». Одновременно, начав наступать из района восточнее Харькова и южнее Белгорода против 28-й армии Юго-Западного фронта. Войска 9-й армии оказались не подготовленными к отражению стремительного удара и дрогнули.
Противник значительно расширил место прорыва и создал реальную угрозу окружения советских войск. 23 мая армейская группа «Клейст» соединилась в районе Балаклеи с частями 6-й немецкой армии, перерезав советским войскам, действовавшим в Барвенковском выступе, пути отхода на восток за реку Северский Донец. Окружённые соединения находились под общим командованием заместителя командующего фронтом генерала Костенко.
С 24 по 29 мая, ведя бои в окружении, советские бойцы небольшими отрядами прорывались через линию немецких войск и переправлялись на восточный берег Северского Донца. Одновременно противник усилил удары на волчанском направлении, где ему удалось окружить вторую ударную группировку Юго-Западного фронта. Попытка командования Юго-Западного направления прорвать фронт окружения ударом 38-й армии большого успеха не имела. Благодаря удару из окружения вышли около 22 тысяч бойцов.
Таким образом, успешно начавшаяся в мае наступательная операция Красной Армии в районе Харькова закончилась неудачей. Войска двух фронтов понесли большие потери в живой силе и технике. Такой исход Харьковской операции явился результатом недостаточно полной оценки командованием Юго-Западного направления в лице Маршала Тимошенко и члена военного совета Хрущёва оперативно-стратегической обстановки.
 
продолжение http://proza.ru/2012/04/27/1749