My mind is clear

Ему снится престранный сон: вокруг лес, глубокая ночь, кромешная тьма, холод до дрожи. Он бежит, с шумом выдыхая, бежит так, будто сзади его преследует что-то ужасное, то, от чего нужно по меньшей мере лететь, не обращая внимания на мокрые листья, которые то и дело прилипают к одежде и лицу, на ветки, которые со свистом колотят по телу. Он пробивается через эти заросли, ему страшно, практически паника. Впереди свет, уже совсем близко...
- Извините, пожалуйста, приведите спинку кресла в вертикальное положение и пристегните ремень.
Он сонно поморщился и потер глаза, пытаясь соориентироваться в пространстве.
- Да, конечно. А что случилось?
- Ничего страшного, небольшие меры предосторожности.
Он послушно выполнил все указания стюардессы и похлопал себя по щекам, пытаясь согнать эту вязкую дремоту. Сон-сном, ерунда, но все равно как-то не особенно приятно видеть такие вещи, когда находишься внутри самолета. Еще и имея некоторый страх перед полетами.
Он посмотрел по сторонам на окружающих людей. Кто-то привычно уткнулся в книгу, машинально затянув ремень, кто-то с недовольным лицом выключает электронные девайсы, а некоторые начинают волнительно ерзать в кресле, напугавшись тех самых «мер предосторожности». Мало ли. А вдруг разо… Нет, нельзя о таком думать даже.
Но он не боится. Даже если у него есть некоторые волнения по поводу все бОльшего числа авиакатастроф за последнее время, панический страх он преодолел. А холод по коже и плохие сны – это все чепуха, не стоящая внимания. Это пройдет. Это от усталости.
Скорее бы домой.
- Извините…
Девушка, сидящая на соседнем месте, тронула его за плечо.
- У меня, по-моему, заело кресло, никак не могу поднять. Не поможете?
Он привычно улыбнулся и слегка надавил на спинку, заставив ее прийти в нужное положение.
- Спасибо.
Из всех возможных улыбок на ее лице отчего-то появилась эта виноватая, что заставило его задержать на ней свой взгляд. Орехового цвета волосы, черные ресницы, зеленые глаза, родинка на переносице. Стройная фигура, тонкие дрожащие пальцы. Кольца нет. Хотя, она слишком молода, чтобы что-либо могло утяжелять ее хрупкую ладонь.
- Вы боитесь? Не стоит, это обычное дело. Возможно, попадем в небольшую зону турбулентности, но все будет хорошо.
- Обещаете?
Она усмехнулась и потуже затянула ремень безопасности. Бояться она, разумеется, не перестала, но улыбка этого привлекательного парня ее несколько приободрила. «Надо будет взять на заметку такой способ знакомиться», - пошутила она самой себе.
- Конечно, я узнавал.
Он произнес это избитое клише машинально, даже не задумавшись. «Балбес, - выругал себя тут же, – это же самый глупый способ успокоить кого-либо, а уж тем более девушку, которая боится летать».
- Вы первый раз летите?
Она неопределенно пожала плечом, как будто он спросил у нее что-то совершенно не имеющее никакого смысла.
Неужели и правда познакомимся?
- Я летала в детстве, но с тех пор, да… первый раз.
Опять виноватая улыбка. Но он не мог не отметить про себя, что она определенно не портила ее лица.
Он на секунду завис в собственных воспоминаниях. Его первый перелет во взрослой жизни получился совсем не простым: нужно было сделать пересадку, рейс задержали, багажные отделения напутал, в самолете чаем облили. Плюс помимо того, что волновался, что что-нибудь сделает совсем не так и никуда не улетит, еще и боялся самого процесса полета. Мало ли, что могло случиться, а вдруг именно ТОМУ самолету суждено было именно в ТОТ ДЕНЬ разлететься на мелкие кусочки именно над ТЕМ кусочком земли, виднеющимся из иллюминатора?
С тех пор, конечно, он налетал уже кучу миль, глупый страх напутать что-то теперь вызывает только смех. Но любовь к перелетам так и не пришла. Наверное, поэтому ему захотелось сказать ей что-нибудь как можно более теплое и ободряющее. Нужно было сделать что-то, чтобы ее первый полет прошел во много раз лучше, чем его.
- Знаешь, ты…
В этот момент самолет резко затрясло в воздухе, заставив весь свет на борту опасно мигнуть. А где-то позади заревел чей-то грудной ребенок. Да еще и звонко так.
Она с испугом вцепилась в подлокотники, вжавшись поглубже в кресло. Разбиться на самолете было бы ей даже на руку, но все же как-то не особенно хотелось.
Несмотря на то, что подобная тряска настигала его уже не раз, он все равно поймал себя на том, что боится. Но теперь к такому страху примешивалось нечто другое: рядом с ним сидела девушка, перед которой он не мог выставить себя трусом. И не потому, что всему виной мужское честолюбие, гордость или что-то другое. Просто потому, что если испугается он, ей уж тем более будет несладко.
Он выдохнул и улыбнулся ей. Слов как-то не находилось, да и все они были бы глупыми. «Главное – не думать ни о каких катастрофах и о сериале Lost», - пронеслось у него в голове.
В этот момент их затрясло снова, причем с еще большей силой. У нее в голове начали проноситься кадры из новостей по тв и из интернета: рухнувшие самолеты, травмированные люди, спасатели, пожар… Нагнетать себя она всегда умела, что сейчас сыграло совсем не на руку. «Если разобьюсь я, жалеть сильно никто не будет. А кто-то с маленькими детьми, с богатыми жизненными планами, с революционными идеями, кто знает. Может, здесь сейчас летит будущий олимпийский чемпион? Или рок-звезда, смерть которой будет оплакивать не одна армия фанаток?» - такие мысли заставили ее немного успокоиться и осмотреть сидящих рядом людей.
Впереди - пожилые люди, по всей видимости, муж и жена. Лиц не видно, не слышно реплик, однако они крепко держатся за руки. А больше и не нужно ничего.
Справа через ряд сидит небольшая семья: мама и две дочки-близняшки. Одна из малышек спит на своем кресле, а вторая глядит на всех своими черными бусинками, сжимая в руке мишку. Она не боится, она еще даже не подозревает о том, что самолеты могут нести в себе большую опасность. Ее мама же откинулась на спинку, пытаясь слишком не паниковать. Но костяшки на ладони побледнели от того, как сильно она сжимала подлокотники.
Сидящих сзади не видно, но слышно отлично. У иллюминатора – вечно недовольный всем дядечка, который даже в такой момент присел на уши своему соседу, по видимому, обычному мужчине средних лет, жалуясь на то, что «даже в воздухе трясет, не говоря уже о том, что на дорогах одни ямы!»
И ее сосед, парень, который пытается улыбнуться ей, не зная, что улыбка получается нервной, а на лбу выступила испарина. Нельзя сказать, что теперь ее утешал его вид, однако сама мысль о том, что он тоже боится, почему-то ее успокоила. Она перестала впиваться ногтями в обивку сидения и позволила себе даже немного расслабиться. «Упадем так упадем. Все равно много раз нельзя умереть, раз уж суждено так, пускай будет так».
Ее даже саму удивило такое ледяное спокойствие после сильного приступа страха. Наверное, это тоже нервная реакция. Истерика в своей невидимой фазе.
А он начал нервничать по-настоящему. Тряска все не прекращалась, свет попеременно гас, паника усиливалась. И никаких вестей от капитана.
Наблюдая за своим соседом боковым зрением, она размышляла о том, что делать, если ему на этой планете предназначена роль ее последнего собеседника. Что, если он – последнее, что она в этом мире увидит? А хотелось ведь сделать все совсем по-другому…
Внезапно накатившая волна нежности, даже какой-то мимолетной благодарности к такой ответственной для него роли заставила ее осторожно взять его за руку. Он вздрогнул от неожиданности, но, конечно же, руку не одернул, а только лишь сам сжал ее ладонь покрепче.
Паника в салоне все возрастала, когда из динамика раздался голос пилота. Он оповещал о том, что посадку не дают из-за сложных погодных условий вкупе с проблемой на взлетной полосе.
- Будем кружить до посинения над этим аэропортом, выходит.
Она вздохнула и произнесла:
- А мне уже, кажется, все равно.
«Какая же она странная! - осознал он. – Только что боялась до дрожи, а сейчас уже все равно, странно все это».
- Почему же?
Она понизила голос до шепота.
- Пообещай мне не паниковать так, как другие.
Он пожал плечами. Нельзя обещать таких вещей, но что еще оставалось.
- Под нами море. По любым мыслимым и немыслимым расчетам мы не можем быть сейчас над поверхностью земли. А раз этого не видно из иллюминаторов, капитан решил всех успокоить, по всей видимости. Весьма специфически у него получилось.
Он заерзал на кресле. А ведь правда: 70% этого полета совершаются над водой. А прошло не так уж и много времени для того, чтобы можно было успеть долететь до материковой части. Об этом просто никто не думал.
Кроме нее.
Он почесал затылок, пытаясь привести мысли в порядок. Капитан надеется посадить самолет аккуратно? Долететь-таки до материка? Вернуться назад? Для чего было такое успокоение?
Или же просто уже все, конец? Безнадега?
Она погладила его руку, выталкивая его из мыслей, явно собираясь что-то еще сказать, как вдруг…
Это странное и страшное ощущение свободного падения.
Она только покрепче сжала его руку и снова зажмурилась. Это даже не столько страшно, сколько… необычно, что ли. Мысли будто бы стали кристально чистыми. Он думал о том, что так и не прыгнул с парашютом, так и не отдал чек на большую сумму денег благотворительной организации, так и не завел себе золотистого лабрадора. Не сыграл свадьбы, не увидел рождения сына, не написал книгу, не спел еще свою самую лучшую песню…
А она думала о том, что это, все-таки, ужасно глупая ситуация: она думала о самоубийстве не раз, но чтобы смерть ее настигла сама? Кто знает, может, действительно существует Бог, который сам решает подобные вопросы? Почему же ему не предоставлять ей право самоуправления собственной жизнью?
Но думать об этом слишком поздно. И вообще все сейчас слишком и до крайности: слишком много молящихся в одном самолете, слишком громко плачут дети, слишком быстро они движутся вниз, слишком медленно летит время, слишком крепко она сжимает его руку и уж точно слишком многое она хочет ему сказать.
Падение прекращается, самолет принимает свое обычное положение. Пассажиры приходят в себя: кто-то плачет, кто-то безнадежно пытается поймать связь и отправить родным сообщение, кто-то крепче пристегивается в ожидании дальнейшего снижения высоты, кому-то сзади плохо. Пара впереди держится за руки. Он и она держатся за руки.
- Я могу с тобой поделиться?
- Конечно.
Он даже усмехнулся про себя их моральному состоянию. «Господи, неужели она в таком же безнадежном состоянии, как и я? Только в таком варианте мы с ней могли бы переносить подобный реально страшный момент жизни с таким ледяным спокойствием, с таким полным отсутствием типичных для ситуации эмоций», - он мог только удивляться.
- Я буду даже рад, если лично я не переживу этот полет.
- Та же фигня. Поделишься своей?
Он внезапно задался вопросом: «А что, если у нее все гораздо хуже, чем моя ерунда? Что, если у меня абсолютная чепуха? Что, если я действительно стану так считать, но будет уже поздно?»
Она, конечно, заметила его замешательство. «Видимо, он думает, что мы спасемся. При другом раскладе он сразу бы все раскрыл, совершенно точно. Что ж, пускай. Ему же тяжелее будет пережить эти последние (хотя не факт) минуты», - она все так же на удивление холодно и трезво мыслила. И тут же пожалела о том, что стюардессы сейчас алкоголь не принесут. Хотя было бы очень даже кстати.
Он подумал с минуту о том, что действительно следует ей рассказать. Не так-то все просто и ясно, как ему раньше казалось, в его жизни. В последнее время на него на самом деле навалилось абсолютно все, и он так устал, что не хотелось видеть решительно никого. И решать что-то тоже. И все было так ясно касательно того решения, для осуществления которого он сейчас находился в самолете, что даже и сомнений никаких не было. А на словах все тяжелее, запутаннее… и проще в житейском плане. Такие ситуации переживали все, многие с ними справлялись, но ему все просто надоело.
Как надоело себя накручивать здесь и сейчас. Он плюнул и начал рассказывать.
- У меня ерундовая проблема, на самом деле. И хоть я сейчас себя чувствую глупо, попробую все рассказать в двух словах. Кто знает, сколько у нас еще осталось времени. Может, и целая жизнь, но рисковать не стоит. Короче, у меня есть все: карьера, которая меня полностью устраивает, прекрасные друзья, любимая невеста, приличный заработок, покой в семье. Но я устал. Просто устал. Достали друзья, утомляет работа, непонятно стало поведение невесты, деньги вообще не в радость, да и не были никогда. И поэтому я решил что-то поменять. От чего-то отказаться. По пути наименьшего сопротивления как бы пойти. Вот и лечу сейчас, чтобы расторгнуть помолвку. Хотя и люблю эту девушку. Хотя и знаю, что хочу свадьбу. Просто чувствую, что мне жизненно важно это сделать, а иначе просто воздуха не хватает для выживания. Уверен в том, что она расстроится. Даже нет – она такая, что может впасть в депрессию со всеми отвратительными вытекающими типа «ты испортил мне всю жизнь» и «после тебя я перестала верить мужчинам». И это не кажется мне таким уж отвратительным, просто…
Тряска прервала его монолог. Он выдохнул и украдкой на нее посмотрел. Ее лицо не выражало никаких эмоций. Конечно же, он в ту же секунду почувствовал себя донельзя глупым, как вдруг…
- Знаешь, о чем я думаю? О том, что если ты… то есть мы сейчас действительно разобьемся, ей будет и проще, и тяжелее пережить утрату.
- Почему проще? Почему тяжелее?
Он, конечно, мог бы и подумать сам, но решил спросить. К тому же, он относился к женскому мышлению несколько по особому и не всегда доверял себе в плане «чтения» женских эмоций.
«Они ведь точно с другой планеты», - успел подумать он.
- Проще потому, что так она пережила бы всего лишь один удар. Сейчас, если ты ничего ей не говорил, она уверена в том, что ты ее любишь, все хорошо, летишь к ней счастливый. Она не думает ни о чем плохом, и если ты вдруг разобьешься, она всегда будет считать, что ты ее очень сильно люби..любил. А если бы ты вдруг успел с ней порвать, а потом попал в этот самолет, труднее было бы именно вдвойне: удар из-за того, что ты ее, получается, не любишь (а если и расторгнул помолвку, то вообще мысли будут даже о собственной отвратительности), а второй – твоя, собственно, смерть. Она-то тебя любит.
- Тогда очень хорошо, что я продержался и не дал ей ни единого повода в чем-то сомневаться, пока разговаривал с ней по телефону. Очень здорово, что мы еще помолвлены, она ничего не знает и ни о чем не подозревает. Фууух.
Она задумчиво гладила его руку, сама того не сознавая. Отчего-то она даже не думала, что у него проблема такого, амурного характера. Ну не выглядит он как парень, которого парят такие вещи.
- Ты ее любишь?
Он подавил даже какое-то несколько машинальное «да» и совершенно искренне ответил:
- Люблю, правда, люблю. Она – часть меня. И почему я так поступаю, сам понять не могу. Но по-другому просто не жить.
Она почему-то снова удивилась. Несколько странно было узнавать, что некоторые мужчины тоже способны совершать на 100% бредовые и бессмысленные поступки, даже полностью осознавая все последствия и их размах. Это было как-то не по-мужски. По крайней мере, не так, как должно было быть в ее представлениях о мужчинах и их чувствах.
- Знаешь, я не могу сказать, что…
Их снова затрясло. Черт его знает, какая там творится буря снаружи и какие стихийные бедствия трясут их самолет, как игрушку, но в ее душе уже совершенно окрепло осознание того, что она разобьется. Умрет. Исчезнет. Утонет, задохнется, может, еще и сгорит. Но точно не выживет. Это даже дало некоторую смелость в отношении того, что она собиралась с ним поделиться. Небольшая тайна. Секрет.
Ему, единственному на планете Земля, единственному из семи миллиардов человек! Ему, чья проблема ей кажется абсолютной ерундой, заставляя почувствовать себя крайне эгоистичной особой. Ему, который сейчас тоже, по видимому, совершенно успокоился и свыкся со своей участью. Ему, с которым ей суждено было скрыться под одним большим куполом, сквозь который не поступал страх соседей вокруг, плач детей сзади, молитвы, произносимые вслух и тайком про себя даже самыми что ни на есть атеистами.
Это и правда было странно – сидеть вдвоем с совершенно не знакомым, но самым близким морально и физически человеком, держа его за руку с ледяными от нервов пальцами, и совершенно не слышать и не видеть того хаоса, что происходит вокруг. Странное, удивительное чувство!
- Я не могу сказать, что наши с тобой проблемы похожи. Хотя нечто общее в них есть – я точно так же не могу объяснить всех причин так, чтобы ты все тут же понял и со мной согласился.
Он почувствовал себя очень странно. Как будто бы она была в его голове и прочитала все мысли, а теперь выкладывает их против него.
Хотя она и совсем не должна быть против.
- В общем, я лечу… летела, чтобы покончить с жизнью. Я не стану рассказывать тебе всего, это совсем лишняя информация. Просто хочу, чтобы ты понимал, что я настроена серьезно, что у меня с собой яд, что я намеренно выбрала другую страну. Там бы я легко выбрала первый попавшийся мотель, заплатила бы сразу дня за три, зашла в номер и отравилась, не написав даже предсмертной записки. Да что там, у меня нет никого, кому бы я могла ее оставить. И нет ничего из того, что я могла бы кому-то завещать. Все просто скатилось к чертям.
Он нервно сглотнул. Это, конечно, ожиданно, что ее проблема окажется в разы серьезнее, но чтобы так! К тому же, он никак не мог понять, стоит ли говорить, что «суицид – не выход» или это совсем глупость, ребячество и уже совсем ничего не важно в этом мире?
В любом случае, он должен был что-то ответить. А слова не шли. Тряска изматывала, как ни крути, падать было приятнее. Это было спокойно, пускай рядом визжит какая-то взрослая женщина, а сзади матерятся взрослые мужики. Весь шум становится мусором, когда ты просто летишь вниз. Падение стирает, размывает все лишние, посторонние мысли, все шумы и суету рядом. Все становится ерундой.
Надо было все-таки решиться и прыгнуть с парашютом. Он вздохнул, понимая, как много упустил в своей жизни.
- Я все-таки спрошу тебя: это все из-за любви?
Она усмехнулась и немного опустила сидение. Все равно уже всем было не до правил безопасности, а уж особенно им двоим.
- Да и из-за нее тоже. Все мои отношения заканчивались полным крахом, драками, вызовами полиции. Но я не хочу об этом говорить.
Она подняла свои удивительные глаза на него. Он на секунду даже оторопел от того, что в них не было решительно ничего: ни жалости, ни там раскаяния, грусти, тем более слез. Такое ощущение, что для нее это было ерундовым делом.
«Снежная королева», - прозвал он ее про себя.
А она смотрела на него и понимала, что если сейчас они не начнут падать, все остальное только испортит всю ситуацию. Загубит эту тонкую гармонию, сломает эмоции, поменяет все отношения. Она знала, что он испуган уже даже не тем, что завтра ничего не будет, а тем, что она, какая-то незнакомая посторонняя девушка, решила покончить с собой. Нелегко было себе признаться, но она чувствовала даже некоторую садистскую радость от таких его страхов.
Он думал о том, что не помнит, когда перестал бояться смерти. Это было странно – он тоже совершенно уверился в том, что разобьётся сегодня неизбежно, но это даже…радовало?
Наверное, все происходит так, как оно должно было быть.
И в этот момент они полетели вниз.
Стремительно. Так, что все внутренности будто бы перекручивало внутри от страха и …предвкушения? Так, что все звуки перестали быть слышны, так, что все исчезло вокруг, кроме глаз друг друга.
Было страшно.
Было прекрасно.
Их не отпускало ощущение того, что вот-вот откроется для них что-то новое, тайное, невесомое. Такое чувство всегда преследует тех, кто понимает, что ведет себя совсем не так, как подобает в данной ситуации. Совершенно не так, как это жизненно необходимо.
Они закрыли глаза и соприкоснулись губами, прильнув друг к другу настолько, насколько позволяли вредные бесчеловечные ремни безопасности. Нельзя сказать, что они вдвоем что-то чувствовали – это просто был единственный способ закрыть глаза и падать должным образом, не считая секунды до соприкосновения с поверхностью земли, которое лишит их жизни.
Почему-то они оба даже мысли не допускали о том, что они спасутся. Это было не нужно, это было излишним. Там, внизу, остались их проблемы, которые нужно было решать, люди, с которыми нужно было считаться, яд, который нужно пить, чувства, от которых убежать просто невозможно. Единственный способ – находиться здесь и сейчас, падать на эту жуткую высоту вниз.
Им было достаточно того, что они услышали и знали друг о друге.
Он думал лишь о том, что его девушке будет очень больно узнать о его гибели. Очень больно потому, что он прямо перед отлетом, уже в самолете написал ей о том, что они должны повременить со свадьбой и побыть друг без друга некоторое время. Очень больно потому, что в этой же смс он предупредил, что приедет объясниться лично. И за вещами.
А она думала о том, что испытает водитель ее отца, который должен был встречать ее в аэропорту. Пожалеет он о ней или о том, что пришлось встать в 4 утра и не спать всю ночь? Но главное: она думала о том, что ее жизнь, в сущности, была настолько никчемной, что даже последние полчаса она врала, ибо ей совершенно нечего было рассказать парню, на которого она смотрела с экрана монитора вот уже года три, обожая его песни и прекрасную улыбку.
Хотя, в сущности, был один лучик, который осветил всю эту серую жизнь: ее в жизни первый поцелуй состоялся за несколько минут до смерти, а целовал ее не кто иной, как Брендон Ури.
Визг, оглушительный удар.
Темнота.

end.